Kitobni o'qish: «Империя предков»

Введение.

В далёко дальних просторах вольных, в самой дико глубинной бездне сумрачно неведомой Азии во второй половине двенадцатого века, что есть времена столетий мрачного Средневековья, становилось неспокойно. В одной из центральных степных частей – с запада омываемой довольно таки широкой рекой Селенга, несущей ровно размеренные воды свои на север до лесов Баргуджин-Тукум и там свернув на запад, впадающей в лоно священного моря Байкал; с востока омываемой водами рек Онон и Керулен; с севера подпираемой теми же лесами Баргуджин-Тукум; с юга обдуваемая ветрами каменисто песчаной пустыни Гоби становились всё необузданнее, порывистее воинственные племена, говорящие на одном языке. Пассионарность, огонь пассионарности, как явление интересное, неординарное, необыкновенноевозникал, рождался в душах степных кочевников этих на данный момент чрезмерно воинственных племён. Но ведь было такое когда-то…

Примерно за восемьсот лет до описываемых событий из этих же степей Центральной Азии, от берегов Селенги в третьем, четвёртом веках нашей эры поднималисьвоинственные племена хуннуд –люди, тогда и ныне в переводе с монгольского, бурятского, калмыцкого, как называли себя сами, что на разных языках произносилось со схожим звучанием и транскрипцией: hunnen, сюнну, гунны…, что поднялись и пошли далеко на запад в сторону предзакатного солнца, переворошив там вековые устои, свершив такое Великое переселение народов, что старались укрыться народы западной стороны от неведомых воинов из Азии. И были тогда у них достойные вожди, и выделился тогда один выдающийся лидер – тот самый Аттила, что потряс самую великую державу – великую империю Рим. И увидели тогда, узнали тогда досель непобедимые римские легионы достойного противника в военном отношении и поразились.

Цикл в восемьсот лет определённый историком Львом Гумилёвым от одного пассионарного взрыва до последующего. И в этом двенадцатом веке по календарю григорианскому вожди, ханы достойные, посреди которых выделились Хабула-хан, Амбагай-хан, да и души других вождей уже подвергались огню энергии пассионарности. И прошла первая волна, будто предвестницей чего-то огромного, ошеломляющего, такого всесокрушительного цунами в мировой истории. И будто ждала земля этой части Центральной Азии какого-то ещё пока неведомого, пока таинственного лидера, вождя, хана в своей истории, что когда-то давно, давно и вздыбилась ураганным ветром сокрушительным на запад до самых, самых земель великой империи Рима.

В один из дней тех лет второй половины двенадцатого века в давящем пекле жаркого лета раскалённый зной простирался от горизонта к горизонту, там, где всегда смыкается иссиня лазурный купол с цветистыми холмами бескрайних степей. Зимой же другая противоположность, что всегда характерна бушующим холодным ветром, пургой снежною, что нещадно пронизывает до самых костей. Но, то в ночи и дни холодной зимы, а ныне, же, в самом зените знойного лета от жары попрячется в поисках тени всякая живность диких степей, и птицы не взлетят. И воздух вибрирует волнами, реющими волнами того же распалённого зноя, не щадящего, давящего. Но кого несёт в тишине истомлённой?

То спешит гонец Тогорил-хана – вождя племени кэрэитов к его анде, названному брату по имени Есуге-багатур, что ныне вождь племени тайчиут, ныне отважный воин из рода борджигин.

Скакун и всадник, как едино исторгающее пламя едино кровной сути, над расцветшими травами, цветами пёстро полевыми, посреди которых и отличится редкий улаалзай, цветок лилии, ясно багровым светом откровенности чисто первозданной. И вряд ли он предъявит аллюром в тишине пустынной степи чьему-либо восхищённому взору неистовый, но плавно парящий полёт изысканных граций в искрах трепетно волнующих мгновений. О, бескрайность степей Центральной Азии!

Неказистый, но жилистый конь малого роста не искромётностью копыт над стелющими травами, над пестротой цветов полевых подминает порывом упрямым травы за травами, приближая и приближая…

Уж сверкает синевой река Онон у урочища горы Делюн-Болдок, тихо течение его. И много юрт белеет, отливаясь волнами давящего зноя. И встречный всадник, кажется совсем ещё мальчонка, также переливается волнами, отражением распалённого зноя. Он приближается, он совсем близко.

