Kitobni o'qish: «Крестоносец»
Посвящается Фердии и Пиппе.
Вы для меня – всё
Ben Kane
CRUSADER
Copyright © Ben Kane, 2021
First published in 2021 by Orion, London
All rights reserved
© А. Л. Яковлев, перевод, 2022
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2022 Издательство АЗБУКА®
Список персонажей
(Помеченные звездочкой (*) являются историческими личностями.)
Фердия О Кахойн / Руфус О’Кейн, дворянин из Северного Лейнстера в Ирландии.
Рис, мальчик-сирота из Уэльса.
Роберт Фиц-Алдельм, рыцарь, брат Гая Фиц-Алдельма (покойного).
Ричард де Клер, граф Пемброкский (покойный)*.
Ифа, его вдова*.
Изабелла, их дочь*.
Гилберт, их сын и наследник*.
Английский королевский дом
Генрих Фиц-Эмпресс*, король английский, герцог Нормандский, граф Анжуйский (покойный).
Алиенора (Элинор) Аквитанская*, вдова Генриха.
Генрих (Хэл)*, старший сын Генриха (покойный).
Ричард, король Английский, герцог Аквитанский*, второй сын Генриха.
Джеффри*, третий сын Генриха, герцог Бретонский (покойный).
Артур*, сын Джеффри.
Джон*, граф Мортенский, младший сын Генриха, известен под прозвищем Безземельный.
Джоанна*, королева Сицилийская, дочь Генриха.
Английский королевский двор
Беатриса, служанка королевы Алиеноры.
Андре де Шовиньи*, рыцарь и кузен герцога Ричарда.
Балдуин де Бетюн*, рыцарь.
Уильям Лоншан*, епископ Илийский, канцлер Ричарда.
Гуго де Пюизе*, епископ Даремский.
Жоффруа*, незаконнорожденный сын Генриха, архиепископ Йоркский.
Уильям Маршал*, один из юстициаров Ричарда.
Бардольф*, Фиц-Питер* и Брюйер* – также юстициары Ричарда.
Филип, оруженосец, друг Руфуса.
Клирики
Архиепископ Вальтер Руанский*, Жерар, архиепископ Окса*, епископ Губерт Солсберийский*, епископ Жан из Эвре*, епископ Николас из Ле-Мана*.
Жан д’Алансон*, архидиакон из Лизье и бывший вице-канцлер английский.
Гуго де ла Мар*, писец.
Амбруаз*, клирик, автор дошедшей до наших дней Estoire de la Guerre Sainte, «Истории Священной войны».
Приор Роберт Херефордский*.
Ральф Безас*, священник-лекарь.
Знать
Роберт, граф Лестерский*, граф де Поль*, граф Робер де Дре*.
Рыцари: Роберт Тернхемский*, Жоффруа де Буа*, Пьер и Гийом де Прео*, Джон Фиц-Лукас*, Бартоломью де Мортимер*, Ральф де Молеон*, Генри Тьютон*, Анри де Саси*, Гийом де л’Этан*, Жерар де Фурниваль*, Жак д’Авен*, Мэтью де Солей*, Пьер Тирпруа*, де Роверей*, Ричард Торн. Гийом де Кайе*, фламандский рыцарь.
Ришар де Дрюн, Гуго де Невиль*, жандармы.
Прочие персонажи
Вильгельм*, король Шотландии.
Филипп II*, король Франции.
Алиса Капет*, сестра Филиппа, с детства обручена с Ричардом.
Генрих Блуаский*, граф Шампанский, приходится двоюродным братом как Ричарду, так и Филиппу Капету.
Филипп, граф Фландрский*.
Вильгельм де Барр*, прославленный французский рыцарь.
Раймунд, граф Тулузский*.
Гуго, герцог Бургундский*, кузен французского короля.
Жоффруа, граф Першский*.
Петр, граф Неверский*.
Епископ Бове*, кузен французского короля.
Дрого де Мерло*, знатный сеньор.
Обри Клеман*, рыцарь.
Сицилия
Вильгельм де Отвиль*, король Сицилии (покойный).
Констанция де Отвиль*, тетя и наследница Вильгельма, замужем за Генрихом Гогенштауфеном*, королем Германии и наследником императора Священной Римской империи Фридриха Барбароссы*.
Танкред из Лечче*, незаконнорожденный кузен Вильгельма.
Рейнальд де Муэк*, местный аристократ.
