Kitobni o'qish: «Черный лед»

Райли и Джейсу, рассказывающим мне истории

Becca Fitzpatrick

BLACK ICE

Published by arrangement with the author and InkWell Management Literary Agency and Synopsis Literary Agency

© Copyright © 2014 by Becca Ajoy Fitzpatrick

© П. Волцит, перевод на русский язык

© ООО «Издательство АСТ», издание на русском языке, 2016

Благодарности

Эту книгу вылепили многие руки.

Я благодарна своему редактор Зарине Джэффери за мудрость и увлеченность. Некоторые лучшие места в этой книге – ее заслуга.

Кристиан Титер и Хизер Зандел. Писатель не мог бы пожелать первых читателей лучше и сестер чудеснее! Я никогда не боялась, что вы не скажете мне именно то, что на самом деле думаете про «Черный лед». В конце концов, вы говорили мне, что думаете о моей одежде, прическе, парнях и вкусах в музыке и кино, с самого детства. Вы – лучшие.

Я не могу не упомянуть Дженн Мартин, мою помощницу, чей мозг работает совсем иначе, нежели мой: он организованный! Дженн, спасибо тебе за то, что взяла на себя все остальное, позволив мне сосредоточиться на написании книги.

Спасибо моим друзьям в издательстве «Саймон энд Шустер», включая Джона Андерсона, Джастина Чанду, Энн Зэфиан, Джулию Магуайр, Люси Рут Камминс, Крисси Ноу, Кэти Хершбергер, Пола Крайтона, Суджи Ким, Дженику Нэсуорти и Чаву Уолин: о лучшей издательской команде я и мечтать не могла. Жму руки и обнимаю всех сразу.

Катарин Винке, спасибо Вам за редактирование «Черного льда».

Как всегда, я высоко ценю деловую хватку и проницательность моего агента Кэтрин Дрэйтон. Кстати, об агентах: мне повезло работать с лучшими агентами по международным правам в нашей отрасли. Спасибо, Линдси Блессинг, за то, что вложила мои книги в руки читателей по всему миру.

Эрин Тангеман из офиса генерального прокурора Небраски заслужила овации, отвечая на все мои вопросы, связанные с законом. Все ошибки – только мои.

Спасибо Джейсону Хейлу, придумавшему рыбацкие слоганы на бампере джипа Бритт.

Я знаю: Джош Уолш, как человек скромный, уже устал от постоянных упоминаний в моих книгах, но его познания в фармацевтике невозможно переоценить.

И, наконец, дорогие мои читатели, эта книга попала вам в руки прежде всего благодаря вам самим. Не знаю, как благодарить вас за то, что читаете мои истории.

Апрель

Ржавый «Шеви»-пикап со скрежетом остановился, и Лорен Хантсмен, стукнувшись головой о стекло, проснулась.

Вздрогнув, она несколько раз нетрезво сморгнула. В мозгу кружились обрывки воспоминаний, обломки, из которых – только бы удалось собрать их вместе! – могло еще сложиться что-то целое. Окно в начало сегодняшнего вечера. Но пока осколки разбитого окна валялись на дне трясущейся головы.

Лорен припоминала какофонию музыки кантри, буйное веселье, сводки НБА на экранах поверх голов. Приглушенное освещение. Полки, заставленные дюжинами бутылок, поблескивавших зеленью, янтарем и чернотой.

Чернота.

Она попросила плеснуть ей из той бутылки – от нее приятно кружилась голова. Твердая рука не успела наполнить стопку, как Лорен уже опрокинула ее в глотку.

– Еще одну, – хрипло велела она, стукнув пустой емкостью по стойке.

Лорен вспомнила, как плавно покачивалась, прижимаясь к ковбою, в медленном танце. Как стащила его шляпу – на ней она смотрелась лучше. Черный «стетсон», так шедший к ее коротенькому черному платью, черному пойлу и паршивому черному настроению. О последнем, к счастью, легко забывается в такой обшарпанной забегаловке, как эта – редкий подарок среди баров в задирающем нос ла-ди-дашном мире долины Джексон-Хоул в Вайоминге, куда она приехала с семьей на отдых. Ей удалось ускользнуть, здесь родители ни за что ее не отыщут, – эта мысль оставалась светлой полосой на горизонте. Скоро она так надерется, что едва ли вспомнит, как они выглядят. Уже сейчас их осуждающие нахмуренные физиономии мелькали в сознании потеками непросохшей краски, сползающими по холсту.

