Kitobni o'qish: «Секретная миссия Рудольфа Гесса. Закулисные игры мировых держав. 1941-1945»
Гарольду, моему сыну
Раздумывая обо всей этой истории, я радуюсь, что мне не пришлось нести ответственность за то, как обращались и продолжают обращаться с Гессом.
Какова бы ни была нравственная вина Гесса, стоявшего столь близко к фюреру, с моей точки зрения, этого немца оправдывает его фанатичное безумное самопожертвование.
Он прилетел к нам по своей воле и, не имея полномочий посланника, обладал всеми его качествами. Надо понять, что Гессом должны заниматься не судьи, а врачи.
Уинстон Черчилль
Самое высшее, чего можно достичь – это прожить свою жизнь героически. Такую жизнь ведет человек, который, желая облагодетельствовать всех людей, преодолевает величайшие трудности и получает лишь жалкую награду или вообще не получает никакой.
Артур Шопенгауэр
Глава 1
ОДИНОКИЙ НЕМЕЦКИЙ ОРЕЛ
Всю долгую-долгую ночь германские бомбардировщики, волна за волной, пересекали береговую линию Британии и летели в сторону огромного красного зарева на горизонте. В Лондоне царил ад. По небу метались лучи прожекторов, непрерывно ухали зенитки, а британские ночные истребители бесстрашно бросались в бой, чтобы отогнать бомбардировщиков врага.
Лондон боролся за жизнь. Пожарные пытались погасить бушующее пламя, и по улицам, заваленным обломками разрушенных зданий, змеились пожарные шланги. Грохотали орудия, рвались бомбы, и в эту какофонию смерти и разрушения вливался резкий звон пожарных колоколов и вой сирен машин скорой помощи. Лондонская служба спасения города, и без того сильно перегруженная, отчаянно пыталась защитить его от все новых и новых волн вражеских бомбардировщиков, вторгавшихся в пределы Британии. Самолеты, которые уже сбросили свой смертоносный груз, набирали высоту, разворачивались и летели сквозь разрывы шрапнели на свои базы.
Стояла ночь 10 мая 1941 года. Лондон никогда еще не переживал такого сильного налета. (Это был последний массированный налет люфтваффе на Лондон, «посвященный» годовщине начала операции «Гельб» («Желтый») на Западе, закончившейся полным разгромом Франции, Бельгии, Нидерландов и британских экспедиционных сил. 22 июня 1940 г. французская армия, подписав перемирие с немцами, прекратила сопротивление, потеряв 84 тыс. убитыми и 1 млн 547 тыс. пленными. Немцы потеряли 45,5 тыс. убитыми и пропавшими без вести. После налета 10 мая 1941 г. основные силы люфтваффе были переброшены на Восток, против СССР. – Ред.)
Мозг британской противовоздушной обороны работал на полную мощь, стараясь защитить страну в тех местах, где по ней наносились самые ощутимые удары. Но в Шотландии, в 560 км к северу от Лондона, царила тишина. Сегодня Гитлер обрушил весь свой гнев на Лондон.
На севере британцам ничего не угрожало. Тем не менее они находились в состоянии боевой готовности, чтобы в любую минуту встать на защиту своей страны. И когда на командно-дальномерном посту оператор женских частей противовоздушной обороны сообщила о появлении на экране радара летательного аппарата неизвестной принадлежности, голос ее звенел от волнения. К шотландскому побережью со стороны Северного моря приближался одиночный самолет, который был уже недалеко от города Берик-апон-Туид (на севере Англии, у административной границы с Шотландией. – Ред.).
Сообщение об этом немедленно было передано служащим корпуса наблюдения, которые находились на своих наблюдательных постах, защищенных мешками с песком. Солдаты припали к своим наблюдательным приборам и стали осматривать ночное небо.
Вскоре самолет был замечен. Наблюдатели опознали его по звуку моторов, тупым концам крыльев и характерной форме воздушных рулей. Это был «Мессершмитт-110», летевший на запад со скоростью около 180 миль в час.
Впрочем, наблюдатели часто ошибались, особенно по ночам, и их сообщению, что границу нарушил Me-110, не поверили. Все знали, что этот немецкий истребитель обладает весьма ограниченным радиусом действия. Ни один «Мессершмитт-110» не смог бы долететь от Германии до Шотландии, а потом вернуться назад. Тем не менее, когда он пролетал над Колдстримом, Пиблсом и Ланарком, за его курсом следили.
