Kitobni o'qish: «Имперские кобры»
© Артур Прядильщик, 2017
© ООО «Издательство АСТ», 2017
Глава 1
Голосовые сообщения интеллект-систем корабля и крики диспетчера станции с трудом пробивались сквозь рев, стоявший в ушах, что было немного странно, так как сейчас расшифровка звука поступала в мозг не через уши, а через нейрошунт.
Внутренности скручивало в животе, будто они уже оторвались и сейчас вращались по инерции, как чай в кружке после размешивания. Разноцветные пятна, путающиеся мысли, гул крови в ушах – малый джентльменский набор. Сознание бунтовало и всеми правдами, и неправдами отбрыкивалось от суровой действительности.
Маркер катастрофически близкой планеты, центральная звезда этой системы, остальные звезды, маркер орбитальной станции и четыре маркера аварийных кораблей-роботов, на полной скорости несущихся сейчас к нему на помощь (но все еще находящихся где-то на полпути), – всё это стремительно проворачивалось огромным колесом – тяжеловоз крутился в пространстве совершенно неприличным для воспитанного грузовика образом.
Четыре минуты1 назад какой-то урод на юркой яхте выскочил всего в сорока километрах от грузовика. Полыхнули оранжевыми зарницами транспаранты-предупреждения. Псевдоинтеллект, взвыв женским голосом, мгновенно дорисовал симуляцию практического столкновения двух космических кораблей, только что перешедших в нормальную метрику. Но было уже слишком поздно. Ну, как оно обычно и бывает.
Происходи дело при нормальных условиях, рудовоз даже не вздрогнул бы – ну, что такое небольшая гоночная яхта с массой покоя где-то до тысячи тонн против огромной трехмегатонной махины? Размазалась бы по корпусу тоненьким слоем, лишний раз убеждая разумных в существовании в Галактике такой категории, как справедливость! Только мощный гул по корпусу пошел бы. Однако, так как оба объекта только-только проявились в нормальной «трехмерке» после гиперперехода и все еще несли на себе остаточные следы других метрик, то последствия прочувствовала на себе не только яхта, но и рудовоз.
Поля с разными метриками сцепились и очень тепло поздоровались – пространство дрогнуло и исказилось в объеме, отдаленно напоминающем огромную хитровыкрученную рюмку без ножки. Рюмку диаметром полсотни километров. Пространство внутри «рюмки» дрожало, как желе. А вот почему «рюмка»… вопрос к топологам, изучающим старшие метрики – они будут рады занять часа на три-четыре любопытствующего увлекательнейшей лекцией о геометрии метрик, отличных от нашей.
Спустя мгновение яхта, кувыркаясь, медленно отлетала прочь и от места аварии, и от планеты, а вот грузовик, тоже крутясь юлой аж в половине гигаметра от точки столкновения, несся в противоположную сторону – точнехонько к планете. И к орбитальной станции на ее орбите.
– Сука! – кричал человек в кресле стажера сразу после «столкновения», не слыша собственного голоса. – Первая моя разгрузка! Первая разгрузка! И так мне все обосрать! Выживешь – сам тебя прибью, сука!
Думал, что кричал. На самом деле сипло хрипел, с трудом шевеля губами. Но системам корабля это было неважно – они исправно записывали все, что происходило на мостике.
Голос диспетчера станции пробился сквозь грохот в ушах. В женском голосе чувствовалась паника. Чистая и неподдельная. И было от чего паниковать: искин станции уже построил траекторию движения грузовика. Получалось… очень грустно.
– Борт «Лиош-9511», немедленно измените курс! Вы идете прямо на нас! Девяносто пять – одиннадцать! Дайте доступ для внешнего управления! Стандартная сигнатура из вашего профиля не проходит!
Он не ответил. Во-первых, общение с внешними абонентами в исключительной компетенции капитана, во-вторых, у практиканта нет ни доступа к управлению, ни капитанского мастер-пароля – он же практикант, существо бесправное и бесполезное. Иногда дают за управление подержаться под надзором «старичков» – и все.