Взбрыкивает вдруг нежданно конь под седлом гонца Тогорил-хана, едва удержишься, будто и чует запах змеи – неотвратимо противоположного существа под покровом Вечного Синего Неба. Но ни одна змея не ужалит в степи пропахшего конским потом. Но видит он, гонец, устремлённый взгляд этого мальчонки, который, может, чуть и выше тележной оси. Вглядывается гонец. И вот он на пути его…

О, Вечное Синее Небо! Лучше бы не делать этого никогда…

То есть ли отсвет от бездны ада? Он вглядывается в неё, он видит это, и потому дрожь ударит по телу заиндевевшему, и взбудоражит сердце, что и забьётся, затрепыхается беспокойно, подобно птице крохотной от взгляда орлиного, и оцепенеет позже, подобно мыши полевой от глаза змеи. Зелёный отсвет иного взора вонзит, пронизывает насквозь, будто и вывернет дух наизнанку.

То есть ли это сам зловещий блеск от лезвия истины таинственно непознанной, её сверкание страшное? Степь, земля уйдёт, уходит из-под ног, обдавая ознобом стылым в самом пекле тягуче давящего зноя. Уж лучше и убраться поскорее, унестись пролётным облаком от неведомой долины ада, каковой и есть застылый взгляд мальчонки.

Потому и постарается проскочить быстрее, но наберётся решимости, обернётся и спросит:

– Я вижу юрты Есуге-багатура, вождя племени тайчиут?

– Да, – кивает в ответ мальчонка.

– Чей же ты сын будешь?

– Есуге-багатура.

– Как звать тебя, досточтимый сын вождя племени тайчиут?

– Темучин.

***

Неумолимое течение реки-времени образует то широкую реку, то небольшой ручеёк лишь всегда в одном направлении, которое мы знаем, которое почувствуем от далёких берегов прошлого через миг настоящего к неизведанным берегам будущего. То течёт неспешно плавно, то понесётся бурливо, да так, что выбросятся пены вниз, далеко вниз по течению, где упрятаны повороты неведомо предстоящих событий.

Но что такое тысячелетие в этом течении неумолимости реки-времени? По шкале абсолютной ядерной геохронологии представится совсем малой величиной, где в обиходе миллионы, миллиарды лет. А что же тогда одна жизнь человеческая? Лишь капля в океане, лишь песчинка в пустыне.

Но необозримо великим выглядит оно в глазах вот этой одной жизни человеческой. Взгляни пристальным взглядом в туманные берега будущности, посмотри с высоты сегодняшнего дня ещё вверх, в заоблачные выси неопределённости, куда и не постигнет да никакой взгляд предсказаний. Что там за сумрачно таинственным поворотом тысячи лет будущности?

Но взгляни назад на повороты, изгибы прошлых лет, где есть всё, же, известность. Разумы множества и множества жизней да сохранили, уберегли в памяти яркие, неяркие блики мигов дней, лет, эпох прошедших. И не всегда спокойно было течение реки-времени, где порой было место и совсем бурливым волнам.

Тысячелетия за тысячелетием без всяких кипучих волн маленькое человечество жило, размножалось в едва тихом развитии, что дубинка да лежачий камень долго были единственным оружием того, кто и обрёл в этом вожделенном мире великое сокровище, каковое и есть разум. Но и позже лук и стрелы не спешили расставаться от того, кто и вознамерился на высший престол. Но многое, многое изменилось лишь в одном последнем прошедшем, ушедшем тысячелетии, что отстоит от дней нынешних. Но, всё же, лук и стрелы не спешили расставаться ещё до середины этого ушедшего тысячелетия, продолжая оставаться на ролях неизменных спутников. Но затем покатилось, понеслось со второй половины, да так, что в последнем столетии, в последних десятилетиях последнего ушедшего века взлетело, что и завихрилось в неистовой скорости на высоты, неимоверные высоты научного, технико-технологического могущества.

Вот тогда-то и решили на стыке второго и третьего тысячелетий по календарю григорианскому определить человека тысячелетия. Но разве приходило такое в голову на стыке первого и второго тысячелетия, на пороге 1000 года? Да, ни за что? Ибо тогда мир был разделён на множество пёстрых лоскутков-цивилизаций, ничего не знающих, не подозревающих друг о друге. И, конечно же, тогда и в помине не было такой научной дисциплины как мировая история, когда и довольствовались лишь фрагментами, лишь историей отдельно взятых народов, отдельно взятых империй.