Краска. Цвет. Искусство. Она пыталась сбежать туда, в мир заляпанных джинсов, перемазанных пальцев и просветленной души, но «предки» тащили ее назад, останавливали. Им не нужен художник-неформал в семье. Им нужна дочь с дипломом Стэнфорда.

Если бы они просто любили ее. Тогда бы ей не нужно было носить тесные дешевые одежонки, так бесившие мать, или предаваться страстям, оскорблявшим эгоизм и аристократическую чопорность отца.

Она почти жалела, что матери нет рядом и та не может полюбоваться, как доченька извивается у ноги ковбоя. Как трется бедром о его бедро, шепча ему в ухо самую непристойную похабень, какую только смогла придумать. Они прервались, только когда он пошел к стойке принести ей новый стакан. Лорен могла поклясться, что вкус стал другим. Или она уже так надралась, что ей почудился горький привкус?

Ковбой спросил, не хочет ли она где-нибудь уединиться.

Лорен раздумывала всего мгновение. Если мать не одобрит, значит, ответ очевиден.

Пассажирская дверь «Шеви» распахнулась. Взгляд Лорен на короткое время перестал метаться из стороны в сторону и сфокусировался на ковбое. Она впервые заметила кривую переносицу – возможно, «трофей», полученный в пьяной драке. Открытие, что у него горячий нрав, по идее, должно было еще сильнее «завести» ее, но – даже странно – она поймала себя на мысли, что предпочла бы подцепить мужика, упражняющегося в сдержанности, а не в инфантильных вспышках. Такого рода «культурное» замечание могла бы отпустить мать. Мысленно высмеяв себя, Лорен списала свою раздражающую разборчивость на усталость. Ей нужно поспать. Немедленно.

Ковбой снял с нее «стетсон» и вернул на свою неряшливую копну русых волос.

– Кто нашел, того и шляпа, – хотела было возмутиться она, но не смогла заставить губы двигаться.

Он поднял ее с сиденья и вскинул на плечо. Платье сзади задралось вверх, но руки отказывались подчиняться, чтобы поправить его. Голова была тяжелой и хрупкой, как одна из хрустальных ваз матери. Удивительно, но едва она об этом подумала, голова чудесным образом прояснилась и как будто поплыла отдельно от тела. Лорен не могла вспомнить, как здесь оказалась. Они приехали на машине?

Девушка уставилась на пятки ковбойских ботинок, чавкавших по слякоти. Ее подбрасывало на каждом шагу, и от этого начинало тошнить. Жгуче-холодный воздух, смешиваясь с резким озоном сосен, обжигал ноздри. Поскрипывали садовые качели, музыкальная подвеска мелодично позвякивала на ветру во мраке. От этих звуков она вздохнула. Содрогнулась.

Лорен слышала, как ковбой открыл дверь. Она изо всех сил старалась разлепить веки, пытаясь осмотреться. Утром надо будет позвонить брату и попросить заехать за ней. «При условии, что смогу объяснить, где я», – с усмешкой подумала девушка. Брат отвезет ее домой, ругая за безрассудство и «саморазрушение», но обязательно приедет. Он всегда приезжает.

Ковбой поставил ее на ноги, обхватив за плечи, не давая упасть. Лорен вяло огляделась. Хижина. Он привез ее в бревенчатую хижину. Комнатенку, в которой они стояли, заполняла грубо сработанная мебель из сосны, которая показалась бы жалкой везде, кроме бревенчатого дома. Открытая дверь в дальней части комнаты вела в небольшую кладовку с пластиковыми стеллажами по стенам. Она была практически пустой – только какой-то непонятный шест от пола до потолка и направленная на него камера на треноге.

Несмотря на туман в голове, Лорен почувствовала, как страх медленно забирает ее в тиски. Нужно выбраться отсюда. Здесь что-то не так.

Но ноги не двигались.

