Kitobni o'qish: «Верность (сборник)»

Shrift:

Слово о себе

Сейчас, когда я собирался написать «слово о себе» для этой книги, вдруг заметил, вернее, еще раз вспомнил, что у меня почти нет стихов, написанных от первого лица, от «лирического я».

Разве только те, где говорю о своей неудавшейся первой любви…

Но сам я еще с детства любил слушать кумыкские песни героя о своем подвиге и читать стихи, в которых автор выражает свое «я».

Песни героя о себе – как на черкеске газыри! Я говорю о тех газырях, которые полны порохом. Песни героев о своих подвигах – это не хвастовство. Песня и подвиг – близнецы.

Если станет аргамак похваляться,
Скажет: «Был я в походе первым».
Если сокол станет похваляться,
Скажет: «Сбил я на лету лебедя».
Если станет герой похваляться,
Скажет: «Много я по свету странствовал,
но вернулся в отчий дом».

Поскольку я, автор этой книги, в походе первым не был, на лету лебедя не сбил, много по свету не странствовал – похваляться мне нечем. Я еще в дороге. Мое желание другое: сохранить в себе вечное удивление миром, людьми. Первозданно, как в детстве.

Был я маленьким. Зеленое поле. Дорога ровная. Но вдруг линейка покачнулась, спускаясь в неглубокую, не очень широкую балку, свернула с дороги и выехала на цветущий луг. Как удивительно бесшумно покатились колеса!

Никогда не забыть бы мне это диво – мягкую, зеленую тишину!

Был я маленьким. Бахчевое поле. Как Млечный Путь, протянулся длинный тонкий стебель арбуза. Боже, какой он огромный! Как целая луна с зеленым ореолом.

Никогда не забыть бы мне это огромное, круглое, полосатое чудо!

Был я маленьким. Вернулись домой к вечеру. Вошли в комнату, в ней оказалось темно. Я маленький, радостный – комната печальная. Моя бабушка Бы-кый-абай зажгла большую лампу. Алла-лалай, валла-лалай! Как я удивился волшебному свету!

Удивление – начало моей жизни,
Удивление – середина моей жизни,
Удивление – пусть станет концом моей жизни.

Находясь в дороге, как бы я хотел в своем поэтическом пути сохранить вечную молодость восприятия.

Мне бы к людям заглянуть,
Тихой строчкой прошептать,
Нежность в девушку вдохнуть,
Парня к мужеству призвать;
В дом за домом бы суметь
Постучаться по пути —
Ухо каждое задеть,
В сердце каждое войти!

АТКАЙ

Стихи

Певец и каменотес
Перевод Л. Миля

Гранит у нас такой,
Он полон тайной жизни,
Сожмешь его рукой —
Не влага, песня брызнет.

Коль встретиться пришлось,
Поймет и без расспросов
Певца – каменотес,
Певец – каменотеса.

И воин на войне,
Захваченный врагами,
Как камень каменел,
Чтоб стать немым, как камень.

К нам в горы не пройти!
И мой народ спокоен:
Ведь камень на пути
У ворога,
Как воин.

А если уж беда —
В часы большой печали
Гранитные уста
По-нашему кричали.

Вот почему всегда
Поймет и без расспросов
Каменотес – певца,
Певец – каменотеса.

«Дом мой на распутье двух дорог.»
Перевод С. Сущевского

Дом мой на распутье двух дорог.
Лишь окно открою, предо мною
Синий Каспий плещется у ног,
Тарки-Тау¹ встала за спиною.

Густ, как мед, в низине летний зной,
Над волнами чайка проскользила.
А к вершине близится предзимье,
И сентябрь осыпал желтизной
Заросли багряного кизила.

Там кипят на склонах родники,
Песни их снимают утомленье.
Мудрые, как время, старики,
Речи не спеша ведут в селенье.

Канет день, туманится вода,
Море перекатывает камни.
И маяк далекие суда
Обнимает белыми руками.