Что ж, окинем беглым взглядом начало и конец последнего ушедшего тысячелетия, чтобы понять и оценить.

В начале его те же лук и стрелы, что несёт с собой человек с незапамятных времён, укрытых не одним тысячелетием. И полный мрак в Европе, что касательно в отношении наук, что даже и не возгорится искра. Полное отступление от света античности. Да и гуманность скромно стоит, притулилась на обочине истории, что никто и не призовёт её. Вот такая картина, вот такое средневековье.

Население человечества составляло на том стыке тысячелетий примерно 400 миллионов человек.

Азия, именно Азия на этом стыке тысячелетий оказывается впереди в отношении технико-технологического развития, ибо здесь, в Китае, на том самом отрезке хронологии изобретают порох.

И всё же из Европы, именно из Европы на том, же, стыке тысячелетий, а примерно около 1000 года сын викинга Эрика Рыжего Лейф Эриксон, сам ничуть не ведая того, за пять столетий до Христофора Колумба открывает Северную Америку, называя открытые земли Хеллюланд, Маркланд и Винланд.

В начале тысячелетия наступает кровавая эпоха противостояния христианского и мусульманского миров. Начало положено первым крестовым походом в 1095 году.

Говоря о начале тысячелетия не нужно упустить одно знаменательное событие. И в связи с этим можно сказать, что астрономия была и быть должна одним из важнейших наук у всех народов во все времена, а ныне и всего человечества в виду неизбежно случившейся глобализации, источник к которому проложил один человек из бездны Азии ещё задолго до этого достижения.

Тем знаменательным событием явились свидетельства взрыва сверхновой в глубинах Галактики, в регионе Крабовидной Туманности, записанные китайскими, японскими и арабскими астрономами в 1054 году. Китайский летописец Мин-Гуань-Линь оставил такую запись, датированной 4 июля 1054 года: «В первый год периода Чин-хо, в пятую луну, в пятый день Чи-Чу появилась звезда-гостья к юго-востоку от звезды Тиен-Куан и исчезла более чем через год». К той же эпохе относится и такая запись: «Она была видна днём, как Венера, лучи света исходили из неё во все стороны, и цвет её был красновато-белый. Так была видна она 23 дня». Таким образом и был зафиксирован этот небесный феномен, дошедший до наблюдателя на самой предельно высокой скорости материального вещества, любых физических воздействий приблизительно в 300000 километров в секунду, каковым и является свет, за 6500 лет от места своего рождения. В истинном времени взрыва той сверхновой в этом мире наблюдателей ещё и не были построены те самые великие пирамиды Египта. Говоря же о скорости света, в разговорной речи можно не брать в расчёт минус201 километр 542 метра. Но что скорости, равно и взрыву сверхновой до этого разума в отдельно взятом пространстве.

Чтобы понять последнее тысячелетие вполне уместно охватить его и с другого конца, каковым и является 20 век по григорианскому календарю, его последний век, в котором родилось большинство взрослого населения ныне живущего человечества на заре третьего тысячелетия. Но особенно вторая половина века, где и взыгрался непостижимо неистовый интеллект разума.

Концовка тысячелетия охарактеризовалась двумя мощными волнами в течении мировой истории, каковыми и явились две мировые войны. Вот где выливалась сполна грязь человеческой души. Но и всплеск благородства тоже.

16 июля 1945 года США испытывают перовое ядерное взрывное устройство «Garget». И начинается новая эра, когда разум сам поставил себя на грань возможного самоуничтожения.

12 апреля 1961 года Юрий Гагарин первым из множества взглянул на родной мир, на планету со стороны. Человек ступил на территорию космоса. И начинается новая эра, когда человек может и возгордиться тем, что дано начало выхода в Мир, в котором его родной мир так крохотен, подобно песчинке в огромной пустыне, как капля в океане.

21 июля 1969 года ступив на Луну Нейл Армстронг, первый человек из будущего множества, с волнением произносит заранее выученную, но впоследствии вошедшие в историю слова: «Один небольшой шаг человека – огромный скачок для человечества».

