Kitobni o'qish: «Небо цвета лазурита»

А есть ли на свете

Цветы, что не вянут,

Глаза, что на солнце

Глядят и не слепнут?

И есть ли на свете

Те дивные страны,

Где нимбы не гаснут,

Где краски не блекнут?

Fleur «Отречение»¹

Часть первая

Всё-таки жива

За окном по-весеннему щебетали птицы. Пронзительно яркий солнечный луч пробрался в спальню, резанув по глазам спящей Марианне. Дуновение ветерка из открытых слугами окон донесло до ноздрей волнующий аромат свежести. Когда природа ещё мертва и только почки на деревьях начинают набухать, в воздухе уже разносится тревожащее грудь предчувствие весны. Прохладный ветер с шорохом шевелил белоснежную ажурную тюль по каменному, до блеска отполированному полу. Лучи света пробивались сквозь разноцветные витражи, трепетными отблесками падая на стены и потолок. Вдыхая свежесть весны, больная пробудилась.

В комнате тихо и пусто. Пошуршав ладонями по накрахмаленным простыням, девушка потянулась за стаканом воды на тумбочке. Села с трудом опираясь руками. На комоде стоял букет из зацветающих древесных ветвей, обрамленных розовыми махровыми цветами. Объемный букет ландышей привлекал ароматом с противоположной стороны по-королевски широкой кровати.

Девушка силилась вспомнить происходившее с ней, но выходило с трудом. Какие-то женщины приходили, шептали на уши. С коронами на головах и длинными черными волосами. Стояли по углам кровати…а дальше пробел… марево… Всё как в полусне. Сложно было вспомнить. События крутились, вырываясь из воспоминаний водоворотом, и от того просторная комната казалось совсем маленькой, тесной. Не уместить здесь бесконечный поток мыслей и чувств, представший перед нею. Кажется ли все это, а может и было взаправду? Женщина змея плакала рядом. Рыдала тяжело, всхлипывая из глубины, так что у Марианны перехватило дыхание. Змея… Она змея или нет? Что-то близко, совсем близко. Как будто нащупала нечто ускользавшее, но оно извивалось и выпрыгивало из парализованных пальцев памяти. «Харша! – крикнул голос в голове». Царевна нагов² помогла, спасла от смерти… а может не она. И помнится, что ехали долго, скакали на лошади, и было дурно, очень дурно, а тряска эта доставляла бесконечные страдания… Когда же это было? Сколько времени прошло? Кто может это сказать? Но потом… Блаженство покоя. Оно охватило тогда, когда уже умирала. Зачем выдернули оттуда? Боль, сильная боль вначале, потом страх, что не справится с этим и смерть уже пришла. Боялась потерять… кого? Себя, его. Возможно, всех вместе. И странно зачем боялась, теперь глупым все это кажется. Он тоже был здесь тогда. И слабым замутненным взглядом она видела это. Равнодушие. Так, кажется, это выглядело. Он был равнодушен. Тогда говорил… не вспомнить, ничего не вспомнить… ты был здесь или нет? Женщина-змея рыдала в изголовье…

Голова начала мутнеть и заболела. Мысли крутились и ничего ясного не выходило. Марианна двинула ногой, все тело окостеневшее, немое. Тонкая кружевная хлопковая сорочка окутывала её до щиколоток. Мышцы не слушались, приходилось будто сквозь болото пробираться. Скованная вязкими жгутами-щупальцами, выбирающаяся из недр кровати, как из трясины освобождалась. Дыхание усилилось, со стоном она поставила ногу на холодный пол. «Что же со мной такое? Чуть не умерла похоже. Или умерла, а потом опять ожила…» Пол становился ледяным, когда, шлепая босыми ногами она подходила к уборной. Тапочки забыла или их унесли и уже не приносили, полагая что она умерла или умрет сегодня ночью. Вчера? Когда это было?

