Kitobni o'qish: «Северные гости Льва Толстого: встречи в жизни и творчестве»

ВВЕДЕНИЕ

«Мне хочется летом взять отпуск и поездить по окрестностям Петербурга, в Гельзингфорс и в Ревель тоже хочу съездить»¹.

1849 год. Двадцатилетний Лев Толстой пишет своему брату Сергею сразу по прибытии в Санкт-Петербург, где намеревается продолжить изучение юриспруденции. За плечами три года в Казанском университете, но экзамены не сданы. И два лета в имении Ясная Поляна в качестве помещика-реформатора, которые принесли лишь разочарование. Крепостные с недоверием относились к доброй воле и либеральным идеям барина, и список целей, составленный им для собственного нравственного и интеллектуального развития, так и остался красивой мечтой. Московские зимы ознаменовали ряд пустых развлечений. Теперь следовало собраться с силами и определиться с будущим. Возможно, он поступит на государственную службу или, почему бы нет, пойдет в кавалерию, ведь именно сейчас русская армия вышла в поход, чтобы участвовать в подавлении венгерского восстания.

Почему Гельсингфорс? Этот город стал привлекательным маршрутом для русских путешественников при Николае I, когда ограничились возможности перемещения за границу. Здесь были популярные курорты, достопримечательности и развлечения. Однако в Финляндии Толстой так и не побывал. Учеба в Санкт-Петербургском университете началась успешно, ему зачли два испытания, после чего интерес и средства, видимо, иссякли. Благие намерения разбились вдребезги в очередной раз. И летом вместо визита в столицу Великого княжества Финляндского Толстой вернулся в Ясную Поляну. Будущее оставалось туманным.

Один из первых портретов Толстого – карандашный рисунок Льва Вакселя (1811–1885). К этому моменту литературный дебют Толстого – «Детство» – уже состоялся, позади три года офицерской службы на неспокойном Кавказе. Без бороды, но с пышными бакенбардами, слегка выдвинутыми вперед губами и выступающим носом – таким увековечил его Ваксель, выпускник офицерского училища, впоследствии автор книг для охотников. На самом деле уже здесь есть некоторая отсылка к Скандинавии. Дедом Льва Вакселя был Свен Ларссон Ваксель (1701–1762), шведский моряк из Стокгольма, в 1724 году поступивший на российское судно штурманом. В 1741 году Ваксель участвовал в роковой экспедиции датчанина Витуса Беринга, после смерти которого принял командование на себя. В честь легендарного предка Льва Вакселя даже назван горный массив².

Далее были Крымская война, трилогия о защите Севастополя («Севастопольские рассказы»), повести о жизни солдат на Кавказе, два заграничных путешествия (в Италию, Францию, Германию и Англию), брак с Софьей Андреевной и педагогическая деятельность. Апогеем шестидесятых стал масштабный исторический роман «Война и мир» (1865–1869) – произведение мирового значения, хотя критикам и читателям понадобились десятилетия, чтобы это осознать. То же касается и «Анны Карениной» (1873–1877), романа о современности, где в фокусе любовная драма.

В конце повествования герой «Анны Карениной» Константин Левин, пребывая в тяжелом жизненном кризисе, делает вывод, что жить нужно по Божьей, а не по собственной воле. Кризис Левина отражал кризис самого Толстого. Поиски ответа на вопрос о смысле жизни Толстой описал в «Исповеди» (1882). В «Исследовании догматического богословия» (1879–1882) он дал свое толкование православной Библии, а в трактате «В чем моя вера?» (1884) рассказал о сделанных выводах. Бог есть любовь, духовная сила. Все люди – сыны Божии и равны перед ним, долг человека – исполнить волю Бога. Наиболее ясно это выразил Иисус, человек среди прочих, но достигший идеального понимания сути Бога и Его отношения к людям. В Нагорной проповеди Христа Толстой находит пять главных заповедей: 1) не впадай в гнев, живи в мире с другими и прощай врагов; 2) не поддавайся чувственности, не прелюбодействуй; 3) не связывай себя присягами; 4) не противься злу, будь равно хорош с праведниками и неправедниками; 5) относись ко всем людям, независимо от национальности, как к братьям. Если люди будут выполнять эти заповеди, на земле наступит царствие Божие. Так считал Толстой.