Ковбой прислонил девушку к шесту. Едва он выпустил ее, и Лорен осела на пол. Туфли на шпильках соскочили с разъехавшихся ног. Она была слишком пьяной, чтобы снова встать. Кружилась голова, девушка моргала слипавшимися веками, пытаясь найти дверь, которая бы вела из кладовки. Чем больше она пыталась сосредоточиться, тем быстрее вращалась комната. Ее вывернуло – Лорен успела наклониться в сторону, чтобы не запачкать одежду.

– Ты оставила это в баре. – Ковбой надвинул ей на голову бейсболку с «Кардиналами»¹ – подарок брата в честь поступления в Стэнфорд несколько недель назад. Наверное, родители подговорили. Подарок прибыл подозрительно быстро после того, как она объявила, что не станет там учиться – и в любом другом колледже. Задыхаясь от гнева, отец так покраснел, что у него чуть пар из ушей не пошел, как в мультике.

Ковбой стащил с ее шеи золотую цепочку, грубо, через голову, царапнув кожу на щеке своими шершавыми пальцами.

– Ценный? – спросил он, разглядывая медальон в форме сердечка.

– Мой, – просительно пролепетала она. Пусть забирает свой вонючий «стетсон», но медальон – ее: двенадцать лет назад родители подарили его в день первого выступления дочери в балетной студии. Тогда они в первый и последний раз одобрили хоть какое-то ее начинание. И теперь медальон служил напоминанием о том, что где-то в глубине души отец и мать все-таки любили дочь. Во всем остальном, что не касалось занятий балетом, она удостаивалась лишь приказов, понуканий, и все ее детство было отлито в форму их убеждений.

Два года назад, когда Лорен исполнилось шестнадцать, у нее прорезались собственные желания. Живопись, театр, инди-оркестры, провокационные современные танцы-импровизации, сборища политиков и интеллектуалов (не хиппи!), оставивших колледжи в поисках альтернативного образования, и парень с блестящими извращенными мозгами, который курил травку и исписывал стихами стены церквей, садовые скамейки, машины и ее изголодавшуюся душу.

Родители не скрывали отвращения к новому образу жизни дочери. Вводили комендантский час и бесчисленные правила, укрепляли стены ее темницы, выдавливали дыхание жизни из ее груди. Открытое неповиновение – все, что Лорен могла придумать в ответ. Сама плакала, закрывшись в комнате, когда бросила балет, но надо же было сделать им больно. Она не позволит родителям выбирать только те кусочки себя, которые они согласны любить. Либо она вся, безраздельно и безусловно – их, либо полностью для них потеряна. Таковы ее условия. И в восемнадцать решение Лорен оставалось твердым, как сталь.

– Мой, – повторила она, собрав все силы, чтобы вытолкнуть из себя одно слово. Нужно вернуть медальон и убраться отсюда. Это она понимала. Но ее поразило какое-то странное искажение восприятия: она глядела на мир, не ощущая эмоций.

Ковбой повесил медальон на дверную ручку и грубой веревкой связал девушке запястья. Лорен вздрогнула, когда он рывком затянул узел. «Он не может так поступать со мной, – бесстрастно подумала она. – Я пошла с ним добровольно, но не соглашалась на такое».

– Меня… отпусти, – выдавила она. Жалкое, неубедительное требование заставило ее щеки вспыхнуть от унижения. Она любила правильную речь: слова тщательно подобраны, крепко сбиты, красивые, яркие, мощные; как ей хотелось сейчас извлечь все эти слова из кармана, но, потянувшись за ними, она обнаружила лишь оборванные нитки – дырку. Все вываливалось из ее одурманенной головы.

Лорен бессмысленно дернулась вперед. Ковбой привязал ее к столбу. Как же ей теперь вернуть медальон? Мысль, что он для нее потерян, обожгла грудь, оставив внутри глубокую царапину страха. Только бы брат перезвонил. Она оставила ему сообщение, что собирается сегодня вечером напиться, – в качестве проверки. Лорен постоянно – почти каждые выходные – проверяла его, но сейчас он впервые не ответил. Ей хотелось знать, что она ему небезразлична, что он попытается убедить ее не делать глупостей.

Или он, наконец, махнул на нее рукой?

