Kitobni o'qish: «Зеленый автомобиль»
Глава I
Доктор Лео Шпехт, комиссар венской тайной полиции, бросил последний взгляд в зеркало.
Все было безукоризненно! Фрак сидел превосходно, кончики черных усов мягко и изящно загибались кверху, накрахмаленная рубашка облегала его, точно панцирь.
– Тор-реадор, смелее в бой, – вполголоса пропел комиссар, улыбаясь собственным мыслям. Затем он наполнил свой блестящий серебряный портсигар, спрыснул себя духами, накинул на плечи шубу и, взяв со стола пару белых лайковых перчаток, легкой походкой вышел из комнаты. – В Софийский зал, – приказал он поджидавшему его извозчику. Сидя в экипаже, мягко и бесшумно катившем на своих резиновых шинах, доктор Шпехт откинулся в угол и принялся задумчиво смотреть на мелькавшие за стеклами густые хлопья снега.
Несмотря на то что сам он давно вышел в отставку, мысли его всецело были заняты сенсационным делом, приковывавшим к себе вот уже несколько недель общественное внимание.
Из письменного стола высокопоставленного и влиятельного генерала были украдены важные документы, и до сих пор не удалось напасть на след преступника.
Образ действий вора являлся крайне загадочным. Генерал работал до позднего вечера у себя в кабинете, после чего запер бумаги в ящик письменного стола. Часа через два начался съезд гостей, так что квартира, за исключением рабочего кабинета, была полна народа, когда же генерал вошел в кабинет, чтобы снова приняться за работу, бумаг уже не было. Следовательно, они пропали в то самое время, когда дом был полон гостей.
Между тем в списке приглашенных были лишь офицеры и лица, которые не могли вызвать ни малейших подозрений.
Доктор Шпехт нетерпеливо провел рукой по лбу. И зачем только эти мысли лезли ему в голову! Ну их совсем! Разве он не ехал теперь в Софийский зал, где ему предстояло провести чудесный вечер?
Маленьким надушенным письмом ему назначали свидание. Не подлежало сомнению, что письмо было написано женщиной из высшего общества – на это указывали прямой, крупный почерк, изысканная бумага, своеобразный слог и едва уловимый нежный запах духов.
Странное приключение!.. Около недели назад он неожиданно получил письмо. Незнакомая женщина, подписавшаяся «Долорес», вдруг завязала с ним письменно странную болтовню. Почему? Потому, писала она, что ей скучно и что она слышала о нем как об умном, интересном человеке. Польщенный комиссар любезно ответил, что предпочитает личное свидание переписке. Но незнакомка и слышать об этом не хотела… Наконец пришла сегодняшняя записка с назначением свидания, и Шпехту предстояло увидеть воочию свою анонимную корреспондентку.
Экипаж остановился у зала, и звук отворяемой дверцы вывел комиссара из задумчивости. Осторожно, чтобы не запачкать новые лакированные сапоги, прыгнул через лужи на тротуаре и вошел в вестибюль. Здесь он мимоходом кивнул почтительно поклонившемуся ему агенту Губеру и смешался с толпой.
Его окружил хоровод масок.
Праздник был в полном разгаре. Шуршали шелка, сверкали бриллианты, за таинственными масками горели и смеялись красивые женские глаза… Смех, шепот, говор звучали вокруг, он на лету перехватывал веселые шутки, любезные взгляды. А там, около эстрады, должна была ждать его она…
С трудом удалось ему проложить себе дорогу к эстраде. Около ее ступенек он остановился и принялся ждать. Легкий удар веером по руке заставил его обернуться.
– Браво, доктор! Вы пунктуальны, как, впрочем, все, имеющие касательство к полиции.
Перед ним стояла высокая, стройная женщина, тщательно укутанная в тяжелое черное шелковое домино. Большие черные глаза ярко блестели в отверстиях маски.
Доктор Шпехт любезно поклонился.
– Долорес? – вопросительно произнес он.