Налила из фарфорового кувшина воды в тазик, начала умываться. Руки не слушались и брызги летели повсюду. В зеркале отражалось измученное, с синяками под глазами, худое обезвоженное лицо. Темные волосы сбились клочьями, торчали в разные стороны. Опершись о край стола, девушка заглядывала в глаза незнакомой фигуре в зеркале. Зачерпывая воду в тазике, поднимала руку на уровень глаз, равнодушно наблюдая как она сливается обратно и капли стекают по ладони и затем достигают локтя, оставляя темные пятна на рукавах сорочки.

– Что же вы делаете? – послышался окрик за спиной. Марианна медленно обернулась, перешлепывая босыми ногами по луже на полу. Вбежала молодая медсестра, на ходу выхватывая полотенце с полки и вытирая руки больной, – Вы же замерзнете здесь, – Марианна уловила тревогу в голосе и улыбнулась беспечно.

– Вы так добры, – пошептала она едва слышно, удивившись полностью потерянному голосу. – Что со мной? – спросила саму себя вслух, и голос прозвучал как эхо из деревянной бочки.

– Я так рада! Мы все так рады, что вы живы, но ходить вам ещё рано. Пока сил не наберетесь – не вставайте. Или звоните в колокольчик, – Марианна только сейчас подметила маленький серебряный колокольчик, стоявший всё это время рядом со стаканом. Медсестра мягко подталкивала ее к кровати, обхватив вокруг талии. – Ложитесь, сейчас принесут чай.

Аромат трав разнесся от прикроватного столика, который служанка толкала перед собой. Горячая кружка мягким теплом согревала замерзшие пальцы, и Марианна попросила:

– Можно прикрыть окно? Прохладно.

– О нет, простите, но вам очень полезен свежий воздух. Потерпите пока. Обернитесь одеялом посильней. Сейчас я вам помогу. – Говорила медсестра, зажигая небольшие пучки трав, раскладывая их в разных частях комнаты на глиняные тарелочки. Служанка делала то же и вскоре вся комната покрылась густым дымом. Марианна закашлялась и перестала уже чувствовать аромат заваренных трав и густой запах добавленного в чай меда. Служанка пододвинула к ней стул и видимо желая придать больной благообразный вид, гребнем с длинными зубцами принялась расчесывать спутанные волосы. Выходило из рук вон плохо. Девушка морщилась, то и дело ее голова тянулась за рукой служанки и потом с силой возвращалась на место. Чтобы не расплескать чай, пришлось поставить кружку на столик. Служанка недовольно хмыкала, в очередной раз снимая с гребня целый пучок выдранных волос, вылезавших как при линьке. Уже дойдя до конца процедуры, она разошлась и царапнула расческой шею больной. Та ахнула, прижав руку к больному месту. Под пальцами ощущалась рана от содранного струпа. Пока медсестра и служанка суетились, чтобы наложить повязку, Марианна нащупала еще несколько полузасохших корочек от болячек на шее и спине. Наконец, когда совершенно грязные волосы были приведены в порядок, а больная успокоилась и лежала, глядя в потолок, дверь закрылась и сердце белокурой служанки немного успокоилось.

Она шла по коридору с тревогой теребя складки пышной длинной юбки. Запах комнаты будто въелся в ноздри и теперь прятался внутри. Зажжение трав не помогло, как рассчитывала медсестра. Сладковатый мерзкий трупный смрад впитался в одежду и волосы служанки Амаиэль. Перед тем, как исполнить поручение, данное медсестрой, она зашла в свою служебную каморку. Порывшись на полках и достав оттуда прозрачный пузырек, пару раз мазнула пробкой по запястьям и шее. Привычное равновесие, казалось, было восстановлено. Она прислушивалась к глухим звукам своих шагов и шуршанию юбки в коридоре. Старалась идти как можно тише, но даже так стук её небольших каблуков, ступающих по древним коврам, разносился эхом по длинному коридору. Весь дворец словно вымер. Наконец-то дверь. Руки дрожали, когда она пару раз еле слышно постучала. Тишина. Она опять постучала, но громче и сама вздрогнула от эха, разносившегося по коридору. Теперь Амаиэль боялась стучать и просто стояла неподвижно. За дверью послышался шорох. В абсолютной тишине ей удалось различить хриплое «войдите» и потупив взгляд, осторожно приоткрыв дверь, она просочилась сквозь узкую щелку.