Все планы в отношении художественной литературы Толстой отодвинул в сторону ради вопросов религии и общественной критики. Любимый автор романов и рассказов стал религиозным философом и общественным трибуном радикального толка. Вера в учение Христа обусловила отрицательное отношение Толстого к государственной власти и церкви. Идеалом стали деревенское хозяйствование для самостоятельного обеспечения собственных нужд и самозабвенное служение людям. Граф превратился в крестьянина и сапожника и отказался от всех привилегий. Убежденный в том, что произошло искажение слов Христа, Толстой начал изучать источники на иврите и анализировать разные переводы Библии. Свои толкования Библии он изложил в книге «Соединение и перевод четырех Евангелий» (1884). Подобную литературу нельзя было издать в России. Радикализм Толстого сделал его, прибегнем к советскому новоязу, автором тамиздата, чьи труды можно публиковать только за пределами России, минуя все препоны цензуры.

Толстой стал общественной фигурой. Бурный поток посетителей устремился и в его дом на окраине Москвы, и в Ясную Поляну, родовое имение в двухстах километрах к югу от столицы. Это была пестрая вереница «крестьян, и знаменитых европейских ученых, и усомнившихся священников, и кандидатов в президенты Соединенных Штатов (Брайан), и рабочих, и индусов, и репортеров, и духоборов, и татар, и революционеров…»³ Одни приезжали к Толстому из любопытства, другие в поисках ответов на главные жизненные вопросы, третьи хотели просто пообщаться с величайшим из живых российских писателей, четвертые просили о разного рода милостях. В марте 1892 года Толстой провел эксперимент: он записывал всех, кто на протяжении дня обращался к нему с какой-либо просьбой, лично или посредством письма. В общей сложности его отвлекли сто двадцать пять раз⁴. Один юрист, посещавший Ясную Поляну в конце 1880‐х, язвительно разделил всех посетителей на три категории: полубезумцы, которые видят в Толстом только то, что сами хотят; паразиты, извлекающие выгоду из его общемировой любви к человечеству, и журналисты, пишущие о нем в том политическом ключе, который предпочтителен в редакциях их газет⁵. Встречи с единомышленниками, включая русских сектантов, Толстого вдохновляли. Вскоре начали появляться и иностранцы, контакты с которыми не ограничивались перепиской, посетители приезжали издалека.

Поначалу Толстой сопротивлялся визитерам и даже вел себя враждебно, однако потом гостеприимство победило. Толстой не мог никому указать на дверь и в последние годы принимал до тридцати человек ежедневно. Поток посетителей ставил под угрозу мир в семье. Немец Карл Бедекер в своем путеводителе советует, как лучше всего добираться до Ясной Поляны. Рекомендовалось брать коляску из Тулы, что в пятнадцати километрах от цели. При возвращении в тот же день такая поездка обходилась в четыре рубля. Железнодорожная станция Козловка находилась значительно ближе к имению (в трех с половиной километрах от Ясной Поляны), но там было труднее найти свободных лошадей⁶. Станция Ясенка в одиннадцати километрах от толстовского имения представлялась худшей альтернативой.

Через двадцать лет после русского дебюта вышли первые переводы сочинений Толстого. На языках стран Северной Европы произведения Толстого впервые появились в конце семидесятых. Список переводов открывали не два великих романа, а рассказы и непримечательная повесть «Семейное счастие» (1859), в которой затрагивались гендерные и семейные вопросы. На шведском и датском эта повесть вышла в 1879 году. За пределами России быстро стали популярны и так называемые народные рассказы. На финский и норвежский Толстого перевели значительно позже, что частично объясняется тем, что в Норвегии Толстого читали на датском, а в Финляндии – на шведском.