Маска утвердительно кивнула.
– Надеюсь, мое появление не принесло с собой разочарования?
– Конечно нет! К тому же я тебя почти не вижу.
У маски вырвался высокомерный жест, но она овладела собой и тихо рассмеялась.
– Ах да… Я и забыла… маскарадный обычай говорить «ты». «Ты» – это ужасно забавно! Мы совсем не знаем друг друга и должны быть на «ты».
– Позволь, пожалуйста, – перебил доктор, – я тебя не знаю – это точно, но тебе-то я наверно знаком.
– Нет. Я вижу тебя сегодня в первый раз. Я знаю про тебя лишь то, что ты имеешь касательство к полиции. Впрочем, об этом ты сам говорил в своем письме.
– А я и того про тебя не знаю, а только предполагаю!
– Что же именно?
– Прежде всего то, что ты не искательница приключений. Затем думаю, что не ошибусь, если скажу, что ты женщина из общества, обладаешь большим вкусом, пожалуй, еще то, что ты иностранка и живешь в центре города.
– Откуда ты все это знаешь?
– Из твоих писем. У тебя попадаются обороты речи, которые не могут принадлежать венке. Все твои письма опущены в один и тот же почтовый ящик на углу Максимилиановской улицы. Следовательно, ты живешь где-нибудь поблизости. Впечатление же, которое производишь ты сама, вполне подтверждает выводы, сделанные мной на основании твоего почерка, бумаги, духов и прочих мелочей.
– О, да вы, полицейские, опасный народ, – тихо рассмеялось домино. – В каждом из вас сидит маленький Шерлок Холмс. А должно быть, интересно играть роль сыщика в деле, в котором лично заинтересован. Будь я мужчиной, я непременно бы занялась открытием какого-нибудь крупного таинственного преступления. Это должно страшно захватывать. Скажи, пожалуйста, ты не имеешь никакого касательства к этой… итальянской истории?
– Что ты хочешь сказать?
– Ах, боже мой… Я говорю про это дело, которым теперь полны все газеты.
– Так… Самое отдаленное, – небрежно ответил Шпехт. Он не находил нужным сообщать совершенно незнакомой ему женщине, что вот уже неделю, как занят этим делом исключительно и день и ночь ломает себе голову над его разгадкой.
– В таком случае я могу тебе сообщить кое-что интересное… Но с условием, что ты будешь умником.
Слова эти пробудили в Шпехте совсем было задремавшего криминалиста. Так вот оно что!..
Он бросил испытующий взгляд на молодую женщину, смотревшую на него со спокойной улыбкой.
Хм… домино ее не было взято напрокат… тяжелый шелк… настоящие кружева… узкая, изящная обувь, наверно, от первого мастера в городе… все было выдержано и элегантно, но, увы, не давало никаких данных, на основании которых он мог бы делать выводы.
Нашел!.. На носовом платке, который она сжимала в руке, он вдруг увидел буквы «Р. С.» под маленькой короной. Он совершенно явственно различил обе буквы!
Черное домино продолжало с улыбкой смотреть на комиссара.
– Не старайся напрасно, доктор, – проговорила наконец молодая женщина, – все равно ничего не найдешь.
– Может быть, я уже нашел!
– Платок? Полно… не так же я неосторожна.
– Разве у тебя есть причины быть осторожной?
– Конечно, я вовсе не желаю, чтобы меня узнали.
Доктор Шпехт снова подозрительно взглянул на незнакомку.
– Эй, не смотри так строго, – со смехом проговорила она, – не хочешь ли ты меня арестовать?
Но комиссар не поддержал шутки.
– Что ты хотела сообщить мне относительно дела?
– Ага! Заинтересовался! Я хотела только дать тебе маленький толчок в правильном направлении. Слушай хорошенько – полиция идет по ложному следу!
– Каким образом?
– Очень просто. Вы подозреваете уважаемого офицера, человека порядочного до кончиков ногтей. Капитан, за которым вы так пристально следите…
– Откуда ты это знаешь? – воскликнул пораженный комиссар.