Лейтенант Том Хислоп, офицер полиции графства Ренфру, ехал на своей черной полицейской машине по Иглшемской дороге, возвращаясь домой из Дамбартона. С ним была его дочь Нэн, возглавлявшая женские части противовоздушной обороны. Том Хислоп вез ее домой на выходные. Радио в его машине было включено, и они услышали сообщение полиции: «Одиночный самолет противника пролетел над рекой Клайд и движется в сторону Глазго. Он не опознан, но должен рассматриваться как вражеский. Он, вероятно, неисправен. Все офицеры полиции должны быть готовы к его приземлению».
– Он пролетает как раз над нашими местами, – сказала Нэн.
Хислоп остановил машину на обочине, и отец с дочерью вышли в ночную тишину и прислушались.
– Я слышу звук мотора, – сказал Хислоп.
Нэн тоже услышала его. Самолет медленно приближался, и слабое поначалу урчание мотора превратилось в оглушительный рев. И вот он уже летит прямо у них над головой.
В эту минуту из-за облаков выглянула луна, и они заметили высоко в небе серебристый блеск. Самолет явно был неисправен: резко опустив нос, он быстро снижался. Если так пойдет и дальше, он неминуемо врежется в землю. Они увидели, как на серебряном фоне мелькнуло темное пятно, а потом вниз полетела небольшая темная капля, над которой вскоре раскрылся парашют. Самолет ревел, неумолимо снижаясь. Он исчез за горизонтом и через несколько мгновений выдал место своего падения душераздирающим скрежетом исковерканного металла.
Парашют отнесло ветром, и он скрылся из вида.
– Это и есть тот самолет, за которым нам надо было следить, – вздохнул Хислоп, усаживая Нэн в машину.
Он рассчитал, что самолет должен был упасть в полутора милях отсюда, и поехал по Иглшемской дороге до пересечения ее с дорогой Флоре. Здесь он остановил машину и прислушался, надеясь уловить звуки, которые могли бы подсказать ему, куда надо ехать.
Дорога Флоре вела к ферме Флоре, и Хислопу показалось, что он услышал крики, доносившиеся оттуда. Он снова завел мотор и поехал по узкой дороге.
Неподалеку от фермы Флоре стоял небольшой, побеленный известкой дом, в котором обитал главный пахарь фермы Дэвид Маклин – холостяк лет сорока пяти, живший с матерью и сестрой. Женщины уже легли спать, а он раздевался, когда до его ушей донесся шум летящего самолета. Он выключил свет, раздвинул шторы затемнения и вгляделся в ночную тьму. Вскоре самолет был уже над самым его домом, и летел так низко, что от грохота моторов на камине Маклина задрожали фарфоровые статуэтки. Когда самолет свернул в сторону, рев двигателей стал тише, а затем вдруг резко прекратился. В наступившей тишине было хорошо слышно, как свистит ветер в элеронах самолета. С каждой минутой он становился все слабее. Маклин понял, что машина вот-вот врежется в землю, и обхватил себя руками, ожидая взрыва. Но его не последовало.
И снова Маклин стал всматриваться в небо, но там ничего не было. Впрочем, нет… было! Он разглядел сносимый ветром, медленно опускавшийся парашют, похожий в лунном свете на призрачное видение.
Дэвид Маклин торопливо надел куртку, всунул ноги в сапоги и постучал в дверь матери.
– На парашюте спустился летчик, – предупредил он. – Это может быть немец. Я пойду его искать, а тебе лучше встать.
Он выскочил из дома, подбежал к калитке, которая выходила на пастбище, и увидел, что парашютист уже приземлился. Дул ветер, и парашют вздувался и мотался, таская за собой летчика.
Когда Маклин подошел к нему, он пытался отстегнуть ремни парашюта. Маклин схватился за стропы и держал их, пока пилот освобождался. Он прополз пару ярдов, перевернулся на спину и сел, тяжело дыша.
Маклин смотрел на него с опаской, но в поведении летчика не было ничего угрожающего. Шотландец почувствовал, что тот настроен дружелюбно. Тем не менее он спросил:
– Вы немец?
Парашютист наконец совладал со своим дыханием. Он попытался встать, но его правая нога подвернулась, и Маклин инстинктивно поддержал его, расставив ноги, чтобы летчик смог на него опереться.
– Да, – ответил летчик с заметным акцентом. – Я немец. Меня зовут гауптман Хорн.