Комета Шумейкеров-Леви была необычной, и вошла навсегда в историю благодаря необычайному для глаз наблюдателей случаю. Сила притяжения Юпитера – самой гигантской планеты Солнечной системы захватила эту комету на вытянутую орбиту и разорвала её на 20 с лишним кусков. В конце июля 1994 года все фрагменты врезались в Юпитер, произведя фантастические эффекты в его атмосфере. Впервые астрономам удалось быть свидетелями столкновения кометы с планетой. Но напрашивается невольно вопрос: «Сколько же раз Юпитер принимая удар на себя, спас разум на уникальной планете, что так редкостно удачно вписалась в вожделенную зону Златовласки?» И стоит преклонить голову в знак благодарности.

Но есть ли дело космосу до жизни и страстей человеческих?

А жизнь на уникальной планете идёт своим чередом, вздымая пар самых, что ни на есть, разнообразных страстей да устремлений.

И стало как бы правилом, определять разуму лучшего из лучших в какой-то области или же за этап, отрезок времени прошедший. Вот так и с титулом человека тысячелетия.

В 90-х годах 20 века по инициативе ЮНЕСКО определили человека уходящего тысячелетия. Им стал безграмотный степняк, но гений, повернувший ход мировой истории, давший толчок к образованию нынешнего состояния всемирного человеческого общества, под которым подразумевается глобализация. И потому на данном отрезке реки-времени, несмотря на множественность и пестроту государственных образований, взглядов и философий, на арене Великого Пространства человечество предстаёт единой мировой цивилизацией, что и есть восхождение разума по лестнице, ведущей вверх.

Монгольский мир монгольских народов, как фрагмент мировой цивилизации, об этом не просил, за своего великого предка монгольский мир не настаивал. Но факт, есть факт.

Наречён обладатель данного незаурядного титула, имя его – Чингисхан.

***

Во времена довольно таки светлых страниц античности стоит особо отметить значение мысли древнеримского политического деятеля, оратора Марка Туллия Цицерона о гуманизме, основой которого явилось признание ценности человека как личности. Мысль высокой мудрости могла проявиться в античной цивилизации Древнего Рима, во многом впитавшей в себя от мудрости Великой Греции – Эллады. Проявилась, но не завладела умами всех.

Падение великого города Рима, равно западной Римской империи ознаменовало собой наступление мрака мрачного Средневековья на протяжении десяти веков, такое вот похолодание интеллектуального климата античности. Мировая культура, наука сиротливыми падчерицами надолго скромным образом притулились на обочине пути Истории, а гуманизм даже и не смел, ступить на обочину его.

В эпоху конца мрачного Средневековья, когда в той же Европе, но особенно в княжествах разрозненной земли Священной Римской империи германской нации с 5 декабря 1484 года по календарю григорианскому уже на заре эпохи Возрождения будут сжигаться на кострах инквизиции женщины, обвинённые в колдовстве, прозванные ведьмами, по указу папы Римского Иннокентия Восьмого. И это один пример из ряда многих, множества, что есть в арсенале мировой истории. Но ведь и пополнится. О, пороки жестокости природы человеческой! И это даже несмотря на восхождение разума…

Восхождение разума по лестнице, ведущей вверх на данном и последующем течении Реки Времени третьего тысячелетия в неведомые выси, повороты, извороты будущности.Но будет ли тогда воззрение таинственно будущей эпохи определять человека данного тысячелетия на последующем стыке? Но вряд ли какие-либо полководцы, да и политики продвинутся в ряды возможных претендентов. Скорее, и будут представители технократии.

Конструктор наноаппликатора, созидающего вечное изобилие? Автор термоядерного синтеза, когда и подчинится вечная энергия? Высокотемпературная сверхпроводимость, когда подчинится энергия гравитации? Или же конструктор варп-двигателя, такого двигателя по теории физика Алькубьере, что преодолимы станут и межзвёздные, и межгалактические расстояния вплоть до территорий сияний квазаров на окраинах Вселенной?

Возможно, разуму, достигающему таких высот, покажутся мелкими дела и суета ушедших тысячелетий. Как знать…

Продолжает и продолжает свой ход История, будто как мерное течение Реки Времени. И я верю, будет восхождение разума по лестнице, ведущей вверх на ступень цивилизации второго типа, когда и будет востребована энергия звёздной, в данном случае Солнечной системы. Да, я верю, что продолжится восхождение разума, ведущей вверх по лестнице уже на следующую ступень цивилизации третьего типа, когда и будет востребована энергия цивилизации третьего типа, когда и будет востребована энергия галактики, в данном случае Галактики Млечный Путь.