Гуго де Лузиньян, племянник Ги, Жоффруа и Амори.
Дель Пин*, губернатор Мессины.
Маргаритон*, адмирал флота Танкреда.
Беренгария*, дочь короля Санчо VI* Наваррского, невеста Ричарда.
Утремер1
Ги де Лузиньян*, король Иерусалимский.
Сибилла, королева Иерусалимская*, жена Ги (покойная).
Изабелла Иерусалимская*, сводная сестра Сибиллы.
Онфруа де Торон*, ее муж.
Конрад Монферратский*, итальянец по рождению, правитель Тира, кузен французского короля Филиппа.
Жоффруа* и Амори* де Лузиньяны, братья Ги.
Робер де Сабль*, великий магистр ордена тамплиеров.
Гарнье Наблусский*, великий магистр ордена госпитальеров.
Балиан д'Ибелин*, правитель Наблуса.
Рейнальд Сидонский*.
Леопольд, герцог Австрийский*.
Иосций, архиепископ Тирский*.
Саладин*, он же аль-Малик аль-Насир Салах ад-Дин, Абу аль-Музафар Юсуф ибн Айюб, султан Египта.
Сафадин*, аль-Малик аль-Адил, Сайф аль-Дин Абу Бакр Ахмад ибн Айюб, брат Саладина.
Месток* (Саиф аль-Дин Али ибн Ахмад аль-Маштуб), мусульманский военачальник в Акре.
Каракуш* (Баха аль-Дин аль-Асади Куара-Куш), мусульманский военачальник в Акре.
Рейнальд де Шатильон*, знатный сеньор (покойный).
Абу, юноша-мусульманин из Акры.
Уильям Боррель* и Балдуин Кэрью*, госпитальеры.
Ибн ан-Нахлаль*, письмоводитель Саладина.
Рашид ад-Дин Синан, Старец c Горы.
Пролог
Саутгемптон, ноябрь 1189 года
Глубокий сумрак окутывал единственную комнату лачуги, в которой мы с Рисом, напряженные до предела, ждали в засаде. Мы безмолвно застыли у петель хлипкой двери: так наша будущая жертва, войдя, заметит нас, когда будет уже слишком поздно. Крепко сжимая кинжал, я припал одним глазом к дырке в стене из обмазанных глиной жердей, вглядываясь в улочку, стараясь дышать тихо и размеренно. И пытался убедить себя, что поступаю правильно.
Миновало уже немало времени с тех пор, как ночь опустилась на трущобы, беднейшую часть города, и прохожих на улице было мало. Вскоре после нашего прихода на дворе у мясника забили свинью, и ее отчаянный визг заставил меня стиснуть зубы. Прошли две говорливые женщины-соседки – вот и все. На душе лежала тяжесть. Я не был уверен, что тот, кто мне нужен, жандарм2 по имени Генри с лопатообразной бородой, вернется домой раньше жены. Не хотелось вовлекать ни в чем не повинную женщину в мое темное дело. Я постарался встряхнуться. Если она вернется, мы заткнем ей рот кляпом, завяжем глаза и продолжим дожидаться мужа. Я старался не думать о ребенке, про которого мне говорили.
Я сменил положение и пошевелил плечами, чтобы не дать мышцам онеметь. Потом обвел взглядом комнату. Тусклый оранжевый свет огня, тлевшего в главном очаге, выхватывал из темноты два стула, стол на козлах, деревянный сундук для одежды и застеленную покрывалом соломенную лежанку в углу. Привязанный к задней стене хижины пес молчал – он проглотил хлеб, захваченный мной именно для такого случая, и теперь не возражал против нашего нешумного общества.
Не знаю, как долго тянулось наше ожидание. Я мерз и не раз принимался ходить по комнате, ступая с кошачьей осторожностью, чтобы разогнать стынущую кровь. Рис не шевелился. Только движение наблюдавших за мной глаз говорило о том, что это не статуя. Вот ведь преданное сердце, думал я, радуясь, что он пошел вместе со мной на это непростое дело.
Наконец послышались приближающиеся к дому шаги. Я снова прильнул к своему глазку, в глубине души надеясь, что они пройдут мимо.
Шаги замерли перед дверью. Я толкнул Риса. Тот кивнул. Он стоял ближе к двери, готовый к прыжку.
Звякнул крючок, и я напрягся. Изнутри мне не удалось завести его в гнездо в косяке.
