Kitobni o'qish: «Арена ящеров»

Совершенно не вовремя, когда они уже подъезжали к опутанной роговой колючкой заставе на внешнем периметре города, Красотка, оглушенная два часа назад титанической дозой раствора дикого дурмана, начала приходить в себя.

Тварь, привезенная с противопоставленной стороны мира, здоровенная, двуногая, крепкая, как железобетон в фундаменте небоскреба, сухопутная акула, пожирательница неосторожных детишек, беспокойно зашевелилась в своем проволочном коконе. Мазай мгновенно пересел с места за водителем ближе к кокону, положил ладонь на горячие от внутреннего тепла чешуйки, похожие скорее на перья, на узкой, как топор, голове твари. Невесомо провел по кромке лба от надбровных дуг до вздрагивающих ноздрей, тихо, кончиками пальцев, как касание ветра, отвлекая от реальности, навевая отступивший было сон…

Длинные, словно клещи, челюсти разошлись, приоткрыв часть из вооружавших их сорока восьми белых клиновидных зубов – изо рта твари слабо пахнуло теплым рыбным запахом. Давно не кормлена.

– Тихо… Тихо, Красотка, – прошептал Мазай. – Спи… Рано еще.

– Что там? – водитель на мгновение отвернулся от ночной дороги, освещенной голубым светом газовых фар.

– Не шуми, – негромко ответил ему Мазай. – Все нормально пока. Едем дальше.

– Вашу-ж мать, – громко прошептал водитель, отворачиваясь.

Да, не хватало только еще, чтобы и груз проснулся в пути…

Никому из них не нравилось развитие событий, и Мазай чувствовал, как напряжение в грузовике нарастает.

А потом, вопреки всякой договоренности, уже на заставе на подходах к городу их остановили засечники. И все повалилось окончательно…

– Что везете? – спросили на заставе.

– Ну ты же знаешь, что везем, – угрюмо ответил водитель в распахнутую дверь.

– Позаботьтесь отвечать, как положено, – не менее угрюмо ответил засечник в динамическом панцире с циклоцепом на перевес. – Выходи.

– Чего вдруг?

– Указание на вас пришло, из города. Потому и выходи. И не доводи меня – а то доведешь.

– Зря ты это, старшой. Мы-ж друг друга не первый день знаем. И не первую ночь.

– Ты мне порассказывай еще, что тут зря. Вылез, я сказал.

Мазай слышал их негромкий разговор, и еще ощущал насыщенный холодный запах степи с окраины, пыли с брошенных из-за засухи сельских полей, уже перебиваемый городским горячим запахом нагретых моторов и искрящих проводов. Внутри разрасталось холодное молчание. Не доехали. Все. Конец.

То, что ему самому конец – ладно. А вот его сын вовсе не родится…

Еще один ополченец отодвинул боковую дверь фургона, осветил внутренность дымным светом ручного газового фонаря, ослепил Мазая, обвел пыльным лучом хребтину Красотки, ее медленно вздымающиеся в темноте бока.

– Охренеть, – произнес светивший. – Старшой! У них тут и впрямь ящер!

Старшой отошел от водителя, заглянул внутрь, заметил и Мазая, поманил пальцами:

– А ты выходи давай.

Мазай оставил Красотку и медленно выбрался из фургона. Старшой показал ему, где встать: рядом со сгорбившимся водителем у шлакоблочной стены заставы.

– Мда, – буркнул Старшой, обводя спящую Красотку лучом света из коптящего фонаря.– Кто погонщик? Ты?

– Я, – не стал отпираться Мазай.

– Совсем вы степные охренели… Вы бы еще бармаглота так повезли.

Мазай безучастно пожал плечами, мол, мне поручили – я везу, могу и бармаглота, буде понадобится такой кому в трижды возведенном граде Ушмале.

– Старшой, – угрюмо позвал водитель. – Чего ты нас остановил-то?

– Приедут скоро за вами, – ответил старшой. – В смысле вы-то на хрен никому не нужны, а это чудо в клетку заберут.

– Кто заберет-то?

– Кому положено… Кто-то от Бессмертных. Запрещено же ввозить ящериц в город во время Тризны.

– Так всегда-ж возили, и ничо!

– Ты поболтай мне тут еще. Жди. И не дергайся.