Датчане первыми перевели «Войну и мир» – в 1884‐м. Первый шведский перевод появился через два года, финский – в 1895–1897, норвежский – в 1928–1929 годах. «Анну Каренину» перевели на датский и шведский в 1886‐м, на финский и норвежский – в 1911‐м. Что касается полемических текстов Толстого, то наибольший интерес в Швеции вызвали «Так что же нам делать?», «В чем моя вера?», «Исповедь» (все вышли в 1887‐м) и «Царство божие внутри вас» (1891), в Дании – «Так что же нам делать?» (1888), «О жизни» (1889) и «В чем моя вера?» (1889). Финские переводы, инициированные преимущественно писателем-толстовцем Арвидом Ярнефельтом, увидели свет значительно позже («Исповедь» – 1906, «В чем моя вера?» – 1907, «Так что же нам делать?» – 1908), что отчасти можно объяснить тем, что финское книгоиздание подвергалось российской цензуре. Ни один из основных публицистических текстов не был переведен на норвежский.

Коренным образом отличалась ситуация в Исландии. Необходимости в исландских переводах долгое время не было благодаря переводам на датский. На рубеже веков вышел ряд небольших текстов о религии, однако крупные романы впервые попали в руки читателя лишь спустя еще четыре десятилетия – «Anna Karenina» (1941–1944) и «Stríð och friður» (1953–1954, «Война и мир»). Никаких личных контактов в Исландии у Толстого, видимо, не было.

С середины 1880‐х и до собственной кончины в 1910 году Толстой был величайшим из современных русских писателей. Северная пресса внимательно следила за обстоятельствами его жизни и творчеством. Легко предположить, что среди тех, кто искал встреч с писателем, были репортеры и интервьюеры, и их было действительно много. Кроме того, Толстой получал сотни писем из скандинавских стран и Финляндии. Их разнородное содержание позволяет представить, как воспринимали русского писателя, и определяет место, которое он занимал в современной интеллектуальной жизни. То, что Толстому следует присудить Нобелевскую премию по литературе и Нобелевскую премию мира, было очевидно для многих, но не для принимающих решения в Стокгольме и Кристиании (Осло). По этому вопросу подчас возникали горячие дебаты. Актуальной темой было и запланированное участие Толстого в Международном конгрессе мира в Стокгольме в 1909 году.

Книга «Северные встречи в жизни и творчестве» включает в себя рассказы не только о визитах и письмах к Толстому, но и о его отношении к скандинавской литературе. Это был период величия Ганса Христиана Андерсена, Бьёрнстьерне Бьёрнсона, Генрика Ибсена и Августа Стриндберга. Толстой высказывался почти обо всем, что читал, иногда с острой критикой. В произведениях писателя есть персонажи с прототипами из Финляндии и Швеции, что служит еще одним связующим звеном между Толстым и странами Северной Европы. Именно эти связи и составляют главную тему настоящего исследования.

Даты приводятся преимущественно по русскому, то есть Юлианскому, календарю, который на двенадцать (в XIX веке) и тринадцать (1900–1917) дней отставал от нового Григорианского летоисчисления. Некоторые даты приводятся по обоим календарям. Например, дата рождения Толстого 28 августа 1828‐го (9 сентября 1828), а дата смерти – 7/20 октября 1910-го.

Работа над этой книгой осуществлена при поддержке Ассоциации авторов научно-популярной литературы Финляндии.

ВИЗИТЫ

Виктор аф Клеен – 1861–1863

Задолго до первых контактов Льва Толстого с представителями стран Северной Европы его сестра Мария (1830–1912) пережила любовный роман со шведским дворянином. Марию выдали замуж в семнадцать лет за Валериана Толстого, который был вдвое ее старше. Фамилия свидетельствует о родстве: Мария и Валериан были кузенами. Брак оказался неудачным, и через десять лет совместной жизни Мария решила не мириться более с деспотическим характером супруга и его внебрачными связями. Она оставила Валериана и, забрав троих детей, отправилась в путешествие по Европе. Первое время ее сопровождал брат Лев, который хотел изучить устройство школьного образования в западноевропейских странах.

