Kitobni o'qish: «Колокола судьбы»

1

Немцы шли походной колонной, не выдерживая, однако, строя. В бинокль Андрей видел, как, переговариваясь, они смеялись, чувствуя себя так, словно вышли на прогулку. Только войдя в окаймляющую плато низину, офицер выделил троих солдат и выдвинул их метров на сто вперед, чтобы разведали проход. А колонну остановил, давая возможность подтянуться отстающим.

– Эй, солдаты, что за часть?! – крикнул Беркут по-немецки, когда дозорные приблизились к гряде метров на двадцать. Но все еще прятался за высоким, похожим на пень валуном. – Кто вас ведет?!

– Взвод лейтенанта Шильгофа! – объяснил один из гитлеровцев, останавливаясь в нерешительности. – А кто вы?!

– Вам приказано осмотреть эту местность?! – появился Беркут на гряде с биноклем в руке.

– Да, господин офицер! Старший наряда унтер-офицер Крамке.

– Передайте лейтенанту, что мои люди уже осмотрели эту каменистую пустыню! И даже пытались подстрелить двух зайцев! Но это им не удалось! Была еще девушка-пастушка! К сожалению, убежала! За ней мы охотились всем взводом.

Унтер-офицер и рядовые дружно по-солдатски заржали.

– Тогда нам делать здесь нечего, господин обер-лейтенант, – подошел Крамке еще ближе к нему, чтобы разглядеть звание. Тем временем Беркут заметил, что лейтенант уже рассматривает его в бинокль и тоже, видно, понял, что командование что-то напутало. Местность успели осмотреть.

– Вы откуда? – поинтересовался Андрей у унтер-офицера. – Из Подольска?!

– Нет, из кричевского гарнизона. Это недалеко отсюда, железнодорожная станция Кричево.

– А нас пригнали из Закревска, за тридцать километров. Машинами. Такая спешка, будто намечается второе наступление на Сталинград или взятие Москвы! Сейчас мои люди отдыхают. Ефрейтор! – крикнул он, обращаясь в ту сторону, где сидел в засаде десантник. – Поднимайте людей! Готовьте к возвращению к машинам!

– Яволь! – ответил Горелый, несколько замешкавшись.

– Передайте своему лейтенанту Шильгофу, пусть уводит вас к лесу. Спуститесь вниз и обойдите это плато справа. Главные события будут разворачиваться там. Нам тоже приказано спускаться туда.

– Яволь, господин обер-лейтенант, передам.

– Постойте, унтер-офицер. Подойдите ко мне. Угостите своего лейтенанта этой сигаретой, – достал он из кармана брюк портсигар. – В знак нашего заочного знакомства. Пусть в субботу приходит в ресторан «Бавария» в Подольске. Скажете: это из моих парижских запасов. Да, и передайте лейтенанту, пусть сообщит командованию, что вы тоже осмотрели плато. Так командованию будет спокойнее.

Очевидно, у лейтенанта не было ни малейшего желания и дальше взбираться по этой каменистой тропе, продираясь через кустарник и вздрагивая при каждом шорохе в ближайших кустах. Выслушав доклад унтер-офицера и приняв французскую сигарету, он прощально помахал рукой очень кстати подвернувшемуся на его пути обер-лейтенанту и приказал взводу спускаться на равнину.

– Неужели ушли? – не поверил Горелый, когда Беркут, закурив сигарету (он курил крайне редко, обычно после очередной операции) подошел к скале, где его ждал младший сержант.

– Взгляни со скалы, убедись. Как бы они не передумали.

– Точно. Ушли, – доложил боец через несколько минут. – Теперь до вечера можно жить спокойно.

2

Однако не успел он спуститься с горы, как где-то там, у подножия плато, трелью усердного дятла заявил о себе автомат. В ответ отстучали еще две очереди, вслед за которыми разгорелась такая стрельба, словно взвод немцев столкнулся с целым отрядом.

