Kitobni o'qish: «Неверный муж моей подруги»

Пролог

– Он мне изменил, – сказала она спокойно и так между делом, что я не сразу осознала смысл слов.

Только что она щурилась на блики солнца на воде, всплескивала руками, следя за дочерью-разбойницей, которая отнимала у какого-то несчастного мальчишки надувной круг, обмахивалась ладонью, жалуясь на жару.

Вздыхала:

– Даже вечером никакой прохлады! Духота!

И так же деловито, глядя в сторону, продолжила:

– Они вместе работают. Не знаю, подчиненная или клиентка, но в командировке были вместе. Никогда не думала, что такое случится со мной.

Я все еще тормозила с реакцией.

Невозможно среди всей этой суеты с поиском в недрах сумки темных очков и бутылки воды, с болтовней о работе и кулинарных рецептах сразу уловить страшный смысл, спрятанный за ее спокойным тоном.

Полина – одна из моих немногочисленных подруг. Я не люблю окружать себя толпой людей, лишь бы было шумно. Каждый человек в моем кругу – тщательно отобран, проверен временем и обычно – редкий бриллиант.

Полина очень умная и тонко чувствующая, но закрытая, даже строгая.

Рожденная в семье университетских преподавателей – ее дед в советские времена даже был ректором одного из институтов. Потомственная интеллигенция, коренные москвичи.

Рядом с ней я всегда ощущала себя немного неуклюжей, не очень умной и слишком громкой. Она была настоящей ледяной королевой. Из тех женщин, первое чувство при виде которых – восхищение. Я гордилась тем, что она тоже выбрала меня в друзья.

Наверное, она иначе и не могла рассказывать о самых страшных ударах судьбы – только вот так, почти без эмоций.

Держа лицо.

А ведь у них с мужем была такая красивая история!

Каждый, кто видел ее рядом с высоким импозантным Германом, которому безумно шли строгие костюмы и дорогие часы, сразу признавал, что они идеальная пара. Оба умные, красивые, статные – и будто немного не из нашего века, настолько подчеркнуто уважительно обращаются друг к другу.

Но безумия любви это не отменяло. В начале их истории были цветы охапками, бесконечные беседы о книгах, спектаклях, музыке, обожание, восхищение, предложение через неделю, свадьба в Грибоедовском загсе и, как высшая степень их любви – рождение красавицы-дочки с золотыми локонами и голубыми глазми, подарочной девочки-вундеркинда.

И после этого всего – измена?

Невозможно.

Истерики, чтение переписок, контроль, вранье – вся эта бытовая грязь?

Нет, вообще не про них.

Потому так дико было слышать рассказ Полины здесь, у лесного пруда, куда мы выбрались жарким московским летом выгулять детей у воды.

Дико – вот то самое слово.

Подобная пошлость просто не могла случиться в их идеальной семье, где оба даже спустя десять лет брака обожали друг друга.

Так и хочется спросить – ты не ошиблась, Поль?

Гер ведь не мог…

Но я точно знаю, что мог.

– Знаешь, кто она? – спрашиваю я с замирающим сердцем.

– Нет, видела только профиль ВКонтакте, но он закрытый. На аватарке котенок, имя выдуманное. Я все перерыла, но больше никаких зацепок.

И я осторожно выдыхаю.

С облегчением. И виной.

Потому что та, с кем он ей изменяет – я.

Сейчас. Ну здравствуй, Лана

Я не знаю, что говорить.

Я бы не знала, что говорить, даже если бы это было не про меня.

Я просто слушаю Полину, пока она рассказывает, как проснулась ночью от сообщения на телефоне Германа. Он, как обычно, работал допоздна в своем кабинете.

В темноте спальни экран обжег глаза светом, она потянулась за телефоном, чтобы выключить его – и увидела всего одну фразу. Совершенно невинную фразу, но она перевернула все внутри нее.

Она поняла сразу.

Вот просто сразу, всем сердцем.

Я молчу, пока она говорит. Молчу, обдираю травинку губами, и горький сок растекается по языку. Внутри сосущая пустота, тоннель, ведущий в черноту космоса, в котором воет ветер.

Вина. Стыд. Страх.

