«Корсары Леванта» kitobidan iqtiboslar
– Ну как тебе нравится Оран? – спросил меня Копонс.
– Сонное царство какое-то, – отвечал я. – И люди здесь какие-то снулые и расслабленные.
Арагонец кивнул. Провел ладонью по лицу, утирая пот.
– Да, они встрепенутся, если мавры наскочат или, наоборот, – если будет готовиться набег. На человека поистине чудотворное действие оказывают нож у горла или звон в кармане…
Иногда мы даем дьяволу то, что у него есть и так.
с удовольствием даю волю своему воображению, представляя, как Вы рубите головы туркам. Пусть же достанутся оттоманам — сталь и свинец, Вам — лавры и добыча, а мне — повод лишний раз выпить за Ваше здоровье.
— Бог разделяет две непроглядных ночи кратким промежутком света.
У них у заскорузлых вояк, сделавших войну своим ремеслом, умение красно говорить в числе навыков не значится.
Человек, не замечающий своего сходства с другими, рискует впасть в заблуждение.
Кто-то даже затянул, причем с таким расчетом, чтобы слышно было на неприятельских галерах, старинную песню, которую палубная команда, когда поднимает лебедкой рею, повторяет в такт своим усилиям, и песню эту подхватил целый хор голосов, охриплых, но бодрых, и все мы встали и повернулись лицом к туркам:
Ту-рок, мавр
и са-ра-цин,
что ни пес, то —
су-кин сын,
глаз нель-зя
под-нять от сра-ма,
все — уб-люд-ки
А-вра-ама.
И вскоре все уже сгрудились у борта и, надрывая глотки, со свистом и улюлюканьем кричали туркам что-то вроде того, мол, что суньтесь только снова, еще и не то вам будет, взгреем вас раза два и спать ляжем, а кишка тонка — убирайтесь тогда в свой Константинополь к своим отцам и братьям, если вы их, проходимцы безродные, знаете, да к матерям и сестрам своим, потаскухам подзаборным, для коих мы припасем, конечно, чего-нибудь особенного. Право, стоило взглянуть, как даже раненые, замотанные окровавленным тряпьем, привставали, приподнимались на локте, чтобы поулюлюкать с нами заодно да избыть в этих криках ярость и глухую тоскливую тревогу, грызшую нам нутро, — и вправду легче становилось.
Истребить пришлых наглецов, нагрянувших на Лампедузу, было совершенно в порядке вещей – ну вроде как уборку в общем нашем доме провести, клопов вывести, тараканов потравить, а уж потом вернуться к сведению настоящих семейных счетов с турками, испанцами, берберами, французами, морисками, евреями, маврами, венецианцами, генуэзцами, флорентинцами, греками, далматинцами, албанцами, с вероотступниками и корсарами. С соседями по двору. С существами, сколь ни разнообразно пестрыми, но – нашей породы. С которыми не зазорно хлопнуть по стакану вина, похохотать, пригнуть замысловатую и полнозвучную забранку, отпустить гробовую шутку – а уж потом хоть на кресте распинай, хоть пали друг в друга из пушек отрубленными головами, проявляя и выдумку, и лютую свирепость. И старую, добрую, выдержанную и настоявшуюся средиземноморскую ненависть. Ибо лучше и тщательнее, чем давний твой знакомец, никто тебя не зарежет.
У победителя никогда пощады не проси, а побежденному никогда в ней не отказывай.
Я сказал «пираты», и не оговорился: иного слова они и не заслуживают, никакие они были не корсары, ибо корсарство есть занятие, освященное давней традицией, уходящее корнями в седую, можно сказать, старину, занятие почтенное, достойное и благопристойное: несколько человек объединяются, получают патент – разрешение короля грабить врагов короны, – за свой счет снаряжают корабль, обязуясь пятую часть от всех своих прибылей уплачивать королю и придерживаться правил, установленных государствами между собой.