Шторы были задернуты, духота и запах алкоголя ударил в нос, заставив поморщиться. За синим до черноты бархатным балдахином слышались шорохи. Несколько бутылок стояли на письменном столе, и возле кровати, а у окна внимательные зеленые глаза Амаиэль заметили полузасохшее красное пятно от вина с раскрошенными вокруг осколками бокала.

– Что тебе надо? – разнесся требовательный голос из-за балдахина.

– Владыка, простите за столь раннее вторжение, но сиделка сказала передать вам радостные вести. Мариэ недавно проснулась и даже ходила умываться. Но пока ее лучше не посещать. После болезни там такой запах стоит. Сиделка попросила меня предупредить вас.

– Хорошо, – после долгой паузы прохрипел голос из-за плотной шторы, – Иди, я понял.

Амаиэль засеменила быстрым шагом к двери, но голос прервал её побег.

– Открой окно пока не ушла. – Амаиэль поспешно подчинилась, стараясь как можно быстрее покинуть спальню Владыки.

Весенний прохладный ветерок и яркие лучи солнца теперь проникли и к нему в комнату. И как это было у несчастной больной, начали будить тревожность, клокочущую в груди с приходом весны. Ветерок задувал за плотные шторы балдахина и Селдрион начал приходить в себя. Одернув занавес, он долго и с ненавистью во взгляде пялился на привычный интерьер. Поднял руку и глянул на истерзанные, залитые запекшейся кровью костяшки правой кисти. Попробовал сжать ладонь, но на безымянном пальце красовалась синяя опухоль, мешавшая пальцам согнуться. Вчера так яростно молотил кулаком в дверь погреба, но сегодня, услышав о выздоровлении больной, не испытал ровным счетом ничего. Только досаду от возможной необходимости объяснения своих повреждений. Сполз с кровати, распихивая в стороны лежащие на полу бутылки. Голова немного гудела, хотелось воды. Мариэ говорила как-то, что люди не могут пить столько, слишком хлипкие и жалкие. Не выпьют и бутылки вина, не опьянев. Смешно было ему, когда она пыталась объяснить это, ведь Селдрион никогда не видел людей и не верил этому. Сейчас же вспоминая, как на Мариэ повлиял всего лишь один глоток сомы³ тогда… Оглядевшись, он насчитал как минимум дюжину винных бутылок, разбросанных повсюду, и решил, что девушка была скорее всего права, пил он довольно много. Осушив залпом пол графина воды, на специальном лифте спустился в свою личную купальню на первом этаже. Вода в ручье шуршала, мягко вливаясь в большую купель в гроте. Косые лучи солнца попадали в воду, просвечивая её почти до дна. Чистая словно хрусталь, она отдавала зеленоватым блеском. Селдрион окунулся несколько раз, смыв сонливость и начал уже было выходить, как заметил свернувшуюся клубком в углу Харшу.

– Она жива. – Отрывисто сообщил новость, вытираясь за ширмой. Как мог не заметить в этом полутемном помещении темно-зеленую в питоновых пятнах нагини. Лежала клубком на своем длинном змеином теле и в равнодушных заплаканных глазах её, вспыхнули искры, как только Селдрион произнес это.

– Ты идешь к ней? – хриплый глубокий голос Харши с надеждой прозвучал из угла.

– Да, собираюсь.

– Я тоже с тобой.

До ушей донеслось бряцание золотых браслетов, украшавших руки Харши, когда она поднималась. Он вытирал свои светлые, почти белые волосы полотенцем стоя к ней спиной. Харша приглушенно воскликнула:

– Что с рукой? – Селдрион старательно проигнорировал вопрос всем своим существом, но нагини взяла его руку вертя своими худыми, почти костлявыми пальцами, украшенными массивными кольцами, отчего те казались ещё более хрупкими и тонкими. Возвышаясь над ней, он постарался мельком взглянуть на нее, но взгляд, как не крути, опять упал на её небольшую обнаженную грудь, торчащую из-под громоздких монолитных украшений. Селдрион чертыхнулся про себя. «Почему не могу не смотреть?»

