Kitobni o'qish: «Похвала праздности. Скептические эссе»

Shrift:

Bertrand Russell

IN PRAISE OF IDLENESS

SCEPTICAL ESSAYS

Печатается с разрешения издательства Routledge, a member of the Taylor & Francis Group, copyright of The Bertrand Russell Peace Foundation.

Серия «Философия – Neoclassic»

Перевод с английского

Ю. Каллистратовой («Похвала праздности»)

А. Курышевой («Скептические эссе»)

Компьютерный дизайн В. Воронина

* * *

Похвала праздности и другие эссе

Пролог

В этой книге собраны очерки, посвященные социальным проблемам, о которых редко услышишь в политических дебатах. Здесь я предупреждаю об опасности как чрезмерного контроля над умами, так и чрезмерной ретивости в действиях.

В каких-то эссе я объясняю, в чем не согласен ни с коммунизмом, ни с фашизмом и почему в принципе не приемлю общие для них идеи. В других говорю о важности знания – не столько в силу его практической пользы, сколько потому, что оно формирует привычку мыслить всесторонне, – и с этой точки зрения даже те знания, которые в наши дни принято считать «бесполезными», совершенно необходимы. Один из очерков посвящен влиянию архитектуры на такие социальные проблемы, как благополучие детей и положение женщин. Еще дальше от политики отстоят размышления об истории западной цивилизации и о вероятности того, что однажды человечество будет раздавлено насекомыми. Заканчивается сборник кратким рассуждением о природе души.

Главная цель книги – показать, что мир раздирают нетерпимость, фанатизм и идеализация бурной деятельности независимо от ее направления, тогда как наше сложное современное общество нуждается в спокойном размышлении, в готовности переосмыслить устоявшиеся догмы и оставаться открытым ко всевозможным точкам зрения.

В сборник наряду с новыми эссе вошло несколько прежних, перепечатанных с любезного разрешения издателей. «Похвала праздности» и «Мидас нашего времени» публиковались в Harper’s Magazine; «Происхождение фашизма» (под другим названием) выходил в английском The Political Quarterly и американском The Atlantic Monthly; «Сцилла и Харибда, или Коммунизм и фашизм» печатался в The Modern Monthly; «Современное единообразие» выходил в Нью-Йорке в The Outlook (ныне The New Outlook); «Воспитание и дисциплина» публиковалось в The New Statesman and Nation. Мне также хотелось бы особо отметить содействие Питера Спенса, который предложил и обсудил со мной многие из затронутых здесь тем.

Глава I
Похвала праздности¹

Подобно большинству людей моего поколения, я воспитан в духе поговорки: «Праздность – мать всех пороков». Будучи очень послушным ребенком, я внимал всему, что мне говорили, и вырос с сознанием, которое по сей день заставляет меня усердно трудиться. И хотя это сознание продолжает управлять моими поступками, взгляды мои претерпели радикальные изменения. Я считаю, что в мире совершается масса лишней работы, что представление о работе как о добродетели крайне вредно и вообще в современных индустриальных странах самое время начать проповедовать идеи, отличные от тех, что проповедовались до сих пор.

Всем известна притча о путнике из Неаполя, который увидел двенадцать развалившихся на солнышке нищих (дело было еще до Муссолини). Одиннадцать из них вскочили в надежде получить от него монету, а он отдал ее двенадцатому. Так вот, тот странник был на верном пути. Конечно, в местах, обделенных средиземноморским солнцем, лениться сложнее и для прославления праздности понадобится внушительная общественная пропаганда. Я лишь надеюсь, что последующие страницы убедят лидеров YMCA² развернуть кампанию по знакомству молодежи с ничегонеделанием. В этом случае моя жизнь будет прожита не зря.

Прежде чем перейти к доводам в защиту праздности, я должен разделаться с одним распространенным мнением, которое решительно отвергаю.