Зато он оценил переданную со станции симуляцию траектории. Красивая ровненькая красная линия, показывающая неуправляемое движение рудовоза, упиралась точно в центр комплекса станции. Куда-то в район складов хранения топлива для маневровых двигателей. Да на месте диспетчера он кричал бы благим матом! Если после столкновения произойдет реакция топлива, то от станции не останется даже обломков. Одна пыль. Космическая.
– Да ты у нас просто снайпер, подружка! – тихо прошептал он.
Состояние, как у пьяного. Наверняка это системы скафандра впрыснули какой-нибудь препарат, наконец-то проанализировав плачевное состояние человеческого организма, пережеванного разнонаправленными перегрузками в момент столкновения. Грохот крови в ушах стих. Уже не грохот, а шум. «Картинка» тоже стала четкой. Не до конца, но уже что-то.
– Капитан. Рекомендую смену курса.
Замигавший перед глазами маркер показывал, что интеллект-система корабля почему-то обращается именно к нему. А почему «капитан», а не «стажер»?
Вопрос он, видимо, задал вслух, так как система любезно пояснила:
– Сейчас на борту нет других дееспособных членов экипажа, способных к управлению кораблем и имеющих право на принятие решений, касающихся пилотажа… капитан.
Что?! Он, разумеется, не поверил и включил трансляцию с камер ходового мостика – он сейчас «видел» не глазами, хоть и находился на мостике. В глазные нервы через нейрошунт шла трансляция от систем корабля, поэтому он не мог просто поднять голову и осмотреться.
Посмотрел через камеры и в растерянности от них отключился. Потому что нет ничего интересного в залитом кровью ложементе капитана Хомора (тела не было – видимо, внутренняя транспортная система уже утащила его в медблок, руководствуясь таблицей приоритетов спасения). Или в лежащем на полу штурмане Земане. С выгнутой под неестественным углом шеей штурман совсем не красил строгое внутреннее убранство мостика. И почему-то штурман не лежал в их с практикантом ложемент-спарке, а валялся у самой створки входного тамбура.
«Пролом виска. Скручивание спинного мозга в шейном отделе в районе первого позвонка. Технично…» – едва заметной искоркой мелькнула даже не мысль, а тень мысли.
Техник Коба (он же – Кабанчик) отсутствовал. По стыковочному регламенту техник должен был находиться рядом с машинным отделением, а не в ходовой рубке. Но раз интеллект-система повысила в звании только его, практиканта, то о судьбе Кабанчика остается только сожалеть. Будь Коба дееспособен, управление было бы передано ему – какая разница, откуда управлять кораблем?
– Капитан, системы спасения вышли из строя. Эвакуация экипажа невозможна!
Он промолчал. А интеллект-система не унималась, она еще не все «хорошее» донесла до своего оператора:
– Капитан, необходима смена курса! По информации от диспетчера станции «Видари-семнадцать», наш курс ведет к столкновению со станцией! Мощности защитных полей недостаточно, чтобы выдержать столкновение!
Вот тут он смолчать, разумеется, не смог:
– Ну, так смени курс, к гхаргу лысому!
– Не могу, капитан! – Казалось, женский голос искренне расстроен. А хотя, да, там же был какой-то модуль эмоциональной иммитации. – Система гироскопов не отвечает на тесты, масс-детекторы неисправны – автоматическое управление двигателями невозможно! До окончания калибровки системы навигации в режим получения информации по видеоканалу десять секунд… Поправка! Из-за выявленного критического снижения пропускной способности информационных каналов до уровня восемнадцати процентов до окончания калибровки – сто восемьдесят секунд. Запрос на внешнее управление со стороны станции «Видари-семнадцать» отвергнут. Причина: неверно указан мастер-пароль!
«Б…ть! Или б…дь? Как правильно?»
Он не знал, у кого брали голос для озвучивания интеллект-системы, но эта неизвестная женщина с проникновенным голосом всегда представлялась ему величественной ослепительно красивой дамой, имеющей некоторое внешнее сходство с ее императорским величеством. До сего момента. Но сейчас… сейчас перед его мысленным взором почему-то стояла распутная кукла Наяда со своей идеальной внешностью. С соответствующим отношением к тому, что она озвучивает… кукла безмозглая!