Он знал, что дело ведется под большим секретом и что, кроме трех-четырех агентов, никто не мог иметь сведений относительно мер, принимаемых для обнаружения преступника.
– Этого я не могу тебе сказать. Достаточно с тебя и того, что я это знаю. Я знаю даже больше, а именно: по этому пути вам никогда не дойти до намеченной цели.
– Если уж ты так хорошо осведомлена, то, может быть, скажешь мне, кто украл документы?
– Бумаги украдены во время бала одним из гостей, – прошептала незнакомка, близко наклоняясь к комиссару, – украдены человеком, носящим громкое имя, что не мешает ему быть последним негодяем. А если хочешь узнать еще больше, то наблюдай за домом номер 46 по Грилльхоферштрассе.
В эту минуту к говорившей быстро подошло вынырнувшее из толпы розовое домино и, схватив ее за руку, сделало ей знак следовать за собой.
– Прости… я сейчас вернусь. – Молодая женщина подошла к розовой маске, которая в заметном волнении остановилась у дверей.
Доктор Шпехт внимательно следил за обеими.
Розовое домино тихо и взволнованно что-то говорило.
Незнакомка вздрогнула и схватилась рукой за сердце; Шпехт видел, как она пошатнулась и судорожно уцепилась за косяк двери, чтобы не упасть. Сдавленный крик сорвался с ее уст:
– Убили!
И она бросилась вон из комнаты. Окружающие видели всю эту сцену, слышали возглас и с удивлением смотрели вслед обеим маскам, спешившим по коридору в вестибюль.
Доктор Шпехт решил следовать за ними и с трудом стал протискиваться сквозь толпу, загородившую выход.
Что могло произойти? Кто убил или кого убили? Кто была таинственная женщина и что знала она о пропаже бумаг?
Что значило ее указание на Грилльхоферштрассе?
Когда комиссару удалось добраться до коридора, то вдали он увидел обеих женщин, уже одетых в шубы.
Швейцар распахнул перед ними дверь.
Доктор Шпехт бросился догонять их, и, как был, без шубы и шапки, выбежал на улицу. Она была пуста, только чей-то зеленый автомобиль с бешеной скоростью обогнул угол улицы и скрылся из глаз.
Но куда же девались обе маски?
– Барыни уехали на автомобиле, – доложил швейцар.
– Номер?
– Не заметил, сударь.
– Но как же вы позвали автомобиль?
– Просто крикнул: «Зеленый автомобиль».
– Говорили дамы что-нибудь?
– Они, сударь, страсть торопились и волновались ужасно. Говорить-то они говорили, это точно, да только по-французски.
Доктор Шпехт на минуту задумался.
– Где у вас телефон?
– Наверху, в канцелярии.
Комиссар бросился вверх по лестнице.
На первой площадке он столкнулся с встреченным им уже раньше агентом Губером.
– Слава богу, наконец-то я нашел вас, господин доктор. Вот уж столько времени ищу вас, точно иголку в стоге сена. Десять минут назад вам звонили по телефону и просили немедленно ехать на Грилльхоферштрассе, номер сорок шесть. Там произошло убийство.
– Убийство! На Грилльхоферштрассе?! В номере сорок шесть? – закричал комиссар.
– Так точно, господин доктор. Господин начальник полиции изволил сам звонить.
Комиссар отер со лба крупные капли пота.
– Извозчика… скорей!
Минуту спустя Шпехт уже был в пути. Вдруг извозчик так внезапно остановил лошадь, что комиссар едва не упал с сиденья, – мимо, по направлению к городу, преграждая им путь, промчался автомобиль.
При свете уличных фонарей Шпехт мог видеть, как он несколько раз появлялся, пока не исчез в море домов. Это был… зеленый автомобиль.