Голуби воркуют за окном.
Тополя поблескивают влагой.
Тень листвы раскачивает дом,
Просится на белую бумагу.

Обо всем подумай – и пиши.
Но стою я снова на пороге:
Не сидится никогда в тиши,
От души пишу я
Лишь в дороге.

Гора Тарки-Тау
Перевод С. Сущевского

Ветками стреножены ветра,
Строже белый город у подножья,
По тропе извилистой
С утра
Я опять спешу к тебе, гора.
Для кумыка ты всех гор дороже.

Много шрамов на твоих боках
Саблями оставили века.
Кровь текла
По склонам, будто реки.
Помнишь ты, гора, наверняка,
Как страдали и любили предки.

Помнит каждый каменистый скат
Посвист пуль и батарей раскат.
На поживу грифам и шакалам
Здесь швыряли бунтарей со скал,
Развлекая хмурого шамхала².

Ты растила истинных мужчин,
Что могли пришельцев проучить,
Зная цену дружбы нерушимой.
Наскочив на острые мечи,
Захромал сильнее Темучин³,
Так и не добравшись до вершины.

Путь закрыла ворогам гора,
Но, к друзьям приветна и щедра,
Дагестан с Россией породнила,
Хлебом-солью встретила Петра.

И недаром с той поры в Тарках,
Русого приветив кунака,
В честь него, под перезвон стаканов,
Мальчиков аульских нарекать
Стали О-Рус-бием, О-Рус-ханом.

Пролетели над тобой века.
Но вгляжусь – и вижу в час заката:
Подплывают к склонам облака,
Будто бы петровские фрегаты.

Весенняя песня о новорожденном
Перевод С. Сущевского

Ливни скалы кресали
И высекли мак,
И фиалки средь скал
Расплескали.
Так навруз мубарак! ⁴
Настежь двери, кунак!
Мир тебе!
Берекет ⁵ этой сакле.

Крепнет запах сосны
На полянах лесных.
Клин гусиный
Над синей долиной.
Стены сакли просторной
Нам нынче тесны.
Два байрама настали,
Две горных весны:
Длинный путь бытия
Начинает твой сын
В зыбкой лодочке
Люльки старинной.

В жар мангалов стекает
Дымящийся жир,
И сверкают ножи.
А зурна ворожит
И на пир нас скликает
Недаром.
Рог чеканный пускают
По кругу мужи.
В дар джигиту
Кинжал в колыбель положив,
Внука дед нарекает
Эльдаром⁶,
Пусть рожденный Весной
В мир войдет, как весна!
Пусть дана
Ему будет удача!
Пусть на скачках горячих
Всегда скакуна
Первым к цели
Приводит Эльдарчик.
Будет добр его взгляд,
Но крепки кулаки.
Как идет в Дагестане
От века,
Да поднимут клинки
В честь него кунаки,
И, венчая победу,
Парча и платки
Украшают коня
Эльдарбека!
Слова он не нарушит,
Друзей не предаст.
В трудный час
Он отдаст им и душу.
От степей до Куруша
Прославят у нас
За радушие
Дом Эльдаруша.
Ни пред кем не согнет он
Угодливо стан,
Слабых собственной силой
Наделит.
День придет,
Как папахи отцы, Эльдархан
Гермошлем космонавта
Наденет.
Но, добравшись
До дальних планет, Эльдарбий
Не забудет обычаи наши.
Будет скалы рубить,
Будет камни дробить,
Расчищая участок
Для пашни.

Говорится у нас:
Как тропа ни крута,
Высота
Покорится отважным.
В добрый час
Мы за сына Эльдара-ата
Тост на звездах
Поднимем однажды.

Барабанщик!
Почаще-ка ритм выбивай!
Выше чаши
С бузою кипящей!
Так навруз мубарак!
О, малыш,
Подрастай,
Будь джигитом всегда
Настоящим,
Эльдарбай!