Он был почти на голову выше Маклина и гораздо крупнее его. Но пахарь не испытывал страха, поддерживая врага. Немец был настроен дружелюбно и, очевидно, надеялся на помощь.
– Пожалуйста, – произнес он, – отвезите меня в Дангейвел-Хаус. Это, должно быть, недалеко отсюда, а мне очень нужно встретиться с герцогом Гамильтоном. У меня для него срочное послание.
В этот момент самолет немца, упавший на довольно большом расстоянии от того места, взорвался. Огромный язык пламени осветил небо, выхватив из тьмы силуэты изгородей и деревьев.
– С вами в самолете никого не было? – с тревогой спросил Маклин.
– Нет, попутчиков у меня не было, – ответил немец. – Я прилетел один.
– Вы вооружены?
Немец приподнял руки:
– У меня нет никакого оружия. Можете меня обыскать.
Маклин быстро пробежал руками по его форме и убедился, что оружия под ней нет.
– Скажите, – спросил немец, – вы сможете сейчас же отвезти меня к герцогу Гамильтону?
Просьба была изложена таким тоном, каким отдают команды. Видимо, ему действительно было необходимо срочно увидеть герцога, и Маклин простил немцу приказной тон.
Но к тому времени парашютиста заметил еще один человек. Это был Уильям Крейг, который, несмотря на свои шестьдесят восемь лет, бежал к ним по пастбищу.
– Кто это? – закричал он. – Что здесь случилось?
– Это – немецкий летчик, – объяснил ему Маклин. – Бегите и приведите сюда солдат.
В Иглшем-Хаус на дороге Флоре размещалась часть королевских связистов, и Уильям Крейг побежал за ними. Маклин остался с летчиком.
Немец обнял шотландца за плечи, тяжело навалился на него, и они заковыляли к калитке. Сделав несколько шагов, летчик остановился и оглянулся.
– Я не могу оставить здесь свой парашют.
– Об этом можете не беспокоиться, – произнес Маклин.
– Я хотел бы сохранить его, – заявил немец. Он слабо улыбнулся. – Ведь он спас мне жизнь.
Маклин на мгновение задумался.
– Стойте здесь, – приказал он. – Я принесу ваш парашют. Но не пытайтесь бежать.
Он принес парашют, и они снова заковыляли к коттеджу.
Миссис Маклин ждала их у входа.
– Заходите побыстрее и закрывайте дверь. Тогда я смогу зажечь свет, – сказала она.
Когда свет зажегся, немец встал и поклонился.
Миссис Маклин посмотрела на него с удивлением:
– Вы немец?
– Да, я немец.
– Проходите-ка лучше в комнату и садитесь, – пригласил Маклин. – А ты, мама, принеси нам чаю, – сказал он матери.
Миссис Маклин поспешила в кухню, а летчик с облегчением опустился в удобное кресло и вытянул больную ногу.
Шотландец с любопытством смотрел на него. Ему казалось, что он видит сон. Могло ли ему прийти в голову, что он будет принимать в своем доме немецкого летчика?
– Далеко ли отсюда до Дангейвел-Хаус? – спросил тот.
– Нет, всего десять или двенадцать миль.
– Так вы отвезете меня туда? Мне срочно нужно переговорить с герцогом Гамильтоном!
Маклин почесал затылок.
– Давайте дождемся солдат. Они все устроят. Я ведь совершенно штатский человек.
Немец покорно кивнул.
– Я участвовал в прошлой войне, – произнес Маклин. – Мы сражалась на высотах под Аррасом.
Немец улыбнулся:
– Я тоже воевал под Аррасом.
Этот человек был немцем… врагом. Маклину неожиданно пришло в голову, что проявлять дружеские чувства по отношению к врагу преступно. Он нахмурился и резко бросил:
– Да, вы воевали – только с другой стороны!
Наступило неловкое молчание, которое нарушила миссис Маклин, вошедшая в комнату с чайным подносом.
– Хотите чаю? – спросила она немца, который снова учтиво встал.
– Спасибо, – вежливо ответил он. – Но я не пью чай в такое время. Можно просто воды?
Миссис Маклин, ее сын и дочь пили чай, а немец – воду. Маклин подумал, что Крейг слишком уж долго ходит за солдатами. Он не знал, что солдаты пошли на пастбище, и, увидев, что немец и его парашют исчезли, в этот самый момент прочесывали сараи и хозяйственные постройки фермы.
Немец вытащил из внутреннего кармана бумажник и, вынув оттуда фотографию, протянул Дэвиду Маклину.
