Kitobni o'qish: «Невидимый ëж»

Часть 0. Пайнс

Штат Вашингтон, Блэквиль.

Июль. 1995

За несколько лет работы в Блэквиле Виктор Пайнс понял: если день начинался хорошо и мирно, к полудню случится локальный апокалипсис. Обычно с утра спешили люди с жалобами, думали, что чем быстрее они сообщат о разбитом садовом гноме, тем быстрее офицеры найдут этого особо опасного преступника.

Виктор помассировал виски, снял очки в роговой оправе и ещë раз вчитался в материалы дела. Самое крупное преступление в городе за последние несколько лет: студент ограбил ломбард, вынес оттуда несколько украшений и тут же попытался продать ценности. Дилетант. Его поймали во время попытки продать вычурное сапфировое ожерелье на пути в Спокан Вэлли. Оставалось заполнить все документы, но что-то до сих пор не давало покоя. Упустишь мелкую деталь, и адвокаты разнесут дело, а это никуда не годится.

Блэквиль – маленький город, здесь полицейский участок, пожарная станция и офис городского управления соединились в одном здании, и иногда сотрудники разных ведомств пересекались, с ними приходили горожане. Жалобы, просто болтовня, громкое прихлëбывание кофе, шлепки по клавиатуре смешивались в раздражающий неразборчивый шум. Виктор предпочитал отгораживаться от своих коллег, заткнув уши берушами и представляя, что он на необитаемом острове. Сидел где-нибудь вдали, под пальмой, и изучал всë то, что записано со слов преступника. Жалостливая история о краже только из благих побуждений… Вот оно. Он придвинулся к экрану и открыл копию видеозаписи с камеры банка напротив. Пойманный преступник, утверждал, что был один, на записи видно, что убегали трое. Лиц, конечно, не разглядеть. Будь изображение чуть лучшего качества… Но об этом не приходилось даже мечтать. И живых свидетелей нет. Как всегда.

Как только Виктор собрался взять телефон и договориться о беседе с задержанным, его с силой хлопнули по плечу. Безмятежный мир под пальмой рассыпался в кокосовую пыль. Пришлось вытащить беруши.

– Вик, у нас катастрофа!

Виктор глубоко вздохнул, бросив взгляд на часы, сегодня тикавшие особенно громко. Ровно полдень. Какая неожиданность! Он посмотрел на Блейка Коллинза, своего приятеля по полицейской академии. В узких кругах он был широко известен как «минус пять»: ему вечно не хватало пяти баллов до лучшего результата. С недостатком в пять баллов он заканчивал академические курсы на C, а не на B, с недостатком в пять баллов на письменном экзамене уже который год оставался в звании офицера. Блейка это вроде как и не расстраивало, только с годами после работы он стал выпивать чуть больше пива, осложняя себе прохождение ещë и тестов физической подготовки.

– Что случилось? Опять подростки слишком громко слушали музыку?

– Хуже!

Блейк преувеличивал если не всегда, то часто. Он громко говорил, расхаживал по общему кабинету, задевая стопки папок с обращениями граждан на чужих столах и театрально заламывал руки. Иногда Виктор представлял его в поношенной мантии на городской площади. В видениях Блейк во всë горло цитировал Нострадамуса, и даже это занятие подходило ему больше, чем роль офицера полиции.

– Что тогда? Кот застрял на дереве перед домом миссис Эвардс и его мяуканье подозрительно похоже на мат?

– Смеëшься, да? Хуже. Ребëнок!

– Неужели? – Виктор выгнул бровь. Ему казалось, что Блейк и сам больше ребëнок, но в жизни всякое случалось. – Эва всë-таки беременна? Поздравляю.

– Ты прикалываешься или сто? – волнуясь, Блейк не выговаривал «ч» и тряс головой, так что его мелкие кудряшки словно оживали. – У нас в усастке ребëнок. И хуже всего, сто его нашли не патрульные, а какой-то журналюга, фоткает сейчас всë. И эти зануды из СЗД сейчас припрутся.

Со службой защиты детей у Блейка были непростые отношения, связанные в первую очередь с их главным инспектором Лией Андерсон. На всякий случай он предпочитал не встречаться со всеми представителями Службы: никогда не знаешь, какого инспектора вытащишь в лотерее.