– Девяносто пять – одиннадцать! – рявкнул голос. Теперь уже мужской. – Говорит «Алеут-четыре-двести»! Смените курс или будете уничтожены, нах! Повторяю…
««Алеут»? Откуда тут взялись военные? И почему военные не могут взломать мозги псевдоинтеллекта какого-то жалкого рудовоза?»
Вот! Опять! Опять это странная мысль, пришедшая из каких-то темных далей психики и туда же сгинувшая!
– Четыре-двести! – выдавил он. – Курс изменить не могу – системы навигации неисправны. – И, поколебавшись, зачем-то добавил: – Нах.
– Делай, что хочешь, хоть пятками по вакууму тормози! Если через минуту не изменишь курс, распылю к звездным демонам! На атомы! Понял?!
«Алеут» – это, кажется, легкий крейсер. Крейсер! На то, чтобы распылить тяжеловоз, его возможностей хватит. Более чем. И еще останется на десяток таких же. Не на атомы, конечно, а в пыль, но – способен. Само собой, ударит гравипушкой, чтобы сбить с опасной траектории. Правда, живому и условно живому экипажу тяжеловоза от этого легче не станет. С другой стороны, ему и сейчас как-то не очень весело! А вот танки с мекариевой рудой при гравиударе совершенно не пострадают. Сплошной профит!
«Делай, что хочешь? Ну, вы сами напросились!»
– Инка! – позвал он интеллект-систему корабля. – Запустить двигатели коррекции сможешь?
– Так точно, капитан! Управление пространственно-коррекционной системой исправно на семьдесят процентов.
– По моей команде даешь импульс длительностью ноль-две и мощностью двести через точки… выведи схему… убери неисправные узлы… ага… через точки шесть, десять, два, четырнадцать, Г-двадцать…
– Информация для протокола, капитан! Системы гравикомпенсации исправны на двадцать один процент. При указанной мощности импульса ускорение будет превышать безопасный для человека уровень… делаю расчет… в четыре целых шесть десятых раза.
Да она издевается! Хоть что-то на этом корабле работает на сто процентов?!
«Гальюн работает всегда – даже при разгерметизации».
– Да плевать на ускорение, детка! Иначе поцелуемся со станцией… а там человек пятьсот, не меньше!
– Занесено в протокол! Приказ принят! – согласилась инфосистема. – Коррекционная система протестирована. Уточнение – исправно шестьдесят шесть процентов. Система готова. Маркер запуска «Коррекция» выведен на вашу вирт-консоль. Дополнительное предупреждение для протокола: при неисправной системе самоориентирования и неисправной системе гравикомпенсации вероятность нанесения вреда здоровью экипажа оценивается в…
Новоявленный капитан уже не слушал, внимательно отслеживая положение грузовоза относительно планеты.
Грузовоз вращался, разумеется, с постоянной скоростью. И это ощутимо упрощало задачу. Импульс надо было давать в тот короткий промежуток времени, когда условное «дно» грузовика будет «смотреть» в противоположную от планеты сторону. И перпендикулярно к оси траектории сближения со станцией. Если в противоположную от планеты сторону – будет тяжелее изменить траекторию из-за притяжения планеты. Правда, потом будет непонятно, как вывернуться из гравитационного поля планеты и не войти в атмосферу. Но это – потом.
Он вдавил изображение виртуальной клавиши.
– Импульс! – отреагировал компьютер.
Когда-нибудь в стену с разбегу врезались? Холод. Искры из глаз. Воздух разом исчезает из легких, в глаза ненадолго приходит темнота. А потом – будто кипятком ошпаривает все тело. Даже мозги, такое впечатление, вскипают. И во рту вкус ржавого железа.
«Оригинальный способ убить себя об стенку…»
На вирт-консоль вывалился немаленький такой список повреждений организма. Оранжево-желтый, иллюстрирующий цветом серьезность повреждений. Сверху – от оранжевого, вниз – до желтого. Сурово.
А сейчас – сосредоточиться! Ну!
– Импульс!
Бац! Ко всем прочим ощущениям добавилось ощущение чего-то, что течет по подбородку. «Ржавчины» во рту было уже много – ее можно было пить.