В 1861 году в одном из пансионатов французского курорта Экс-ле-Бен Мария познакомилась с элегантным молодым шведом, которого звали Эрланд Каспер Нильс Виктор аф Клеен (1837–1875)⁷. В 1858 году дворянство получил отец Виктора Юхан, офицер, инженер и член Королевской Академии наук. Виктор обучался в кадетской школе в Карлберге, которую окончил в 1857‐м. Летом 1861 года ему присвоили звание лейтенанта. Однако военная карьера прервалась из‐за проблем со здоровьем. Во время морского похода Виктор простудился, что осложнилось тяжелой формой ревматизма. В Экс-ле-Бене, куда он прибыл для поправки здоровья, Виктор перемещался с помощью костылей.

Дружба Марии и Виктора быстро превратилась в любовь, и в октябре Виктор увез Марию и детей в Алжир, чтобы провести там зиму. На окраине африканской столицы они сняли дом с видом на море. В январе 1862 года в письме ко Льву Мария впервые упоминает о своем друге, описывая его как молодого болезненного шведа с парализованными ногами. Их общий язык – французский. «Виктор и его слуга» – так называет она своих компаньонов по путешествию. Швед отвечает за хозяйство и преподает латынь ее десятилетнему Николаю⁸. В действительности их уже связывали отношения. Развод Мария еще не получила, и «гражданский брак» стал эвфемизмом для внебрачной связи.

После лета, проведенного порознь – Мария ездила в Россию, – они снова встретились осенью 1862-го. На вторую алжирскую зиму они сняли двухэтажный дом в деревне неподалеку от столицы. На верхнем этаже поселились Мария, Виктор и Николай (род. 1851), комнаты Варвары (род. 1850) и Елизаветы (род. 1852) располагались на первом этаже. Спустя шестьдесят пять лет Елизавета опубликует свои воспоминания о том времени. Виктор запомнился ей «очень симпатичным, мягким и болезненным». Он был образованным человеком, любил музыку и играл на фортепиано и скрипке. В Алжире была шведская диаспора, которая часто собиралась у Марии и Виктора на музыкальных вечерах. Мария, которая тоже была хорошей пианисткой, в то время увлекалась спиритизмом и Сведенборгом. К детям Виктор относился с добротой и некоторым стеснением. Больше всего он общался с Николаем, они часто отправлялись на прогулки (Виктор на костылях), где вели оживленные дискуссии. В апреле 1863 года, когда жара стала слишком сильной, они покинули Алжир и расстались в Марселе. Мария с детьми отправилась в Вену, а Виктор (по-видимому) в Швецию⁹.

Через полгода, в сентябре 1863 года, в Женеве родилась их дочь Елена. Марию охватило отчаяние. В ее глазах внебрачный ребенок был позором. Финансовое положение – необходимость содержать четверых детей – вынуждало ее делать большие долги. На помощь со стороны Виктора рассчитывать не приходилось, в последние годы она жила на средства братьев Сергея и Льва. В одном из писем она объясняет свою ситуацию Льву. Он читает письмо со слезами на глазах, но находит силы для добрых советов: 1) выйти за шведа замуж, 2) ребенка не брать себе, а отдать ему, Толстому, и 3) скрыть все от детей и от света¹⁰. Братья попытались воздействовать на Валериана, чтобы официально оформить развод. Однако Лев с этим вопросом не спешил, поскольку хотел сначала обсудить ситуацию, встретившись с сестрой. Мария, в свою очередь, засомневалась, так как вопреки всему не хотела портить репутацию бывшему супругу. Смерть Валериана в 1865‐м стала решением всех проблем, пусть и запоздалым.