– Что там могло случиться, а, товарищ лейтенант? – негромко спросил Горелый, снова поднимаясь по склону Черного Монаха.

– Подождем несколько минут, увидим. Может быть, палят, чтобы показать, что идет яростное прочесывание.

– Что за стрельба, Горелый?! – вдруг донесся до Беркута густой бас.

– Кто стреляет, Петро?!

По голосам, по шагам Беркут определил: приближаются трое. И сразу же метнулся за скалу.

– Пока не ясно, товарищ младший лейтенант! – крикнул Горелый, уже почти поднявшись к вершине. – Зато у нас гость. Лейтенант Беркут.

– Беркут?! – снова прорычал бас. – Ты что, сдурел?! Какой Беркут?! Откуда он взялся?!

Первым на поляну возле скалы выскочил младший лейтенант. Увидев выглянувшего из-за нее немецкого обер-лейтенанта, он на какое-то мгновение опешил и, как показалось Андрею, даже нервно повел стволом автомата, словно срезал автоматной очередью. Но все же нервы не подвели его.

– Вы и есть Беркут?

– Разве вас не просили запомнить мою внешность? – снова вышел на поляну Беркут.

– Точно. Вроде похож, – оглянулся Колодный на сопровождавших его двух солдат.

Те неуверенно промолчали.

– Да он это, он, Беркут! – развеял их сомнения Горелый.

– Ну, если так, – одернул гимнастерку младший лейтенант, – тогда стоит доложить по всей форме…Товарищ капитан, десантная группа младшего лейтенанта Колодного прибыла в ваше распоряжение.

– В моё?! – удивленно спросил Беркут, не сумев дождаться окончания доклада. И даже оглянулся: уж не адресованы ли эти слова кому-то другому.

– Так точно, товарищ капитан, в ваше. В группе шесть бойцов. Радист, рядовой Задунаев, легко ранен во время десантирования. Обстреляли, пытались взять его. Но мы отбили. – А отняв руку от козырька, уже другим, менее официальным тоном, и даже уменьшив рокот своего непонятно где рождающегося (при его привычно средней комплекции) баса, добавил: – Ну, здравствуйте, товарищ капитан. Мы уже отчаялись отыскать вас. К тому же слух по селам пошел, что, дескать, убит Беркут, погиб в бою, а вся группа его уничтожена. Да и партизаны из двух других отрядов развеяны по окрестным лесам.

– Распускать слухи о гибели партизан и своих победах – этому фрицы научились.

– А ведь затихло, товарищ младший лейтенант! – прервал их знакомство Горелый. – Но что там происходит – не пойму. Тут был взвод немцев. Так товарищ лейтенант переговорил с ними. Отошли.

– С немцами переговорил?

– Ну да.

Еще несколько коротких автоматных очередей. И снова все затихло.

«Неужели действительно блефуют? – засом-невался Беркут. – Что-то не похоже… Неужели наткнулись на Мазовецкого? Но он вроде бы давно ушел».

– Отойдем в сторону, – тронул Андрей за локоть Колодного. – Нужно поговорить.

– Ну, братцы, все видел, но чтобы наш младшо́й докладывал фрицевскому лейтенанту – такого наблюдать не приходилось даже в кино! – изумился один из бойцов, пришедших с Колодным.

– Это наш старшина, Кравцов, – уже на ходу представил смеющегося младший лейтенант Колодный. – Из-под Одессы. Не из шутников, правда, но факт есть факт. С ним рядовой Копань. Оба – из дивизионной разведки, ребята опытные. Радист Задунаев и рядовой Гаенок остались на базе. Гаенок – бывший танкист. Водит машины любой масти, изучил немецкий бронетранспортер. Радист – тот, правда, из новеньких. Но вы же знаете, товарищ капитан: радисты – армейская элита. Кого дадут, на того и молись.