Один шаг
Перевод С. Сущевского

Над звонким перекатом в час заката
Мне аксакал преданье рассказал.
Купец богатый мастеру когда-то
Сковать кинжал булатный заказал.

Чтоб прочен был клинок, как эти горы,
Семь раз кузнец,
В работе зная толк,
То раскалял его в ревущем горне,
То погружал в бушующий поток.

Немало дней прошло в труде упорном,
Но наконец заветный срок настал:
Клинок покрылся трепетным узором,
И, как струна, поет под пальцем сталь.

Купец клинок достал из узких ножен
И осторожно рукоятку сжал.
– Но он в бою пронзить врага не сможет!
Мне жаль, Лукман, но слишком мал кинжал.

И вот кузнец в усах улыбку прячет
И мальчика зовет: – Взгляни, сынок,
Не чересчур ли строг у нас заказчик,
Вот говорит, что короток клинок.

– Прекрасней нет кинжала в Дагестане,
А о клинке одно сказать могу:
Он в нужный миг длиннее вдвое станет —
Достаточно лишь сделать шаг к врагу.

– Дарю кинжал, юнец! Все дело в шаге. —
Поет с тех пор недаром мой народ,
Что нету лучше меры у отваги,
Чем шаг мужчины, трудный шаг вперед.

Девушка и воин
Перевод В. Потаповой

Тавжан

Ты шел, богатырь, кандалы волоча,
И не было к тяжким оковам ключа.
Болотистый путь, даже зимней порою,
Спасительной не покрывался корою.
Высокой стеной подымался бурьян.
Посевы глушило недоброе семя.
И тело твое ослабело от ран,
Как ты одолел непосильное бремя?

Нарт

Я ржавчиной стал, и мои кандалы
Рассыпались горстью железного праха.
Я стал быстротой. Из трясины, из мглы
Я вырвался, топь рассекая с размаха.
Я стал буйнокрылым пожаром, Тавжан,
Чтоб дочиста выжечь бурьян окаянный.
Бальзамом я стал для бесчисленных ран,
И зажили кровоточащие раны.
По грязи я брел в кандалах, а теперь
Стал чистым, как соболь, свободным, как птица.
Врагу моему не исчислить потерь.
Тяжелому времени не возвратиться.
Свой меч, торжествуя, вложил я в ножны:
Пускай отдыхает клинок мой булатный.
Отныне мне новые силы нужны, —
Я буду трудиться для блага страны,
Для блага отчизны моей необъятной.

Нарт из аула Нар
Перевод С. Сущевского

Когда по кручам над аулом Нар,
Пригнув к земле стволы дерев могучих,
Клинками молний рассекая тучи,
Неслась гроза, как яростный Тулпар⁷, —

Родился мальчик. Предрешая участь,
Гром рокотал: в горах родился нарт.

Ушла гроза к далеким перевалам,
И ливень стих, но эхо средь стремнин
Пророчество стократно повторяло,
Чтоб радовался каждый осетин.

Пел в церкви хор, как исстари ведется.
И, словно родники в узорах солнца,
Напевы плавно древние текли.
Суля в грядущем лавры полководца,
Коста —
Ребенка горцы нарекли.

Но ты на плечи не надел погоны.
Как суетны литые вензеля!
Дымком костров с осенних перегонов,
Хрустальным звоном родников нагорных
Звала тебя родимая земля.

На бедных пашнях, у костров пастушьих,
Когда свирель старинная звучит,
В ночи ее раздумья ты подслушал,
Сумел постичь ее живую душу.
Ее напев протяжный заучил.

Деля с народом горестную участь,
Зажег ты в сердце для него очаг.
Недаром стих, как сирота, задумчив,
Как горы снеговые – величав.

И не ошибся тот из аксакалов,
Что в детстве славным именем нарек.
Настал твой срок: сквозь вековые скалы
Пробился к свету песенный поток.

И расступились над горами тучи.
Певец народный из аула Нар
Отточенными саблями созвучий
Сумел рассечь их, как могучий нарт.