Виктор аф Клеен был большой любовью Марии, но когда речь зашла об общем будущем, именно швед повел себя вероломно. Очевидно, его семья была против связи с бедной многодетной русской. В письме, отправленном брату Сергею из Вены в феврале 1864-го, Мария делится своими сомнениями в отношении Виктора: «Он меня любит искренно и сильно, но характер у него очень мягкий – и влияние на него родных большое, так что если борьба ему будет не по силам, то я пожертвую собой и, чего бы мне ни стоило, оставлю его»¹¹. Весной того же года Мария решает забыть Виктора и вернуться в Россию. Но с собой она взяла только дочерей Елизавету и Варвару. Николая отдали в интернат, а Елену удочерила швейцарская семья. Впоследствии ее определили в пансионы Вены и Лозанны, скрыв русско-шведское происхождение.

В 1865 году в Париже Виктор аф Клеен женился на Сусанне Марианн Крокфорд (1841–1923). В этом браке родились двое детей – Эрланд (род. 1866) и Флоренс (род. 1869). В Швеции Виктор вернулся на военную службу. В 1865–1874 годах он был штабс-адъютантом лейб-гвардии, где получил чин капитана. Он также занимался историческими исследованиями. Книга «Slaget vid Königgrätz d. 3 juli 1866» («Сражение при Кённиггреце 3 июля 1866», 1867) повествует о битве между Пруссией и Австрией, а «Kommunen: Insurrektionen i Paris 1871» («Коммуна: восстание в Париже 1871», 1867) – о возникновении и падении Парижской коммуны. «Kommunen» вышла посмертно. В предисловии, датированном декабрем 1875-го, брат Густав сообщает, что Виктор начал писать книгу несколькими годами ранее, но слабое здоровье и тающие физические силы заставили его прервать работу¹². Поэтому значительная часть «Kommunen» на самом деле написана братом Густавом. Виктор также готовил к изданию небольшую книгу об Алжире, однако «Algeriet, dess natur och folk» («Алжир, его природа и народ»), которая анонсировалась в 1875‐м, так никогда и не вышла¹³.

Виктор умер от сердечного приступа в мае 1875 года в Стокгольме. За два года до кончины Мария случайно встретила его в Экс-ан-Провансе, неподалеку от Марселя, где он, уже неизлечимо больной, посещал врачей-кардиологов. Виктор сказал, что много раз писал Марии, но ни одного письма она не получила. О смерти своего шведского друга и отца Елены Мария узнала из дружеского письма его жены, в котором говорилось, что Виктор никогда о ней не забывал¹⁴.

Для Марии завершение двухгодичного любовного романа обернулось мучительным переживанием. Виктор был любовью всей ее жизни. Дочь Елизавета вспоминала мрачное настроение, в котором мать пребывала в последующие годы, она была несчастной и нервной, капризной и раздражительной. Ее мучили мысли о дочери, которую она оставила из страха перед скандалом. В какой-то период Мария помышляла о самоубийстве (здесь прослеживается параллель с «Анной Карениной», написанной ее братом и вышедшей именно в эти годы). После того как в 1879 году сын Николай умер от тифа, Мария стала более религиозной, что впоследствии и подвигло ее уйти в монастырь.

В год смерти Николая его сводная шестнадцатилетняя сестра Елена приехала в Россию. Поначалу Мария сделала так, чтобы Елена думала, что ее пригласили как гувернантку. Вместо настоящего отчества Елена получила отчество от Сергея Толстого, дяди по материнской линии. Способная и обаятельная, Елена быстро освоилась в России. В браке с юристом Иваном Денисенко у нее родились двое детей – Онисим (1894–1918) и Татьяна (род. 1897). Она была очень близка с дядей Львом, помогала ему с французским и до своей смерти в 1942 году работала в музее Ясной Поляны. Татьяна, внучка Виктора аф Клеена, первый раз вышла замуж в 1918‐м за Николая Антипаса (род. 1899), а второй – в 1923 году за Евгения Николаевича Добровольского. Сведений о ее дальнейшей судьбе нет. То же касается ее сына Константина.