– Поранился как видишь. Совершенно случайно ударив несколько раз дверь, – Он по лисьи прищурился, резко глянув в черные раскосые глаза Харши. Та все поняла. Сжала руку своими холодными как лед и пообещала забинтовать.

– Почему сидишь здесь? —наконец спросил он.

– Вода успокаивает меня.

– Но как прошла сюда, миновав покои?

– Через сад, дверь была открыта, может забыл кто…

Харша заметила, как он прячет глаза от её взгляда.

– Что с тобой?

– Чувствую себя гадко.

– Не переживай, все наладится. Она же все-таки выжила.

– Я не из-за этого. В смысле, не из-за девчонки. А вот о чем… Не думаю, что стоит идти. Я не смогу оставить все это. Дворец, подданных, своё положение в конце концов… ты просишь слишком многого. Когда я давал тебе обещание, надо было создать для тебя какие-то рамки, ведь ты похоже, из тех, кто при возможности откусит руку по локоть стоит им предложить хоть палец. Ты должна понимать, что должен же быть здравый смысл.

– То есть, – возмутилась Харша, – Когда ты мне предлагал свою жизнь в оплату долга – это было лишь самолюбование блеском своего мнимого великодушия, но, когда пришло время платить по долгам… Странно. Предлагать жизнь, но не в силах отказаться от царских благ.

– Я могу, просто пока не готов, – сухо оборвал ее Селдрион.

– А когда будешь готов? Еще через тысячу лет? Другого шанса может не быть. Кто проведет нас на ту сторону если не она?

– Проси что хочешь, но это я исполнить не могу.

Харша внимательно посмотрела на него, а потом медленно произнесла:

– Ну, что поделать. Если ты не хочешь держать свое слово, то даже боги не смогут тебя заставить, куда уж мне. Поэтому тема закрыта. Мне больше ничего от тебя не надо. Только верни серьги.

Пробуждение жизни

Марианна дремала, когда её дверь медленно отворилась. Дым, наполнявший комнату, давно рассеялся и теперь здесь стояла дикая смесь запахов и даже распахнутое настежь окно не спасало. Селдрион зажмурился, повернул голову в сторону, поднеся руку к носу, будто невзначай дотронувшись, пытался унять вонь, бьющую в ноздри. Харшу запах не смутил. Она улыбалась. Сидящая на кровати девушка приподнялась, а потом тоже широко заулыбалась, узнав посетительницу. Харша обратилась человеком, сменив свой змеиный хвост на ноги. Забежала в комнату, плюхнулась на кровать, раскидав черную кружевную юбку по белоснежным простыням.

– Мариэ, ты выздоровела! – Воскликнула нагини зажав в объятьях исхудавшие плечи девушки.

– Да… только мысли путаются. Почти ничего не могу вспомнить, – Марианна шептала осипшим голосом.

– Ну хоть язык-то свой родной помнишь? А то, чему ты нас учить будешь? – Иронично подмигнув заметила Харша, – Не волнуйся, все придет в норму. Ты это еще почувствуешь. Возможно, все даже будет лучше, чем было. – С загадочной улыбкой на губах она легонько хлопнула рукой по пышному одеялу. Марианна подняла глаза на Селдриона и тут же опустила, покраснев.

– Простите за неудобства, всем вам пришлось повозиться со мной, – шептала она.

– Ты еще перед ним извиняешься? Вообще-то это ты недавно чуть не умерла, а не он. Не стоит. – Харша ответила фамильярным выпадом, омрачающим репутацию Владыки. Но, казалось, ей было безразлично.

– Но это я заставила вас всех волноваться. Я решительно больше никогда не буду есть конфеты, и вообще ничего из предложенного незнакомцами. Честно. Клянусь!

Харша опять хрипло засмеялась поддерживая, будто ворона закаркала, и Селдрион покосился на нее. Зная ее как облупленную, он отметил про себя эту странность в поведении, ведь легкомысленный смех был совсем не про принцессу. Он подошел к окну, сдерживая рвотные позывы, и вдруг как будто что-то вспомнил:

– Кстати. Что там было? Что ты видела? – Резко спросил он, с любопытством разглядывая осунувшееся лицо больной.