Облегчение.

Легкие жжет, будто я бежала изо всех сил, а теперь все – дистанция кончилась, и я сижу на траве, дышу сквозь боль и чувствую дрожь во всем теле.

Она узнала.

И еще внутри ощущение беды. Которая уже случилась.

Кончился наш медовый месяц.

Наш бедовый месяц.

Полгода пряток, сопротивления чувствам, стертых номеров, стертых слизистых, срывов, когда мы не выдерживали и, наплевав на все клятвы, снова неслись навстречу друг другу.

Ожидания.

Ожидания беды.

Телефон звякает уведомлением. Я поспешно подхватываю его – на экране реклама, но я все равно открываю мессенджер и пишу Герману:

«Встретимся в офисе?»

Никакой конкретики, ничего личного.

Привычка.

Ни мой, ни его телефон не мониторят… не мониторили до сих пор.

Но мы привыкли общаться максимально нейтрально, просто на всякий случай. Никаких «спасибо за прекрасную ночь», никаких «а твоя жена не догадывается, хахаха, как и мой муж», ни в коем случае. Под запретом даже «доброе утро».

Не помогло.

«Извини, сегодня никак, дома что-то случилось, Полина просила приехать пораньше».

Я хмурюсь.

– Что там? – спрашивает она.

– Да у мамы опять какие-то опять проблемы, просит заехать, – привычно вру я.

– Давай я твоих мальчишек домой закину, – предлагает Полина. – Я все равно уже собиралась сворачиваться. Хочу поговорить сегодня с Германом. Как думаешь, я заслужила правду?

– Конечно, – киваю я, и внутри взвывает что-то страшное. Наверное, совесть. – Да, спасибо, закинь. Муж уже дома, он встретит.

«Вот об этом я и хотела поговорить», – пишу по дороге к стоянке.

Утрамбовываю Макара и Никиту на заднее сиденье вместе с их надувными кругами, подстилками и зонтиком от солнца, киваю Полининой дочке, разворачиваюсь и иду к дороге, сжимая в руке вибрирующий телефон.

– Что случилось? – спрашивает Герман, не тратя времени на приветствия.

Я машу подъезжающему такси и сажусь в салон, отряхивая песок с босоножек.

– Она все узнала.

В трубке молчание.

В молчании – пустота.

Мне кажется, там, на другом конце натянутой между нами нити из телефонных волн и ожидания, распахивается та самая черная дыра и в ней начинает гудеть вакуум космоса.

Таксист ловит мой взгляд в зеркале заднего вида и тут же отводит глаза.

– Гер…

– Насколько – все?

Голос напряжен и холоден.

Я зажмуриваю глаза, внутри все сжимается от чувства вины.

Потому что я – виновата.

Виновата только я.

– Что у тебя есть любовница.

– И что это ты?

– Нет, про меня не знает.

– Хорошо, приезжай в офис.

Таксист снова бросает на меня быстрый взгляд. Он сделал музыку потише, не пытается ни с кем переписываться, не рассматривает со скуки окружающие машины на светофоре. Все его внимание – на наш разговор. Кажется, у него даже уши слегка развернулись назад.

За окном машины несется летний вечер. Бесконечно долгий оранжевый закат, отражающийся в голубоватых окнах небоскребов. Зажигаются вывески баров, за высокими окнами ресторанов расставляют тарелки официанты в белых рубашках. Город готовится к пятничному вечеру. Загулу, отрыву, празднику конца недели.

Но в офисном центре – пусто. Большая часть окон не горит, закрыты магазинчики и кафе на первом этаже, шаги эхом отдаются в безлюдных коридорах, и лязг лифта, который не слышно днем, разносится на весь этаж, как в фильме ужасов.

Герман встречает меня в дверях своего кабинета. Яркий свет за его спиной очерчивает только темный силуэт высокого статного мужчины в костюме, стоящего, сложив руки на груди.

Я не вижу его глаз, но иду навстречу, потому что больше идти мне некуда.

Не знаю, чем закончится наш разговор.

Не знаю, чем закончится их с Полиной разговор.

Но больше ничего не будет как прежде – это я знаю точно.