Пришедший выругался:
– Опять не заперла!
Дверь со скрипом распахнулась внутрь. Собака заскулила и запрыгала на цепи, махая хвостом.
На пороге были видны чьи-то очертания. У человека имелась борода, но какая именно, я не мог сказать из-за плохого освещения. Рис прыгнул на мужчину сзади: одной рукой он обхватил его правое плечо, а второй пытался поймать левую, метавшуюся в воздухе. Держа клинок наготове, я бросился вперед. Вырвавшись из хватки Риса, противник заехал мне кулаком в скулу. Перед глазами замелькали звездочки, я пошатнулся.
Благодарение Богу, наша жертва предпочла отбиваться, а не кричать. Пока я приходил в себя, они с Рисом повалились на пол, катаясь и обмениваясь ударами. Чья-то нога задела котел, подвешенный на цепочке над очагом. Крышка глухо стукнулась в стену, похлебка расплескалась по комнате. Залаяла собака.
Когда в голове прояснилось, я с силой пнул противника в живот. Разинув рот, как запутавшаяся в сетях рыба, он обмяк в объятиях Риса. Валлиец ловко просунул руки за спину врага у него под мышками и сцепил в замок за его шеей. Такой крепкий захват было почти невозможно разбить, но я тем не менее приставил острие кинжала к глазу бородача. Тяжело дыша, человек посмотрел на оружие, на меня, потом снова на клинок.
– Только крикни, и это будет последнее, что ты сделаешь в жизни, – прошипел я.
Борода лопатой поднялась и опустилась, когда он испуганно кивнул.
– Ты Генри, жандарм?
Снова кивок.
– Узнаешь меня? – спросил я, показывая лицо.
Генри замотал головой, но я разглядел в глазах проблеск. Он солгал.
– Несколько месяцев назад ты разговаривал с рыцарем по имени Роберт Фиц-Алдельм.
Королевская свита проезжала через Саутгемптон перед коронацией, и мой враг не терял времени даром. Даже будь у меня сомнения, неприкрытый страх во взгляде Генри развеял бы их. Вот тот, кто мне нужен, решил я, и продолжил:
– Фиц-Алдельм спрашивал про смерть своего брата, приключившуюся семь лет назад в таверне неподалеку.
Той ночью я убил одного из братьев Фиц-Алдельмов и заслужил пожизненную ненависть другого, Роберта. Я пришел в это место позаботиться о том, чтобы его свидетель, Генри, не поставил под удар мое положение при королевском дворе.
– Ну? – Я кольнул жандарма кинжалом.
– Я говорил с Фиц-Алдельмом. Да, сэр.
– Ты поклялся, что видел меня – меня! – близ той самой таверны.
– Ва… вас, сэр? – Он избегал встречаться со мной взглядом.
Я сжал его подбородок и заставил поднять голову.
– Так утверждает Фиц-Алдельм.
Взгляд его уперся в меня, потом скользнул в сторону.
– Я… я обознался, сэр. Это было давно. Память у меня не та, что прежде.
– Ты в жизни меня не видел и присягнешь в этом перед любым, кто спросит.
– Охотно, сэр, – пробормотал он. – Охотно.
– Это тебе за молчание. – Я извлек кошель, хранившийся у меня за поясом после выезда из Лондона, и помахал им перед носом Генри. – Тут жалованье жандарма за три года.
Впервые – подобие улыбки.
– Ни звука не сорвется с моих уст, сэр. Душой клянусь. Пусть меня заберет Сатана, если я вру.
Наступил миг, которого я боялся с той самой поры, как начал охоту на единственного человека, если не считать Фиц-Алдельма, – человека, знавшего или подозревавшего о моей тщательно оберегаемой тайне. Все еще не отваживаясь совершить задуманное, я посмотрел на Риса. Парень, мрачный от подозрений, послал мне взгляд, в котором читалось: «Не верю я ему». Я снова посмотрел на Генри, который заискивающе улыбнулся.
Я подумал про Фиц-Алдельма и его неутолимую ненависть. Он не смирится просто так, если Генри изменит показания.
– У тебя жена и ребенок, – сказал я, благодаря Бога за то, что их нет в доме.
Сильный страх исказил его лицо.
– Да, сэр. Дитенку всего три месяца от роду. Наш первенец, мальчик. Они пошли навестить ее мать.
– Это близко?