Зачастую тем, кому хватает средств к существованию и кто при этом желает устроиться на каждодневную работу вроде преподавания в школе или машинописи, ставят в вину, что таким образом они отнимают кусок хлеба у нуждающихся и поступают безнравственно. Если признать этот довод правомерным, то нам следует бездельничать, чтобы на всех хватало хлеба. Однако люди с подобными взглядами забывают о том, что человек обычно тратит то, что зарабатывает, тем самым создавая рабочие места. Человек, который тратит заработанные деньги, обеспечивает хлебом по крайней мере столько же ртов, сколько обделяет. С этой точки зрения настоящий негодяй – тот, кто копит сбережения. Человек, складывающий заработок в кубышку подобно крестьянину старого закала, очевидно никого работой не обеспечивает. Если же он деньги вкладывает, тогда дело обстоит несколько сложнее, и тут возможны варианты.

Самый распространенный способ хранения денег – одолжить их государству. Учитывая тот факт, что народные средства в большинстве цивилизованных стран уходят либо на выплату за прошлые войны, либо на подготовку к новым, человек, отдающий свои сбережения государству, подобен шекспировским злодеям, нанимающим убийц. Результатом экономической деятельности такого индивида будет усиление военной мощи государства, которому он дает взаймы. Понятно, что лучше бы он свои деньги пропивал или проигрывал.

Позвольте, возразят мне, ведь сбережения можно вкладывать и в промышленность! Я готов с этим согласиться, если предприятие успешно и производит полезный товар. Однако в наши дни никто не станет отрицать, что большинство предприятий прогорает. Таким образом огромное количество рабочей силы, которая могла бы производить что-то полезное, тратится на изготовление машин, простаивающих потом без толку. А человек, вкладывающий средства в концерн, который рано или поздно разорится, вредит и себе, и другим. Потрать он эти деньги, скажем, на пирушки с друзьями, вместе они (будем надеяться) хорошо повеселятся, а кроме того доставят удовольствие всем, у кого что-либо купят: мяснику, пекарю и торговцу спиртным. С другой стороны, вложи он деньги в трамвайные рельсы там, где трамваи никому не нужны, – и масса труда уйдет на то, что никому не доставит радости. Тем не менее человека, обедневшего в результате краха собственных инвестиций, посчитают жертвой неудачного стечения обстоятельств, тогда как веселый гуляка, растративший сбережения на радость людям, прослывет легкомысленным болваном.

Теперь перейдем от вступлений к делу. Я со всей серьезностью утверждаю, что вера в величие работы наносит современному миру огромный вред и что счастье и процветание достигается через организованное сокращение рабочего дня.

Прежде всего, что есть работа? Она бывает двух видов. Первый заключается в изменении положения материи относительно другой части той же материи на или возле поверхности земли; второй – в том, чтобы указывать другим, что нужно делать. Первый вид малоприятен и плохо оплачивается; второй вполне приятен и оплачивается хорошо. Второй вид можно расширять до бесконечности: к нему относятся не только те, кто отдает приказы, но и те, кто дает советы касательно того, какие приказы следует отдавать. Как правило, противоположные советы одновременно поступают от двух организованных групп – это зовется политикой. Для такой работы требуется не знание предмета, в отношении которого дается совет, а мастерское владение искусством убедительно говорить и писать, то есть искусством рекламы.

В Европе – не в Америке – распространен третий тип людей, уважаемых больше, чем любой из двух классов тружеников. Представители этого сословия, унаследовав землю, заставляют других платить за привилегию жить и работать. Казалось бы, раз землевладельцы ничего не делают, я должен их похвалить. Увы, такое праздное существование возможно лишь за счет эксплуатации других. Более того, именно стремлению знати к уютной праздности мы обязаны возникновению культа труда. Таким людям в последнюю очередь нужно, чтобы остальные следовали их примеру.