Виктор повëл плечом, откинулся на стуле и несколько секунд помолчал. Просьбу приятеля он знал и без озвучивания: пойти и разобраться с этим делом. Сейчас, когда шеф полиции в отпуске, а его заместитель отчитывался лично мэру о деле про ограбление ломбарда, роль того, кто ведёт задушевные беседы с общественностью, досталась ему. Виктора ещë несколько месяцев назад неофициально признали «заместителем заместителя», во многом из-за умения долго отвечать на глупые вопросы со спокойным лицом и голосом.

– Ладно, отлично, идëм. Ребëнку сколько?

– Да дьявол его знает, карапуз какой-то.

– Тогда сначала на парковку.

Виктор поднялся с кресла, поправил воротник плотной форменной рубашки и широким шагом отправился вниз. Блейк торопился за ним в своей обычной несобранной манере: спотыкался на ровном месте, путался в собственных длинных ногах, ронял прикреплëнную к карману ручку. Мимо прошëл, кивнув им, Том из пожарного отделения. «Без формы, – отметил про себя Виктор, – хотя бы у них всë в порядке».

Патрульные машины в этот час ездили по Блэквилю и выискивали возможные нарушения. Только две остались возле участка на случай экстренных вызовов, которые случались максимум раз в год. Городок, казалось, накрыт особым туманом, скрывавшим его от крупных неприятностей. Виктор не мог сказать, что ему это не нравилось. Пока горожане в безопасности, всë отлично.

– Эй, Вик, ты же не хочешь взять на встречу его?

– Почему нет?

– Несерьëзно это как-то.

«Кто бы ещë о серьëзности говорил», – подумал Виктор, открывая багажник, но вслух ответил гораздо проще:

– Тэд отлично впишется.

Чести иметь отдельные кабинеты в полиции Блэквиля удостоился только начальник полиции, все остальные делили большую комнату – душную и забитую рабочими столами. Зато в закреплëнной за Виктором и Блейком машине стихийно образовалось их личное пространство, поэтому на заднем сиденье время от времени появлялась коробка примятых пончиков, а в багажнике поселился Тэд – плюшевая собака. Его возили на случай, если в несерьëзную аварию попадëт семья с ребëнком, и малыша придëтся отвлекать, пока полиция оказывала посильную помощь родителям. «Или на случай, если кому-то станет одиноко во время патруля», – в первый раз после объяснений подкалывал его Блейк, но вскоре после в других машинах тоже поселились игрушки.

Чтобы ребëнок не находился на виду у всего города, его усадили в комнату для совещаний, рядом с ним устроилась Клэр Эдмондс из местной газеты. Им приходилось встречаться пару раз, Виктор отвечал на вопросы о полиции и давал комментарии о работе, а три года назад неумолимое желание сунуть нос в чужую жизнь сделало еë ключевой свидетельницей в деле об аварии на выезде из города.

– Э-э-э, ну, я вас оставлю, мне ещë дела о гномах сортировать… – Блейк легонько хлопнул Виктора по плечу и поспешил убраться.

С Клэр он тоже встречался ночью. Однажды среди ночи приехал на вызов отогнать местных хулиганов, в лучших традициях бессмысленной и беспощадной мести, покрывавших дом острой на язык журналистки туалетной бумагой. Об этом узнала его жена Эва и на всякий случай е разговаривала с ним ещë неделю. С тех пор Блейк старался сократить общение с женщинами младше пятидесяти до минимума.

Виктор качнул головой, усмехнулся. Отношения этих двоих, основанные на взаимном выедании мозгов друг другу, он не очень понимал. Вот они с Майей отлично дополняли друг друга, а с тех пор, как родился Шон, ещё и выручали. Но каждый сам вправе выбирать свой вариант счастья, поэтому он даже не пытался навязать своë видение приятелю.

– Приветствую, – Виктор махнул рукой.

Клэр негромко постукивала ручкой по столу. С появлением Виктора в комнате похолодало, с шумом захлопнулся большой чëрный блокнот, щëлкнул еë старый диктофон – этот звук сложно перепутать с чем-то ещë. Викторк показалось, что его пришпилили к стене большими ледяными иглами.

– Добрый день, офицер, – от холода голоса Клэр показалось, что лëд оплëл его руки лентами. – Вижу, у полиции всë под контролем?

– Естественно, – он улыбнулся дежурной улыбкой номер одиннадцать, предназначенной для язвительных журналистов. – Разбираемся. Всë будет в лучшем виде. Мальчик, это тебе.

Чаще всего в его практике расстроенные дети хватались за игрушку, как за спасательный круг, но этот мальчик повëл себя иначе. Сначала он сверлил взглядом плюшевую собаку, потом Виктора, запоминая форму и лицо, а потом выдал то, что заставило вздрогнуть всех взрослых в комнате:

– Покажите значок, пожалуйста. Я должен знать, что вы полицейский.