– Ну здравствуй, Лана, – говорит Герман.

Я хочу его поцеловать, но он отстраняется и отходит в сторону, пропуская меня в кабинет.

Сейчас. Я знала, что так будет

За окнами офиса сгущается вечерний полумрак, чуть подсвеченный инфернальными отблесками заката в окнах соседнего небоскреба. А здесь горит всего одна настольная лампа, и тени от нее искажают лицо Германа. Я смотрю на него и никак не могу понять, что оно выражает.

Боль? Равнодушие? Злость? Отвращение? Страх?

Все то смятение чувств, что сейчас бушует внутри меня, я приписываю ему. И в зависимости от того, волна с каким именем накатывает – то и вижу.

Герман стоит передо мной – холодный и строгий, очень чужой. Как в те дни, когда все только начиналось, и я не знала, о чем с ним говорить, задавая неловкие вопросы и получая в ответ равнодушные взгляды.

Я подхожу к нему близко-близко, поднимаюсь на цыпочки, втягиваю носом знакомый запах – и пропадаю.

Говорят, любовь можно отличить от простого интереса, сексуального влечения, дружбы, всего остального, что не она, всего по одному признаку. Если ты нюхаешь вот это местечко на виске, и оно пахнет для тебя домом – это любовь.

Герман упакован в деловой костюм с голубоватым отливом, его офис весь – холод, сталь и белый свет ламп, его рубашка застегнута на все пуговицы, его серый галстук выглядит так безупречно, словно отлит из серебра, но когда я чувствую этот запах у его виска – терпкий и теплый, я словно из заснеженного полярного ада попадаю в натопленную избушку. Меня там ждут – горит живой огонь в печи, пахнет едой и чаем на травах, а на единственной кровати ворох теплых меховых одеял.

Мы с Германом смотрим друг на друга, и в его темных, почти черных глазах я вижу то, чего мне сейчас не хватает – тепло. Любовь. Он словно прячет себя настоящего за этим обликом безупречного бизнесмена. Но оттуда, изнутри его ледяного скафандра, выглядывает он настоящий. Надо только поглубже заглянуть ему в глаза. Однажды я так и сделала.

Нам надо так много сказать.

Мне – ему.

Ему – мне.

Тревога в груди бьется в такт сердцу, в тени которого она пряталась столько месяцев.

Но этот день должен был настать.

– Я знала, что так будет, – говорю тихо, обращаясь к этому живому Герману внутри строгого бизнесмена, стараясь не думать о том, что он пока меня даже не обнял. – Я ждала этого момента. Все время ждала.

– Тиш-ш-ше… – говорит он, и я понимаю, что мои горячие слезы все-таки прорвались через все заслоны и текут по лицу. Стискиваю веки, закрываю глаза ладонями. Судорожно вдыхаю, чтобы не разрыдаться.

Мне сейчас даже некого винить.

Кроме себя.

Герман осторожно отнимает мои руки от лица, берет их в свои и склоняется, целуя пальцы.

По одному поцелую на костяшку и последний – в ладонь.

За окнами разворачивается во всю ночную ширь душное московское лето, плавит асфальт жара, не выпускающая город из своих объятий даже после захода солнца. А здесь, в кабинете Германа, на полную мощность включен ледяной кондиционер – как он любит. Чтобы сотрудники ходили с длинным рукавом, а сотрудницы в колготках.

Но я-то в летнем платье, и по моей голой коже разбегаются мурашки от холода. Хочется прижаться к единственному живому существу в этом офисе.

Согреться.

– Скажешь, что все будет хорошо? – то ли прошу, то ли спрашиваю.

– Не скажу. Я тебе никогда не вру.

Мы так и стоим посреди его кабинета, словно считаем себя недостойными даже присесть на диван, который за последние несколько месяцев видел столько всего, что хватило бы на целую коллекцию фильмов для взрослых.

И кресло видело. И стол.

И даже этот дорогой дизайнерский ковер на полу, имитирующий густую траву. Однажды на него даже капала с ладоней кровь – то был один из самых счастливых дней в моей жизни.