– Это мой сын, – сказал он.
Маклин передал фото матери, которая с живым любопытством стала рассматривать ребенка.
– Красивый мальчик, – сказала она, возвращая фотографию.
Летчик вздохнул:
– Кто знает, когда я теперь его увижу.
Тем временем Маклину пришло в голову, что его пленник, по-видимому, не простой человек. На вид ему было около пятидесяти – в этом возрасте летчики уже не летают. Форма у него была сшита из исключительно дорогой материи, а Маклин читал, что немецких пилотов одевают в форму из какого-то дешевого барахла. На руке у немца были дорогие золотые часы, а личный жетон висел на прекрасной золотой цепочке. Но больше всего шотландца поразили его летные сапоги, отороченные мехом. Они были сшиты из мягкой и гладкой кожи, которая обычно идет на изготовление перчаток, и явно на заказ. Да и сам немец был не из рядовых. Несмотря на его учтивость и намерение быть дружелюбным, он держал себя как человек, привыкший командовать и знающий, что его приказы исполняются мгновенно.
– Как вас зовут? – спросил Маклин.
– Я – гауптман Хорн. Альфред Хорн. А звание гауптмана соответствует вашему капитану.
В эту минуту в дверь постучали. Миссис Маклин открыла ее и ввела в комнату двух молодых армейских связистов, одетых в военную форму с голубыми и белыми флажками корпуса связи на рукавах.
– Мы обыскались вашего пленника, – произнес один из них и с любопытством посмотрел на немца.
Маклин с удивлением отметил, что связисты не вооружены.
– Вы собираетесь его забрать? – с сомнением в голосе спросил он.
В дверь снова постучали, и в крошечную гостиную вошли еще два человека. Один из них был одет в штатское, но на голове его красовался шлем, на котором было написано: «Полиция». Другой был одет в обычные брюки, китель бойца местной самообороны и железную каску. Он взмахнул мощным револьвером Уэбли-Скотта (калибр 11,56 мм), который во время Первой мировой войны имели все офицеры, и свирепо крикнул:
– Руки вверх!
Его приказ прозвучал так угрожающе, что все присутствующие вскинули было руки, но тут же, опомнившись, опустили их.
Полицейского звали Роберт Уильямсон – он был местным инженером, добровольно принявшим на себя обязанности констебля по особым поручениям. С ним явился его сосед, мистер Кларк, доброволец местной самообороны. Оба они были дома, когда услышали у себя над головой рев немецкого самолета, а потом и грохот его падения. Уильямсон выбежал в сад и увидел спускающийся парашют. Он испугался, вдруг немец сбросил с самолета мину, и вызвал Кларка. Однако, когда парашют опустился на землю, взрыва не последовало. Кларк достал свой «Уэбли-Скотт», который после войны держал на всякий случай, вставил в него все шесть патронов и вместе с Уильямсоном отправился на поиски парашютиста. Проезжая по Иглшемской дороге, они услышали взрыв и увидели столб пламени, поднявшийся над упавшим самолетом. Они свернули на дорогу Флоре, и недалеко от фермы Флоре какой-то человек показал им, как проехать к дому Маклина.
– Мы оба были очень возбуждены, а Кларк угрожающе размахивал своим револьвером, – рассказывал Уильямсон. – Когда мы вошли в дом Маклина, немец спокойно сидел у камина. Он показался мне невозмутимым и уверенным в себе, и я понял, что у нас с ним проблем не будет. Он слегка улыбался, правда, улыбка у него была сардонической, а в глазах сверкал лукавый огонек, словно все происходящее его забавляло. Я был удивлен, увидев человека средних лет, – я-то думал, что немецкие летчики все молодые.
Уильямсон задал пленнику несколько обычных вопросов.
– У вас есть оружие?
– Нет, – заявил немец.
– С вами был еще кто-нибудь?
– Нет, я прилетел один.
– Есть ли в вашем самолете часовая бомба, которая может взорваться?
– Нет.
Маклин почесал затылок и посмотрел на Уильямсона:
– Вы отвезете его в полицию?
Отделение полиции располагалось в доме, принадлежавшем местному полицейскому.
– Нет, не отвезу, – вздохнул Уильямсон. – Нам негде размещать арестованных. У нас нет камеры, – пояснил он.
Маклин посмотрел на солдат:
– А вы?