«Как будто ты умеешь читать», – хмыкнул Виктор. Его сын вроде как чуть старше и понимать простые предложения мог, но в званиях обычно путался. Но пусть уж читает… Он вытащил значок и ID-карту, положил прямо перед мальчиком. Тот склонился над столом, нахмурился, поводил пальцами по карте и наконец кивнул своим мыслям.

– Холошо, мистел Пайнс, тепель велю, – с важным видом сообщил мальчик и прижал к себе плюшевую собаку.

Виктор бросил взгляд на Клэр, всем видом спрашивая, не она ли подговорила мальчишку, но та растерянно пожала плечами. Видимо, тоже ни разу не сталкивалась с детьми, которые настолько дотошно следовали правилам безопасности. Устроившись на стуле напротив, он ещë раз пригляделся к ребëнку. Лет пять, растëпанный, черноволосый и очень худой, но курточка и джинсы новые и на первый взгляд не видно ни одной царапины.

– По всем правилам я должен задать тебе парочку вопросов, чтобы понять, что произошло.

– Ладно.

– Если что-то будет волновать тебя, можешь не отвечать.

Виктор бросил взгляд на Клэр. Иногда ему хотелось, чтобы все эти продвинутые и осмысленные журналисты, которые своими выходками портили весь рабочий процесс, просто провалились в бездну. Но они оставались и продолжали капать на мозги. То детей без психолога опрашивать не стоит, то отвечать на неудобные вопросы необязательно. Хуже всего, что к ним прислушивались.

– Я же не собираюсь говорить с ребëнком о преступлениях. Как тебя зовут?

– Джейден. Обычно соклащают до «Джей».

Клэр записывала разговор не хуже секретаря на судебных заседаниях. С одним отличием: у неë всë можно подсмотреть без бумажной волокиты.

– Фамилия?

– Не знаю. Мне это не нужно.

Ручка Клэр заскользила по блокноту быстрее. Журналистка старалась не упустить ни единой детали, успевая рисовать на страницах фирменные закорючки. После она дополнит всë диктофонной записью и получит полноценный отчëт.

– Ты не ходишь в детский сад?

– Нет. Я ледко бываю на улице, но в теолии знаю, как себя вести.

Виктор потëр лоб рукой. Ситуация осложнялась. Джейден – имя-новодел, но без фамилии найти одного ребëнка хотя бы в округе Спокан почти невозможно. Особенно с кучей «если»: если его не выпускали на улицу, если его вообще записали официально, если…

– Сколько тебе лет?

– Пять, сэл! – Джейден уткнулся носом в плюшевую собаку, и теперь его голос звучал немного сдавленно. – и семь месяцев. Мой день лождения… – он посадил собаку на стол, выставил перед собой ладони и принялся считать на пальцах. – Да, двенадцатого октябля!

– Ты с мамой был? Как еë зовут?

– Эмилия поплосила меня подождать на улице и сказала, что сколо велнëтся, я подождал тли часа, и лешил поплосить помощи.

– Уже кое-что, – Виктор глянул на Клэр. – Где его нашли?

– Подошëл ко мне на третьей улице, рядом с пекарней.

«Так это он тебя привëл, а не ты его. Тогда понятно», – подумал Виктор. Ему казалось странным, что мальчик, потребовавший у него документы, несмотря на разговор в участке и форму, пошëл куда-то с Клэр.

Потерянный мальчик шëл на контакт, и теперь найти его родителей не казалось такой непосильной задачей, как раньше. Если он и правда не родился без медицинской помощи. Виктор мысленно собрал всю информацию о ребëнке в кучу, попытался провести линию между фактами.

Пекарня на третьей улице расположилась в двух шагах от центральной площади, и скорее всего, ребëнка оставили именно там. Место, о котором сразу узнавали приезжие. Кто-то не просто бросил малыша, а хотел, чтобы его нашли. «Свяжись с патрульными в районе третьей улицы, пусть опросят продавцов», – он набрал сообщение для Блейка и совсем скоро получил ответное «уже!» Это не рядовая ситуация в Блэквиле, где народ знает друг друга, тем более до матча ещë далеко, в городе одни местные. Чужую женщину с ребëнком могли приметить.

В комнату для совещаний вошëл Джон. Парнишка-патрульный, едва закончивший Академию, споткнулся о низкий порожек, опустил взгляд и, бормоча приветствия себе под нос, положил на стол на стол смятые бумаги. Джонни кошмарно смущался каждый раз, когда видел Клэр.

