Kitobni o'qish: «Сирота земли. Спасение»

Предисловие

С 1992 по 1994 год Азербайджан пытался взять самопровозглашенную республику Нагорный Карабах под свой контроль. Это были полномасштабные военные действия, Баку и Ереван применяли тяжелую технику и авиацию. В историю эти события вошли как Первая карабахская война, в ходе которой погибло до 30 тысяч человек – участников боевых действий и мирных жителей.

Когда в жизнь человека приходит война, его сердце наполняется болью. Боль остается с ним навсегда. Сначала кажется, что в сердце нет места ничему, кроме боли, но со временем, боль будто бы сжимается, становится более концентрированной и занимает меньше места, освобождая пространство для других эмоций. Однако боль не исчезает и не дает о себе забыть, она только любезно позволяет своему носителю жить дальше, не забывая о том, что с ним произошло.

Большинство людей в мире хоть раз в жизни слышали слово «беженцы», но вряд ли они задумывались, что кто это, что у них на душе и на сердце. Эти люди, лишенные домов, привычного уклада жизни, родных, становятся сиротами земли.

Я беженка, я сирота на этой большой земле. Мой дом разрушен. Мой народ разбросан по всему миру. С одиннадцати лет я вынуждена жить на чужбине.

Когда война отпустила свои клещи и можно было вернуться на родину, я уже была взрослой девушкой, по-другому воспитанной, с другими взглядами, не говорящей на своем родном языке. Я была чужой для своей родины.

Приезжавшие из Армении родственники называли меня русской, говорили, что я совсем другая: не так должна думать и вести себя настоящая армянская девушка. А в России меня называли армянкой, потому что я была армянкой внешне и не такой, как русские девочки, по характеру, а чересчур закрытой, закрепощенной. Вот так война лишила меня возможности иметь родину, отняла у меня мои корни.

Самое страшное в этой ситуации, что и я чувствовала, что они правы. Я не была уже ни русской, ни армянкой: и та и другая культура и мировоззрение были для меня чужими. От традиций и обычаев Армении я отвыкла: слишком мала была, когда уехала, чтобы они закрепились. А к традициям и обычаям России не привыкла, так как родители всячески ограждали меня, пытаясь сохранить во мне дух армянки. Получилось то, что получилось: девочка без нации. Страшно понимать это самой, больно от мысли, что ты белая ворона везде. Но как это исправить?..

Я не одна такая. Ежегодно от кровопролитных конфликтов на земле крова и родины лишаются миллионы людей, которые вынуждены становиться беженцами. Часть из них, обосновавшись на чужбине, так и не могут обрести там свою родину, но и вернуться уже по разным причинам тоже не могут. Эти люди – такие же сироты земли, как я. Об этом молчат, этого стыдятся, это стараются скрыть. Из страха стать сиротами земли люди в далеке от Родины создают общины, пытаются учить своих детей культуре и языку своего народа, лишь бы не терять нить, связывающую их с родиной, которая с каждым днем жизни на чужбине становится всё тоньше и тоньше и рано или поздно у большинства обрывается.

Глава 1

Если бы человек мог знать, что предстоит ему в жизни пережить, согласился бы он пройти этот путь или сошел бы с дистанции, даже не решившись на такое приключение? К сожалению, ни у кого из нас нет такого выбора. Как бы мы ни мечтали, как бы ни готовили себя к счастливой, беззаботной и безбедной жизни, судьба может изменить правила игры в одночасье: болезнь, смерть, война ни у кого не спрашивают разрешения, просто молча приходят и становятся частью судьбы человека, не давая ни права голоса, ни права выбора. Так произошло и с моей жизнью.

По всем канонам современного общества я должна была прожить хорошую, даже, может, счастливую жизнь. Я родилась в любящей, обеспеченной семье, росла в хорошем доме под присмотром мамы, бабушек и нянь. У меня была своя красиво отделанная комната, заваленная игрушками, часть из которых я даже не успевала распаковывать. К пяти годам у меня был счет в банке с кругленькой суммой для безбедного будущего. И ни у кого тогда не было сомнения, что жизнь, которая меня ждет, будет безоблачной и счастливой.