Оба связиста покачали головой. Отделение королевских связистов, которое размещалось в Иглшем-Хаус, имело приказ держать в секрете характер своей деятельности. Связисты не имели права сообщать населению об этом приказе и просто-напросто отказались принять пленника.
Проблему разрешил мистер Кларк, боец местной самообороны.
– Мы отвезем его в казарму войск самообороны в Басби, – решительно заявил он.
Немец всячески демонстрировал свое желание помочь людям, в руки которых он попал. Он поклонился Маклину, поблагодарив его за гостеприимство. Выйдя из дома, заковылял к машине Уильямсона, не обращая внимания на то, что Кларк тыкал ему в спину своим револьвером. Он сел спереди, рядом с шофером.
Через несколько минут после того, как Уильямсон увез своего пленника, к ферме Флоре подъехал лейтенант полиции Том Хислоп. Узнав, что немца доставят по назначению, он занялся осмотром упавшего самолета. Огонь уже погас, но обломки еще дымились. Серебристая краска на фюзеляже облупилась и почернела. Вскоре приехал еще один полицейский в военном кителе, надетом поверх обычных брюк. Хислоп велел ему отгонять от самолета зевак, поскольку он мог еще раз взорваться и ранить охотников до сувениров. И это было сделано вовремя – кое-кто уже попытался отломать кусок руля направления. Зевак пришлось прогнать.
Хислоп осмотрел самолет, осветив его фонариком. Это был истребитель «Мессершмитт», но, к величайшему изумлению Хислопа, отверстия стволов его пулеметов были забиты смазкой. Из них никогда не стреляли и не собирались стрелять!
А тем временем немец и полицейские прибыли в расположение штаба войск местной самообороны в Басби. Впрочем, штаб – слишком громко сказано. Когда-то в этом здании размещался бойскаутский клуб, переоборудованный под казарму.
Уильямсон повел пленного по узкой бетонной дорожке к двери клуба. Кларк шел за пленником по пятам, не отнимая револьвера от его спины. Впрочем, в этом не было никакой необходимости – летчик не собирался бежать. Уильямсон позже вспоминал, что в ту ночь он больше всего боялся, как бы Кларк нечаянно не выстрелил.
Окна бойскаутского клуба были затемнены. Но, когда Уильямсон постучал, они услышали внутри мужские голоса, разговоры и смех. Громко орало радио, из-за которого люди, готовившиеся ко сну и болтавшие между собой, не услышали стука.
Уильямсон подергал дверь – она была заперта изнутри. Он снова постучал, на этот раз уже громко и требовательно. Звуки, доносившиеся из дома, смолкли, и кто-то крикнул:
– Да выключите вы это чертово радио!
После этого голос за дверью осторожно спросил:
– Кто там? Что нужно?
– Мы из полиции и войск самообороны, – ответил Уильямсон.
– Что вы хотите? Уже поздно.
– Открывайте! – вскричал Уильямсон. – Мы привезли пленного немца!
В замке повернулся ключ, дверь распахнулась. Ефрейтор в расстегнутом кителе приказал:
– Входите поскорее, придурки, а то свет увидят!
В здании клуба находилось около тридцати бойцов самообороны. Они сменились с дежурства и уже раздевались, чтобы лечь спать. Большинству было за сорок, а кое-кому и за пятьдесят. Немцу это зрелище показалось забавным: пожилые мужчины в длинных подштанниках и шерстяных жилетах, с тощими голенями, отвисшими животиками и узловатыми коленями. Эти грубо сбитые «британские бульдоги» представляли собой весьма убогое зрелище.
На губах немца мелькнула улыбка.
Кларк заметил ее и, желая поднять престиж Британии, громко крикнул:
– Бойцы, на караул!
Солдаты в изумлении уставились на него. Один или два из них продолжали доедать из газетного кулька рыбу с чипсами. Они меньше всего ожидали увидеть в своей казарме немецкого летчика, которого надо было охранять.
– Я сказал – на караул! – грохотал Кларк. Его трясло от гнева и обиды.
Наконец до бойцов дошло, чего он от них хочет. Они быстро оделись, застегнули ремни, расхватали свои винтовки и примкнули штыки. Вскоре они уже стояли в неровном строю.
Пока солдаты выполняли приказ, Уильямсон наблюдал за пленником. Тот сардонически улыбался, и шотландец догадался, о чем думал этот немец.