– Состав группы мне ясен. Только уточняю: звание мое – лейтенант. Если, конечно, к этому времени не разжаловали, – грустно улыбнулся Беркут, присаживаясь на камень между двумя старыми развесистыми соснами и приглашая младшего лейтенанта последовать его примеру.

Однако тот сел не на камень, а прямо на землю, по-турецки поджав под себя ноги и привалившись плечом к стволу дерева.

– Никакой ошибки, товарищ капитан. Разве по рации вам об этом не сообщали? О повышении звания?

– О повышении? До капитана?! – изумленно переспросил Андрей. – Что-то вы здесь напутали, младший лейтенант.

– Никакой путаницы. Сведения – как в разведке Генштаба.

– Да? Странно, – не мог скрыть своей растерянности Беркут. – Впрочем, ни в моей группе, ни в двух соседних отрядах рации не было. Пока вас высаживали – мы принимали тяжелый бой. Связной из отряда, где имеется рация, судя по всему, не дошел. Погиб.

– Мы тоже чуть не погибли. Еще в самолете. У самой линии фронта, к счастью, все еще на нашей стороне, пилоту пришлось идти на вынужденную посадку. «Мессер» подбил, правда, легко. Подлатались и снова взлетели. Здесь тоже… Первые дни – как в аду. И ни вас, ни ваших бойцов. А что касается задания… На базе для вас небольшой пакет. В нем, среди прочего, удостоверение на имя капитана Громова.

– Даже об удостоверении позаботились? Тронут, младший лейтенант, тронут…

– Устно же просили передать, что приказ о присвоении вам звания старшего лейтенанта был подписан еще тогда, когда вы сражались в доте на Днестре. По представлению вашего комбата, майора, не помню его фамилии. Который погиб… Это он вас в виде награды за храбрость. По рации попросил командование. В последний сеанс связи.

– В последний?! Господи, до меня ли ему было тогда? Майор Шелуденко. Комбат. Святая душа, – нервно постучал Беркут кулаками по коленям. Воспоминания о последних днях укреп-района всегда давались ему тяжело.

– Совестный, видать, мужик был, ваш комбат. Ну а капитана, как я понял, присвоили уже сейчас, перед нашей высадкой в тыл. Сделано тут вами немало. Командир партизанского отряда. И вообще, мне о вас такое понарассказывали: ходит в эсэсовской форме, знает немецкий язык, дерется, как черт. Честно говоря, я даже забоялся: вдруг наш капитан фрицам подыгрывает. Потому и неуловимость такая.

– Тоже не следует исключать, тоже не следует. А за капитана все же спасибо, – расчувствованно произнес Беркут. – Не потому, что звание важно… Что не забыли. Там, у нас, в армии… не забыли… – Он отвернулся, помолчал.

Колодный тоже умолк и сочувственно покряхтел, давая понять, что вполне представляет себе, сколько довелось пережить человеку, которого судьба на два года забросила в глубокий тыл врага. И какие чувства вызвало у него сообщение о том, что в конце концов командование оценило его заслуги.

– Но тогда получается, что и об ордене Красной Звезды вы тоже не знаете? – вдруг спохватился младший лейтенант. – Все за тот же дот, за Днестр. А весь гарнизон дота наградили медалями. Посмертно, конечно.

– Да? Весь? Это точно? – оживился Анд-рей. – Значит, и сержанта Крамарчука тоже?

– О сержанте не знаю. Сказано было: «Гарнизон. Посмертно. Медалями “За отвагу”».

– Справедливо, справедливо… – взволнованно прошептал Беркут, чувствуя, что горло ему сжал предательский комок, мешающий и говорить, и сдерживать свои чувства. – Если бы об этом могли узнать бойцы гарнизона! Пока все они еще были живы. Да, пока еще были живы… Если по справедливости, всех их стоило бы представить к званию Героя. Кроме меня, конечно, – виновато как-то улыбнулся он, расстегивая китель, вдруг показавшийся ему слишком тесным и жарким. – Я всего лишь командовал этими людьми. Сражались они.