С момента зарождения цивилизации вплоть до промышленной революции изнурительный труд обеспечивал мужчину лишь немногим больше, чем требовалось для собственного выживания и содержания семьи, притом что, как правило, жена трудилась ничуть не меньше, а дети включались в работу, как только подрастали. Скромные излишки сверх жизненно необходимого никогда не доставались тем, кто их производил, – все забирали воины и церковники. В голодные времена, когда излишков не было вовсе, воины и церковники неизменно продолжали забирать свою долю. В результате многие работяги умирали от голода. Такой порядок просуществовал в России до 1917 года³ и до сих пор существует на Востоке. В Англии, несмотря на индустриальную революцию, он сохранялся вплоть до конца Наполеоновских войн, исчезнув лишь столетие назад, когда к власти пришел новый класс промышленников. Американская революция положила конец этой системе по всей стране, кроме Юга, где та сохранялась до самой Гражданской войны.

Порядок, просуществовавший так долго и закончившийся лишь недавно, наложил глубокий отпечаток в сознании людей. Многие убеждения в нравственной природе труда, которые мы принимаем как данность, являются пережитками той доиндустриальной, не приспособленной к современным условиям системы. Благодаря появившейся технике досуг из прерогативы привилегированного меньшинства превратился в право, доступное практически в равной степени всем гражданам. Доктрина труда – это доктрина рабов, а в современном мире рабству не место.

Очевидно, что земледельцы примитивных общин не стали бы добровольно отдавать свои лишние крохи на пропитание воинов и жрецов, а производили бы меньше или сами съедали бы больше. То есть поначалу излишки из них выколачивали силой. Однако со временем многих удалось убедить в том, что тяжкий труд – их моральный долг, даже если часть его шла на поддержку чьей-то праздной жизни. Такая мораль значительно уменьшала необходимость в принуждении и, следовательно, экономила государственную казну. До сего дня девяносто девять процентов британцев ужаснулись бы предложению сократить доход короля до размеров заработной платы обычного рабочего. На протяжении истории понятие долга служило власть имущим средством подчинения масс интересам хозяев. Сами же власть имущие, естественно, успешно внушают себе, что их интересы совпадают с интересами большей части человечества.

Впрочем, случалось и такое.

Афинские рабовладельцы, например, пожертвовали частью своего досуга на создание непреходящих культурных ценностей, что было бы немыслимо при справедливой экономической системе. Досуг жизненно важен для развития цивилизации, а в прошлом досуг немногих обеспечивался за счет массового труда. Такой труд был ценен не тем, что обеспечивал их работой, а тем, что обеспечивал другим досуг. Теперь же благодаря современной технике свободное время можно распределить справедливо и безо всякого урона цивилизации.

То, что новые технологии позволяют значительно сократить количество труда, необходимого для жизнеобеспечения каждого, стало очевидно во время войны. Тогда из обычной продуктивной деятельности выпали все военнообязанные, все рабочие, которых перекинули на производство оружия и боеприпасов, все мужчины и женщины, задействованные в шпионаже, военной пропаганде или работавшие в правительственных органах на войну. Тем не менее такого высокого подъема средних показателей физического состояния среди неквалифицированных рабочих на стороне Союзников не наблюдалось ни до, ни после. Значимость этого факта притупилась из-за финансовых займов, создававших впечатление, что настоящее кормилось за счет будущего. Впечатление, разумеется, ложное: нельзя съесть батон хлеба, который еще не испекли. Война бесспорно доказала, что при научной организации производства население может жить комфортно, задействуя лишь малую часть рабочего потенциала. Нет бы сохранить тот порядок, который высвободил стольких людей для военных нужд, и сократить рабочий день до четырех часов! Увы, после окончания войны все вернулось на круги своя: тех, чья работа была востребована, вновь заставили отрабатывать долгие часы, а остальных бросили голодать без работы. Почему? Да потому что работа – это долг, и платить человеку надо не за то, что он произвел, а за проявленное им трудолюбие.

Налицо мораль рабского государства, примененная в условиях, не имеющих ничего общего с теми, в которых она возникла. Неудивительно, что она привела к катастрофическим результатам.

Рассмотрим такой пример.