Кумуз Казияу Али
Перевод С. Сущевского

Не зря говорится в родной стороне:
Коль дом перестраивать нужно,
То старые гвозди и в новой стене
Сослужат хорошую службу.

Не сложно и новые гвозди забить.
Но с памятью
Будь осторожней!
Кто сможет старинные песни забыть,
Тот новых мелодий не сложит.

Ты древний напев непокорной земли
Сберег нам для сакли просторной.
Тропинка твоя, Казияу Али,
Навеки останется торной.

Ты нас, как садовник, любовно растил,
Мнил шумную славу обузой.
И сам мастерил, и с улыбкой дарил
Нам столько певучих кумузов.

Бывало, лишь дом разберут земляки,
Спешишь ты, как праведник в Мекку,
Чтоб гвозди сухие найти на колки,
Бруски постарее – на деку.

У нас говорят:
«И былинка – струна,
Коль песни душа захотела».
У нас говорят:
«Не слышна и зурна,
Коль сердце не вкладывать в дело».

По цвету вино узнает тамада.
Взяв дерево в чуткие руки,
Ты песню угадывать мог без труда
В обычной чинаровой чурке.

Ты тело платана любовно ласкал,
Искал в его кольцах детали.
Кумузы из рук ты, как птиц, выпускал,
Чтоб к людям средь скал долетали.

Пусть помнит кузнец, начиная клинок:
Однажды сверкнет он из ножен.
Кто сделал кумуз, тот надежду сберег
И радость людскую умножил.

Надолго простившись с родимым селом,
По тихим дорогам и бурным
Заветный кумуз ты возил за седлом,
Укутав, как девушку, буркой.

Казак⁸ – это сердце кумыкских степей,
И споры об этом излишни.
А ты же, всей песенной сутью своей,
Биение жаркое слышал.

Ты слышал дыхание нашей земли
И щедрую душу народа.
Ты сеял добро, Казияу Али,
Пусть нет тебя с нами,
Но годы прошли —
И щедрыми выдались
Всходы.

Землетрясение и собака
Перевод Г. Ладонщикова

В горах Дагестана,
Вблизи Ахатлы,
Где с тучами рядом
Летают орлы,
Где луг на ковер
Разноцветный
Похож,
Расположился
Временный кош.

Овцы паслись
У подножья горы,
Собака скрывалась
В тени от жары,
А возле кошары
Малышка
В коляске
Сосала пустышку…

Вдруг камни с горы,
Грохоча, полетели.
В земле появились
Провалы и щели.
Земля,
Что дремала веками,
Дрожала, тряслась
Под ногами.

Буйвол от страха
К реке прибежал,
Волк заметался,
Гриваст и поджар,
Не знал, где найдет он
Спасенье
От ужаса
Землетрясенья.

Коляска качалась
Туда и сюда.
Момент – и случится
С ребенком беда:
Рядом расщелина —
Страшно смотреть.
Коляска в расщелину
Может слететь!..

Ребенку на выручку
Мать прибежала.
Схватила коляску
И тут увидала:
Под нею
Собака лежала
И крепко коляску держала.

Каменная колыбель
Перевод С. Сущевского

Мгла окутала
Аул Кумторкала.
Заткала заря
Таркалы⁹ по низинам
И, роняя росы алые
С крыла,
Как фазан, скользнула
В заросли кизила.

Льется в рог
Горбатой улочки покой,
И долины за рекой
Поголубели.
Молодая мать
Усталою рукой
Поправляет дочь
В старинной колыбели.

Пахнет в сакле
Теплым хлебом и дымком.
За распахнутым окном —
Дыханье пахот.
Но пустует нынче
Гвоздь над очагом,
Где висит всегда
Хозяйская папаха.

Продубленный ветром бешеным
Вершин
И чабанскими кострами
Опаленный,
Перегон отар
Успешно завершив,
Он спешит домой
С кошары отдаленной.