Мне кажется, что моя жизнь и началась-то только тогда, в те снежные дни, когда я даже не замечала, что на улице минус десять, потому что моя кожа постоянно пылала от мыслей о нем.

Мы так и стоим. Дыхание Германа, его сухие губы касаются моего запястья с татуировкой – затейливая вязь складывается в одно слово: «Nevermore».

Больше никогда.

То, что сказал он мне полгода назад зимним вечером в этом кабинете.

И ошибся.

Он думает о том же самом, потому что его пальцы продолжают ласкать это место, даже после того, как покинули губы.

Нам надо о многом поговорить.

О том, что знает и не знает Полина.

О том, что он скажет ей сегодня вечером.

О том, что нам делать дальше.

И делать ли.

Или судьба дала нам отчетливый и недвусмысленный знак?

Знак «стоп».

Но почему-то не получается говорить.

Получается только стоять здесь в полутьме, едва касаясь друг друга и читая мысли.

Потому что я снова озвучиваю то, что думает и он:

– Могло ли выйти как-то иначе?

– Ты ведь сама меня ей подарила.

Это правда.

Больше десяти лет назад я подарила Полине мужа.

Давно. А Герман – это настоящее имя?

Все началось больше десяти лет назад одной очень теплой весной. Помню – уже в апреле полностью растаял снег, и можно было бегать по сухому асфальту в босоножках с тоненькими ремешками и не надевать куртку.

Я тогда работала журналисткой – писала на фрилансе статьи сразу в несколько газет и журналов, носила короткие клетчатые юбки, белые рубашки, расстегнутые до самого неприличия и разноцветные косички в коротких блондинистых волосах.

Жизнь для меня была непрерывным флиртом со всем миром сразу.

И мир отвечал мне взаимностью.

Автобусы подходили вовремя, дождь кончался, когда я выходила на улицу, новые сорта мороженого всегда были вкусными.

Меня обожали как престарелые ловеласы, заведующие молодежными отделами в газетах тех времен, так и бизнесвумен новой эры, твердой рукой выводившие на большую воду могучие лайнеры холдингов глянцевой прессы. И те, и другие охотно заказывали у меня статьи и делились приглашениями на лучшие мероприятия.

Я носилась с утра до вечера по пресс-конференциям, интервью и презентациям, успевая перекусывать только подаваемыми там тарталетками с икрой и дорогим шампанским.

Это было лучшее время моей жизни, и я была уверена, что так будет всегда. Впрочем, в двадцать три года всегда немножко переоцениваешь свою удачу.

С Германом мы познакомились в «Фейсбуке», и поначалу я даже не запомнила его имени, только черно-белую аватарку, в которую особенно не вглядывалась. Ее владелец пару раз пересекся со мной в сообществах о кино, потом мы поспорили о том, можно ли считать постановки «Сатирикона» настоящим театром, а потом он куда-то надолго пропал, и я о нем забыла.

Как-то раз я снова нещадно флудила в том же сообществе, жалуясь на то, что сегодня пятница, а у меня никаких планов на вечер. Всю неделю мечтала тупо выспаться, а когда получила такую возможность – чувствую себя одинокой. Все сочувствовали, но приглашать никуда не рвались. От этого было еще обиднее.

И вдруг в личку прилетело:

«У меня есть два билета на премьеру в Ленком сегодня вечером и нет спутницы. Не возражаете, если я приглашу составить компанию?»

«Приличные девушки в театр на первом свидании не ходят!» – привычно начала вертеть хвостом я.

«Тогда предлагаю первое свидание устроить на пару часов раньше. Выпить кофе, посмотреть друг на друга, а потом я повторю приглашение».

Времена, когда в театр надевали все лучшее сразу, давно прошли, поэтому я не стала заморачиваться и пришла в обычном летнем платье. Зато мой сетевой знакомый, ожидавший меня под памятником Пушкину с букетиком незабудок в руках, был в строгом деловом костюме, чем смутил меня чрезвычайно. Надо было, наверное, туфли надеть вместо белых кед…

– Здравствуйте, Светлана. Я Герман.

– Лучше Лана, – предложила я. – А Герман – это настоящее имя?

Почему-то я была уверена, что это выдуманный ник.

Кто-то называет так детей в наше время?