Не вижу, не чувствую сомнения в том, что будет преодолён барьер технологии управляемого термоядерного синтеза, как вечной энергии, черпаемой из среды вечного ли космоса, равно как и барьер высокотемпературной сверхпроводимости, что доступен будет иной род техники пока из территорий физики невозможного. Нет сомнения в том, что и будет создан наноаппликатор для созидания не оскудевающего вечного изобилия. И будет постижим потомками межзвёздный прямоточный двигатель Бассарда. И будет обойдён постулат общей теории относительности Эйнштейна, когда представится истиной конструкторское решение варп-двигателя, манящего «двигателя искривления», обгоняющего свет для поступательного освоения Галактики Млечный Путь. И устремится взгляд за горизонт великого события. И представятся истиной знания о возможности овладения волновой деформацией пространственного континуума, созидающего пузырь искривления, сродни волшебству, перемещая пространство в Пространстве локальным искажением пространства-времени, искажением самой «геометрии» Вселенной от иного сильного поля тяготения, раскрывая, открывая путь к миллионам, миллиардам галактик на расстоянии в миллионы, миллиарды световых лет. И хочется верить, что устремится взгляд, и будет такая сила познания, а то и сила преодоления горизонта величайшего события, за которым и предстанет Мультиверс – величественная концепция разума.

И хочется верить, что в этой отдалённой таинственности таинственного будущего в поступательном пути истории уйдёт с его обочины и займёт по праву центральное место Гуманизм. Хочется верить…

Но о другом времени повествование, о другом, что осталось позади, и что представится всегда Историей.

Шёл восьмой век сумрачности мрачного Средневековья, отдалённых Востока и Запада, отсчитываемого от пятого века, от падения Западной Римской империи, когда и был прочно забыт свет античности, тот самый свет прошлого человечества, когда и свершилось это, взбудоражившее весь мир, развернувшее лихо колесо мировой истории, повернувшее её неспешный ход. Таинственным ли образом, из ничего ли объявилась, выросла, источающая грозную тень, размахнувшись широко, раздольно таинственная ли империя, по охвату территории своей взявшая пальму первенства в мировой истории. То была империя, начало которой положил Чингисхан. Тогда шёл тринадцатый век по григорианскому календарю.

Внук Чингисхана Хубилай-хан был правителем империи на одной пятой части суши от всей Земли: до открытия Америки Северной и Южной оставалось два с половиной столетия, до открытия Австралии более трёх веков, пустынной ледяной Антарктиды более шести веков. И учитывая то, что в Ойкумену цивилизаций человечества входила лишь северная Африка, тогда как подавляюще большая часть её оставалась землёй неизведанной, непознанной, то можно сказать, что Хубилай-хан был властелином большей части мира, чья невероятно огромная империя немного не дотянула до Западной Европы, которая, судя по хроникам, свидетельствам, документам тех времён, находилась в состоянии близком к панике. Да и Японию охватила нездоровая тревожность, что стоило уповать лишь на то, что эти монголы были далеко не мореходами, молясь, лелея надежду на спасительный плеск волн Тихого океана…

То была империя предков, как память отдалённым эхом голоса зовущего, незримым, но прочным мостом генетики…

То вставали кентавры больших просторов…

То писалась одна из самых интригующих страниц мировой истории…

1

«Монголы – это солдаты Антихриста, которые пришли собирать последний, самый ужасный урожай», – изречение великого Роджера Бэкона, английского философа и естествоиспытателя, монаха-францисканца, профессора богословия в Оксфорде. Годы жизни 1214 – 1292 по календарю григорианскому.

«История каждого народа начинается только тогда, когда глухие, таящиеся в глубинах душ народных стремления находят какого-нибудь гениального выразителя, крупную личность, героя из его среды. Только тогда «племя», «род» становятся народом, только тогда с памятью об этом герое пробуждается в умах народа сознание о своём единстве в пространстве и во времени; эта память делает историю. Таким героем монгольского народа был Чингис-хан: до его появления монгольского народа как единого целого, каковым узнала его всемирная история, не было. Были роды и племена: растительно свежа, буйственна и богата была их жизнь. Страсти были первобытны, не стеснены, ярки как цветы, покрывающие весною монгольскую степь. Личность не играла роли, жили все родовою жизнью. С момента появления Чингис-хана отдельные роды и племена монгольские, объединившись, стали народом историческим, а его герои пробудили у народов Азии и Европы, – у одних сочувственный, восхищённый отклик, у других – ужас и страдание, подобно тому, как клёкот орлиный заставляет волноваться мирный птичий двор», – российский историк Всеволод Иванов. «Мы. Харбин». 1926 г.