– На другом конце города, сэр.
– Когда они вернутся?
– Только утром, сэр.
Я с огромным облегчением выдохнул и спросил:
– Они дороги тебе?
– Да, сэр. – Голос его дрогнул. – Они для меня – все. Не причиняйте им вреда, умоляю!
Я содрогнулся от отвращения при мысли о том, что способен угрожать двум безвинным созданиям. И внезапно принял решение.
– Им не причинят зла, – сказал я. – Клянусь тебе Христом распятым.
Генри издал вздох облегчения, и мы с Рисом обменялись многозначительными взглядами. Затем мой кинжал рассек Генри горло слева направо.
Его глаза, расширившиеся от удивления и боли, встретились с моими. Говорить он не мог. Я тоже. На меня брызнула горячая кровь. Генри задергался и напрягся, но Рис крепко держал его. Жизнь утекла из жандарма, и он безвольно опустился на пол. Когда Рис отпустил его, послышался глухой стук.
Будто догадавшись о судьбе хозяина, пес заскулил.
Мы с Рисом смотрели друг на друга поверх трупа Генри.
– Я убил его.
У меня тряслись руки.
– Убили, – деловито согласился Рис.
– Мне… – Я посмотрел на перепачканные кровью пальцы, на покрытую пятнами тунику. Коснулся щеки, и рука стала липкой. Стыд и печаль бичевали меня. – Что я наделал?
– Сэр!
Никогда Рис не обращался ко мне таким тоном. Я смотрел на него, ошарашенный выражением безжалостной решимости на лице парня.
– Если бы Генри, – продолжил он, – отступился от своих слов, Фиц-Алдельм поджарил бы ему пятки, вы это знаете. И запел бы наш жандарм, как птичка в клетке. – Я грустно кивнул. – Кошель с серебром был приманкой. Для отвода глаз. – Я слушал, как ребенок, которому втолковывают простые вещи. – Убийство было единственным выходом.
«Не совсем так, – подумал я. – Я мог ничего не предпринимать. Попытка Фиц-Алдельма очернить мое имя могла провалиться. Рис сделал бы важное свидетельство в мою пользу. Он как-никак тоже знаком королю, а Генри – никто. Никто с женой и малолетним сыном, кричала моя совесть».
Рис возвратил меня к жестокой действительности, и я послушался его совета. Дело сделано, сказал он, и казнить себя смысла нет. Я не спорил, когда мы вытерли большую часть крови и завернули Генри в одеяло, снятое с соломенной лежанки. Потом наступило самое тягостное время – мы ждали у остывающего тела, когда можно будет уйти незамеченными.
Отупевший от пережитого ужаса, я во всем подчинялся Рису. Никогда прежде мне не доводилось закапывать человека в навозной куче, а потом, переодевшись в его запасную одежду, погребать собственное платье. Никогда прежде не кормил я собаку убитого мной человека. Я стоял в лачуге и смотрел, как пес пожирает кусочек сыра, лежавший на столе.
– Нам пора. – Рис, невозмутимый, как всегда, стоял рядом. – Рассвет близится.
Он протянул мне мой плащ. Хоть что-то приятное, подумал я. Мы оба заблаговременно сняли плащи и тщательно проверили, нет ли на верхней одежде пятен крови. Я накинул его на плечи.
Расправившись с угощением, пес просительно посмотрел на меня.
Я думал про жену Генри: оставшись без мужа, она скоро начнет голодать. Я положил на стол тихо звякнувший кошель. При осторожных тратах хватит на три года с лишним. Монеты не вернут ей мужа, сказал я себе, но это лучше, чем ничего.
Осознание этого нисколько не облегчило груза вины.
Часть I. Сентябрь 1189 года – июль 1190 года
Глава 1
Лондон
Ричард посмотрел поверх кипы пергаментов на столе. Обладатель могучего телосложения, он был плохо приспособлен к тому, чтобы сидеть на стуле, но все равно выглядел по-королевски, облаченный в малиновую тунику, штаны тонкой работы и кожаные сапоги. Он нахмурился:
– Божьи ноги, Руфус! Скверно выглядишь! Ты заболел?
Я замялся. По правде, после смерти Генри меня заедало чувство вины. Исполнив в Саутгемптоне королевское поручение – передав важные послания Ричарда капитанам стоявших там судов, – мы с Рисом вернулись ко двору. Теперь все устремили взгляды на меня: король, Уильям Маршал, его доверенный советник, юстициар Уильям Лоншан, мой враг Фиц-Алдельм и несколько писцов. Таращились даже пажи, застывшие на месте с кувшинами вина.