– Вполне, – сухо ответил он.

И вот эта возникшая с самого начала неловкость не проходила все время нашего общения.

Мы сидели в маленькой кофейне на бульваре, я задумчиво мешала ложечкой несладкий капучино, изо всех сил избегая смотреть Герману в глаза и пыталась вспомнить, куда делась моя легкость и общительность.

Я попробовала начать с начала:

– А кем ты работаешь? Ой, ты ведь не против перейти на ты?

– Конечно, нет. Если у нас свидание, это было бы уместно.

– А ты не хотел, чтобы это было свидание? – до меня дошло, что я сама форсировала события. – Ой, извини! Я не подумала, что это просто приглашение!

– Я очень рад, что это свидание, – голос немного смягчился. – А работаю я банкиром.

– О, а в каком банке? Открою там счет и у меня будет личный менеджер!

Герман вежливо улыбнулся, но эта улыбка не коснулась глаз, и я почувствовала себя еще более скованно.

– Это маленький банк, который занимается инвестициями в малый бизнес и не работает с физическими лицами.

– Звучит скучновато, – вздохнула я.

– Что ж, здесь мы с тобой не сойдемся, Лана. Мне кажется, это очень интересно.

Я уже жалела, что согласилась на это свидание. Но по дороге я успела погуглить и обнаружила, что это самая звездная премьера сезона. Билеты на нее были раскуплены в первые полчаса. Грех пропускать такое событие только потому, что кавалер мне кажется скучноватым.

– Ну что, мы идем на второе свидание – в театр? Я уже достаточно благонадежен для тебя? – спросил Герман, глядя на часы и вставая из-за стола.

Мне показалось, он был бы рад, если бы я передумала, но…

– Идем, конечно!

Давно. Слушай, а давай наоборот?

В холле театра столпилось столько народу, что Герману пришлось взять меня за руку, чтобы не потеряться. Ладонь у него была сухая и прохладная, держал он меня крепко – и ловко лавировал между людьми. Только я на всех натыкалась, но он вовремя меня спасал.

– Лана! И ты тут? – вдруг удивленно заявило очередное препятствие, и я затормозила.

– Полина! С ума сойти! – я ужасно ей обрадовалась.

С Полиной мы были знакомы уже пару лет – работали как-то в молодежной газете, деля одну ставку на двоих.

Она была старше, опыта у нее было больше, поэтому она быстро ушла в какой-то женский журнал начальником отдела – и общаться мы стали еще больше, потому что теперь еще и она подкидывала мне работу.

С самого начала я немножко робела рядом с ней, признавая ее ум, красоту и эрудицию. Но надеялась, что лет через пять наберусь от нее манер и лоска и стану такой же стильной изысканной дамой, как она в свои почти тридцать.

Я церемонно, как сумела, представила ее Герману, он пожал ее ладонь с легкой прохладцей.

– Ты одна? – поинтересовалась я.

– Представляешь – да, – проходя мимо зеркала, она машинально заглянула в него, поправила прическу и смущенно мне улыбнулась. – Так хотелось на этот спектакль, что я сделала себе подарок на день рождения.

– Поздравляю! А «Фейсбук», зараза, не сказал, что у тебя сегодня, – посетовала я.

– Да ерунда, Лан.

Она остановилась, чтобы купить программку. Герман вежливо, но неуклонно отвел ее руку с кошельком и купил ей тоже. Предложил и мне, но я с недоумением пожала плечами – зачем?

– Я их коллекционирую, – сказала Полина. – Всегда можно вспомнить, в каком году какой состав был, сравнить. Сначала вкладывала в дневник, где записывала впечатления, а теперь веду блог о театре.

– Да? Как интересно, – Герман пропустил меня вперед, а сам замешкался. – Можно ссылку?

Пока мы ждали звонка, они успели обсудить заявленный состав, поделиться впечатлениями о других спектаклях Ленкома, да и МХАТа. Они сыпали именами, которые мне ни о чем не говорили, перекидывались фразами, которые имели смысл только для посвященных и явно не испытывали той деревянной неловкости, что была у меня с Германом.