– Ну нет, не спрашивай об этом. Я протестую! Она ведь только пришла в себя. – Манерно, всплеснув руками как актриса театра, протестовала Харша вскинув на него недовольный взгляд.

– Что я видела когда умерла?

– Да. Ты же умерла тогда. – Он медленно прошел вдоль стены, не отрывая взгляда, – Я видел, все видели. Почему я не могу спросить? Всегда было интересно. Тебе что не интересно? Думаешь не ждет тебя смерть? – Парировал он Харше.

– Ничего. Я ничего не видела. Помню только страх… Было очень больно, я помню это, а потом вроде… нечто вроде счастья. А потом все просто оборвалось. – Она схватила голову руками, будто стараясь выдавить изнутри воспоминания, – Сейчас и сама удивляюсь тому, что никогда бы не подумала о смерти такого. Совсем по-другому её представляла. Но мне сложно сейчас вспоминать. Простите, – Марианна второй раз подняла на него взгляд и только соприкоснувшись глазами, испугалась и потупилась.

– Ладно оставим девочку отдыхать, – Харша натужно тянула нильдара за руку в сторону двери, но он не замечал этого, как если маленький ребенок тянул бы родителя. Но заметив её потуги, сдвинулся и попрощавшись вышел в коридор.

***

Шли дни, становилось теплее, солнце вставало раньше. За окном изредка шел мягкий дождь, почки на деревьях распускались и Марианна, вздрагивая от весенней прохлады потягивала чай на балконе. Силы возвращались к ней, запах мертвечины, мучивший всех служанок, наконец прошел, струпья начинали отваливаться, и Марианна стала замечать в зеркале изменения. Сначала она думала, что просто поправляется, но по мере того, как болезнь отступала, внешность её преображалась. Кожа на лице разгладилась и стала бархатной, ровной, матовой. Такой кожи у неё никогда не было за свои двадцать три года. Губы стали розовее и пухлее, нос как будто утончился, а брови заросли и широкой дугой, с мягким изломом на конце, оформляли карие глаза. Ресницы стали гуще. Сильно поредевшие волосы перестали выпадать. Даже грудь словно начала расти. Теперь раздеваясь в ванной, она всегда задерживалась возле зеркала любуясь собой.

Когда смерть отступила, ей стало казаться, что вся её предыдущая жизнь, все страхи и надежды, волнения и мечты казались лишь рябью волн на поверхности океана, тогда как она стала сравнивать себя, свое новое «я» с его глубинами, поэтому внешность, какой бы она теперь не была, перестала её абсолютно интересовать. Можно сказать, что она наблюдала за происходящим, как будто со стороны, ни во что серьезно не веря. Конечно, это могли быть симптомы банальной слабости, но пережитое не могло не оставить следа. После прохождения умирания, все прошлые попытки казаться красивой, соревнуясь с другими девушками, с воображаемыми соперницами за звание лучшей, были просто смешны. Эти слабые потуги и раньше были обречены на провал, а теперь рассыпались как истлевшая в костре бумага, когда первый порыв ветра обращает её в прах. Красота, так необходимая дотоле, стала не нужна. Так часто бывает, словно подарок, даримый по прошествии времени, когда уже больше и не мечтаешь о нем. Нет, уж точно не красота теперь нужна была Марианне. Её манила свобода. Сбежать из опостылевших стен и от этих искусственных людей. Эти мысли пришли вместе с трепетом весны и разрастались, пуская корни в сердце, точно, как природа за окнами её комнаты. В последние дни многие из воспоминаний возвращались к ней, словно прошлые события переживались наяву. В необычных приливах прошлого, настигающих в любое время дня и ночи, теперь ощущалась особая мощь, которой никогда не было у неё прежде. Как сверхпамять, великолепные возможности которой сейчас использовали лишь для того, чтобы нежить в сладком горе свое обиженное эго. Она сидела в теплой ванне, задумчиво загребая воду рукой. Вспоминалась ночь во время пира у царя нагов…