Ковбой пошел к выходу, у двери насмешливо приподнял шляпу, самодовольно и алчно оглядев ее. Лорен осознала всю чудовищность своей ошибки. Она ему даже не нравилась! Он что, собирается шантажировать ее компрометирующими фотографиями? Для того и камера? Должно быть, негодяй знает: родители заплатят любые деньги.

– У меня есть для тебя сюрприз в сарае за домом, – протянул он. – Никуда не уходи, слышишь, детка?

Дыхание Лорен стало быстрым и беспорядочным. Ей хотелось сказать ему все, что она думала о его «сюрпризе». Но веки бессильно опускались, и каждый раз поднять их требовало все больше усилий. Она заплакала.

Лорен и раньше случалось напиваться, но так – никогда. Подонок явно опоил ее, должно быть, подсыпал что-то в ее стакан, лишив сил и воли к сопротивлению. Девушка стала перетирать веревку о шест. Попыталась. Все тело тяжелело от сонливости. Нужно сопротивляться. Когда он вернется, наверняка случится что-то ужасное – нужно заговорить ему зубы, помешать…

Темный силуэт нарисовался в дверях быстрее, чем она ожидала. Свет в комнате, падавший на него сзади, отбрасывал на пол кладовки тень вдвое выше ростом. Теперь он был без «стетсона» и казался крупнее, чем ей запомнилось, но не это приковало внимание Лорен – его руки. Мужчина резко дергал ими натянутую веревку, проверяя, выдержит ли.

Подойдя к ней, он трясущимися руками обхватил веревкой шею девушки. Стоя за ее спиной, притянул к шесту. Из глаз посыпались искры – так сильно он дернул. Лорен поняла, что он нервничает из-за возбуждения – она чувствовала, какой жадной дрожью бьется его тело, слышала прерывистое хриплое дыхание, все убыстрявшееся, но не от напряжения – от адреналина. Живот скрутило страхом – он наслаждается всем этим. Уши девушки заполнил незнакомый булькающий звук, и она с ужасом осознала, что это ее голос. Звук, казалось, напугал его: он выругался и натянул веревку сильнее.

Лорен завопила, снова и снова – крик рвался наружу, но оставался в ней. Она беззвучно кричала, а веревка давила все туже, подтягивая ее к смертному краю.

Ему не нужны фотографии. Он хотел ее убить.

Она не позволит этому ужасному месту стать ее последним воспоминанием. Закрыв глаза, Лорен погрузилась во мрак.

Год спустя

Глава 1

Если и умру, то уж точно не от переохлаждения.

Так я решила, запихивая и пристегивая ремешками спальник на гусином пуху в багажник своего джипа Wrangler – в дополнение к пяти мешкам экипировки, флисовым и шерстяным одеялам, шелковым вкладышам, химическим грелкам и «пенкам». Убедившись, что за три часа езды до Айдлвайлда ничего не вывалится, я захлопнула заднюю дверь и вытерла руки о шорты.

Мобильник нежно запел голосом Рода Стюарта «Если хочешь мое тело»², но я не стала отвечать сразу, чтобы успеть подпеть ему: «и считаешь меня сексуальным». На другой стороне улицы миссис Притчард с грохотом захлопнула окно гостиной. Не могла же я, в самом деле, допустить, чтобы такой чудесный сигнал вызова пропал впустую!

– Привет, малышка, – бросила Корби, лопнув пузырь жвачки прямо в трубку. – Мы по плану или как?

– Небольшая проблема: в машине маловато места, – сообщила я с театральным вздохом. Мы с Корби дружили уже целую вечность и стали почти как сестры. Поддразнивание было одним из любимых наших развлечений. – Упихнула спальник и одежду, но придется выложить один мешок: такой синий с розовыми тесемками.

– Только попробуй выбросить мои вещи – навеки распрощаешься с грязными деньжатами нашей семьи.

– Так и знала, что ты начнешь козырять своей богатой семейкой.

– А чего стесняться, если все так и есть? В любом случае, все претензии к тем, кто нанимает мою маму, чтобы развестись. Если бы люди умели просто поцеловаться и помириться, она бы осталась без работы.

– Тогда пришлось бы тебе самой пошевелиться. По мне, развод – это потрясно!

Корби фыркнула.