Только дрогнул руль —
Над логом у реки,
Разгораясь,
Как под пеплом угольки,
Сквозь туман зрачки
Сверкнули на дороге.
Круторогий тур
И толстые сурки
На отроге горном
Мечутся в тревоге.

Напролом летят
Сквозь рощи секачи.
Льются полчища
Тушканчиков, как сели¹⁰.
С легким шелестом,
Что черные ручьи,
Змеи плавно вытекают
Из расселин.

Беззащитный царь природы,
Не взыщи!
Там, где мнимое спокойствие обрящешь,
Ящер кожею
Опасность ощутит,
Щитоморднику подскажет
Каждый хрящик.

На виду аул.
А путник как в бреду.
Непонятное вокруг него творится:
Почему-то смолкли
Птицы вдруг в саду,
Воют псы,
Как будто чувствуя беду,
В степь бредут
С тоскливым ревом буйволицы.
В дом шагнул он,
Но раздался грозный гул.
Люльку в руки —
Но земля взревела глухо.
Прочь! На улицу! —
Но вздыбился аул.
Закачался дом,
Как лодочка, —
И рухнул.

Стала склепом сакля мирная.
Конец!
Но, приняв на плечи
Каменные груды,
Обессиленный,
Израненный отец
Колыбель успел закрыть
Своею грудью.

В лапах бедствия
Хребты хребтов трещат.
Тщетно все,
Когда, фундаменты ощерив,
Гнутся скалы,
Как огромная праща,
Сакли сбрасывая
В черные ущелья.

Все надежды на спасение
Оставь!
Но под ношею
Разрушенного зданья
Он стоит,
Как арка горского моста,
Над ручьем чистейшим
Детского дыханья.

Слышит —
Плачет над развалинами мать,
Только силы не хватает
Отозваться.
Зубы сжать,
Но только ношу удержать!
Умереть и камнем стать,
Но не сдаваться.

А костяк
Под страшной тяжестью хрустит.
Дочь проснулась и заплакала.
– Родная,
Скоро утро,
И тебя должны спасти,
Спи спокойно, моя Айна,
Баю-баю!

Рассветало.
Над рекой туман белел.
Под обломками,
Под грудами щебенки
Отыскали люди утром колыбель,
В ней нашли
Спокойно спящего ребенка.

Есть могила на распутье
Двух дорог.
Колыбель над нею высек
Старый резчик.
Есть поверье: люльку древнюю сберег —
Значит, род свой
Сохранить сумел навечно.

Если только, люди,
Грянет смертный бой,
Всю любовь,
В кулак все силы соберите,
Если нужно будет,
Жертвуя собой,
Колыбель,
Чтоб род не умер,
Сберегите!

Улица Эффенди Капиева
Перевод В. Портнова

Улица короткая, как жизнь,
На подъемах спину гнет упрямо
И тяжелой лестницей бежит
Там, где нужно не в обход – а прямо.

Тыщей ног давно истерт асфальт,
Обнажив зазубренный булыжник.
Будто здесь прошла волна атак,
Смертная волна во имя жизни.

Вешним ульем детский сад гудит,
А напротив старый дом с балконом.
Здесь ты жил когда-то, Эффенди,
Дом стоит, тебя же – нету дома.

Где-то рядом жил и Аурбий —
Критик, полный рвения и чванства,
По тебе снарядом критиканства
Из недальновидной пушки бил.

В правоте не сомневался он,
Но сумело время подытожить:
Аурбий забвеньем уничтожен,
Эффенди признаньем вознесен.

Улица Капиева – как честь,
Улица Капиева – как память.
Можно мало жить – но дел не счесть,
Долго жить – но память не оставить.

Улица Капиева… Но где ж
Кустари веселые, как дети,
С неизбывною казной надежд,
С жаждой поделиться всем на свете?

Здесь царили запах чеснока
С кислотою в мастерских подвальных.
Старые подвалы на замках…
Нет лудильщиков, нет мастеров кинжальных.

Не кинжал – а время нам судья,
И не потому ль, кинжальщик старый,
Прежний промысел ты свой оставил,
И теперь – часы твоя судьба.