– Я вполне здоров, сир, спасибо. Погода не самая благоприятная для путешествий, так что я немного простыл.
И я кашлянул – достаточно убедительно, как мне показалось.
Удовлетворившись таким ответом, Ричард спросил:
– Письма передал?
– Да, сир. И доставил ответы капитанов.
Я вручил скатанные в свиток пергаменты пажу, а тот бегом отнес их королю.
– В таком случае ляг лучше в кровать. Я не могу допустить, чтобы один из лучших моих рыцарей разболелся.
Письмоводитель Ричарда взломал первую печать и уже разворачивал свиток, готовясь зачитать его королю.
Со времени коронации в сентябре Ричард полностью сосредоточился на сборе средств и подготовке к давно задуманному походу в Святую землю. Родилась шутка, что все в его королевстве пошло на продажу: власть, чины, графства и шерифства, замки, города и маноры. Ни дня не проходило без того, чтобы дворец не осаждали лорды и епископы, стремившиеся сохранить свои титулы или земли и разжиться новыми.
Радуясь, что король переключил свое внимание на другие дела, я пробормотал слова благодарности и удалился.
Фиц-Алдельм, ранее посланный к новому шотландскому королю Вильгельму и только что вернувшийся, обжег меня полным злобы взглядом. Ненависть всколыхнулась во мне, но не так, как прежде. Следом нахлынула вина. «Убийца, – думал я. – Я – убийца». Я был проклят вдвойне, потому что, если бы понадобилось убить Генри снова, я бы сделал это. Теперь Фиц-Алдельм лишился оснований обвинять меня в гибели брата.
Ричард крикнул мне вслед, чтобы я отдыхал столько, сколько понадобится.
«Мне нужен священник, а не лекарь», – подумал я. Но грех мой был так тяжек, что я не решался исповедаться. То была моя личная вина, заслуженная кара за содеянное. Так или иначе, мне придется нести ее молча.
Что до Риса, то его наш поступок не тяготил, но он видел, в каком я настроении. Он проводил меня в таверну на окраине города и начал ставить передо мной один кувшин вина за другим. О Саутгемптоне не упоминалось. Вместо этого мы говорили про Утремер, Святую землю, и про победы, ждущие нас там. Еще мы пели – исполняли похабные песенки под треньканье менестреля на гитерне3. Мое настроение несколько улучшилось. Поддерживаемый твердой рукой Риса, я пошел, шатаясь, обратно во дворец. Не помню, как он уложил меня в постель, но как-то уложил: на следующее утро я проснулся с трещащей головой в своей кровати. Чтобы не показываться королю – ведь тот велел поправляться, а мне стало только хуже, – я остался под одеялом и жалел себя. В итоге терпение Риса иссякло. Поставив рядом с кроватью горшок и кувшин с водой, он бросил меня наедине с моими страданиями. Мне не хватило сил и духу позвать его назад, не говоря уж о том, чтобы сделать ему внушение.
Я провалился в сон, где меня без конца терзали последние слова Генри: «Они для меня – все. Не причиняйте им вреда, умоляю!» Снова и снова я видел, как Рис крепко держит его, а мой кинжал рассекает ему горло. Вздрогнув, я пробудился. В желудке ощущалась тяжесть, я потянулся за горшком и изверг выпитую незадолго перед тем воду. Лицо мое покрывала холодная испарина, с губы стекала слюна. Так я и лежал, свисая с кровати, слишком разбитый, чтобы пошевелиться.
Даже звук шагов на входе в комнату не заставил меня поднять голову. Это Рис, мелькнула неясная мысль, а быть может, жандарм Ришар де Дрюн, еще один мой приятель и товарищ по оружию. Сейчас начнет меня подначивать, как поступил бы и Филип, если бы вошел. Оруженосец Ричарда – некогда в этом звании состоял и я, – Филип был самым близким из моих друзей, с которым я делился почти всем. Я подумал, не рассказать ли про Саутгемптон, но, представив его ужас и отвращение, решил, что не стоит. Убийство Генри останется мрачной тайной, моей и Риса.
– Снова выпил лишнего, да?
Раздался тихий смех.