– Только что звонила Медведю. Он пока даже не начал собираться, но божится, что присоединится к нам в Айдлвайлде еще до вечера. – Семья Корби владела Айдлвайлдом, роскошным домом в национальном парке Гранд-Титон, и на всю следующую неделю это место становилось для нас самым близким островком цивилизации. – Но я сказала ему: если мне придется самой выгонять летучих мышей из-под крыши, его ждет долгий период воздержания до конца весны.

– Все еще не могу поверить, что родители позволяют тебе проводить весенние каникулы вместе с парнем.

– Ну… – нерешительно протянула Корби.

– Так и знала! Что еще, выкладывай.

– В качестве дуэньи едет Келвин.

– Что?

Корби изобразила, что ее тошнит:

– Он приехал домой на весенние каникулы, и папа заставляет его ехать с нами. Я с ним еще не говорила, но он, наверное, просто в ярости. Он терпеть не может, когда отец указывает ему, что делать. Особенно теперь, когда он в колледже. Кэл будет в ужасном настроении, и мне придется это терпеть.

Я опустилась на бампер джипа, ноги внезапно показались ватными, стало трудно дышать. Призрак Келвина полез сразу из всех щелей. Я вспомнила наш первый поцелуй: мы тогда играли в прятки на берегу реки за его домом, он провел пальцем по бретельке лифчика и разомкнул языком мои губы, а над ухом звенел комар.

Я извела пять страниц дневника, описывая тот вечер, – все писала и писала, до одури.

– Он будет дома с минуты на минуту, – продолжила Корби. – Хреново, правда? В смысле: вы же с ним расстались, да?

– Еще как, – заверила я подругу, надеясь, что придала голосу умудренность опытом и пресыщенность.

– Мне бы не хотелось, чтобы все чувствовали себя неловко, понимаешь?

– Ой, я тебя умоляю! Я уже тысячу лет не думала о твоем брате. – И тут меня осенило. – А что, если я пригляжу за тобой и Медведем? Скажи предкам, что мы обойдемся без Келвина. – Откровенно говоря, я не была готова к встрече с Келвином. Может, удастся соскочить? Сказаться больной. Но это была моя поездка! Я столько усилий приложила, чтобы она состоялась. И не позволю Келвину все испортить. Напортился уже, хватит.

– Они на это не купятся, – вздохнула Корби. – Келвин встретит нас в Айдлвайлде сегодня вечером.

– Сегодня? А как же его барахло и все такое? Когда он успеет собраться? У нас несколько дней ушло на сборы.

– Слушай, это же Келвин. Он, считай, наполовину горец. Подожди – Медведь на второй линии. Я тебе сейчас перезвоню.

Я повесила трубку и развалилась на траве. Вдохни, выдохни. Надо же: именно тогда, когда я наконец-то окончательно выбросила его из головы, Келвин снова появляется в моей жизни, заставляя меня переживать все по второму кругу. Можно только посмеяться над иронией судьбы. Он всегда оставлял последнее слово за собой, фыркнула я.

Конечно, какие ему долгие сборы – он практически вырос во время походов вокруг Айдлвайлда. Все его снаряжение, скорее всего, лежало собранным в шкафу – только руку протяни.

Я перемотала на несколько месяцев назад, мысленно вернувшись в осень. Келвин и пяти недель не проходил в первокурсниках Стэнфорда, когда бросил меня. По телефону. Именно в тот вечер, когда был так нужен мне. Не хотелось даже вспоминать, как прошел тот вечер и чем закончился. Мне все еще было больно.

Позже, пожалев меня, Корби неожиданно позволила мне распланировать последние школьные каникулы в надежде, что мое настроение улучшится. Две наши самые близкие подруги, Рейчел и Эмили, отправлялись на Гавайи. Мы с Корби подумывали поехать с ними, поваляться на пляжах Оаху, но я, должно быть, оказалась любительницей мазохизма, потому что сделала Гавайям ручкой и объявила, что через шесть месяцев мы отправляемся в поход в Титон³. Если Корби и догадалась, почему я выбрала горы, у нее хватило такта промолчать.