– Старшой, – позвал Мазай.

Старшой приблизился, направил луч фонаря в лицо, осветил костяные височные подвески с лицами предков, жесткие, выгоревшие волосы степняка, небритый подбородок:

– Чего тебе, рыжеглазый?

– Позвонить от вас можно?

– Начальству моему нажаловаться хочешь? – недовольно спросил старшой.

– У меня жена на сохранении в родильном, в городе, – объяснил Мазай. – Скажу, почто не приеду сегодня…

– А-а-а, – протянул старшой непонятным тоном. – Претендент. Ну, иди. Иди, позвони. Рядовой, проводи его. Посмотришь, кому он там на самом деле звонить будет…

Телепровод был новый, меднотрубный. Мазай попросил соединить с храмом домашнего очага, дождался ответа брата-оператора, дождался, пока трубку предадут Лаське, потом рассказывал, что по работе задержится, может, до завтра, может, чуть дольше, да все в порядке, так, застряли в пути. Рядовой при этом хмыкнул и ушел обратно по коридору мимо пустого зарешеченного загончика для задержанных, в застекленный зал у входа. Мазай проводил его взглядом, слушая мягкий голос Ляськи, и конечно, не стал говорить ей ничего, о том, что провалил задание, что не будет серебряных слитков в форме бычьей головы на чаше медицинских весов. Ничто не остановит чашу с их сыном от звонкого удара об медный стол. И значит, не будет в городе нового человека – будет еще одно жертвоприношение первенца на алтаре домашнего очага города Ушмаля. Он, конечно, ничего не стал говорить. У него есть еще время до родов. Но совсем мало. Со дня на день.

Со дня на день.

Мазай слушал голос Ляськи и ни о чем не думал. Было видно, что к заставе подъехал еще квадратный грузовик, встал за их фурой. Даже не грузовик – а целый броневик, вроде тех, что патрулируют Дельту. Из грузовика на дорогу выбрался служилый, одетый с ног до головы в анатомические доспехи. Подошел к старшому, перекинулся с ним парой слов, покачал головой в шлеме, отошел – пар дыхания вырывался из под дырчатого забрала. Потом вдруг развернулся, одним движением, выдернул из длинной кобуры на бедре тяжелый жаломёт и снес старшому голову одним выстрелом. Снес голову начисто – вместе со шлемом.

– Пока, родная. Меня зовут, – успел сказать Мазай, прежде чем очередь из бортового дискобола броневика разнесла вдребезги окно заставы и изрыла стену у него над головой.

– Я тебя жду, рыжий, – услышал пригнувшийся Мазай, прежде чем повесил трубку.

Стальные сдавленные в диски спирали свистели, разрывая воздух, с хрустом рикошетя от кирпичных стен и рассыпаясь в брызгах осколков. Снаружи ругался водитель, хрипел рядовой, разорванный ударом изнутри развернувшейся в пробитой грудной клетке спирали, поднялась выбитая из стен пыль, Мазай щурился, стараясь что-то разглядеть, и уже собрался сделать рывок к циклоцепу, что валялся рядом с затихающим рядовым, как обстрел прекратился.

Стало очень тихо – только, что-то осыпалось снаружи, и свистел пар, выходя из пробитой системы, покосившейся под обстрелом фуры.

Уцелевшая под потолком газовая лампа перестала болтаться, и замерли метавшиеся из угла в угол тени.

Мазай услышал в темноте шаги. Кто-то вошел снаружи в разгромленную заставу. Мазай замер у стены, стараясь не дышать громко.

Раненый водитель лежал на полу в луже крови, и еще тихо, едва заметно, шевелился. Служилый в анатомических доспехах со знаком медного аспида, хватающего себя за хвост на кирасе, приблизился к водителю, наклонился рассматривая того кто там лежит, потом распрямился и пальнул жалом в водителя, тяжелые брызги подняло до потолка.

Мазай не стал ждать неизбежного. Рванул мимо перезаряжающего жаломет служилого, выбросился в окно, выкатившись прямо под спущенные колеса своей изрешеченной фуры. Вскочил, и тут же свалился сбитый с ног, взорвавшимся об борт фары спиральным диском – осколки спирали хлестанули по рукам, которыми он закрыл лицо.