Тур (Тор) Ланге – 1882

Все началось с жесткого «нет». Тур Ланге, датский преподаватель в Москве с глубокими литературными интересами, попросил о встрече с Толстым и получил категорический отказ. Момент оказался неподходящим.

Забавно, что в Россию Ланге попал, можно сказать, благодаря другому Толстому. В качестве одной из мер по борьбе с радикализацией молодежи министр образования при Александре II Дмитрий Толстой в начале 1870‐х провел реформу образования. Реформа предполагала повышение роли классических языков – латыни и греческого – и превращение их в «защитную стену» против опасных мыслей и идеологий. Компетентных отечественных учителей не хватало, пришлось прибегнуть к внешней помощи. Четверо молодых датских филологов, прельстившись предложением, отправились в Россию преподавать языки и античную культуру. Одним из них и был Тур Ланге.

Тур Ланге (1851–1915) прибыл в Москву в 1875 году, чтобы поступить на должность преподавателя в так называемый Катковский лицей – учебное заведение для дворянских детей, а также в Лазаревский институт восточных языков. Это было золотое время русского реализма, и Ланге быстро погрузился в новую литературу. Помимо преподавания, он занимался собственным сочинительством и переводами – в частности, русской и украинской народной и авторской поэзии. В 1880 году он присутствовал на открытии памятника Пушкину и вблизи видел Достоевского («среднего роста, худощавый мужчина с резкими, очень неправильными чертами лица и тощей рыжеватой бородкой, которая уже начала седеть»¹⁵) и Тургенева («с грубыми конечностями и широкоплечий, высокий, красивый, уже немного согнувшийся»¹⁶).

Толстой отказался от участия в празднествах, поскольку считал подобный тип чествования писателя «неестественным», поэтому в книге Ланге «Fra Rusland: Skildringer og Stemninger» («Из России: описания и настроения», 1882) о нем упоминается лишь вскользь. Однако пройдет совсем немного времени, и Ланге окажется глубоко вовлеченным в различные толстовские проекты. Для датского перевода «Севастопольских рассказов», выполненного полковником В. Герстенбергом (1884), он написал предисловие, в котором Толстой представлен как наиболее, пожалуй, выдающийся ныне живущий русский автор, который, впрочем, к сожалению, заблудился на чужом поле¹⁷. В собственный переводной сборник «Wesnà: Skildringer og Stemninger fra den russiske Litteratur» («Весна: описания и настроения из русской литературы», 1886) Ланге включил Толстого наряду с Дмитрием Григоровичем, Николаем Успенским, Тургеневым и Достоевским. Выбор Ланге пал на рассказы «Три смерти», «Набег» и две главы из повести «Казаки».

Помимо собственно художественного текста, Ланге дает биографические сведения о писателях. Толстого как автора в «Войны и мира» и «Анны Карениной» он возносит до небес. В плане психологической глубины «Анна Каренина» ничуть не хуже романов Достоевского и при этом написана более доступно и менее изощренно: «Толстой выводит на первый план живых, обычных людей, а не исключения и отступления от нормы […]»¹⁸. Ланге также отмечает некоторое сходство «Анны Карениной» и «Кукольного дома» Ибсена; резко отрицательно относившийся к норвежскому драматургу Толстой едва ли счел бы такое сравнение лестным.