Я знала, что каникулы Келвина совпадают с нашими, знала и то, как он обожает походы по Титону, – и надеялась, что, услышав о нашей поездке, парень увяжется за нами. Мне отчаянно хотелось провести с ним время, заставить его увидеть меня с другой стороны и пожалеть о том, что у него хватило глупости бросить меня.

Но после нескольких месяцев молчания с его стороны я наконец поняла, что́ он хочет мне этим сказать: Келвина не интересовала поездка с нами, поскольку его не интересовала я. Он не хотел возвращаться ко мне. Я распрощалась со всеми мечтами о «нас» и ожесточила свое сердце. С Келвином покончено. Это мой поход.

Заставив себя отвлечься от горьких воспоминаний, я попыталась сосредоточиться на дальнейших действиях. Келвин возвращается домой. Спустя восемь месяцев я увижу его, а он – меня. Что я скажу? Не будет ли мне неловко?

Разумеется, будет.

Со стыдом поймала себя на потрясающе бесполезной мысли: не поправилась ли я с тех пор, как он видел меня последний раз. Кажется, нет. Уж в любом случае, после занятий бегом и поднятием тяжестей – так я готовилась к походу, ноги пришли в отличную форму. Я пыталась зацепиться за мысль о том, какие теперь у меня сексуальные ножки, но лучше от этого не стало. Наоборот, чуть не затошнило. Я еще не была готова увидеться с Келвином – мне казалось, все прошло, но сейчас обида нахлынула вновь, заполняя грудь.

Заставив себя несколько раз глубоко вздохнуть, чтобы успокоиться, я прислушалась к бормотанию радио. Музыку сменил прогноз погоды:

«…два штормовых вихря надвигаются на юго-восток Айдахо. К вечеру вероятность дождя составит девяносто процентов, возможны грозы с порывами сильного ветра».

Сдвинув темные очки на лоб, я прищурилась, уставившись в небо, – голубое от горизонта до горизонта. Ни намека на облака. И все равно, если надвигался дождь, я хотела бы стартовать до него. Удачно, что мы ехали из Айдахо в Вайоминг, как раз убегая от дождя.

– Папочка! – завопила я, благо окна дома были открыты.

Мгновение спустя отец появился на крыльце. Я вытянула шею – посмотреть на него – и соорудила свою лучшую гримаску малышки с надутыми губками.

– Мне нужны деньги на бензин, папочка.

– А куда делись те, что я уже давал?

– Но мне же нужно было купить снаряжение в поход, – оправдывалась я.

– Тебе не говорили, что деньги не растут на деревьях? – поддразнил меня папа, снисходительно покачивая головой.

Я вскочила и чмокнула его в щеку.

– Мне, правда, очень нужны деньги на бензин.

– Ну, конечно, нужны. – Он открыл бумажник и с легким вздохом выдал мне четыре выцветших помятых двадцатки. – Следи, чтобы бензина оставалось не меньше трети бака, слышишь? В горах заправок мало, и нет ничего хуже, чем застрять, оказавшись без топлива.

Я сунула деньги в карман и кротко улыбнулась:

– На всякий случай спи с мобильником и буксирным тросом под подушкой, ладно?

– Бритт!..

– Шучу, шучу, пап, – захихикала я. – Не застряну.

Я запрыгнула в джип. Верх был откинут, и солнце как следует поработало над подогревом сидений. Усевшись повыше, я посмотрелась в зеркало заднего вида. К концу лета волосы станут совсем светлыми. А ряды веснушек пополнятся десятком новобранцев. Я унаследовала немецкие гены с папиной стороны и шведские – с маминой. Вероятность солнечного ожога? Сто процентов! Взяв соломенную шляпу с пассажирского кресла, я нахлобучила ее на голову. Но, блин, я же босая!

А, ерунда, для демократичного «Севен-Элевен» – самый подходящий прикид.

Через десять минут я уже наполняла стаканчик ежевичным «слерпи» в магазине. Немного отпив, снова долила доверху, вызвав гневный взгляд Вилли Хеннесси, стоявшего за кассой.

– Да не вопрос! – воскликнул он. – Угощайся, бог ты мой, какие проблемы!

– Ну, раз ты сам предложил, – весело ответила я, снова прикладываясь к соломинке и опять доливая до края.

– Вообще-то я тут как бы слежу за порядком и законностью.