Допустим, некая часть населения планеты задействована в изготовлении булавок. Люди производят необходимое количество булавок, работая, скажем, по восемь часов в день. В какой-то момент появляется технология, позволяющая удвоить производительность. Человечеству столько булавок ни к чему. Кроме того, они уже настолько дешевые, что больше продать не удастся и по сниженной цене. В разумном обществе трудовой день на булавочных предприятиях сократили бы до четырех часов, сохранив все остальное без изменений. Однако в реальном мире такой подход сочтут разгильдяйством. Люди продолжат работать по восемь часов в сутки, на булавки не будет спроса, предприниматели разорятся и уволят половину работников, занятых в отрасли. В итоге высвободится столько же времени, как и в первом случае, только половина людей останется без работы, а половина будет по-прежнему перегружена. Такой вынужденный досуг наверняка станет причиной сплошных страданий, а не источником всеобщей радости. Что может быть абсурднее?

Сама мысль о том, что беднякам полагается досуг, никогда не укладывалась в голове у богатых. В Англии начала девятнадцатого века стандартный рабочий день взрослого длился пятнадцать часов, дети же работали по двенадцать, а нередко и столько же, сколько взрослые. Недовольным, которые высказывались в пользу сокращения трудового дня, говорилось, что работа удерживает взрослых от пьянства, а детям не дает хулиганить. Когда я был ребенком, вскоре после того, как городские рабочие добились права голоса, в законе утвердили несколько праздничных дней, что вызвало бурное негодование у высших классов. Помню, как возмущалась одна герцогиня: «И зачем только беднякам лишние выходные? Пусть работают!» В наше время люди менее откровенны, хотя продолжают так думать, и этим во многом объясняется бардак в современной экономике.

Давайте взглянем на этику работы без обиняков и предрассудков. Каждый человек в течение жизни неминуемо потребляет некоторое количество результатов чужого труда. Исходя из допущения, что труд, по сути, процесс малоприятный, было бы несправедливо, если человек потреблял бы больше, чем производил. Конечно, не обязательно работать на производстве, можно оказывать услуги, как это делают, например, врачи, но свой хлеб и кров так или иначе нужно зарабатывать. В таком смысле, и только в таком, обязанность работать вполне оправданна.

Не стану углубляться в то, что в современном мире, кроме разве что СССР, многим удается вовсе не работать. Речь о тех, кто наследует капитал или женится на деньгах. Мне гораздо проще смириться с фактом, что этим людям позволено бездельничать, чем с несправедливостью, ставящей наемных работников перед выбором: трудиться свыше своих сил или голодать.

Работай обыкновенный служащий по четыре часа в сутки, товаров и работы хватило бы на всех – при условии некоторой адекватной реорганизации производства. Богатых подобная мысль ужасает, потому что они убеждены, что бедняки понятия не имеют, куда девать столько свободного времени. В Америке нередко перерабатывают даже очень обеспеченные люди; им, естественно, претит идея досуга для рабочих и служащих – за исключением сурового наказания безработицей. Такие люди не терпят бездействия даже собственных сыновей. При этом любопытно: если от сыновей они требуют, чтобы те работали не покладая рук и не имели времени на культурные излишества, то отсутствие работы у своих жен и дочерей их вполне устраивает. Снобистское кичение бесполезностью, присущее аристократам обоих полов, при плутократии распространяется исключительно на женщин, что, впрочем, все так же далеко от здравого смысла.

Надо признать, разумное препровождение досуга – результат цивилизованности и просвещенности. Тот, кто проработал допоздна всю свою жизнь, заскучает, оказавшись вдруг без дела. Между тем человек, не имеющий достаточно свободного времени, лишает себя многих благ. Нет никаких причин подвергать основную часть населения таким лишениям. Только тупой (и, как правило, внушенный) аскетизм побуждает нас настаивать на самоотверженном труде, когда в последнем исчезла всякая необходимость.