– Говорят, вас там заживо замуровали. И спаслись только вы да какой-то сержант.

– Спаслись трое. Была еще медсестра. Сержант Крамарчук и медсестра Мария Кристич. Да, была… Знать бы, где она сейчас. И жив ли Крамарчук.

– А потом вы создали свою партизанско-диверсионную группу…

– Из той группы, которой я командовал до плена, остался только один боец. Польский офицер.

– Польский? Тот самый поручик Мазовецкий?

– О нем вам тоже известно?

– И не только мне. Вас просили охарактеризовать его более подробно. Говорят, для высокого начальства.

– Вот как? Чем он заинтересовал начальство – этого вы, конечно, не знаете?

– Очевидно, собираются как-то использовать. Я даже слышал, что вроде бы всех наших, советских, поляков-фронтовиков отзывают в тыл. Возможно, хотят сформировать особый отряд. Когда-то же мы дойдем и до Польши. Там он и пригодится.

– Логично.

Где-то вдалеке один за другим прозвучало три разрыва снарядов. Офицеры переглянулись: до передовой слишком далеко, тогда возникает вопрос, по ком палят немцы.

– Составьте текст радиограммы, товарищ капитан. Радист отморзянит.

– Сейчас составлю.

– А что произошло с вашими людьми? Тяжелые бои? Засада?

– Зажали нас тут в одно время немцы вместе с полицаями да союзничками своими, румынами. Так зажали, что пекло раем показалось.

– И что… все до одного погибли? Кроме этого поручика?

– Видно, такой уж я, к чертям собачьим, командир… – развел руками Беркут. – Второй раз без войска остался.

– На войне по-всякому… Без дивизий, без армий остаются. Так что это поражение, капитан, историки вам простят.

– Будем надеяться. Кстати, если я верно понял, ваши люди не знают ни о присвоении мне капитана, ни моей настоящей фамилии, потому что называли меня лейтенантом.

– Не знают, конечно. Им известна только кличка: «Беркут».

– Значит, так и буду оставаться для всех, и для вас в том числе, Беркутом. Капитаном Беркутом, – уточнил Громов, поднимаясь. – Пусть немцы тоже узнают о повышении. Это подействует им на нервы, – мстительно ухмыльнулся он. – Они поймут, что у Беркута появилась связь с Москвой, что в Генштабе его признали как партизанского командира. Да и нашим, в селах, тоже небезразлично, кто командует отрядом и знают ли о нем в Москве. Здесь, на оккупированной территории, это очень важно.

– Поднимать дух населения, – кивнул Колодный. – В штабе нам так и объяснили: «Ваша главная задача».

– Кстати, вы ничего не сообщили о задании. Почему вдруг десантная группа? Есть объект?

– Возможно, появится. Пока сказали: вживайтесь, ведите разведку, работайте с населением, увеличивайте отряд Беркута… Ну и, конечно, особое внимание железной дороге. Мы захватили с собой пятнадцать мин. Потом еще подбросят. «Один уничтоженный эшелон – два выигранных боя!» – был такой у нас, на курсах минеров, девиз.

– Ясно.

– Все будет нормально, капитан, – возбужденно «играл на басах» младший лейтенант. – Пойдем знакомиться с людьми. И давай на «ты». Так легче будет.

– Хорошо, – поднялся Андрей. Он не был сторонником перехода на «ты», но возражать не хотелось. Слишком много радости доставила ему эта встреча. – Сегодня у нас будет «штабной день». Решим, как действовать, где базироваться. Вы говорили о посылке. Письма моего отца там не оказалось?

– Только пакет от начальника Штаба украинского партизанского движения. В нем инструкция и приказ, – поднялся вслед за ним Колодный. – Вскрыть имеешь право только ты. «Вы», – поправил себя Колодный, вспомнив, что капитан не принял его условия.

– Значит, об отце вам ничего неизвестно? На фронте он? Жив?