– Два малюсеньких глоточка, Вилли! От двух глотков еще никто не обанкротился. Когда ты успел стать таким занудой?

– Когда ты начала тырить «слерпи» и прикидываться, что не умеешь обращаться с заправочным пистолетом, заставляя меня выходить и заливать тебе бак. Каждый раз, как вижу тебя в дверях, хочется дать себе пинка.

Я сморщила нос:

– Не хочу, чтобы мои руки пахли бензином. А ты так хорошо его наливаешь… – льстиво улыбнулась я.

– Да уж напрактиковался, – мрачно буркнул парень.

Я пошлепала босыми ногами мимо рядов полок, выискивая «Твизлерз» и «Чиз-Ит», думая о том, что, если Вилли так не нравится наполнять мне бак, пусть поищет другую работу, когда звякнула входная дверь. Шагов я даже не слышала, как вдруг пара теплых шершавых ладоней обхватила сзади мою голову и закрыла мне глаза.

– Угадай, кто?

Знакомый свежий запах, кажется, парализовал меня. Я молилась, чтобы он не почувствовал, как горит под его руками мое лицо. На бесконечно долгое мгновение я просто потеряла дар речи – словно слова ссохлись внутри меня и болезненным комочком скатились вниз горла.

– Жду подсказку, – попросила я, надеясь, что мой голос звучит равнодушно. Или даже слегка раздраженно. Как угодно, лишь бы не уязвленно.

– Коротышка. Толстый. С отвратительно неправильным прикусом. – Его тихий дразнящий голос после всех этих месяцев казался знакомым и чужим одновременно. Ощущая его настолько близко, я так разнервничалась, что голова закружилась. Я боялась, что заору на Келвина, прямо здесь, в магазине. А если подпущу его слишком близко, боялась, что уже не заору. А мне хотелось покричать: я восемь месяцев репетировала нашу встречу, и была готова вывалить на него все.

– В таком случае, думаю, ты… Келвин Верстеег. – В голосе определенно звучала небрежная вежливость. Услышав себя, я испытала огромное облегчение: о большем нечего было и мечтать.

Кэл встал передо мной и облокотился о загородку в конце прохода, одарив меня плотоядной улыбкой, дьявольски очаровательной, выработанной еще много лет назад. Когда-то ради нее я готова была расшибиться в лепешку, но теперь стала сильнее.

Оставив без внимания его красивое лицо, я со скучающим видом оглядела парня. Судя по всему, его утренним стилистом была подушка. Волосы длиннее, чем я помнила. В самые жаркие дни походов, когда пот капал с их кончиков, волосы Келвина принимали цвет древесной коры. От этого воспоминания свело живот. Засунув ностальгию подальше, я бесстрастно посмотрела на Келвина.

– Чего тебе?

Не спрашивая разрешения, он повернул соломинку в моем коктейле к себе и сделал хороший глоток, вытерев рот тыльной стороной ладони.

– Расскажи мне про это ваше путешествие.

Я отдернула свой «слерпи» подальше.

– Не путешествие, а поход. – Мне было очень важно подчеркнуть разницу: съездить в горы может каждый, а поход пешком с рюкзаками требует навыков и решимости.

– Собрали все, что нужно? – продолжал он.

– Даже сверх того, – пожала я плечами. – Девушкам, например, жизненно необходима помада.

– Давай начистоту: Корби тебя даже из дома-то не выпустит. Она свежего воздуха как огня боится. А ты не сможешь ей отказать. – Он со знающим видом покачал головой. – Знаю я вас, девчонок.

Я ответила ему возмущенным взглядом.

– Мы идем в недельный поход с палатками. Наш маршрут – восемьдесят километров. – Ладно, я чуть-чуть преувеличила. На самом деле Корби согласилась только на пять километров в день и настояла, что мы будем ходить только вокруг Айдлвайлда – на случай, если ей срочно потребуется кабельное телевидение. Но, даже понимая, что нам вряд ли удастся провести в горах целую неделю, я планировала оставить Корби с Медведем в доме на денек и отправиться туда самой. Хотелось проверить, чего стоили все мои тренировки. Конечно, теперь Келвин будет с нами и быстро раскроет наши истинные планы, но в ту минуту мне ужасно хотелось произвести на него впечатление. Меня достали его вечные намеки, что у него, дескать, не было причин воспринимать меня всерьез. Когда потом он бы начал насмехаться надо мною, я бы напомнила, что действительно хотела пойти на целую неделю, а Корби меня остановила – Келвину пришлось бы поверить.