Пожалуй, мои первые четкие воспоминания о еще счастливых временах можно отнести к возрасту четырех-пяти лет. Мой взгляд устремлен в прошлое, и, как в тумане, но уверенно я вижу сад, дом, скамейку. Я на балконе: он узкий, с железной решеткой, которая не так уж и надежна; в руках держу какой-то сосуд с водой, наверное, ковш, и у меня желание – отвлечь двоюродного брата Эрика от чтения книги. Он на скамейке в саду под балконом. Я размахиваюсь и опрокидываю всю воду разом. И тут наступает явное ощущение неминуемого мщения за нарушенный покой. Брат на скамейке с ужасом глядит на мокрые странички книги. Вот я вижу, как он аккуратно кладет ее, но тут же его движения становятся резкими, непредсказуемыми. Я спускаюсь к нему по лестнице. Эрик хватает шланг, включает воду, и через пару мгновений уже я, мокрая и обиженная, бегу к дому. Я хотела показать свое новое платье, а теперь придется переодеваться. Жаль. Чувство обиды переполняет меня, но через каких-то полчаса я уже абсолютно счастлива. Я на диване в большой уютной комнате вместе с братом. Мы играем, смеемся. Вокруг ощущается тепло и доброта.

Дальше я вспоминаю свой день рождения. Подруги мамы танцуют, зовут повеселиться. Я чувствую себя неловко: на мне куча одежды – вязаное платье, колготки, вязаные штаны; а главное – я не умею танцевать. Вокруг взрослые что-то говорят, обсуждают меня, но скоро они обо мне забывают, и я с большим облегчением ухожу играть в другую комнату.

Детство в его обычном понимании закончилось у меня, когда в двери моего дома постучалась война во всей своей уродливой форме. И взрослые сразу постарели, а дети повзрослели.

Настало лето. Я играла в саду целыми днями. Я жила на улице, где все дома – частные: каменные, двух-, трехэтажные, со своим садом. Местность гористая, и улица располагалась под уклоном. Поэтому в моем доме один этаж находился как бы под землей со стороны фасада здания, и все три этажа были видны только с противоположной стороны. Иногда ко мне приходили подружки, иногда к ним в гости отпускали меня. Это были, наверное, лучшие дни в моей жизни: никаких забот, никаких обязанностей, любой каприз, любое желание исполняется. У папы свой бизнес. Несколько дней назад он открыл к тому же еще и магазин.

К середине лета я стала замечать, что взрослые чем-то обеспокоены. По вечерам мужчины собирались во дворе чьего-нибудь дома и подолгу разговаривали, что-то обсуждали, спорили. В городе происходили странные перемены, которые коснулись и моего дома. Однажды к нам во двор въехал огромный грузовик, груженный листами стали. Я спросила, зачем они им, но мне ничего не объяснили.

Через два дня мужчины собрались во дворе моего дома и очень бурно о чем-то говорили. Мне стало интересно, о чем они так спорят, и, несмотря на то что уже был глубокий вечер, я пробралась на балкон второго этажа и спряталась там. Они говорили о каких-то вооруженных столкновениях на границе Армении и Азербайджана, обсуждали возможность вторжения на территорию Армении врагов.

Город, в котором жила моя семья, был приграничным, и один из первых ударов, случись беда, пришелся бы по нему. Из разговора было ясно, что мужчины боятся не захвата города: он был более чем укреплен – вокруг высокие непроходимые горы, и только один въезд, который тщательно охраняется; они боялись осады и бомбежек. Ведь если въезд один, то и выезд тоже один.Враги могли перекрыть его, и тогда город уже ничего не спасет, население останется в ловушке: обороняться, когда ты внизу горы, а тебя бомбят сверху, почти бесполезно.