«Мы можем считать степных кочевников одним из самых значительных и зловещих сил в военной истории», – военный историк Джон Киган.

«Выдающийся учёный, академик Б.Я. Владимирцов сказал однажды: «Чингисхан был сыном своего времени, сыном своего народа, поэтому его надо рассматривать действующим в обстановке своего века и своей среды, а не переносить его в другие века и другие места земного шара». Прекрасные и правильные слова! Но давать такую оценку деятельности первого монгольского хана ещё до недавнего времени были готовы немногие.

Причины такого отношения, в общем-то, понятны. Воины Чингисхана прокатились губительной волной по Азии и половине Европы, всё, сметая на своём пути. «Они пришли, сломали, сожгли и убили» – такой образ монголо-татар и их предводителя надолго стал архетипом жестокости и варварства.

Почему же именно монголы стали «главными обидчиками» во времена, когда воевали все и повсюду? Потому что были сильнее и организованнее всех остальных, а возглавлял их выдающийся правитель.

Побеждённые никогда не любят победителей и с трудом признают их превосходство…» – российский историк Хорошевский А. Ю. в предисловии к книге – мировому бестселлеру профессора антропологии, историка Джеки Маклайна Уэзерфорда «Чингисхан и рождение современного мира».

***

Кони не фыркая, однако, довольные выскакивали из воды поскорее, и воины тут же спешившись, стаскивали со спин лошадей кожаные бурдюки, наполненные воздухом, что даже самый неопытный конь в таком деле, как переправа через реки, никак не сподобится пойти ко дну. И он также, как и его воины, освободил коня под ним от такой ноши, что не так тяжела, никак, тогда как три его заводных коня уж весело гарцевали рядом, стряхивая остатки капель. И с них он сам собственноручно снял воздушные бурдюки. Не так долга была переправа. Да, Ирпень, река Ирпень не так широка, как Днепр, не так раздольно полноводна. А сколько рек самых разных позади?

Давно нет в живых тех коней, его первых боевых коней, что, тогда, будучи совсем молодым он переплывал ох какую широко раздольную реку Хуанхэ, ту самую Жёлтую реку, что к югу от Великой китайской стены питает поля мирных крестьян, что долго кротко гнули спины на чжурчженей, которых раз за разом, однако с лёгкостью быстроты разбивали Джэбе, Мухали, Боорчу, Наян – ох шустро умелые полководцы их величайшего хана ханов, да и он сам также успешно приложил руку к такому делу.

Нет в живых и тех коней, с которыми он переправлялся через ту реку Амударья, одну из главных рек государства, империи Хорезм, что к востоку от моря Каспия, совсем на другой западной стороне от чжурчженьской империи Китай династии Цзинь. Да, не так долга жизнь лошадей, не так долга. А что, жизнь воина так ли длинна под градом стрел, да в сечи яростно жестокой? А вот он дожил таки до преклонных лет, давно зажиты раны, полученные в те годы, когда в молодости и начинал постигать мудрость командира тысячи. Да, сразу таковым его и определил сам Чингисхан в награду ли за самоотверженную преданность с детских, с юных лет, когда был он рядом с ним плечом к плечу и в дни тягот, и в дни успеха. Перед самым походом на Китай династии Цзинь ему-то Чингисхан и вверил под командование тумен.

Так размышлял уж ныне для молодых воинов да командиров уж шибко шустрый старик Субудэй-багатур, чьи первые кони когда-то попили воды той Жёлтой реки Хуанхэ, что отсюда так далеко на востоке этой ох нескончаемо обширной земли под покровом Вечного Синего Неба. Что ж, он покажет молодым, без устали, на скаку сменяя заводных коней, поскачет, поведёт своих воинов до самых Карпат, чтобы там спешиться на долгий отдых до весны. Но сначала подождёт Бато – правителя улуса Джучи, улуса своего отца, который уж не в старческом, зрелом возрасте покинул их, отправившись в долины Вечного Неба. Как-то мрачен, задумчив он, однако, такое у него после того разговора с Гуюком, с этим несносным сыном Угэдэй-хана, которого Бато отстранил от командования, отправив того домой аж до самого Каракорума – до столицы всей Монгольской империи, что ныне на берегу Орхона, возведённая дочерью Чингисхана Алангаа – принцессой, правительницей Тору дзасагчи гунджи.