Глава II
Перед домом номер 46 по Грилльхоферштрассе толпилось, несмотря на позднее время, множество народа. Наиболее любопытные влезали на карниз, чтобы через окно заглянуть в комнату.
Сплетничали, судачили, рассказывали всевозможные страшные происшествия последних лет. Спорили горячо, стараясь лишь говорить не особенно громко – ведь как-никак, а там, в доме, лежал мертвец. Правда, никто не знал его, не знал и подробностей его смерти, но дело-то само по себе было больно таинственным, даже страшным!
Перед домом стоял на страже полицейский, унимавший наиболее предприимчивых и любопытных.
От него-то доктор Шпехт и узнал, что именно произошло.
С час назад один из обитателей дома, живший на первом этаже, был найден мертвым, с простреленной головой.
Никто не слышал выстрела и не видел в квартире постороннего человека. Поэтому вначале думали, что имело место самоубийство, пока комиссия не установила несомненный факт убийства.
Комиссар поднялся по низенькой лесенке, ведущей в дом.
Две-три старухи и несколько человек домашней челяди, судачившей на пороге, указали ему дорогу. Он миновал переднюю, отделенную от кухни перегородкой из матовых стекол.
Сквозь полуоткрытую дверь доносились голоса. По всей вероятности, там-то и разыгралась кровавая драма.
Тусклая, коптящая маленькая лампочка и две мерцающие свечи освещали трепетным светом бедную, неприглядную обстановку комнаты.
Потолок и стены были грубо выкрашены одной краской, короткие грязно-белые занавески едва прикрывали треть окна. Две выгоревшие картинки религиозного содержания были прибиты над грубо сколоченной кроватью, около которой помещался железный умывальник с дешевеньким прибором.
Посередине комнаты стоял старый деревянный стол, вокруг него три соломенных стула, около стула, находившегося против окна, лежал на полу труп молодого человек в том самом положении, в каком был обнаружен.
Судя по платью, покойный был рабочим.
Лицо и руки были прокопченные и огрубевшие, как у человека, занимавшегося тяжелой грубой работой. Он лежал, вытянувшись во весь рост, на полу, не мытом, должно быть, уже несколько месяцев. Сбоку, на виске, виднелась маленькая круглая ранка с резко очерченными краями.
В комнате не было никого, кроме чинов полиции, составлявших протокол.
Посреди комнаты стоял начальник сыскной полиции Вурц, человек большой энергии и опыта, и отдавал распоряжения. Спокойно и внимательно изучал он обстановку, не упуская в то же время из виду ни одного движения своих подчиненных. Сразу было видно, что этот высокий, стройный человек чувствует себя хозяином положения.
Когда доктор Шпехт вошел в комнату, присутствующие как раз были заняты составлением протокола.
– Адольф Штребингер был убит выстрелом из револьвера, пулей девятимиллиметрового калибра, – диктовал один из полицейских.
– Постойте, – остановил его начальник тайной полиции, – эта рана не может быть нанесена оружием такого большого калибра.
С этими словами Вурц поднял лежавший на полу револьвер и поднес его к лампе.
– Ну, конечно, все патроны еще находятся в барабане.
Он посмотрел сквозь дуло на свет.
– Из этого револьвера вообще еще не стреляли.
Только теперь заметил он доктора Шпехта, выжидательно остановившегося у дверей.
– А, добрый вечер, доктор. Какова история! Вы уже знакомы с подробностями?
Комиссар ответил отрицательно.
Вот в кратких чертах картина преступления.
Часов в девять вечера сторож Штольценгрубер, находившийся на дежурстве, проходил мимо окна и случайно заглянул в него. Человек, лежащий теперь мертвым на полу, сидел за столом, а полчаса спустя сторож снова увидел его оживленно беседующим с элегантным господином в дорогой шубе.