Когда впоследствии Ланге взялся за разбор трудов Толстого, написанных в восьмидесятые годы: «Соединение и перевод четырех Евангелий» (1881), «Исповедь» (1882) и «В чем моя вера?» (1883), он был весьма резок в суждениях. Речь пойдет о «религиозной мании», граничащей с безумием. К тому же авторское чувство формы и стиля настолько ослабло, что следует задуматься, не умер ли Толстой как художник. Все три упомянутых текста в России были запрещены, и их читали в рукописных копиях. «Исповедь» Ланге одолжил у чиновника цензурного отделения, однако читать ее целиком было решительно невозможно: «примитивный рационализм и дичайшие парадоксы»¹⁹. Вопросы возникали не только в связи с последними трудами Толстого, но и с ним самим. Он превратился в стеснительного чудака, которого странным образом совсем не беспокоит собственная внешность. Злые языки уверяли, что единственный шанс увидеть Толстого – заказать у него башмаки, поскольку сапожное ремесло стало его основным делом. На балу, судя по всему, у губернатора Владимира Долгорукова²⁰ Ланге увидел дочерей Толстого Татьяну и Марию, которые являли собой печальное зрелище: «две бледные, словно испуганные, прекрасные юные дочери, почти невидимые за чрезмерно большим турнюром высокой, как гвардеец, гувернантки, сопровождавшей их в свет. У них нет матери (sic!), и их отец больной или, во всяком случае, очень рассеянный»²¹.

Несмотря на то что последние труды Толстого крайне разочаровали Ланге, он очень хотел встретиться с писателем. Шанс для этого был, поскольку с 1881 года семья Толстых проводила зимы в Москве, сначала в так называемом доме Волконского в Денежном переулке, а с октября 1882‐го – в собственном доме в Долгом Хамовническом переулке. Через свою русскую жену Наталью Протопопову осенью 1883 года Ланге хлопотал о встрече с Толстым. Полученный ответ вошел в историю: «Передайте ему, что я не Сара Бернар, чтобы на меня смотреть …»²² В представлении Толстого известная французская актриса, двумя годами ранее впервые выступавшая в России, была символом поверхностных развлечений, на которые высший класс бездумно тратил деньги и время, пока народ бедствовал²³.

Это был еще не тот Толстой, который через несколько лет распахнет для посетителей двери и в Москве, и в Ясной Поляне. Он пошел навстречу жене, отдав старших детей в школу в Москве и позволив дочерям выходить в свет, но в шумной и суетливой городской среде ему было трудно работать. В 1881 году он так описывает в дневнике московскую жизнь: «Вонь, камни, роскошь, нищета. Разврат. Собрались злодеи, ограбившие народ, набрали солдат, судей, чтобы оберегать их оргию, и пируют. Народу больше нечего делать, как, пользуясь страстями этих людей, выманивать у них назад награбленное»²⁴. Социальные беды, вскрывшиеся через год в ходе переписи населения, вызывали у него угрызения совести. Жизнь в городе представляла собой не что иное, как «жизнь в помойной вонючей яме»²⁵.

Карл Гьеллеруп (1857–1919), датский писатель и будущий лауреат Нобелевской премии (1917), навещая Ланге в Москве осенью 1883 года, увековечил историю о том, как Толстой сбил спесь с его соотечественника. В путевых заметках «Vandreaaret» («Год путешествий», 1885) Гьеллеруп рисует портрет Толстого в том же ключе, что и Ланге, основываясь, возможно, на красочных рассказах последнего. Рассчитывать на случайную встречу с великим писателем на улице не приходилось, поскольку тот намеренно сторонился людей. «Говорят, он живет в своем подвале, носит старую русскую пеструю рубаху и не хочет никого видеть. По слухам, он бросил писать, опасаются даже за его рассудок. Он все сильнее и сильнее погружается в туманный мистицизм». Последнюю книгу Толстого запретили как еретическую, что «видимо, окончательно его разбило и превратило в отшельника»²⁶.

Предпринимал ли Ланге новые попытки встретиться с Толстым на протяжении трех последующих десятилетий жизни в Москве или отказался от этой идеи? Его биограф Аксель Сёренсен утверждает, что Ланге несколько раз встречался с Толстым²⁷, однако никаких сведений об этих встречах нет.

В 1887 году Ланге назначили датским консулом в Москве, эту должность он занимал до 1906-го. В 1894 году в Копенгагенском университете он защитил докторскую диссертацию, посвященную поэзии Алексея Константиновича Толстого. Последние годы жизни Ланге провел в имении жены на Украине, где и скончался.