Проповедуемое ныне русским правительством учение достаточно сильно разнится с традиционной западной доктриной, однако кое в чем они совпадают. Отношение правящего класса – и в особенности тех, кто занимается воспитательной пропагандой, – к теме почетности труда практически не отличается от обычных проповедей правящих элит мира так называемым «честным беднякам»: усердие, трезвость, готовность непрерывно работать ради будущих призрачных благ, – все как всегда. Более того, у них даже представители власти по-прежнему выступают наместниками правителя Вселенной, просто теперь правитель зовется «Диалектический материализм».

У победы пролетариата в России есть много общего с победой феминисток в ряде стран. Мужчины веками признавали превосходство женщин в святости и утешали их заверениями, что святость желаннее власти. В конце концов женщины решили добиться и того и другого, так как первые феминистки вняли словам мужчин о пользе благочестия, но не поверили, что политическая власть им ни к чему. Нечто похожее произошло в отношении простых рабочих России.

На протяжении веков богачи и их прихвостни прославляли «честного труженика», простую жизнь, проповедовали вероучение, согласно которому бедному куда легче попасть на небеса, чем богатому, и вообще всячески старались убедить рабочих, что перемещение материи в пространстве облагораживает, – в точности как мужчины пытались заверить женщин, что сексуальное рабство наделяет их особым благородством. В России настолько серьезно восприняли учение о добродетели ручного труда, что рабочих там почитают превыше всех. По сути, это все те же лозунги, но с новой целью: создать армию ударных тружеников для особых заданий. Физический труд сделали идеалом стремлений и основой нравственного воспитания молодежи.

Что ж, возможно, до поры оно и к лучшему. Страна большая, природных ресурсов много, ей необходимо развиваться, а на крупные кредиты рассчитывать не приходится. В таких обстоятельствах упорный труд незаменим и, вероятнее всего, окупится с лихвой. Только что произойдет, когда они достигнут состояния, при котором каждый станет жить комфортно без того, чтобы вкалывать сутки напролет?

На Западе эта проблема решается по-разному. Здесь никто не стремится к экономической справедливости, поэтому львиная доля всей производимой продукции достается малой части населения, среди которых многие попросту не работают. В отсутствие централизованного управления производством мы выпускаем массу никому не нужных вещей. При этом масса трудоспособных людей пребывает в вынужденном бездействии, ведь без них легко обойтись, заставляя других работать сверх меры. Когда эти методы себя исчерпывают, мы затеваем войну. Часть людей начинает производить взрывчатку, другая часть – ее взрывать; мы будто вновь становимся детьми, только что открывшими для себя фейерверки. Чередуя и комбинируя эти методы, нам удается, порой с большим трудом, поддерживать веру в то, что изнуряющий физический труд есть удел простого смертного.

В силу большего экономического равноправия и централизованного управления производством в России эту проблему придется решать иначе. Самым логичным решением после того, как элементарные потребности каждого будут обеспечены, стало бы поэтапное сокращение рабочего дня в зависимости от народного голосования в пользу увеличения либо досуга, либо товаров. Непонятно только, как власти сумеют обосновать стремление к раю, где можно много отдыхать и мало работать, если до того высшей добродетелью считался добросовестный труд. Скорее всего, им придется постоянно находить все новые причины, по которым досугом в настоящем стоит пожертвовать ради изобилия в будущем. Недавно я прочитал о гениальном плане русских инженеров по утеплению Белого моря и северного побережья Сибири за счет постройки дамбы через Карское море. Потрясающий проект, который, однако, отодвинет сладкую жизнь пролетариата на несколько поколений, в то время как честь и доблесть изнурительного труда будет утверждаться над заснеженными просторами и льдами Северного Ледовитого океана. Видимо, культ труда – не что иное, как самоцель, а вовсе не средство достижения состояния, при котором в тяжелом труде отпадет надобность.

Хотя передвижение материи с места на место в какой-то мере необходимо для нашего существования, целью жизни оно однозначно не является. Будь это так, любого землекопа следует почитать больше Шекспира. У данного заблуждения есть две причины. Во-первых, нужно, чтобы бедняки оставались довольны жизнью. Поэтому вот уже тысячи лет богачи неустанно проповедуют честь и достоинство труда, не забывая заботиться о том, чтобы самим оставаться в этом смысле недостойными. Во-вторых, мы приходим в восторг от сознания того, насколько способны преобразовать поверхность земли.