– Что это?

– П-при мальчике был рюкзак, мы осмотрели его и нашли вот…

Заинтригованная Клэр попыталась схватить бумаги, но Виктор успел положить сильную руку поверх записки, потом вчитался и почувствовал, как его брови поползли вверх от удивления. Записка, выполненная прыгающим почерком, рассказывала о том, что ребëнку и общественности лучше не знать.

«Здравствуй, Генри. Я не знаю, где ты теперь живëшь, но уверена, что тебе сообщат об этом послании. Пишет тебе твоя Мими, помнишь ещë такую? Наверное, нет, но мне несложно напомнить. Прошло пять лет с нашей последней встречи. Или мне лучше сказать почти шесть лет лет с твоего предательства? Мы отлично провели время вместе, ты уверял, что мечтаешь о семье с ребëнком, правда, не уточнил, что речь шла о дочке от твоей жены, тоже беременной в то время. Но родить твоего ребëнка мне это не помешало. Я растила малыша все эти годы. Было ли нам просто? Ну конечно же… Но времена меняются. Пора нести ответственность за то, что совершил. Мы прибыли в твой город, Генри. Знакомься, Джейден, твой сын. Он останется с тобой. Надеюсь, твоих адвокатских доходов хватит на содержание двоих детей. Прощай, Генри!

Когда-то любившая тебя

Мими».

Виктор, стараясь не подавать вида, сложил записку в несколько раз, сунул еë в карман. Поднялся под заинтересованными взглядами Джейдена, Клэр и Джонни и вышел из комнаты для совещаний. В Блэквиле был только один адвокат по имени Генри.

***

– Уверен, они предложили сделку одному: он специально попадается, остальные продолжат гастроли, а потом здорово заплатят ему за потраченное время. В конце концов, краденые украшения даже не самые дорогие…

– Или он хотел освобождения от домашних дел… Я бы его даже поняла.

В доме царило то, что обычно люди могли назвать хаосом. Майе Томпсон больше нравилось выражение «устойчивая повседневность». Еë муж Виктор, подперев рукой щëку, сидел за столом и разбирался с последними делами. С настойчивостью настоящего исследователя пятилетний Шон стучал палочками по пластинам детского ксилофона, останавливался после каждого удара, прислушивался и бил уже по другой. Тихонько рыча, их семейная бордер-колли Коко перетаскивала игрушки в ящик у входной двери. Иногда казалось, что заниматься домашними делами без скандалов здесь получалось только у женщин. Даже у тех, которые собаки. Шон был отличным ребëнком и послушной умницей, но когда дело доходило до уборки игрушек, в него словно вселялся дух разрушения.

– Боже, прости, дорогая.

«Казалось» развеивалось почти сразу, когда Виктор вскакивал с места, доставал из кухонного ящика половник и разливал по тарелкам первое. В этот раз – густой говяжий суп. Майя в это время могла сосредоточиться на десерте. Горелая корка пирога мало кому нравилась.

– Спасибо за помощь, любимый, – и лëгкий поцелуй в щëку.

– Всегда пожалуйста, – Виктор коротко обнял еë за талию, отстранился и задорно махнул половником. – Шон, давай за стол!

Ксилофон сразу перестал быть интересным. Из гостиной, отделëнной от кухни низкой перегородкой, выбежал круглолицый Шон. Отца он слушался с полуслова, сражëнный очарованием удивительно строгого голоса. Сразу направился к детскому столику.

– Нет, молодой человек, сначала вымой руки. Вик, ты тоже.

– Но они чистые, мам!

– Точно, Майя. Я уже вымыл, когда пришëл.

– А потом ходил кормить Коко и даже не погладил еë?

– Упс, я пойман величайшим детективом! – Виктор рассмеялся и взял Шона за руку. – Пойдëм, дружище.

Майя с улыбкой проводила их взглядом, закинула кухонное полотенце на плечо и вернулась к холодильнику. Яблочный пирог традиционно подавался с шариком мороженого, но обязательно подтаявшего: Шон легко простужался.

За ужином Майя молчала, наблюдая за мужем и сыном и их оживлëнной беседой. Шон хвастался, что научился считать до тридцати и доказывал это на деле. Последние дни, когда надо было играть с Шоном и учить его, успевая убираться и готовить, совершенно вымотали еë. На светские беседы просто не осталось сил.

– Раз, два, три, пять…

– Пять?