***

Мягкий длинный мох устилал то место, куда она легла тогда, решив посмотреть на искусственные звезды. Наги жили в подземелье и вместо небесных светил им служили драгоценные камни, о чем говорил гид утром на экскурсии. От сомы девушка чувствовала торжественную эйфорию, хотелось взлететь подальше от этого мира, и в то же время простое лежание на месте, тоже доставляло неописуемое удовольствие. Она вдыхала запах влажного луга, камышей, улиток и скошенного мха. Ночь сейчас была в подземелье и на небесной тверди рассыпались точки светящихся камней. Магические деревья приглушенно светились возле беседки, где она пряталась в кустах. Вдалеке послышались шаги и смех. Она сразу узнала голос Владыки. Он был не один, с женщиной. Хриплый низкий голос, говорили на другом языке. Харша, наверное. С кем ему ещё общаться здесь. Пошушукались, замолчали осматриваясь, не заметив Марианны, продолжили болтать, но на нильдари⁴. Этот язык Марианна изучила хорошо, почти за восемь месяцев прибывания здесь. Она слышала обрывки фраз, в основном говорил Селдрион. Он был сильно пьян. Она лично видела, как он осушил целый бокал сомы, когда ей хватило просто пригубить, чтобы сейчас валяться без памяти в кустах на траве, одетой в праздничное платье с украшениями весом в пару килограмм.

– Почему ты злишься опять? Хватит уже быть такой занудой.

– Отдай серьги. Ты их недостоин, – Хмуро отвечала Харша.

– Ну нет, змеечка моя, это же так забавно! Сколько можно дел провернуть. Я и не знал, что моя жизнь была такой скучной без них!

– Ты издевался над бедной девочкой. Как только ты начал устраивать тот маскарад с едой, это был мой предел. Надо было врезать тебе.

– Зато она пожалела меня. И если бы ты меня ударила, то пожалела бы еще больше. Плохая Харша обижает своего бедного дядю инвалида. Жаль, что ты уже не видела, но у меня даже получилось пустить слезу. Вжился в роль так сказать. Сам от себя не ожидал таких талантов. Но, к сожалению, мне пришлось поскорее убраться вон, чтобы не засмеяться. О, это было потрясающе. – Сквозь приглушенный смех продолжал Селдрион. – Она не узнала меня, значит и другие не узнают. Такой риск, дух захватывает! Но это была всего лишь проба пера. Ты же дала мне их, чтобы я попрактиковался перед путешествием, не так ли? Примерил на себя разные образы. Ведь не все могут как наги, менять форму с такой легкостью. Так чем ты сейчас недовольна?

«Так это всё было ложью, меня просто разыграли?!» – Марианна похолодела и сердце как будто обрушилось с глухим звуком куда-то вглубь грудной клетки. Бум, бум, бум… кровь приливала к лицу и ушам и ей потребовалось время, чтобы сосредоточиться. Она задерживала дыхание, чтобы прислушаться к словам нильдара перешедшего почти на шепот. Но дыхание было прерывистым, бесконтрольным и постоянно мешало слушать. При словах о бедном дядюшке Харши пазл сложился окончательно. До этого момента, она несколько часов провела у себя в комнате, пытаясь сопоставить то, что видела, с тем, что ей говорили.