– А ты же в курсе, что некоторые пешие маршруты еще под снегом? И гостевые домики еще не открылись, так что людей в горах мало. Даже база рейнджеров «Озеро Дженни» закрыта. Безопасность – исключительно на вашей ответственности, спасательную экспедицию никто не гарантирует.

Я выпучила на него глаза:

– Да что ты говоришь?! К твоему сведению, я не с пустыми руками туда отправляюсь, Келвин. У меня все предусмотрено. Мы справимся.

Он потер верхнюю губу, пряча ухмылку, его мысли были совершенно очевидны.

– Думаешь, не справлюсь? – с вызовом бросила я, стараясь не показать, что уязвлена.

– Просто считаю, что вы обе получите гораздо больше удовольствия, сгоняв в Лава-Хот-Спрингз⁴. Там можно в минеральных источниках покупаться.

– Я готовилась к этому походу целый год, – не сдавалась я. – Ты понятия не имеешь, насколько усердно, потому что не видел меня восемь месяцев. Я уже не та девушка, которую ты бросил; ты больше не знаешь меня.

– Хорошо-хорошо, понял. – Он вскинул руки, дескать: «я просто спросил». – Но почему Айдлвайлд? Там же делать нечего! Вы с Корби заскучаете уже на следующий день.

Я не могла взять в толк, почему Келвин с таким упорством отговаривал меня. Он обожал Айдлвайлд. И прекрасно знал, как и я, что скучать там не придется. И тут до меня дошло. Дело было не в нас и не в Айдлвайлде. Он не хотел ехать с нами. Не хотел проводить время со мной. Если бы ему удалось убедить меня отказаться от поездки, отец не стал бы заставлять его сопровождать нас, и на каникулах парень обрел бы свободу.

Переваривая это открытие, я откашлялась:

– Сколько тебе заплатят родители, чтобы ты надзирал за нами?

Он разыграл целое представление, критическим взором оглядывая меня с головы до ног.

– Да уж явно недостаточно.

Значит, вот как мы собираемся играть. Немного ни к чему не обязывающего флирта тут, немного поддразнивания там. Я представила себе большой черный маркер и нарисовала на имени Келвина жирную букву «Х».

– Просто для ясности: я была против того, чтобы ты ехал. Оказаться снова рядом? Неудобно – это еще мягко сказано.

В голове все звучало круче. Теперь же, повиснув между нами, мои слова вибрировали ревностью, мелочностью и злобой, обычными для брошенной девушки. Я не хотела показывать ему, что мне все еще больно. Не тогда, когда он сиял улыбкой и подмигивал.

– Да ну? Кстати, эта дуэнья только что сократила твой комендантский час на шестьдесят минут, – ухмыльнулся он.

Я кивнула в сторону полноприводного BMW X5, припаркованного за окном.

– Твой? – предположила я. – Еще один подарок от родителей, или ты в Стэнфорде не только за девушками охотишься, но и устроился на приличную работу?

– Моя работа – охотиться за девушками. – Гнусная ухмылка. – Правда, я бы не назвал ее «приличной».

– Значит, никаких серьезных отношений? – Я не могла заставить себя взглянуть на него, но испытывала огромную гордость за свой небрежный тон. Я убеждала себя, что меня не волнует ни его «да», ни его «нет». На самом деле, если у него появилась новая девушка, для меня еще раз замигал бы зеленый свет: пора сделать то же самое.

Он легко пихнул меня в бок.

– А что? У тебя есть парень?

– Конечно.

– Ага, щаз! – фыркнул он. – Корби мне сказала бы.

Я стояла на своем, самодовольно выгнув брови.

– Хочешь верь, хочешь нет, но есть вещи, о которых Корби тебе не докладывает.

Кэл нахмурился:

– Кто он? – осторожно спросил Келвин, и я видела, что он почти готов мне поверить.

Лучший способ спасти ложь – не городить новой. Но я все-таки не удержалась.