– Пять! Ой, неть, – когда волновался, он до сих пор произносил некоторые звуки слишком мягко, и с этим не могли справиться ни логопед, ни Майя. – Тьри, четыре, пять! Так!

– Молодец. Занимались сегодня с мамой?

– Да!!!

Виктор всего себя посвящал работе, брался даже за мелкие нарушения – в основном в Блэквиле такие и приключались – чтобы продвинуться дальше по карьерной лестнице. По вечерам, когда Шон засыпал и необходимость фильтровать речь на сто процентов отпадала, он обещал, что однажды станет начальником полиции, чтобы защищать городок «без согласования каждого чиха с этим самодуром». Отношения с начальником у него так и остались натянутыми после расследования в лесном особняке пять лет назад. С лëгкой руки шефа полиции Миллера дело признали несчастным случаем, но Виктор до сих пор пытался найти доказательства, что это не так. Иногда даже в свои выходные.

Майя в это время заботилась о доме, Шоне и Коко. Хотя иногда Коко вела себя самостоятельно: то до упаковки с кормом доберëтся, лапой открыв дверь в кладовку, то игрушки вытащит и сама играть начнëт, пока они с Шоном учились писать аккуратно. В сентябре он пойдëт в нулевой класс, и такие знания ему точно пригодятся. И времени станет чуточку больше, может, даже получится найти подработку и вырваться из плена одинаковых будней. Своих мальчишек она, конечно, любила, но желание капельки свободы не мешало чувствам. Да и лишних денег не бывало, в семье им всегда находилось применение.

Шона Майя укладывала сама. Виктор пробовал пару раз, но, читая сказку, засыпал первым и половину следующего дня ворчал, что у него болела спина.

– Спокойной ночи, мамочка, – прошептал Шон, обнимая большого плюшевого мишку. Виктор выиграл его в тире на прошлогодней ярмарке в Спокане.

– Спокойной ночи, солнышко, – Майя подоткнула одеяло. – Зови нас с папой если что.

Потушив все лампы, кроме маленького настенного светильника-звезды, Майя вышла из детской.

Виктор сидел на диване в гостиной. На коленях лежал пухлый ежедневник, раскрытая страница которого практически полностью перечëркнута чëрной ручкой. Что он опять такое задумал?

– Что-то не так, милый? – Майя села рядом с ним.

Виктор вздрогнул, словно забыв, что не один дома, перевëл на неë взгляд. Как только захлопнутый ежедневник оказался на кофейном столике, Майя поняла: им предстоял серьëзный разговор. Один из тех, которые обычно откладывались до последнего. Вот и сейчас муж не торопился. Он провёл ладонью по её щеке, убрал за ухо выбившуюся из косы прядь каштановых волос и улыбнулся.

– Ты у меня такая красавица. До сих пор не верю, что мне так повезло.

– Подлиза, – она засмеялась и положила голову ему на плечо.

– Ага. И волосы персиком пахнут. Шампунь?

– Скажу по-секрету: это бальзам, который ты подарил.

– Ну надо же, – Виктор обнял еë и уткнулся носом в макушку. – Я думал, тот был яблочным.

Майя негромко рассмеялась. Она считала Виктора удивительным, когда они познакомились на фестивале. Почти плакала от счастья, когда он нашëл еë в крошечном Блэквиле, даже переехал сюда. Еë аллергия не давала жить в большом городе, и он согласился на это. И вот Виктор Пайнс – преуспевающий полицейский, кандидат на должность начальника участка, гроза всех местных хулиганов. Всë это на работе. Дома он удивительным образом переставал замечать любые детали, зачастую мог надеть носки разного цвета и забыть, что включил плиту. Иногда Майя думала, что у неë двое детей, один просто какой-то взрослый.

– Вик, что тебя так волнует?

– Помнишь того мальчика?

– Которого бросили на площади? Конечно. Бедняжка.

– Мы наконец-то выяснили его личность.

– Но?

– Как хорошо ты меня знаешь, – Виктор сильнее прижал еë к себе. – Отец официально отказался от него, а мать считается без вести пропавшей.

– Разве… – Майя замялась. В законах она не очень разбиралась, но кое-что слышала. – Разве на это не нужно несколько месяцев?

– Нет, ты не поняла. Эту Эмилию никто из знакомых не видел уже четыре года.

В гостиной повисла вязкая тишина, даже Коко замерла с игрушечным цыплëнком в зубах, положила голову на пушистые лапы и смотрела с таким пониманием ситуации, что становилось жутко. Всë-то она понимала, даже лучше некоторых соседок.

– Милый, только не говори, что…