Удивленный – Беатриса нечасто заглядывала одна в мою комнату, ибо показаться здесь без компаньонки значило поставить под удар свою репутацию, – я вскинул голову:
– Госпожа. – Я утер губы и попытался улыбнуться. – Всего один кубок сверх меры, быть может.
Обладательница каштановых волос, пышной фигуры и очаровательной улыбки, Беатриса была служанкой одной из придворных дам Алиеноры. Я начал ухаживать за ней двумя годами раньше. Вопреки долгим разлукам, так как она неотлучно состояла при своей госпоже, а я – при короле, наша страсть каждый раз вспыхивала заново в миг встречи. Во время тайных свиданий в конюшнях или съемных комнатах над тавернами мы занимались всем, только не возлежали друг с другом как мужчина и женщина. Эту последнюю преграду Беатриса отказывалась переступить.
– Вот когда мы поженимся, Руфус… – взяла в привычку говорить она.
Она старалась встретиться со мной взглядом, и я, да простит меня Господь, нашептывал ей на ушко, что вот мы станем мужем и женой и тогда…
– Руфус?
Погрузившись в свои мысли, я не слышал ни слова.
– Госпожа?
– Руфус! – Она притопнула ножкой. Обычно я находил это ее телодвижение привлекательным, но сейчас оно казалось капризом. – Ты не в том состоянии, чтобы разговаривать о серьезных вещах.
Ее тон напомнил о том, что в последние месяцы мы частенько ссорились. Беатриса становилась одержима замужеством, я же, осознав то печальное обстоятельство, что она – не женщина моей мечты, под любым удобным предлогом уклонялся от брачных уз.
Я сел и придал лицу серьезное выражение.
– В состоянии, госпожа. Прошу простить меня.
– Я говорила, что ты скоро уезжаешь, – сказала она, смягчившись. – В Святую землю.
К моему облегчению, тошнота отступала.
– Самое позднее – весной, а может, и раньше.
Король утверждал, что намерен встретиться с Филиппом Французским в конце года, обсудить с ним будущее путешествие в Утремер и многое другое. Как только мы доберемся до Нормандии, назад в Англию пути не будет. И было крайне маловероятно, что королева Алиенора поедет с нами.
– Я не увижу тебя по меньшей мере год, а то и больше.
В голосе ее звучала печаль, отозвавшаяся в моем сердце.
– Это верно, госпожа.
– У нас есть еще время для помолвки и свадьбы, – продолжила она лукаво. – Став мужем и женой, мы сможем наконец познать друг друга.
– Мы сможем… – проговорил я заплетающимся языком и глядел осоловелыми глазами. Смотреть на нее было приятно, но властная нотка в ее голосе мне не понравилась.
– Как думаешь, король придет? – спросила она.
– Придет? – Я до сих пор туго соображал. – Куда?
– На нашу свадьбу!
Господи Иисусе, подумал я. Мне и раньше приходила мысль, что она больше ценит мою близость к королю и положение при дворе, чем наши отношения. Вот и доказательство. Неизбежный отъезд в Утремер становился удобным случаем, чтобы порвать связь. Сердце у меня сжалось, но не от грусти, а при воспоминании об Алиеноре, первой моей любви. Вот ей бы я, не задумываясь, предложил руку и женился бы по возвращении из Святой земли. Увы, рассчитывать на это не приходилось. Несколько лет назад она вместе со своей госпожой Матильдой, сестрой Ричарда, уехала в Германию, а смерть Матильды, приключившаяся в начале этого года, делала надежды на ее возвращение почти призрачными.
– Скажи что-нибудь!
– Беатриса, я…
– Ты не хочешь на мне жениться?
Я понурил голову, и именно этого, разумеется, не следовало делать.
– Ну?
Вопрос был ядовитым, как осиное жало.
Даже в лучшие времена мне было трудно общаться с Беатрисой или любой другой женщиной, когда она расчувствуется. Голова гудела как барабан, и я не мог найти слов. Скажу правду – разобью ей сердце. Пусть я и убийца, но такого допустить не могу.
– Об ином я и не мечтаю, любимая, – слукавил я. – Но весьма вероятно, что я погибну в бою.
– Не говори так! – Беатриса села рядом на кровать и взяла меня за руку. На глаза у нее навернулись слезы.
– Это так, моя госпожа. – Говоря правду, я укреплял в себе решимость покончить нашу связь, и избранный путь казался многообещающим. – Я не могу оставить тебя вдовой всего через несколько месяцев после свадьбы.