Вечером, накануне пира, только разложив вещи и не успев высушить волосы после ванной, она узнала от слуги, что Харша ждет её на ужин. Это было ожидаемо, и Марианна рассчитывала, что нагини хочет обсудить с ней правила поведения на предстоящем пиршестве. Это так часто делала Тиаинэ, когда обучала ее правилам дворцовой жизни у нильдаров. Поэтому, как только она привела себя в порядок, сразу же прошла к царевне, приготовившись к роли дипломатичной правильной девочки, которая хоть и вынужденно, но как-никак представляет здесь всю расу людей. Там её ждал сюрприз. Внезапно заявился полуслепой, растрепанный старик, представившийся дядюшкой Харши. Он вел себя очень странно, пугал её безумным взглядом глаза, отмеченного бельмом. Точнее, он не делал ничего нарочито плохого, но Марианна чувствовала, что готова провалиться сквозь землю, лишь бы исчезнуть из этой комнаты и не участвовать в разрастающейся семейной драме. К её удивлению, нервы Харши сдали раньше, она бросила приборы и уползла в негодовании. И тут дядюшка расплакался. Он был таким жалким, таким бесполезным, что Марианна, глядя на это и сама чуть не разревелась. Не в силах совладать со своей парализованной рукой он никак не мог поесть, поэтому он просил Харшу кормить себя с ложечки, чем та была сильно недовольна. И когда Марианна, едва сдерживая слезы, протянула ему ложку с едой, он с гневом выбил её из рук и с руганью умчался прочь. Так она осталась одна в царской приемной, совершенно сбитая с толку. Всю оставшуюся ночь, лежала с тяжелым сердцем и плакала, вспоминая, как он махал вслед уползающей Харше своей покалеченной рукой, прося остаться. Тогда она долго думала, над тем, почему он не наг, если приходится Харше дядюшкой и почему наги такие злые, а именно Харша, что так обращается со своими дядей, и был ли он вообще ей родственником? Тут определенно что-то не сходилось. Но услышав теперешний диалог в беседке, она все поняла. «Это Владыка был тогда в виде старика! Это он. Но зачем? Я просто не понимаю. Харша гневалась на его проделки. Почему я поверила, что он ее дядя? Он же был без хвоста. Но Харша тоже выглядела как человек в первый день нашего знакомства. Может поэтому решила, что всё возможно. Но зачем Владыке так поступать? Какие-то серьги… видимо Харша хочет вернуть их из-за этого. Магические серьги, меняющие облик. Вот как он это сделал».

– Харша, зря ты так волнуешься, она просто ребенок. Она вообще никогда не поймет, что это был я. Представлений о жизни ноль, наивная, как еще дожила до своих лет? Этой зимой мы коротали долгие скучные вечера. И её рассказы сильно посмешили меня, но боюсь тебя разочаровать – слишком недалекая, – Селдрион сделал паузу и заговорщически зашептал, посмеиваясь на каждом слове, – Недавно в любви мне призналась.

– Что? – нагини аж немного прикрикнула. Он тихо засмеялся.

– Да, да. Это было даже забавно. Буквально пару дней назад, представляешь. Я и сам не ожидал. Что ж, таково мое проклятие постоянно слушать такие вещи от служанок, фрейлин, чародеек, принцесс, – Он выделил последнее слово и послышался шлепок. Харша сердито хлопнула его ладонью по плечу. Он засмеялся, – А тут… помилуйте, это даже не интересно. Примитивный вид эти люди. А женщины, просто как обезьяны. Интересно даже – являет ли она собой усредненный тип человека или бывают все-таки получше?

Марианна не могла слушать дальше, обида ножом вскрыла ей внутренности, и влюбленность, как кровь из раны покидала её. Пришло время трезветь. Какой финал ещё можно было представить? Задыхаясь от злобы, она проклинала себя, обзывая идиоткой за то, что открылась ему, за свою простодушную доверчивость. Всё лицо заливали слезы обиды, но она следила лишь за тем, чтобы не шмыгнуть носом, не вдохнуть излишне громко, не выдать своё присутствие. «Просто я никогда не видела таких существ, как он. – Оправдывала себя украдкой, – Он так слушал меня, так заботливо расспрашивал обо всем. Вытягивал из меня слова, а сам в то время смотрел сверху вниз. Как на обезьяну! У них что здесь тоже есть обезьяны?! Какой позор! Клариэль говорила мне… да, говорила. Твоё сердце растопчут сапогом, так сказала. А я считала ее гадкой заносчивой вертихвосткой». Минуты, проходившие в ожидании того, когда Селдрион и Харша наконец покинут беседку, казались мучением. Словно вечность… Они болтали дальше, Харша уже не сердилась, иногда они переходили на язык нагов, иногда и вовсе замолкали разморенные сомой, пока гонец со срочными вестями не увел их из временного пристанища.