Он еще успел увидеть, как наклоняется над ним тот служилый, – с дырчатой маской вместо лица, как поднимает жаломёт, направляя прямо в глаза Мазаю. Он даже разглядел крестообразный выход ствола, как вдруг, проснувшаяся от шума снаружи Красотка выбила дверь фуры, а клетка ее вообще и не могла остановить, – так, тара для погрузки – и в прыжке просто смахнула руку служилого вместе с жаломётом, как не было.

В темноте загрохотал бортовой дискобол броневика, потом там скрипела отдираемая с мясом от грузовика дверь, и один за другим замолкали вопли поедаемых заживо.

***

Мазай очнулся от того, что кто-то облизывал ему лицо жестким, липким языком, с отдаленным запахом красной рыбы.

– Да уйди ты от меня, – простонал Мазай, отталкивая морду Красотки от своего лица. – Вот пристала…

Потом все вспомнил и сел на плитках дороги. Все вокруг было именно таким ужасным, как он запомнил. Только добавилась еще кровища, что натекла под распотрошенным броневиком.

Ну да… Степной ящер – это вам не сайгаков по загону гонять. Это тварюшка серьезная, в ваших местах малознакомая…

Довольная, сытая Красотка пихнула Мазая плоской головой, едва не свалив с ног.

– Да ну тебя, – вяло отбивался Мазай. – Обожралась, да? Нехорошо.

Красотка громко икнула, быстренько отбежала к краю дороги, где ее благополучно и стошнило склизким комом слепленным из обломков костей одежды и амуниции.

Мазай посмотрел, как Красотка блюет, и тяжело вздохнул:

– Что, плохо тебе?

Отходняк, от дурмана то, н-да. А еще у нее скоро сушняк начнется…

Мазай поднялся на ноги, огляделся; избитые руки болели, но терпеть было можно, щитки погонщика – от кисти до локтя – спасли кости.

Ну? И что теперь? Фура издырявлена, водитель убит. Куда дальше?

Мазай всегда предпочитал идти, чем стоять, и делать, а не ждать. Он поднял глаза к колеблющимся огням городских высоток сразу за мостом. Быстро рассветало.

Куда-куда? Туда…

И побрёл прочь, через понтонный мост, в утренний туман над рекой.

Красотка возилась с застрявшим мясом между роговых шпор на мощных задних ногах, отвлеклась, распрямилась, высматривая, куда это он пошел, сжевала задумчиво вычищенный кусок, и тихим шагом незаметной тенью, осторожно ставя на мостовую когтистые лапы, бесшумно заскользила через ночь вслед за Мазаем.

***

Кто за ним идет Мазай заметил не сразу, а только когда уже добрел по пустынной эстакаде в центральный район, примыкавший к нижним ярусам Пентагона, и спустился в нижние кварталы. Там было достаточно много света от похожих на деревья высоченных фонарей в голубых огнях газового пламени. Первые этажи – сплошная торговля и питание, зеркальные стекла в два роста. И больше никого на улицах – все уже улеглись, утро начинается. В таком отражении он и заметил, что Красотка идет за ним следом.

– Эй, а тебя куда несет? – обернулся он. – Вали давай отсюда, тебе тут хуже только будет.

Красотка, довольная, что нагнала его, переминалась с ноги на ногу, умилительно прижимая мелкие передние лапы к пузу и словно в смущении поигрывая мелкими коготками, и пряча глаза от Мазая.

– Ну? Ты чего?

Красотка смущенно облизнулась.

– Пить хочешь? – Мазай вздохнул. – Да, я тоже хочу… Пошли, чудо в клеточку…

И Красотка, вывалив набок белесый подсыхающий язык, поспешила за Мазаем.

Воды напились в открытом цокольном этаже Пентагона, из пожарной колонки, обычно тут было не протолкнутся от экипажей извозчиков и зрителей, приехавших на церемонию и нечем дышать от кипящих выхлопов механизмов. Но сейчас было уже тихо, прохладно и гулко. Где-то вдалеке под трубами паровых лифтов спали на кусках картона бездомные, но что происходило ближе к выходу, их не особо интересовало.

Мазай открутил бронзовый вентиль, попробовал хлынувшую воду сам, пустил Красотку – та с восторженным хлюпаньем начала лакать. Дорвалась.