– Другие рыцари женятся перед отъездом!
Она была права. Я с ходу мог назвать двоих. «Лишь бы она согласилась», – подумал я.
– А они так же близки к королю? Тебе ведь известно, Беатриса, что в бою он как лев. Ричард там, где идет самая жестокая схватка, а я – рядом с ним. Мы и смерть будем ходить по Утремеру рука об руку.
Она побледнела:
– Ты пугаешь меня, Руфус. Ты ищешь смерти?
Как странно: иногда кто-нибудь, не ведая того, указывает на правду, какой бы суровой та ни была.
– Если Смерть найдет меня, госпожа, я встречу ее лицом к лицу, – сказал я, а про себя добавил: «Именно этого я и заслуживаю».
– Руфус!
Хлынули слезы.
– Лучше каждому из нас идти своей дорогой. – Она зашлась в рыданиях, и я погладил ее по плечу. Стыдясь своего вранья, я несказанно обрадовался приходу де Дрюна.
Беатриса отпрянула. Взяв себя в руки, она бросила на меня сердитый взгляд, пробормотала, что понапрасну тратила на меня время, и выпорхнула за дверь.
Де Дрюн с ангельским видом насвистывал мелодию.
– Я вам помешал?
– Некоторым образом.
Я чувствовал себя измотанным, опустошенным.
– На, похмелись.
Он сунул мне флягу.
Я отхлебнул добрую четверть, прежде чем он меня остановил.
– Такое не один пенни стоит, – возмутился де Дрюн. – Это тебе не английская кислятина, которую человек способен пить, только зажмурив глаза и стиснув зубы.
– За то, что ты так бесцеремонно ворвался, надо было отпить еще больше, – буркнул я в притворном гневе.
– Откуда я мог знать, что ты надеешься разыграть тут зверя с двумя спинами?
Подобно Филипу, де Дрюн знал о моих нежных отношениях с Беатрисой и о неудаче в преодолении последнего рубежа.
Я фыркнул.
– Этому не суждено было случиться. – Я вздохнул. – Увы.
– Жаль, – сказал он, скроив сочувственную мину.
– Не о чем жалеть.
Порыв страсти отступал под напором головной боли, и здравый смысл брал свое.
– Как так?
– Если я возлягу с ней, она глубоко запустит в меня коготки.
Де Дрюн вопросительно посмотрел на меня.
– Беатриса хочет, чтобы мы поженились до нашего отъезда в Утремер, – пояснил я.
– А это не совпадает с твоими намерениями?
Я мотнул головой настолько резко, насколько позволяла боль.
– Именно это я пытался втолковать ей, когда ты ввалился.
– Разумно. Бог весть, как долго мы будем отсутствовать.
– Если вообще вернемся. – Я вспомнил о Генри и об избавлении, которое даст мне смерть.
– Поменьше бы таких разговоров. – Жандарм нахмурился. – Я, например, твердо рассчитываю вернуться из Святой земли. К тому времени, даст бог, я стану богатым человеком.
– И чем же ты займешься? – полюбопытствовал я, с радостью отвлекаясь от своих мрачных мыслей.
– Говорят, время никого не ждет. – Ришар глянул на меня. – Я подумываю обзавестись хозяйством, открыть таверну, быть может.
Я ухмыльнулся:
– С бесплатным элем для старых приятелей?
– Этого я не говорил.
Мы рассмеялись, и де Дрюн не возразил, когда я снова потянулся к фляге.
Эх, если бы отношения с женщинами были такими же простыми, как с товарищами по оружию!
Приближалось Рождество. Приготовления Ричарда шли полным ходом. Меня не уставало удивлять его внимание к подробностям. Он помнил, сколько подков заказал в том или ином городе – «пятьдесят тысяч в кузницах Динского леса», например, – или сколько колес для возов обещал поставить какой-нибудь сеньор. Бесконечно деятельный, он расхаживал взад-вперед, выпаливая перечни цифр, названия кораблей, сведения о размере их команд и необходимом запасе провизии, а писцы и служители отчаянно заносили все это в свитки и пергаментные книги.