«Как хорошо, что произошло то, что произошло. Мне теперь абсолютно плевать, без разницы, ноль эмоций. На него и всю его свиту. Скоро всё закончится. Стоить потерпеть три месяца, и я больше никогда его не увижу. Пройдет как сон. Встречу родителей. Закончу учебу. Хорошо, что все случилось именно так, а не иначе. Теперь не жалко будет уходить отсюда» – продолжая расплескивать воду рукой, размышляла она в ванной. Было время, и она восхищалась новым, дивным миром. Пошла в поход, случайно прошла через портал, до сих пор не понимая, зачем сделала подобную глупость, как люди в кино, которым не стоит ходить в темный подвал под страшную музыку. Раньше думала, что уж кто-кто, но она точно не полезет в неприятности. И точно знает наперед что делать. Вся жизнь распланирована. Красный диплом одного из самых известнейших лингвистических вузов уже ждал её. Оставался последний год. Решила развеяться. Теперь понятно, что зря. Друзья уговорили, видя, как гробит свою молодость над учебниками их робкая Марьяночка. Сходила погулять по горам первый раз в жизни, пропади оно пропадом. Уже практику прошла, подрабатывала переводом текстов и субтитров к фильмам. Обзаводилась правильными друзьями и связями. Все четко, ровно к цели напролом. А потом потерялась одна в новом мире, привлеченная ночным гулом портала, загипнотизированная его синим сиянием. Брела вдоль реки четыре дня оголодавшая, в полуобмороке. Трое солдат-пограничников спасли её. Потом была жизнь во дворце, где ровным счетом ничего и никогда не происходит. Выучила язык так быстро, насколько возможно. Общалась с их царем. Можно сказать вела дипломатические переговоры между двумя мирами. Обмен опытом двух цивилизаций. Ну и без разницы что он там считает. Опыт переговоров есть? Есть. Так что никакой мистики. Никто дома не узнает. Просто потерялась, потом жила у сектантов в Сибири, потом удалось сбежать. Кто-то помог, где была не помнит. Такая легенда. Всё встанет на свои места. Только проблема вот в чем. Что теперь она больше не видела смысла в прошлых целях. Смерть отняла его. Всё растаяло как сон. Эта жизнь как сон, один из миллионов снов, которые мы не помним, просыпаясь. А что делать в этом сне – не понятно. Этому в школе не обучат. Как найти смысл там, где его нет? Не за что ухватиться. Смерть забрала целеустремленность, дав в обмен сверхъестественную легкость. Необыкновенное чувство восторга каждого проживаемого мгновения. Она подолгу могла стоять босыми ногами на траве, когда удавалось незаметно выйти из дворца скрывшись от постоянного контроля сиделок. Им не докажешь, что болезнь прошла и теперь она чувствует себя резвой как конь. Готова бегать днями напролет, а её держат в четырех стенах. Все звуки, запахи, ощущения стали четче, ярче, ближе. Второе детство. Беспечность накатывала волнами, и она просто валялась под деревом в халате, не боясь быть увиденной. Стерлись границы. Раньше она была такой зажатой. Постоянно думала о том, что же скажут о ней другие. Мерила себя чужими рамками. Теперь единственным критерием являлась доброта. Все действия, проникнутые ею, казались истиной. Будь то доброта к себе или другим. «Кому вредит то, что я хожу в ночной сорочке по заднему двору королевского замка? Никому. Значит можно. А для меня это даже полезно». Вскоре границы так начали замыливаться в сознании Марианны, что она поняла – эти вылезшие после болезни волосы ей не нужны и опостылели, и без страха и раздумий обстригла их ножницами, позаимствованными у портнихи. Симпатичная белокурая служанка вскрикнула как от боли, в первый раз увидев её лысой. Марианна смеялась тогда почти задыхаясь. Испытывала бесконечное облегчение, словно камень с плеч. Она хорошела с каждым днем, но никто не видел её. Прошло уже больше восьми дней после пробуждения, но она не встречала ни Владыку, ни Харшу, ни кого-нибудь из приближенных монарха.

Медленно протекали её дни во дворце, многого она не знала. Ничто пока не нарушало покой после болезни. Ей позволяли наслаждаться весной в полном неведении.