– Капитан! «Видари-семнадцать» дает расшифровку траектории. Отклонение – ноль-ноль-один по вектору «Бас-Бас-Сиал». Признано недостаточно для предотвращения столкновения. Ориентировочно требуется не менее десяти импульсов. До столкновения – сто девяносто секунд. Обнаружена возможность вашей эвакуации с борта с помощью ремонтного робота!
– Капитан «Лиош-9511»! – послышался другой мужской голос. Спокойный и веский. – Говорит адмирал Эвелин ни-Ровено. Сообщаю для протокола: мною отдан приказ о снятии замков с главных калибров кораблей охранения. В случае сохранения вашей траектории буду вынужден приказать атаковать.
– Я не капитан. Я практикант… ваше высочество.
Несмотря на хриплый тихий клекот, на который был похож голос, его услышали.
– Прости, сынок. Но, согласно Уставу, капитан теперь ты – по сообщению вашего искина других живых на борту нет… соболезную.
– Понял.
– Бить будем гравипушкой… аккуратно, одной десятой мощности… будут шансы, сынок…
Слова, как песок, сыпались сквозь пальцы. Он слышал, но уже не воспринимал смысл. Сейчас!
– Импульс!
Бац!
После четвертого импульса он стал кричать от боли. После шестого – перестал ее чувствовать. После восьмого перестал слышать и видеть даже через нейрошунты. Подумал: «Восемь раз убить себя об стенку… красавец!» И успел удивиться – в чем юмор этого факта? «Убить себя об стенку». Что в том смешного?
На этом, собственно, потерял сознание окончательно. И умер.
* * *
Обидно умирать вот так – синее небо, прозрачнейшая вода спокойного океана, яркое полуденное солнце, крики чаек… И белый борт уходящей яхты где-то в двадцати кабельтовых. И миль сорок до берега. Морских миль. И почти полное отсутствие судоходства в этом районе.
Какой же я дурак! Какой же дурак! Надо было сразу обратить внимание, как этот козел смотрел на Ленку! Сразу! А ведь он с самого начала мне не понравился! Как же я умудрился к нему спиной повернуться-то, а? Ой, дурак! Ой, дурак! Ленка же сейчас в нашей каюте… в чем мать родила… Что ж ему, суке, мало девчонок-туристок на берегу? Они ж там все бешеные и голодные до этого дела! Хотя да, у моей Ленки такая внешность… Дома, в северных широтах, мужики спокойнее реагировали, а тут… горячие южные парни стаями вились.
Так я думал первые пять минут, бешеными (наверное) глазами провожая корму с черной красивой надписью со староанглийскими завитушками «Дочь южных морей». На английском. Опьянение от двух банок пива, которые я успел выпить, пока валялся на палубе, стремительно выветривалось из моей дурной башки.
Господи, спаси Ленку! Спаси ее, Господи! Не дай этому уроду своими лапами…
Я упорно греб за уходящей яхтой. Толку от этого никакого, но плыть куда-то все равно надо. Не бултыхаться же на месте. Тем более перед тем, как этот козел выстрелил мне в спину («Ой, господин! Посмотрите-ка вон туда! Вы видите то же, что и я?»), мы как раз успели лечь на обратный курс. Так что теоретически плыл я в направлении берега.
Господи, сделай что-нибудь!
И хорошо, что на мне спасательный жилет. А все остальное – плохо.
Господи, так редко тебя о чем-то просил! Яви чудо, Господи!
Еще одна вредная мысль стучалась в голову, но я гнал ее от себя. Заставлял себя думать о Ленке и о том, что этот козел может с ней сделать. А ведь она даже выстрел не услышит – пистолет у этого мудака был с глушителем. Эти мысли помогали держаться на плаву и энергичнее двигать руками и ногами, не обращая внимания на усиливающуюся резь в боку.
Господи, я что угодно сделаю! Только спаси ее, Господи!
И вдруг – грохнуло!
Очумелыми глазами я смотрел на плотное серое-белое облако взрыва, уже снесенное ветром на несколько метров влево от «Дочери южных морей». Минуту втыкал, соображая, что при таком расстоянии звук шел до меня секунд десять, потому и вижу я сейчас языки пожара, уже успевшего начаться над развороченной взрывом палубной надстройкой.
А потом яхта стала сильно проседать на корму. А потом стала быстро тонуть.