– Что жив – это точно. Генерал-майор Громов…

– Генерал-майор? – переспросил Андрей. – Вы не ошиблись в звании?

– Лично я с генералами за руку не здороваюсь. Но сказано было: «генерал-майор». И еще сказали: «Ранен. В госпитале».

– Тяжело?

– Врать не стану: тяжело, – отвел взгляд младший лейтенант. – Нет, не то чтобы очень уж… Но достала война старика.

– За правду – спасибо.

– О вас ему сообщили. Сразу же.

– Господи, столько вестей в течение нескольких минут! Словно возвращаюсь из потустороннего мира.

– Товарищ младший лейтенант… – появились возле их пристанища Горелый и двое других десантников.

– Докладывай командиру, капитану Беркуту.

Горелый удивленно посмотрел на Колодного, потом на Беркута и, извиняясь, откашлявшись, доложил:

– Товарищ капитан, лес, что севернее нашей пустоши, обстреливают из артиллерии. Работают две батареи – не меньше. Партизанских орудий не засек.

– «Партизанских орудий»! – грустно улыбнулся Беркут. – Хватало бы дробовиков. Не существует здесь этих «партизанских орудий». Продолжать наблюдение.

– Да, забыл сказать, – снова заговорил Колодный. – В посылке для вас два комплекта обмундирования. На один расщедрилось командование. Другой, говорят, подарок отца. Передал вместе с пистолетом – немецким, трофейным, но с выгравированной дарственной надписью. Солдатский подарок. Вдруг пригодится.

– Ну, младшо́й, ты выдаешь свои новости, как старшина масло! Дрожишь над каждым граммом.

– Чтобы на дольше хватило! – весело пророкотал Колодный. – Выложил бы все сразу, стало бы неинтересно.

3

К полудню в лесу между Волянами и Горелым началось настоящее сражение. Сюда, до Лазорковой пустоши, отчетливо доносилась артиллерийская пальба и сплошной вал автоматной стрекотни.

Но самой большой неожиданностью для Беркута явилось то, что через час после начала операции в бой была брошена авиация. Андрей видел, как три самолета, один за другим, разворачивались над их плато и, надрывно ревя моторами, заходили на бомбежку леса.

После трех таких заходов на смену бомбардировщикам пришли два звена штурмовиков. Эти утюжили лесную крону с особым остервенением, сменяя друг друга и налетая с разных сторон. Они обрушивались с большой высоты, зная, что усиленный лесным эхом вой их моторов действует на психику не меньше бомб и пулеметных очередей.

Заметив на плато кошару, полуразрушенный загон для овец и чабанскую хижину, один из штурмовиков отклонился от курса и прошелся пулеметной очередью по кошаре как раз в то время, когда радист настраивал рацию для очередного сеанса с Центром. Услышав приближение штурмовика, младший лейтенант крикнул: «Воздух!» и подхватился, но Беркут приказал: «Не выходить! Залечь под стенами!», перехватил охранявшего у двери Копаня, сбил его с ног и упал на землю рядом с ним.

Второго захода не было, самолеты удалились. Колодный, Задунаев, старшина Кравцов и Копань поднимались, отряхивались и, настороженно прислушиваясь, посматривали на небо сквозь прошитую очередями тесовую крышу.

– Авиацию немцы будут бросать на нас нечасто, – донесся до них спокойный голос Беркута, уже стоявшего в проеме двери. – Но запомните: при налете из кошары не выходить. Если бы мы раскрыли себя, через несколько минут в немецком штабе уже знали бы, что здесь обнаружена группа партизан. После вчерашней перестрелки у подножия плато подтверждение летчиков было бы очень кстати. Это партизанская война. Здесь мы сильны до тех пор, пока не обнаружены. И вообще кошара – слишком примитивное строение. Базироваться будем в пещерах и землянках. При строжайшей маскировке.