В антракте Герман взял на всех бутылку шампанского и бутерброды с осетриной и, устроившись у столика, мы продолжили разговор. Точнее – они продолжили. А я методично надиралась шампанским, отчаянно скучая. Время от времени Герман обращался и ко мне, задавая какие-то вопросы, на которые я даже могла ответить что-то внятное. Истинный джентльмен.

Правда, весь второй акт он оборачивался назад, где сидела Полина и обменивался с ней улыбками. И чуть не забыл, что я сидела рядом, когда после спектакля рванул к ней. Но быстро опомнился.

– Ну что, Полина, не жалеете, что проводите свой день рождения в обществе лучших актеров современности? Ну и нашем, разумеется, – с ней Герман на ты не переходил, но почему-то эта церемонность звучала теплее, чем наши с ним разговоры.

– О, это лучший день рождения за последние пять лет, – откликнулась Полина. – И во многом благодаря вам.

– Может быть, пройдемся еще по бульварам? Время детское, а погода просто замечательная, – предложил он, глядя куда-то между мной и Полиной.

Полина подняла брови, посмотрела на меня, на Германа, снова на меня и…

– Извините, мне нужно в уборную, – сбежала, чтобы не разбираться.

– Мне тоже, – хмыкнула я и последовала за ней.

В туалете состоялась классическая беседа двух подружек, претендующих на одного мужчину. Точнее – НЕ претендующих, потому что мы всячески расшаркивались друг перед другом, переуступая Германа.

– Не волнуйся, я сейчас вызову такси и уеду, – уверила мне Полина. – Не хотела портить тебе свидание, но что-то мы увлеклись. Давно ни с кем не было так интересно обсуждать театр. Повезло тебе.

Во мне было слишком много шампанского. Наверняка.

Ну, еще сыграло роль то, что меня не тянуло гулять в их компании, чувствуя себя пятым колесом в телеге, да еще и необразованным колесом.

Равно как и гулять с Германом, неловко обмениваясь скучными фактами биографии.

Поэтому я предложила:

– Слушай, а давай наоборот? Я сбегу, а ты пойдешь с ним гулять.

– Ну что ты! – замахала руками Полина. – У вас же свидание! Да он на такое и не согласится.

– А я спрашивать не буду, – отмахнулась я. – Пойдем гулять втроем, а потом я помашу ручкой и слиняю в метро.

– Я не могу, Лан. Это же твой мужчина.

– Можешь, Полина. Он тебе нравится.

– И что?

– А то, что у тебя сегодня день рождения. Считай, я его тебе дарю!

Я засмеялась, а Полина посмотрела на меня с таким возмущенным видом, что я окончательно уверилась в своем решении.

Все получилось ровно так, как я планировала. Стоило нам выбраться на бульвар, как они снова начали трещать о чем-то своем. Я уже даже не вслушивалась – просто ждала, когда мы дойдем до поворота на Петровку. Не пришлось даже разыгрывать неумелую сценку. Я просто посмотрела на телефон, сказала:

– Ой, у меня срочные дела. Простите, ребята!

Чмокнула в щечку оторопевшего Германа, который попытался поймать мою ладонь, но я ловко увернулась.

Обняла Полину, шепнула ей: «С днем рождения!» – и почти бегом пересекла дорогу, по которой тут же поехали машины.

Впрочем, я была уверена, что догонять меня никто не будет.

На следующий день Полина позвонила мне, чтобы повиниться – театральный вечер закончился весьма страстными поцелуями у ее дома.

– Прости, я чувствую себя так странно… У вас же было свидание, а я так себя повела!

– Глупости, Поль, – отмахнулась я. – Он мне все равно не понравился. И я его тебе уже подарила. Подарки не отбирают.

Она хмыкнула, помолчала и тихо произнесла:

– Знаешь, он сказал, что я по всем параметрам для него идеальная жена.

– Ого! Ого! Ого! – я запрыгала с телефоном по кухне. – Я настоящая сваха! Дарю мужей – дорого, надежно! Чур, я буду твоей свидетельницей на свадьбе!

– Да ну, брось, какая свадьба… – смущенно ответила она, но в голосе мне послышались мечтательные нотки.

Свадьба была через месяц.