– Надо обязательно сделать запасы топлива и пропитания, – несколько раз повторил высокий седовласый мужчина, остальные с ним активно соглашались.

Этот вариант был худшим, но его не исключали, хотя большинство мужчин отказывались верить в возможность такого исхода. Но, как оказалось позже, они ошибались.

Глава 2

Война неумолимо приближалась к городу. Теперь уже все, от детей до взрослых, обсуждали возможные последствия нападения. В один из таких дней по телевизору объявили, что между Азербайджаном и Арменией подписан мирный договор, а это значило, что войны удалось избежать. В этот день люди впервые за несколько месяцев легли спать с надеждой на лучшее. Примерно в два часа ночи город проснулся от жутких взрывов – это была установка «Град». Город бомбили.

В этот день я легла спать рано, но никак не могла заснуть. Мне почему-то было очень страшно, я несколько раз включала свет и осматривала комнату. Я никак не могла успокоиться и решила взять к себе в кровать мягкие игрушки, чтобы немного поиграть и успокоиться.

Грохот. Яркая вспышка. Что-то посыпалось на меня. Я попыталась подняться с кровати, встала на коленки и тут же пожалела: что-то острое впилось мне в ноги. От боли я резко дернулась и упала на пол.

– Что случилось? Ты живая? Где болит?– услышала я в темноте голос мамы.

Тут же кто-то включил свет в комнате. От яркого света резануло в глазах, и я невольно прикрыла их.

Я почувствовала, как меня взял на руки папа и сказал:

– Ее, видимо, оглушило. Она ранена, надо в больницу.

Я открыла глаза и тихо сказала:

– Болят спина и ноги.

– На тебя упали осколки выбитого окна, порезали спину и впились в ноги, поэтому и болит. Ничего страшного нет. Сейчас поедем в больницу, там всё обработают, и пройдет, – тихо-тихо, только мне одной, говорил папа, а сам бежал со мной на руках по лестнице вниз со второго этажа к гаражу, где была его машина.

Меня он положил на заднее сиденье, а сам сел за руль.

Когда мы выезжали за ворота, прогремел второй взрыв. Бомба попала в сад к соседям, которые выращивали гвоздики. Цветы вперемешку с землей взлетели вверх и застучали по крыше машины. Я разглядывала по дороге в больницу, как свисают с крыши убитые цветы. Когда мы подъехали к больнице, наконец-то сработала воздушная тревога. Ужасный звук, от которого холодеет сердце, звучал над городом, вводя в ступор многих горожан. Вместо того чтобы найти укрытие, они оставались на месте и просто озирались по сторонам. Больница была переполнена, люди сами везли раненых. Папа отнес меня на руках к двери кабинета, открыл дверь с ноги и спросил:

– Самвел сегодня дежурит?

– Я здесь. Что такое? – услышала я голос дяди Самвела.

– Асю ранило. Посмотришь? – сказал папа, передавая меня в руки дяди Самвела.

– Конечно, конечно! Пойдем, моя сладкая, сейчас всё вылечим. Чтоб руки отсохли у тех, кто посмел навредить моей племяннице, – дядя Самвел очень бережно положил меня на кушетку, сделал обезболивающий укол и осторожно начал вынимать одно стеклышко за другим, обрабатывать раны и, где была необходимость, зашивать их.

Спина была вся посечена. Раны были неглубокими, но шрамы остались на всю жизнь.

Коленки пострадали больше: я придавила весом осколки, когда пыталась встать, и они глубоко впились. Пришлось накладывать швы. Шрамы на коленках и бедрах долгие годы были для меня причиной не носить юбку: было неудобно, когда каждый раз спрашивали, что случилось, почему шрамы…

Когда мне всё уже подлечили, бомбежка закончилась, сирену выключили. А в больнице уже не было места даже в коридоре: тяжело раненных привозили каждые две-три минуты. Папа решил забрать меня домой. Дядя Самвел дал с собой всё необходимое для перевязки и объяснил, что и как делать.