– Вот уж не думал, – пробасил младший лейтенант, – что и здесь это воронье найдет нас. Радовался: в тылу хоть от «мессеров» отдохну! Отдохнул! Ну что, радист, перейдем поближе к пещере?

– Там скалы. Здесь прием лучше. Будем работать прямо на площадке, возле кошары. Копань, антенну – на дерево!

Пока шел сеанс связи, Беркут, прислушиваясь к звукам проходящего вдали боя, примерял доставленный ему в посылке мундир со знаками различия гауптштурмфюрера СС на петлице. Он делал это с тревожным чувством человека, который вынужден отсиживаться где-то в укромном месте в то время, когда неподалеку сражаются его товарищи.

Андрей, конечно, понимал, что ничем не сможет помочь им сейчас и что свою судьбу им придется решать самим, но все же торопился и нервничал, словно, надев мундир, тотчас же поспешит на помощь.

– А ведь угадали, товарищ капитан, – прищелкнул языком старшина, когда, надевая портупею, Беркут появился в дверях кошары.

– Как после примерки, – согласился Беркут. – Хотя и примеряли по «личному делу». Как считаешь, младшо́й, документы на имя Отто Брандштофа – нашего изготовления?

– Заверили, что надежные. Как я понял, этот Брандштоф отдыхает у нас в плену или в еще более надежном месте…

– К сожалению, в городе в таком звании не появишься. Эсэсовец в чине капитана – это слишком заметно. Тем более что эсэсовцев здесь не так уж и много. Но зато на дороге или в дальних селах…

Закончив передачу текста, радист предупредительно поднял руку, требуя тишины и внимания. Даже орудия вдруг замолчали, словно подчинились воле того, кто сидел сейчас у рации.

В Центре обрадовались, что Беркут наконец обнаружился, и потребовали разворачивать активные диверсионные действия. Кроме того, просили сообщать обо всех передвижениях войск противника в сторону линии фронта, о частях гарнизона Подольска, наличии подпольных организаций в крупных населенных пунктах, а также о появлении новых партизанских групп и отрядов. Ну и, конечно же, продолжать агитационную работу среди населения.

Беркут понимал, что все это – лишь общая программа их действий, поэтому воспринял радиограмму без особого интереса. Но после неожиданного перерыва в передаче, когда радист уже решил, что сеанс связи окончен, передатчик вдруг снова ожил.

Радист Центра извинился за длительную паузу и передал Беркуту просьбу к завтрашнему сеансу подготовить все имеющиеся у него сведения об известной ему германской антипартизанской группе и, в частности, о ее командире, «офицере СС-41». Вплоть до описания его внешности.

Капитану не нужно было особо напрягаться, чтобы понять, что в Москве очень заинтересовались бароном фон Штубером, и что это его засекретили под наименованием «офицер СС-41»

И еще Беркута просили подтвердить, предпринимались ли попытки завербовать его. Если да, то при каких обстоятельствах и на каких условиях.

«Это еще зачем?! – удивился Беркут. – Уж не возник ли у кого-то там, в управлении разведки Генштаба, замысел подсунуть меня абверу. Или Власову?»

А еще Центр интересовался, существует ли возможность восстановить в ближайшем будущем контакты с известным ему «офицером СС-41».

Расшифровав все это, радист как-то настороженно посмотрел на стоявшего рядом с ним в форме эсэсовца капитана Беркута. И капитан почувствовал, что в душе этого двадцатилетнего рыжеватого парня зарождается сейчас какое-то смутное недоверие к нему.

– Хотите сообщить мне еще что-нибудь? – холодно спросил его Беркут.

– Нет, – помотал тот головой.

– «Никак нет, товарищ капитан», – поправил его Беркут. – Впредь вы будете отвечать только так.

О том, что под «офицером СС-41» подразумевался Штубер, капитан и в самом деле догадался сразу. Речь шла о нем и его группе. Просто в Центре пытались хоть как-то завуалировать свой интерес к «Рыцарям Черного леса». Откуда в штабе стало известно о Штубере – тоже не загадка. Иванюк был в курсе его встреч с гауптштурмфюрером. И знал их подоплеку. Точно так же, как известна была ему история странного знакомства лейтенанта Громова и оберштурмфюрера Штубера.

