Kitobni o'qish: «Новый Монтень»

Предисловие

Сочинения, весьма претенциозно названные “Новый Монтень” и предлагаемые публике ниже, попали в руки издателя по чистой случайности. Курьер службы срочной доставки оставил пакет с оными сочинениями на пороге нашего дома и в крайней спешности удалился восвояси, не убедившись надлежащим образом, что получатель пакета соответствует его обозначенному адресату, коим является отнюдь не ваш покорный слуга, но личность иная, в здешних краях вовсе неведомая. Полагаем, излишне уверять достопочтенную публику, что мы предприняли титанические усилия в попытке найти искомого адресата, дабы вручить ему предназначенный пакет в полном соответствии с уложениями почтовой службы и во исполнение писаной воли отправителя сего пакета. Увы, старанья наши были тщетны. Следов загадочного адресата нам разыскать не удалось, а отослать пакет обратно отправителю не представилось возможным в силу чрезвычайных обстоятельств погодного свойства, под коими подразумеваем мы сильнейший ливень, размывший до полной нечитаемости адрес отправителя, начертанный на пакете рукописно, красными чернилами, безжалостно смытыми дождевыми струями и оставившими после себя лишь розоватые разводы.

Посему, руководствуясь соображениями, известными в кругах юридических как форс-мажор, вкупе с немалой толикой необоримого личного любопытства, столь единодушно порицаемого общественным мнением в качестве слабости, сколь неотъемлемо присущего человекам разного достатка, образа мыслей и вероисповедания, взяли мы на себя смелость вскрыть загадочное почтовое отправление и обнаружили в нем сие сочинение.

К сочинению, кое судить надлежит лишь читателю, но никак не издателю, прилагалась записка, проливающая некоторый свет на обстоятельства, сие сочинения породившие, и собственно личность автора. Мы не приводим здесь оную записку в целости, поскольку кроме упомянутых сведений, в ней содержалось немало пикантных подробностей из личной жизни автора, среди коих и такие, что взыскательный суд читающей публики счел бы недопустимыми, вызывающими, или даже оскорбительными. С другой стороны, мы, безусловно, не можем взять на себя формальную ответственность морально-этического характера, подвергая оную записку нашей выборочной цензуре. По совокупности указанных соображений, мы публикуем в своем изложении лишь те немногие данные, кои поспособствуют знакомству читателя с художественным замыслом и личностью автора.

Относительно персоны писателя, к великому нашему сожалению, завеса тайны остается полу-прикрытой. В записке он (изъясняясь от первого лица в мужеском роде) просит своего адресата, дружески обозначенного как “душа моя Додик”, видеть в себе Большого Нерусского Писателя Работающего На Русском Языке. Дословно, персонально и нарицательно. Посему, в нашем издании оное сочинение надлежаще подписано именем Бонепира Наруяз.

Биографические данные автора также весьма туманны. Из текста сочинения недвусмысленно явствует, что автор разменял вторую половину своего жизненного пути, перешагнув за рубеж пятидесяти годов. Разве что сей почтенный возраст указан нарочно, дабы ввести в заблуждение доверчивого читателя, выдавая суждения многозначительные и решительные, однако порой спорные, за плод зрелого ума и богатого жизненного опыта, а не представляя их от лица пылкого и категоричного молодого человека, коему природная открытость души и стремительная порывистость юношеской натуры могли бы сослужить дурную службу, будь он услышан людьми консервативного образа мыслей или, того паче, завзятыми ретроградами.

Опять же, из содержания отдельных глав можно с известной достоверностью заключить, что автор покинул Россию в младые годы и провел долгое время в странствиях по миру, сохранив при этом изрядную естественность в обращении с русским слогом, фонетикой и орфографией. В этом качестве, имеем мы яркий и убедительный пример феномена, известного как “кочевые русагенты”, коими почитаем людей, оставивших пределы суровой Отчизны нашей, однако вынесшие в себе радушие, мягкость и доброжелательность ея, и продолжающие, не взирая на тяготы многолетних странствий и скитаний по миру, сохранять с ней языковое и духовное родство.