Приблизительно в три четверти десятого хозяйка услыхала глухой шум, словно от падения тяжелого тела. Послышавшийся затем стон заставил окончательно проснуться задремавшую было женщину, и она бросилась будить мужа. Тот постучался в комнату жильца и, не получив ответа, вошел. На него пахнуло холодным ночным воздухом. В комнате было темно. При слабом свете уличного фонаря увидел он своего жильца неподвижно лежащим на полу. Предполагая, что молодой человек находится в обмороке, он приподнял его, чтобы снести на кровать, и тут только понял, что держит на руках труп. Громко закричав от ужаса, зажег он огонь, нашел на полу около покойника знакомый уже читателям револьвер и послал жену за полицией, констатировавшей наличие преступления. По всей вероятности, преступнику удалось бежать через оставшееся открытым окно.
– Ну-с, теперь вы можете ориентироваться, – проговорил Вурц. – Вперед, за дело!.. Мы установили, что Адольф Штребингер убит не из этого револьвера. Что же следует дальше, а? Как вы думаете, – обратился говоривший к присутствующему в комнате полицейскому врачу.
– Могу только согласиться с вами. Пуля была малокалиберная и, пройдя через левый висок, вышла в правый.
– Все это хорошо, но где же пуля?
Полицейские тщательно осматривали стены.
– Здесь, – воскликнул доктор Шпехт, указывая на отверстие в картинной раме.
– Совершенно верно. Но если пуля попала сюда, то значит, стреляли оттуда. – И Вурц указал по ту сторону стола.
Затем, точно по наитию, он стремительно подошел к окну.
– Так я и думал!.. В комнате не стреляли! Выстрел был сделан с улицы. Видите вы эту дырку в ставне?
В ставне действительно можно было различить маленькое круглое отверстие – несомненный след выстрела.
– Теперь ясно, почему в доме никто не слышал, как стреляли.
В дальнейшем при составлении протокола выяснилась еще одна интересная подробность.
При убитом найдены были две кроны мелкой никелевой монетой, несколько деловых писем, номер «Городских ведомостей» за двенадцатое января и еще какой-то клочок бумаги.
Начальник охранного отделения внимательно осмотрел его и бросил удивленный взгляд на доктора Шпехта.
На одной стороне листка было записано: «Завтра в половине десятого… 23, 5, 2, 27, 70, 32 и 11 – вызвать». На другой стороне стояло: «Совершенно очарованный вашей оригинальностью, всем сердцем стремлюсь познакомиться с вами лично и надеюсь, что вы скоро доставите мне случай заменить нашу письменную беседу – устной. Искренне уважающий вас доктор Лео Шпехт».
– Что такое? Доктор Лео Шпехт. Доктор, это ваша подпись?
Комиссар не верил собственным глазам, но сомнение было невозможно. Этот клочок бумаги был одним из его писем к таинственному домино, которое всего час назад обратило его внимание на дом номер 46.
Какое отношение могла иметь та великосветская женщина к холостому рабочему? Каким образом очутилось адресованное ей письмо в кармане убитого?
Комиссар в недоумении пожал плечами:
– Да, должен сознаться, что это часть моего письма, отправленного на днях…
– Кому?
– Одной даме, с которой я имел разговор сегодня вечером, но которую даже не знаю в лицо. Мне совершенно непонятно, как могло это письмо очутиться в кармане убитого. Могу я, господин начальник, попросить вас на минуточку в коридор, чтобы дать вам некоторые разъяснения?
Доктор Шпехт вкратце передал Вурцу все уже известное нашим читателям.
– Судя по облику этой женщины, я совершенно не могу понять, – заключил он, – что общего она имеет с этим человеком, принадлежащим, по-видимому, к низшему классу!..
– Объяснение найти не так трудно. Тут интересны два пункта: во-первых, что домино обратило ваше внимание на этот дом в связи с делом о пропаже бумаг, которое связывают со шпионажем; во-вторых, что, как доказывает ваше письмо, отношения между известными лицами, несомненно, существовали. Эти два пункта особенно важны для нас потому, что тот человек, там, в комнате, – присмотритесь-ка к нему хорошенько, – производит на меня весьма странное впечатление. А затем элегантный господин, с которым его видели и который так бесследно исчез? Ну да ладно, как-нибудь разберемся. Еще успеем поговорить. Сначала нужно все здесь закончить.