Для него сейчас важно было понять другое: почему штаб с первого же сеанса потребовал от него подтверждения этих контактов? Проверяют, будучи уверенными, что Иванюк не сообщил ему, Беркуту, о передаче этих сведений? Значит, не доверяют? Засомневались? Или, может быть, наоборот, хотели бы, чтобы он поддался на вербовку?

Но какие бы планы ни строили в Москве относительно Штубера, там явно запоздали. Увы, встречи, которая состоялась у него с бароном на каком-то лесном переезде в Польше, уже не повторить. А ведь лучшего, более естественного способа подставить себя Штуберу, а значит, и самому Скорцени, придумать просто невозможно.

– Что, не очень приятный выдался запрос? – понимающе спросил Колодный. Он стоял у входа в кошару и слышал все переговоры с радистом Украинского штаба партизанского движения.

– Слишком сложный.

– Их тоже можно понять. Не так уж и много наберется у них людей, которые бы так долго и успешно держались во вражеском тылу, как вы. И что это за «офицер СС-41»?

– Очевидно, у них возникли какие-то виды на одного местного эсэсовца, барона фон Штубера. Появилась интересная идея.

– Хотят, чтобы вы, в свою очередь, попробовали завербовать его? – спросил младший лейтенант, отходя вслед за Беркутом чуть в сторонку. – А что, война затянулась, о победе гитлеровцам мечтать не приходится, так что, может быть, ваш барон и клюнет.

– Просто они решили, что мы со Штубером коротаем длинные осенние вечера за чашкой чая, – сдержанно улыбнулся Беркут, не желая выстраивать перед Колодным никаких предварительных версий. – И что я в любое время дня и ночи могу сообщать им даже о насморке его тещи.

– Так честно и ответьте им, – развел руками Колодный. – Дескать, не в моих возможностях. Напасть на какой-нибудь полицейский участок или состав под откос пустить – это всегда пожалуйста.

– Вряд ли решусь отвечать таким образом. Отмахнуться проще простого, а на фронте, особенно в разведке, так не принято.

– Пусть лучше пришлют сюда кого-нибудь из профессиональных разведчиков, – продолжал давать советы младший лейтенант, – из тех, что обучены для работы в дальних тылах и в самих войсках противника. А мы с вами что? Мы – всего лишь армейская пехота. Наше дело вспахивать оборону противника, как пахарь – застоявшуюся ниву.

– Хорошо сказано, младший лейтенант: «…оборону противника, как пахарь – застоявшуюся ниву». Образно. Вот только требовать от нас, пока мы здесь, будут за все рода войск, вместе взятые.

– Товарищ капитан, фрица взяли! – вдруг послышался крик Копаня, взобравшегося на дерево, чтобы снять запутавшуюся в ветвях антенну. – Гаёнок ведет.

– Не может быть! – резко отреагировал Беркут. – Откуда здесь взяться фрицу?

– Точно, ведет! Кажись, раненого! Прихрамывает!

«Неужели Мазовецкий?!» – поспешил Анд-рей к скале, у которой тропа выводила на вершину плато.

Да, это был он. Чуть прихрамывающий, с покорно поднятыми вверх руками, в мешковатой форме рядового немецкой армии, он и впрямь был похож на самого заурядного обозника из тыловой службы вермахта.

«Какое счастье, что Гаёнок почему-то решил взять его в плен, а не пристрелить на месте! А ведь мог бы. Какой толк от такого “языка”»?