– Нет! Нет! Я не ЭТО просил! Сука! Сука! Ненавижу! Тварь!
Я орал не больше минуты – в океане, даже спокойном, долго не покричишь. И колотить по воде не надо было вообще. Лишнее это. Наглотался горько-соленой воды, разумеется. Чуть ко дну не пошел. Раньше времени.
Потом я плыл. Молча. Не думал о том, что Ленка могла спастись, спрыгнуть за борт или еще что-нибудь. Или о том, что на месте крушения яхты могут остаться спасательные круги, куски обшивки или даже аварийная шлюпка, или о том, как же хорошо, что Женьку оставили в отеле на попечении аниматоров и воспитателей.
Вообще ни о чем не думал. И никого ни о чем уже не просил.
А потом что-то дернуло меня за ногу. Правую. Острая боль ожгла спустя несколько секунд. Потом резануло живот. Но уже слабее. Потом я разглядел два серых треугольника, режущих поверхность воды справа в десятке метров. В глазах мутилось, что-то бледное длинное в красном облаке тянулось под водой из моего живота…
Я не помню, кричал от боли или нет. Наверное, все-таки кричал.
И «вредную мысль» я все-таки додумал: «Акулы – бич Гавайских островов».
И – еще одну мысль успел ухватить: «А вот ругаться на Него все ж таки не стоило».
* * *
Если сказать, что главный герой пришел в себя легко и непринужденно – это будет неинтересно, хоть и оригинально. Главные герои легко и просто в себя не приходят.
Все началось с ощущения залитой в смолу мухи. Не самое приятное ощущение, вы уж поверьте. Ничего не болело, потому что тела я не чувствовал – «смолой» было залито только сознание. Но, видимо, этого было достаточно, чтобы про свое тело я забыл.
Образы, картинки, видения, которые тут же забывались, медленно сводили с ума. Спустя какое-то время «смола» стала превращаться в янтарь. То-то археологам радости будет…
Ощущение времени вообще стерлось. И началось тихое сумасшествие. Одно хорошо – ни сожалений, ни злости, никаких других эмоций не осталось. Звенящая янтарная тишина.
Именно сумасшествие привело к странному эффекту – «янтарь» стал сливаться с сознанием. Точнее, сознание стало растворять в себе «янтарь». Появился даже какой-то суррогат расстояния – та область «янтаря», что становилась «моей». Эта область росла, росла, росла… Кстати, это стало суррогатом времени – в прошлом году я находился вот в этой точке, а сейчас – уже вот туточки. Время.
А потом областей «янтаря», незанятых моим сознанием, не осталось. И я понял, что постиг движение. И остановился я в своем движении и подумал: «Хорошо!» Подумал… Наконец-то подумал!
Ощутил форму закаменевшего куска смолы – гладкий чуть вытянутый и сплюснутый камушек, который так удобно и приятно держать в ладошке.
Появились мысли, цепочки ассоциаций и даже…
* * *
– Па! Смотри! Янтарь!
– Это не янтарь, Жень. Это кусочек стекла. Какой-то нехороший дядя выбросил в море бутылку из-под пива. Бутылка разбилась. Кусочек стекла обкатало морским песком, вот он и стал таким гладким.
– А тетя могла выбросить бутылку?
– Могла.
– Эта тетя тоже нехорошая?
– Не знаю. Надо бы взглянуть на эту тетю – оценить размер… нехорошести.
– Толь! Ты чему ребенка учишь?!
– Ма! Ма! А я нашла кусочек стекла!
– Выброси сейчас же, доча! Поранишься!
– Не поранюсь! Па сказал, что его обкатало морским песком. Он гладкий. Об него нельзя пораниться!
– Жень! Делай, что говорит мама! Мама всегда права…
– Хм… вот, дорогой – можешь же, когда постараешься!
– … кроме тех случаев, когда она не права.
– Толь, я решила, что нам надо съездить на экскурсию! Хватит валяться на пляже! Я уже посмотрела – есть удобные экскурсии в Храм Лесного Ветра и в Город Тысячи Могил…
– О! Это будет интересно!
– Хорошо, что ты согласен. Когда?
– После обеда?
– Отлично! Потом, кстати, они на три часа отпускают народ погулять по торговому центру.