Увы, ни одна из этих причин не вдохновляет обычного рабочего. Вряд ли на вопрос о радостях жизни кто-нибудь ответит: «Меня радует механический труд; работая руками, я выполняю благороднейшее из человеческих предназначений, а еще мне нравится сознавать, что человек способен так сильно преобразить планету. Пусть порой я устаю и нуждаюсь в отдыхе, который пытаюсь провести как можно продуктивнее, однако по-настоящему счастлив я по утрам, когда возвращаюсь к радостному упорному труду». Никогда не слышал, чтобы работающие люди говорили нечто подобное. Для них работа – необходимое средство жизнеобеспечения. А те немногие удовольствия, которые они получают от жизни, приходятся на свободные от работы часы.

Мне возразят: как бы досуг ни радовал людей, им будет трудно придумать, чем его заполнить, работая всего четыре из двадцати четырех часов в сутки. К сожалению, это действительно бич нашего времени, однако такая проблема существовала не всегда. Раньше в жизни было место беспечности и игре, которое до некоторой степени вытеснил культ эффективности.

Современный человек считает, что все должно делаться с какой-то целью, а не просто так. Серьезно настроенные личности, например, осуждают привычку ходить в кино, уверяя нас, что кино толкает молодежь на преступления. При этом труд, вложенный в создание фильма, уважается, потому что это работа, которая к тому же приносит доход. Убеждение, что заниматься стоит исключительно тем, что приносит прибыль, перевернуло мир с ног на голову.

Торгующий вырезками мясник и выпекающий хлеб пекарь достойны похвалы, потому что зарабатывают деньги; а вот вы, с удовольствием поедая доставленную ими пищу, тратите время впустую – если только не едите с целью придать себе силы для работы. Вообще считается, что получать деньги – хорошо, а тратить – плохо. Что за абсурд! Ведь это две стороны любой сделки. С таким же успехом можно утверждать, что ключи – вещь хорошая, а замочные скважины – дурная. Ценность производства товаров должна целиком зависеть от того, какие преимущества дает их потребление. В нашем обществе каждый человек работает ради выгоды, однако социальная ценность его труда определяется потреблением того, что произведено. Именно этот разрыв между личной и общественной ценностью так путает людей, особенно в мире, где единственным стимулом производства является получение прибыли. Мы слишком много внимания уделяем производству и совсем мало – потреблению. В результате мы перестали ценить простые удовольствия и судить о продукции по тому, насколько она радует потребителя.

Предлагая сократить рабочий день до четырех часов, я не подразумеваю, что высвободившееся время нужно растрачивать впустую. Я говорю лишь о том, что четырехчасовой работы должно хватать на обеспечение элементарных жизненных нужд и потребностей, а остальное время можно использовать по своему усмотрению. Значительная роль в таком обществе должна уделяться образованию, которое следует продолжать дольше, чем принято сейчас, и направлять на развитие вкуса к осмысленному проведению досуга. Я не имею в виду исключительно занятия для «интеллектуалов». Например, народные танцы практически исчезли отовсюду, кроме каких-то отдаленных поселений, а ведь тяга к таким танцам в людях наверняка сохранилась. Развлечения городского населения в основном перешли в разряд пассивного потребления: люди ходят в кино и на футбольные матчи, слушают радио и тому подобное. Это объясняется тем, что вся их активная энергия уходит в работу; будь у них больше досуга, они вспомнили бы об удовольствиях, в которых можно активно участвовать.