Часовая мастерская,
Строг
Стесанный порог твой под ногами.
Время черновых не пишет строк,
Все навечно, как резьба на камне¹¹.

Время ходит в наших башмаках:
И в ботинках модных, и в чарыках,
А еще в солдатских сапогах —
И живых солдат, и тех – убитых.

Девушка идет, собой горда,
Но на полушаге замирает —
И, нагнувшись, корку поднимает,
Как птенца, что выпал из гнезда.

Удивительного в этом нет:
Повелел намус ей, а не голод.
Корка хлеба – тоже берекет,
Трижды берекет, когда ты молод.

Эффенди, ты знал получше нас:
Разными бывают берекеты —
Ты сумел сдружить зурну и саз,
И открылись людям два поэта.

Тащит камни горная река —
Так и ты трудился неустанно.
Словно поводырь, твоя рука
Привела в Россию Сулеймана¹².

Сколько раз бывало, Эффенди,
Ночи над столом рабочим висли.
А под утро из твоей груди
Вылетали птицы слов и мыслей.

Аурбиевы кричат: скандал —
На народное купил он славу!
Да, в народе взял, ему ж отдал,
Все помножив на талант и право.

Право сметь идти на бой и смерть,
Право вопреки щедротам лживым
Так сберечь народное суметь,
Что в тебе оно навеки живо.

С чем я щедрость мудрую сравню?.. —
Словно ты наперекор недугу
Хлеб свой честный отдавал коню,
А коня потом дарил ты другу.

Ты сумел по крохам собирать.
Нынче ж есть ревнители такие —
Что бледны пред ними аурбии —
Так они умеют разбросать.

Эффенди, ты малому знал счет,
Может быть, не понятый иными —
Чтобы оказать ручью почет,
Вброд идя, закатывал штанины¹³.

Цада-юрт, Шуни и Ахсай-юрт —
Горные, низинные селенья…
Хлеб везде по-разному пекут,
Но любой – достоин уваженья.

Золотые двери мастеря,
Деревянные держал в почете¹⁴,
Ничего не делая зазря,
Почерк свой чеканил ты в работе.

Ты в труде обрел упругость крыл,
И орлино-зорким стало око:
Русской песне двери ты раскрыл,
Горской песне распахнул ты окна.

…Путь начав от площади вождя,
Как Сулак в горах набравши силы,
Улица, между домов гудя,
К морю верный путь себе пробила.

Безмятежна дрема древних вод,
И дорожка лунного свеченья —
Будто улицы короткой продолженье,
Тянется за самый горизонт.

Был ты щедр
Перевод С. Сущевского

Абуталибу Гафурову

Был ты щедр, как летние
                    рассветы,
Чист душой, как росные
                    цветы,
Жил и пел, как должно
                    жить поэтам,
Сторонясь тщеславной
                    суеты.
Музыкант, ремесленник
                    и пахарь,
Ты себе ни в чем не
                    изменил,
Старую овчинную
                    папаху
На каракуль все же не
                    сменил.
Трость в руках – и та
Под стать владельцу:
Узловата, согнута,
                    крепка.
Не любил изысканных
                    безделиц,
Все, что делал, делал
                    на века.
Тверд, надежен, как
                    родные скалы,
Как земля родимая,
                    простой.
Сочетал ты мудрость
                    аксакала
С детскою сердечной
                    простотой.
Твой напев правдивый —
                    как дыханье.
Те стихи, что людям
                    ты слагал,
Были крепки, как вино
                    в духане,
Сочны, словно травы
                    на лугах.
Взял размах ты
                    у весенних пахот.
Строк твоих певучая зурна
Чебрецом,
                    степной полынью пахла
И была, что рощи,
                    зелена.
Был ты чист, как
                    летние рассветы,
Ненавидел суету и ложь.
Жизнь прожил, как
                    должно жить поэтам,
На стихи свои во всем
                    похож.