Боясь утомить читателя не в меру затянувшимся предисловием, в довершение к сказанному приведем лишь авторское объяснение названия “Новый Монтень”:

«Душа моя Додик! Хоть старина Монтень уж мертв давно, но дело его живо. Им сшитый флаг познания вещей и смыслов потаенных, поднять нам д́олжно без сомнений, и так подняв, держать повыше. Во времена сумбура в мыслях и заминки в промптах, нам суждено плоды раздумий долгих и пространных нести как благодать и бремя, передавая груз сей драгоценный из уст в уста, из сердца в сердце. Точь в точь, как старина Монтень покойный, но только в нашем поколенье».

За сим, мы скромно умолкаем, не смея более читателя от чтенья отвлекать.

О правилах и нарушениях

Правило спа без одежды застало меня врасплох. Нет, я не считаю себя застенчивым или стыдливым. Я от души радуюсь когда чужие дяди и тети обнажаются в моем присутствии, не прося у меня за это денег. Я рад за себя и я рад за них. Пусть их не стесняет одежда и социальные предрассудки. Лишь бы не застудили себе то, что обычно покрыто несколькими слоями нижней и верхней одежды.

Меня изумил не столько сам факт нудистского спа, сколько обстоятельства времени, места и контингента. Сентиментально старомодная четырехзвездочная гостиница на горнолыжном курорте в сердце Тирольских Альп. Деятельная хозяйка лет 65 радушно встречает гостей на регистрации, ее почтенный супруг с весьма округлыми контурами талии командует рестораном. Олени, еловые веночки, шторы с оборками, гутен-морген круглый день. Образцовый декор альпийского рая для любителей вечных ценностей.

Вселяясь в этот рай, я уточнил у хозяйки правила пользования спа. С четырех до восьми, без предварительной записи, бесплатно для постояльцев гостиницы. Все естественно и понятно. После тяжелого дня на горе я облачился в плавки, махровый халат, гостиничные тапочки, и спустился в спа. Надпись на входе гласила “без одежды”. Конечно без одежды, сказал я себе, неужели кто-то явится сюда в полной горнолыжной экипировке? Есть apres-ski и есть apres-spa. Две большие разницы, однако.

Захожу и сразу вижу, что я неверно понял, о какой одежде идет речь в правиле “без”. Мимо меня проплывает обворожительная лыжница. Та самая, которая вышла на завтрак в 8 утра при полном макияже, в сильно обтягивающем джемпере, и вызвала живой обмен мнениями между мной и моей женой. По пути из сауны в джакузи на лыжнице не было ничего, если не принимать в расчет татуировку на ягодице и полотенце в форме тюрбана на голове. За ней проследовал её утренний спутник, без татуировки и тюрбана, но с подобающими первичными половыми признаками наперевес. Кроме них, в спа была еще пара подруг за 60 и три друга под 40, все в полном соответствии с правилом “без”. Увидев такое, я инстинктивно похлопал себя по бедрам, убедился, что плавки еще на мне, и успокоился. Тут же, спокойствие сменилось острым беспокойством: а что мне за это будет? Станут раздевать или не дадут попариться?

К счастью, все обошлось вполне мирно, в духе европейской толерантности. Никто не сделал мне замечания, а некоторые даже стали закутываться в полотенца или халаты, проходя мимо меня. То ли в знак солидарности, то ли во избежание некультурностей с моей стороны. Ведь от человека, столь грубо нарушающего простое правило “без”, можно ждать чего угодно. А я, упорно скрывая от распаренных людей то, чем многие могли бы гордиться, размышлял о том, что стал нарушителем общественного порядка, соблюдая общественный порядок. Как говорится, в каждом монастыре свой устав, а в каждом спа каждого монастыря и того круче.

Наверное, релаксироваться без одежды даже как-то удобнее. На то есть библейский прецедент в райском саду. Правда, там на входе висело другое правило: “без яблок”. И кого оно остановило?