В Германии такого никогда бы не допустили, ибо там превыше всего ценится быстрота и точность выполнения команд. Однако Уильямсон знал и то, что немца ввело в заблуждение первое впечатление. Большая часть бойцов, находившихся в этой казарме, прошла через горнило Первой мировой войны, показав себя мужественными солдатами и верными товарищами. Конечно, им не хватало лихости и блеска, но ведь дело-то не в этом. В их задачу входило победить немцев, а не поразить их.
Кларк расставил своих бойцов вокруг здания, приказав им отгонять любопытных и пресекать любую попытку пленника бежать. Потом он ткнул немца в спину револьвером.
– Туда, – приказал он, показав на прихожую.
На ее двери висела картонная табличка: «Караульное помещение».
Кларк рывком распахнул дверь и жестом приказал:
– Заходите.
Небрежная улыбка немца исчезла. Он гордо выпрямился.
– Я германский офицер! – жестко произнес он.
Кларк угрожающе покачал револьвером:
– А мне плевать на это – будьте вы хоть самим Гитлером! Делайте, что вам говорят!
Немец недовольно напрягся. Презрительно пожав плечами, он вошел в прихожую. Она была совершенно пустой. Стены ее были выбелены, а пол покрыт пылью и пятнами. В комнате было маленькое оконце, из которого нельзя было вылезти и которое было закрыто гофрокартоном. Губы немца скривились в презрительной усмешке.
Бойцы самообороны сгрудились в дверном проеме, с любопытством глядя на человека, который был их врагом и на лице которого была написана усталость. Он совершил длительный перелет, потребовавший от него напряжения всех сил, повредил себе лодыжку, приземляясь с парашютом, и попал в плен. Он огляделся, явно сожалея, что в комнате нет стула, пожал плечами и растянулся на грязном полу в йоговской позе расслабления.
Один из бойцов вышел и вернулся с бутылкой молока. Он сорвал с нее картонную крышку и протянул пленнику. Тот взял и мрачно поблагодарил солдата. Забота этого человека, по-видимому, сильно тронула его.
Через несколько минут, в сопровождении армейских и авиационных офицеров, приехал лейтенант полиции Хислоп. При виде офицеров немец оживился. Он вскочил на ноги. Затем он поднял руки, и один из офицеров обыскал его. В караульное помещение внесли небольшой столик, и летчика попросили вывернуть карманы.
Он выложил на стол следующие предметы:
1. Письмо, адресованное герцогу Гамильтону.
2. Небольшой шприц для инъекций.
3. Плоскую коробочку с различными гомеопатическими таблетками.
4. Ручные часы.
5. Фотоаппарат.
6. Несколько фотографий, где он был изображен со своим четырехлетним сыном.
7. Фотографию сына вместе с матерью.
8. Визитную карточку на имя профессора Карла Хаусхофера.
9. Визитную карточку на имя доктора Альбрехта Хаусхофера.
Эта карточка была пришита к подкладке форменного кителя летчика.
– Ваше имя? – спросил его офицер авиации.
– Альфред Хорн.
– Возраст?
– Сорок семь лет.
– Вы прилетели в одиночку?
Вместо того чтобы ответить на этот вопрос, немец сказал:
– Мне необходимо срочно встретиться с герцогом Гамильтоном. Вы же видели адресованное ему письмо.
– Этим мы займемся позже, – заверили его.
Предварительный допрос немецкого летчика продолжался до тех пор, пока не прибыл армейский грузовик с несколькими офицерами. Они отвезли его в казармы «Мэрихилл» в Глазго.
У немца, несомненно, очень болела поврежденная лодыжка. Быстрый осмотр не дал ответа – растянул ли он ее или сломал кость. Поэтому его поместили в медицинском изоляторе казармы. Он был возмущен этим и настаивал, что травма подождет, – он должен немедленно встретиться с герцогом Гамильтоном!
Но на его тюремщиков эти слова не произвели никакого впечатления. Он был для них обычным пленным нацистским летчиком, которого надо было подвергнуть обычной процедуре допросов, как и предписывали законы военного времени.
В 350 милях к югу от Шотландии горел Лондон. В ту субботнюю ночь огонь бушевал на площади семи сотен акров в центре Лондона. За несколько часов было уничтожено больше добра, чем за все время Большого лондонского пожара, продолжавшегося несколько недель!
Во время такого несчастья никто не желал тратить время на нацистского пилота, спустившегося на парашюте. Но для будущих историков полет этого летчика станет гораздо более важным событием, чем воздушный налет на Лондон.
Ибо этого пилота звали Рудольф Гесс, и он был вторым заместителем Адольфа Гитлера!