По разным отрывкам я мог составить общее представление о предполагаемом походе. Сто тысяч гвоздей здесь. Двадцать раз по двадцать бочек солонины там. Две верховые и две вьючные лошади с каждого города в Англии, и половина этого – с каждого поместья. Дюжина рыцарей и двести лучников с оружием и запасом стрел от одного барона; десять рыцарей и сто пятьдесят жандармов – от другого. Одна цифра засела у меня в уме прочнее остальных. Четырнадцать тысяч фунтов, более чем полугодовой объем податных сборов Англии, предназначались для того, чтобы нанять флот в сто кораблей. Эти невообразимые деньги позволяли представить размах предприятия, участником которого я был. Кроме того, услышав об этом, я еще больше проникся верой в наш успех.
Снабжение войска было далеко не единственной заботой Ричарда. Во время его отсутствия королевством нужно было управлять. Матери Ричарда, королеве Алиеноре, предстояло присматривать за делами. Король часто с ней встречался, она участвовала во многих совещаниях с его лордами и советниками. При необходимости Алиенора вмешивалась непосредственно – например, незадолго до того она помешала папскому легату отплыть из Дувра без разрешения короля – и укрепляла тылы. Однако основная работа легла на плечи двух юстициаров Ричарда. Сместив многолетнего главного министра своего отца, Ричард утвердил собственную власть, назначив юстициарами Гуго де Пюизе, долго возглавлявшего Даремскую епархию, и Уильяма Лоншана, епископа Илийского.
Однажды ветреным утром, за несколько дней до отплытия в Нормандию, я находился при короле, когда он вызвал тех двоих. Прибыли они почти одновременно и столкнулись в дверях. Де Пюизе, высокий и подвижный, норовил первым переступить порог, но Лоншан, коренастый и плотный, хотел того же самого. На миг оба застряли в проходе, бросая друг на друга враждебные косые взгляды, потом Лоншан протиснулся вперед, а де Пюизе принялся злобно пялиться ему в спину.
– Только посмотри на них. Прямо как дети, – заметил Ричард.
– Мне на ум пришли мои братья, сир.
Сердце екнуло при воспоминании о давно умерших родичах. То, что виновный в их гибели Гай Фиц-Алдельм, убитый мной в Саутгемптоне, тоже гнил в могиле, утешало слабо. Не время горевать, сказал я себе, и стал наблюдать за двумя юстициарами. Де Пюизе спешил нагнать Лоншана, чтобы тот не подошел к королю первым.
– Приязни между ними явно нет, – сказал я.
Ричард вздохнул:
– Тем не менее этим двоим предстоит совместно управлять государством, пока я буду в Святой земле.
Я не ответил. Не мне было судить о людях, которых король ценил выше меня.
Ричард кивнул в ответ на поклон этой парочки и указал на стулья, стоявшие напротив него.
– К делу, господа, – сказал он.
Я прислушивался к разговору внимательнее обычного. Речь шла не о бочках с гвоздями или подковах, а о сводном брате короля Жоффруа и родном брате Джоне, известном прежде под обидным прозвищем Безземельный, но после коронации получившем графство Мортен в Нормандии.
Жоффруа, пятью годами старше Ричарда, до конца оставался верен их отцу Генриху. Будучи незаконнорожденным, он не мог претендовать на трон, но я бы не удивился, узнав, что Жоффруа метит выше, чем ему предназначено. Разве Вильгельм Завоеватель не начал свой жизненный путь как Вильгельм Бастард?
С Джоном дело обстояло иначе. Единственный оставшийся в живых родной брат Ричарда, он был следующим в очереди на трон. Этот злобный и гадкий человек постоянно строил козни и наушничал. Я невзлюбил его с первого взгляда, и, к несчастью, это чувство было взаимным.
Но все было не так просто, как я себе представлял. Ричард был не женат и законных детей не имел. Было разумно примириться со сладкоречивым Джоном, но, как и в случае с Жоффруа, доверие короля – и, определенно, мое – не простиралось так далеко.
Мое внимание вновь обратилось к разговору.
– Жоффруа, может, и не хотел становиться священником, сир, но позволил себя рукоположить, – сказал Лоншан.
– Но громко возмущался при этом, – добавил де Пюизе. – Помнится, он заявил, что предпочитает лошадей и собак книгам и священникам.
Это меня позабавило: я придерживался того же мнения.
– Ты говоришь правду, – сказал Ричард, в чьих глазах появился опасный блеск. – Еще он однажды положил на голову крышку от золотого котла и спрашивал у друзей, идет ли ему корона. Хорошо, что Жоффруа теперь священник и архиепископ в придачу.