Да, задумчив был Бато – правитель улуса Джучи, которого в Европе будут именовать Батыем, потрясшим Старый Свет, ещё как задумаешься. И всё после того разговора с Гуюком, что произошёл на том левом берегу широкого Днепра. Так и стояли они друг перед другом: молчали все, кони не шелохнутся, будто догадались, что сошлись лбами два внука Чингисхана. Понимали все от десятника, от сотника до командиров, нойонов тумена, что самим Угэдэй-ханом в походе на запад, на предзакатную сторону солнца поставлен верховенствующим командующим его племянник Бато, именно он на правах самого старшего внука великого деда. Да, великий хан не доверил такое высотой важное дело своему сыну Гуюку, которого более отличает высокомерная заносчивость, чем приспособленность разума к военному делу. И быть бы перепалке, да притом на глазах у всех, не вмешайся в такое тонкое ли дело двоюродных братьев ханских кровей сам старик Субудай-багатур, к которому ох как прислушивается сам Угэдэй-хан, равно как и остальные сыновья Чингисхана от его первой жены Борте, которым и были уделены каждому по улусу от обширно нарастающей Монгольской империи. И было решено послать гонцов аж до самой ставки великого хана в Хара-Хоруме. Пусть оттуда рассудит, а они тем временем, переправившись на правый берег Днепра, на том берегу дождутся его решающего слова.

И поскакали гонцы по дорогам от Днепра аж до самых глубин Азии, по дорогам, уж давно очищенным от всяких разбойников, на ходу сменяя и сменяя заводных коней, а в ямских уртонах, станциях, что основали недавно, каждого гонца будут поджидать свежие кони приготовленные ямщиками, горячая пища, ночлег, чтобы поутру, как побелеет рассвет на востоке, скакать что есть прыти, на ходу сменяя и сменяя заводных коней, и так до следующего уртона.

Прошло двадцать пять восходов луны и солнца, как прибыли гонцы с вестью от великого хана. И читали приказное письмо от Угудэй-хана, что писано было твёрдой рукой ханского писца эдакой вязью сверху вниз по всей изящной правильности уйгурского письма, в которых так и выразились крепостью слова монгольским языком, что так и выразили гнев Угэдэй-хана к своему несносному сыну. И чтобы он далее не мешался, не путался меж конских копыт, да призвал сына немедля явиться к нему в ставку в Хара-Хоруме. Тогда вроде отлегло от сердца Бато, но тревожность осталась.

И всё же весело поскакал он, ибо некому уж теперь мешаться, путаться под ногами, а когда уж стремглав и перемахнул Ирпень, на том берегу дав указание Субудэй-багатуру да Байдару – командиру тумена, то стоило немного перевести дух, да оглянуться вокруг.

Леса, поля равнинные, кое-где вспаханные, и взгляд его устремлённый уж будто упёрся в Карпатские горы, на перевал, куда он загодя послал в неведомые страны своих разведчиков шустро глазастых с отменной памятью, так порядка двух десятков вездесущих юртаджи.

Заметил посреди них и одного такого молодого юртаджи, и он, оказывается, ох какого высокого рода, ему даже родственником приходится. А как же, сын племянницы самого Исунке-багатура такого крепко сложенного статью богатырской, которому на всём белом свете, может, и не сыскалось равных выносливостью. И он, Исунке-багатур, к тому же доводился племянником самому Чингисхану, ибо и был сыном Хасара – его младшего брата. Что же говорить об отце этого юного юртаджи, то слышал, что родом он из лесного края Баргуджин-Тукум, из племени хори. У порывисто неутомимого темника Джэбе воевал отец этого разведчика, когда его тумен через пустыни Алашань да Гоби взял, да обогнул тогда Великую китайскую стену, тем самым подготовив его великому деду Чингисхану переход через неё. То были славные времена…

И далее раздумья, но уже о будущем, что всегда и заманчиво, и сумрачно таинственно. А что же его ожидает весной за перевалом Карпатских гор?

Взгляд пристально упёрся на запад дугой более к югу. Там венгерские равнины, как доложили ему юртаджи, где у короля Белу укрылся половецкий хан Котян со своими сорока тысячью воинами половецких степей. Что ж, он догонит, достанет этого убегающего хана и его воинов у долин Дуная, у реки, про которую он уже знает от посланийразведчиков-юртаджи, но ведь доведётся увидеть…