Раньше существовал малочисленный праздный класс и многочисленный класс тружеников. Бездельники наслаждались преимуществами, которым не было оправдания с точки зрения социальной справедливости, и в результате превратились в бездушных угнетателей, изобретающих разные теории для обоснования своего привилегированного положения. Все это значительно подпортило их репутацию, однако именно праздному классу мы почти всецело обязаны тем, что подразумеваем под цивилизацией. Именно они развили науки и искусства, им принадлежат книги, философские учения и социальный этикет. Даже борьба за освобождение угнетенных обычно начиналась сверху. Без праздного класса человечество никогда бы не вышло из первобытного состояния.

И все же праздный класс, не имеющий никаких обязанностей, вел крайне расточительный образ жизни. Никто из его представителей не привык усердствовать, и вся эта прослойка в целом особенным интеллектом не отличалась. Среди них мог случайно появиться Дарвин, но на него приходились десятки тысяч провинциалов, которые в жизни не задумывались над чем-то более интеллектуальным, чем охота на лис и наказание браконьеров. Теперь же университеты, по идее, должны систематически производить то, что праздный класс выдавал случайно как побочный продукт. Это большой прогресс, хотя и тут не обходится без недостатков.

Университетская жизнь настолько далека от жизни в реальном мире, что люди, вращающиеся в академических кругах, мало представляют себе чаяния и заботы обыкновенных мужчин и женщин. К тому же они привыкли выражаться таким образом, что их мнения не оказывают на широкую общественность должного влияния. Другой недостаток в том, что учеба в университете строго упорядочена, а следовательно, нестандартно мыслящий индивид, скорее всего, не найдет поддержки для продолжения своих исследований. Так что академические институты при всей их полезности нельзя считать адекватными стражами интересов цивилизации, если за их стенами ни у кого нет времени на неприбыльные занятия.

В мире, где никого не принуждают работать более четырех часов в день, люди, одержимые научным любопытством, смогут его удовлетворить, художники смогут рисовать без риска умереть с голоду, какими бы ни были их картины. Начинающим писателям не придется привлекать к себе внимание сенсационной халтурой ради экономической независимости, по достижении которой у них пропадут и желание, и способности затевать монументальный труд. Тот, кто в процессе своей профессиональной деятельности заинтересуется какими-либо аспектами экономики или управления, сможет развить свои идеи без риска типичной академической отрешенности от реальности, присущей работам университетских экономистов. У медицинских работников появится время следить за достижениями медицины, учителям не придется мыкаться с традиционными методами преподавания, которым их обучили в молодости и которые между тем, вероятно, устареют.

Самое же главное – на смену напряжению, усталости и несварению желудка придут радость и удовольствие от жизни. Умеренная работа будет вызывать не изнеможение, а лишь желание отдохнуть. Причем человек, не сильно уставший на работе, на досуге не будет предаваться лишь пассивным и бессодержательным развлечениям. По крайней мере один процент наверняка посвятит свободное от профессиональной деятельности время общественно важной работе; а раз в этих увлечениях не будет жизненной необходимости, то никто не станет ограничивать полет фантазии и не надо будет подстраиваться под стандарты, установленные признанными учеными мужами.

Преимущества увеличенного досуга проявятся во всем, не только в этих исключительных случаях. Обыкновенные мужчины и женщины, получив возможность жить счастливо, подобреют, станут менее требовательными и менее враждебными. Желание воевать отомрет отчасти по этой причине, а отчасти потому, что война будет означать возврат к долгой и изнурительной работе.

Среди всех моральных качеств мир больше всего нуждается в добродушии, а добродушие есть следствие легкой и безопасной жизни, а не постоянного преодоления. Современные средства производства дали нам возможность легкой и безопасной жизни для всех; а мы вместо этого решили завалить работой одних и заморить голодом других. До сих пор мы, как дураки, продолжаем работать с тем же усердием, что и до появления машин… Но не оставаться же нам дураками вечно!

1.Написано в 1932 году.

2.Ассоциация христианской молодежи, волонтерская организация. Целями программ YMCA являются укрепление нравственного и физического здоровья людей, объединение их для общественно-полезной деятельности, воспитание уважения к общечеловеческим ценностям. – Примеч. пер.

3.После чего воинов и церковников успешно заменили члены Коммунистической партии.