Начальник тайной полиции послал за хозяином квартиры. Мюллер, столяр по ремеслу, со страхом и трепетом явился на зов полиции.
– Слушайте, господин Мюллер, когда вы вошли в комнату, здесь было светло или темно?
– Темно, ваше благородие, только лампа-то, видно, только что погасла – еще чадила.
– Вы наверно это помните?
– Ну еще бы. От чада-то ведь дух стоял в комнате, да и фитиль-то еще малость светился. А как стал я лампу зажигать, так стекло-то совсем еще теплое было.
– Давно ли приехал к вам Штребингер?
– Четвертого числа.
– Когда произошла кража у Гольмгорста? – вполголоса спросил Вурц комиссара.
– Четвертого вечером.
Начальник охранного отделения кивнул.
– Откуда взялся этот Штребингер?
– Он приезжий, ваше благородие, так, по крайней мере, он нам сказал.
– Так… Значит, вы точно помните все, что сказали нам относительно лампы! Фитиль не был завернут, не так ли? Хорошо, можете идти.
Мюллер вышел из комнаты.
– Из всего этого следует, господа, – проговорил начальник тайной полиции, – что после убийства кто-то еще находился в комнате. Предположение, что Адольф Штребингер сам погасил лампу, совершенно отпадает. Голова его была, следовательно, хорошо освещена, когда в него стреляли с улицы. Тот человек, который был свидетелем преступления, задул лампу. Так, по крайней мере, мне все это представляется.
– Простите, – вмешался начальник сыскной полиции Георг Шульц, – не могла ли лампа быть погашена сквозняком?
– Вряд ли. На других вещах и бумагах он ведь не оставлял следа. К тому же мне сдается, что незнакомец имел веские причины погасить свет, прежде чем выскочить в окно. Весьма возможно, что он был сообщником убийцы. Иначе не понятно, почему он предпочел скрыться через окно, вместо того чтобы позвать на помощь. Доктор, будьте добры, продолжайте следствие, я дал вам в руки нить. Речь идет, как вы знаете, об элегантном господине с моноклем, в шубе, которого сторож Штольценгрубер видел здесь в комнате. Он должен был быть свидетелем преступления и, по-видимому, спасся через окно. Следовательно, с этой стороны вам и надо начать поиски.
Доктор Шпехт осмотрел окно, но не нашел ничего хоть сколько-нибудь примечательного. Затем он отворил ставни и, взяв лампу, осветил землю под окном. На ней ясно были видны следы.
Доктор Шпехт кликнул полицейского и прошел в сад.
От окна следы шли в другой конец сада.
Это были характерные следы бегущего человека, и притом мужчины. Размер шагов – около ста тридцати пяти сантиметров – и сильный нажим носка сравнительно с оттиском каблука ясно показывали, с какой поспешностью незнакомец бежал из дома.
Доктор Шпехт послал агента к хозяину квартиры с приказанием сварить клею, так как он хотел снять отпечаток следов, а сам медленно вернулся прежней дорогой.
След был от узкого небольшого сапога с тонкой подошвой и низкими каблуками и вполне мог принадлежать элегантному господину, которого сторож Штольценгрубер видел разговаривающим со Штребингером.
Доктор Шпехт отыскал место, где беглец перелезал через забор сада, и внимательно осмотрел занесенные снегом ветви близстоящих деревьев. Затем он сам влез на дерево и стал разглядывать продолжение следов по узкой дорожке.
Они огибали дом и доходили до маленького, глухого переулка.
Отсюда они шли не направо, к Грилльхоферштрассе, а как раз в противоположном направлении – к Зильбинггассе.
На углу Зильбинггассе находилась небольшая кофейная. Должно быть, посещалась она не особенно охотно, так как кельнерша стояла без дела на пороге и со скучающим видом смотрела на улицу.