– Вот, моя сладкая, я папе твоему всё рассказал, как и что надо делать, чтобы твои раны быстро зажили. А я, как только освобожусь в больнице, обязательно тебя навещу. Договорились? – добрым голосом обратился ко мне дядя Самвел.

– Договорились, – ответила я и тут же спросила: – Дядя Самвел, почему я так сильно хочу спать?

– Это хорошо, ты поспи. Я укол тебе обезболивающий сделал, там еще успокоительный компонент есть, чтоб ты расслабилась и отдохнула, так быстрее поправишься. Ну всё, я пойду другим помогать, вон, сколько людей пострадало. Целую, милая моя, поправляйся скорее, – сказав это, дядя Самвел побежал к другим пациентам.

Папа нес меня до машины на руках, лицо его было напряжено. Он молчал, но видно было, что мысли в его голове мечутся и не могут найти согласия.

– Папа, не переживай за меня, уже даже не болит. Всё пройдет, – сказала я ему, стараясь приободрить.

– Я не переживаю, милая. Я просто думаю, что нам делать дальше. Это война, доченька. Надо взрослым подумать хорошенько, а ты не обращай внимания. Твое дело сейчас спать и поправляться скорее, – ответил папа и снова замолчал до самого дома.

У дома нас ждала бабушка. Она, когда узнала, что меня ранило, вышла к калитке и не уходила домой, не поддавалась ни на какие уговоры, всё говорила:

– Отстаньте от меня все! Я никуда не пойду, пока мою Асеньку домой не привезут. Пусть меня хоть расстреляют тут! Зачем мне жить без моей внучки?

Остальные члены семьи в итоге отступили и оставили ее ожидать у калитки.

– Вай, моя душа, мой цветочек! Как же так случилось? Почему не меня вместо тебя ранило? Чтоб эти ироды подохли! Как они так посмели с моей внучкой поступить?!– причитала бабушка, увидев меня, всю забинтованную, на руках у папы.

– Всё, всё, не причитай, поправится. Ничего страшного. Иди давай домой, покорми ее лучше и присмотри, чтобы поспала, – скомандовал папа бабушке.

– Да, да, конечно, я всё сделаю! Неси мою внученьку домой скорее, я сейчас всё сделаю, – сказала бабушка и побежала в дом вперед нас.

Я даже не знала, что моя бабуля, которая кряхтела целыми днями, что ноги болят, так умеет бегать. Бабушка мне принесла мое любимое пюре с котлеткой, напоила чаем с гатой и уложила спать. Мне было так спокойно рядом с ней, что я моментально провалилась в глубокий сон.

Проснулась я от воя сирен. Все бегали и собирали вещи, документы, еду, теплую одежду. Папа понес меня на руках в подвал прямо в одеяле. Я и не знала, что под нашим домом есть такой подвал.

Это была земляная комната три метра на два, внутри было трудно дышать: пахло бензином и соляркой. Как я узнала позже, этот подвал вырыли недавно, над ним были выложены стальные листы. Это было бомбоубежище. Но никто не ожидал, что оно понадобится так быстро, и поэтому там хранили бензин и солярку, которые в связи с приближающейся войной стали настоящим дефицитом.

В комнате стояли рядом друг с другом односпальные металлические кровати и висело радио. Меня положили на одну из кроватей, на другой лежала бабушка. Родители всё бегали в дом, приносили необходимые вещи, лекарства, еду. Когда в очередной раз они вышли из подвала, раздался грохот от разорвавшегося снаряда. Он попал в сад, и взрывной волной родителей отбросило на стену дома. На время мама потеряла сознание, папу контузило. Но он смог собраться и втащить маму в подвал. Дверь закрыть он успел в последний момент: тут же второй снаряд упал уже гораздо ближе, и если бы они остались там, то погибли бы.

Эта бомба была первой ласточкой того ужаса, который моей семье еще предстояло пережить.