– Сам сдался, – извиняющимся тоном сообщил Гаёнок, для пущей важности подталкивая Мазовецкого автоматом. – Говорит по-русски, только странно, вроде как по-нашему, по-кубански…

Приземистый, худощавый, Гаёнок ходил как-то по-особому, раскорячивая ноги, распрямляя грудь и оттопыривая локти – изо всех сил стараясь казаться крупнее, солиднее и даже значительнее, что ли… Родом он действительно был из Кубани, из казаков, службу начинал в кавалерии, и до сих пор на голове его, вместо пилотки, как у всех остальных, красовалась кубанка.

Поведав ему подробности биографии Гаёнка, младший лейтенант, посмеиваясь, объяснил, что по ту сторону фронта кубанку эту Гаёнок носил с собой тайно, как моряки – бескозырки. Ну а поскольку здесь высокого командования нет, пусть дезинформирует врага относительно того, что за род войск оказался у него в тылу.

Вспомнив этот разговор, Беркут подумал, что, наверно, и Мазовецкий был удивлен, увидев на солдате странный головной убор. Но выхода у него не было, нужно было сдаваться, иначе в лагерь десантников не попадешь.

– Так что же произошло, пан поручик? – не удержался Беркут, чтобы не съязвить при виде приближавшегося к нему «вермахтовца». – Уж не в перебежчики ли вы записались?

– Однако вы тоже не в союзниках у них, лейтенант, – кивнул Мазовецкий на новенькую эсэсовскую форму, и, не в силах продолжать дальше путь, уселся прямо у ног Беркута, чувствуя себя здесь в полной неприкосновенности.

– Так это что, тоже наш? – изумился Гаёнок, поглядывая то на капитана, то на «немца». – Получается, что в лесу в этом и стрельнуть не в кого, вокруг одни «свои».

– Не знаю, как остальные, но поручик Мазовецкий – еще как «наш»!

– Господи, какое счастье, что не пальнул по нему! А ведь уже на мушке у меня сидел.

– Смотри, в следующий раз не ошибись, – ответил Андрей. – А то тебе может показаться, что в этих краях все немцы – «свои». К первому встречному фрицу брататься полезешь.

– К тому идет, товарищ капитан, – виновато почесал затылок десантник.

– Для начала верни ему оружие и помоги снять сапог. Как менять повязку на ранах, тебя, надеюсь, учили? Вас интересовал поручик Мазовецкий, – обратился Беркут к младшему лейтенанту. – Позвольте отрекомендовать: он перед вами, во всем своём рыцарском величии.

– Рад видеть, рад видеть, – наклонился командир десантников, чтобы пожать руку сидящему польскому офицеру. – Как видите, в Москве о вас уже знают.

– Из каких таких источников? – улыбнулся поляк.

– Из «заслуживающих доверия», – объяснил вместо Колодного капитан Беркут.

– Слушай, Беркут, а тебя что, немцы «повысили» в чине? – прокряхтел Мазовецкий, чтобы не застонать, когда Гаёнок слишком рьяно взялся разувать его.

– Как ни странно, меня действительно повысили, поручик, но только не германцы, а свои, в Москве. Так что позвольте представиться: капитан Беркут.

– Езус-Мария! А я сижу! У вас там, в Красной армии, что – всех повышают через одно звание?! Впрочем, в любом случае ожидается хорошая офицерская попойка. А, капитан? Одного не пойму: почему вы целый взвод фрицев выпустили отсюда восвояси? До того немчура обнаглела, что гуляет здесь, как по Гитлерштрассе.

– Так это ты ввязался в драку с ними?

– Увидел, как они спускаются по тропе, словно стая гусей к водопою, и не удержался. Пока разобрались, кто и откуда, человек семь-восемь уложил. А потом прибегнул к излюбленному маневру одного доблестного лейтенанта – победный партизанский драп-марш.

– Я всего лишь повторял слова Крамарчука, – с грустью улыбнулся Беркут. – Был бы он здесь, мне бы казалось, что снова все в сборе. А то, что мы выпустили целый взвод, не приняв бой, это, конечно, досадно. Можно было развеять его по терновым кустикам, можно было, но…