При виде комиссара, шедшего по улице с небольшим фонарем в руках, она с любопытством сделала несколько шагов вперед и заговорила с ним.
– Послушайте, господин, никак вы что потеряли?
– Конечно, иначе не стал бы искать.
– Да что потеряли-то? Деньги или письмо? Коли письмо – так наш Францль тут нашел какое-то.
– Может, оно и есть.
Доктор Шпехт поспешно схватил письмо, которое тотчас узнал по адресу. В конверте находилась вторая часть его собственного письма к таинственному домино – дополнение к той, которая найдена была у убитого.
– Да, это мое письмо. Возьмите… вот вам на чай.
Он протянул девушке гульден.
– Не могу ли я поговорить с вашим Францлем? – спросил он.
– Отчего же, можете. Зайдите, сделайте милость.
И девушка, радуясь, что ей удалось заполучить такого щедрого посетителя, поспешно открыла дверь кофейной.
Комиссара обдало тяжелым прокуренным воздухом.
Несколько подозрительных субъектов сидели в углу комнаты за столом и недоверчиво покосились на вошедшего.
– Ишь ты, гости-то у тебя сегодня какие важные, – обратился к хозяину пьяным басом один из присутствующих. – Может, и вы тут автомобиль поджидаете?
– Заткни глотку, – проревел хозяин, – чего мелешь-то с пьяных глаз.
Пьяный рассвирепел:
– Что такое? С пьяных глаз? Может, ты и пьян… да! Только не я, понял? Я знаю, с кем говорю. Барин-то, небось, не из полиции.
– Замолчи, Польдль, – вмешался в разговор один из сидевших за столом.
Шпехт прошел в глубину комнаты и, остановившись у стойки, заказал себе какую-то мелочь, пока девушка ходила за Францлем.
– Когда вы нашли письмо? – спросил его комиссар.
– Да, должно быть, часов в десять. Я, видите, шел по делу, гляжу, а оно и лежит на Зильбинггассе.
Становилось очевидным, что вторая половина письма была утеряна свидетелем преступления во время его стремительного бегства. Не заходил ли и он сюда?
Шпехт снова обратился к девушке:
– Ах да, чуть не забыл. Что, мой приятель – знаете, такой блондин, в шубе, который был здесь около девяти часов, – ничего не забыл у вас?
– Я спрошу хозяина.
– Не стоит. Мой приятель, верно, завтра сам сюда заедет. Что, он долго здесь пробыл?
– Так… с полчаса, пока за ним не приехал экипаж.
– Какой экипаж?
– Автомобиль… такой, зеленый.
Шпехта передернуло. Опять этот загадочный зеленый автомобиль! Снова какая-то связь с загадочным домино.
– Часто бывал здесь этот господин?
– Нет, всего три раза. Часов в шесть – в седьмом вчера и третьего дня. Потом как-то еще раз, только запамятовала, в какой день. Они все приезжали на зеленом автомобиле, на нем же и уезжали. Только вот вчера им ждать пришлось. Верно, шофера куда-нибудь посылали.
Комиссар задал еще несколько вопросов, но ничего нового ему узнать не удалось.
Когда доктор Шпехт вернулся к дому номер 46 по Грилльхоферштрассе, его уже поджидал сыщик с банкой столярного клея.
Он выбрал наиболее ясно отпечатавшийся на снегу след, залил его клеем и через несколько минут осторожно вынул получившийся оттиск.
Затем он пошел в комнату, где как раз заканчивали протокол.
Он застал Вурца на коленях перед покойником и с губкой в руках.
– Нужно прекратить расследование в прежнем направлении, оно ни к чему не приведет, – проговорил начальник тайной полиции. – Этот закрашенный шрам на лбу, фиктивная грязь на руках укрепляют меня в моем первоначальном предположении: покойный никогда не назывался Адольфом Штребингером, как никогда не был рабочим.