– О, нет…
– Ма! Ма! Па не хочет по магазинам!
– Да ты ж мое солнышко! Только ты о папочке заботишься!
– Подлиза.
– Ма! Тебя я тоже люблю!
– Все равно подлиза. Не разговариваю с тобой! Я обиделась! Ни-ни-ни! Не приставай! Все равно не люблю!
– Па! Ма обиделась! Она не едет с нами на экскурсию! Па, а давай мы одни поедем! Па, а там обезьянки будут?
* * *
…появились воспоминания.
И были выводы: «Янтарь» был мной – я был «янтарем».
В этой мысли не виделось ничего противоречивого или абсурдного. Мысль была правильной и логичной.
За «янтарем» начиналось нечто огромное. Возможно, малый «янтарь» находился внутри более крупного «янтаря» с куда меньшей плотностью.
Почему бы и нет? Делать-то все равно нечего. И сознание стало заливать второй кусок «янтаря». Дело двигалось куда быстрее, хотя торопиться было некуда – кто познал жизнь, уже не торопится.
Потом был третий «янтарь». И «четвертый». И «пятый». Их плотность падала раз за разом, и «поглощения» девятого «янтаря» я почти не ощутил.
Снова остановка. Но ненадолго. Теперь «янтарь» не был для меня ограничением. Окаменевшая смола, в которой увязла доисторическая муха, перестала быть ограничителем, так как муха могла сделать с «янтарем» все, что пожелает.
В данном случае фантазия «мухи» была простой и незамысловатой – янтарь вдруг потерял прозрачность, дрогнул и стал осыпаться мелким крошевом.
* * *
«Они почему-то всегда начинают с того, что ломают…» – подумал кто-то насмешливо.
* * *
Полуденное солнце сквозь легкие полупрозрачные занавески освещало огромную светлую комнату. Вначале я затруднялся дать ей определение – больше всего это помещение смахивало на номер в дорогой гостинице. Но потом сообразил – медицинская палата. Поскольку в наличии были: я в роли пациента, меланхоличный врач с повадками и внешностью Аллана Владимировича (минус шевелюра и очки) и веселый взвод симпатичных медсестер в однотипных коротеньких халатиках.
Не знаю, видел ли в своей жизни Кейлин Танилалу хоть раз дорогие номера престижных гостиниц (кроме, как в фильмах и на фото), а я мог сказать, что – да – звездочек тут набегало эдак с четыре штуки. Честно заработанных звездочек. Впрочем, в моей жизни большого количества звездочек тоже было немного.
Настоящий ковер на полу, изящный столик с инкрустированной столешницей и красивые стулья с высокими спинками, огромная кровать, в данный момент занятая одним-единственным мной. Если лечь по центру, то до края дотянуться будет невозможно, и даже если лечь поперек – то все равно. Три огромных кресла. На потолке какой-то абстрактный рисунок в нежно-бежевых тонах.
Увидев на стенах шесть разнокалиберных картин (от маленькой – в две ладошки, до огромной – во всю стену), я был вынужден прибавить этому «отелю» еще одну звездочку. Потому что мой ИБК, стоило мне заинтересоваться причудливыми горными пейзажами, под каждой картиной высветил соответствующий маркер с именами художников и названиями. И под каждым маркером – скромненькое крохотное уточнение-подпись «Подлинник». Молниеносный поиск по сети подтвердил – за самую маленькую из этих картин лично Кейлину Танилалу придется горбатиться лет эдак пять! И в процессе не пить, не кушать и не дышать. И не платить за утилизацию отходов своей жизнедеятельности. Хотя какие могут быть отходы при таких ограничениях?
Рисовать фломастерами на этих картинах мы, пожалуй, не будем. Тем более что это пейзажи, а не портреты – так что и усы пририсовывать вроде как некому.
* * *
Может показаться странным, что сейчас я весь такой веселый и радостный. Потом-то сообразил, что в меня ввели столько обезболивающих препаратов, что удивительно, как я в пляс не пустился сразу после того, как открыл глаза. Тем более что повод, как ни крути, есть. Наверное, танцевать с красивыми медсестрами, похожими на ангелов, я не стал по той причине, что даже под лекарствами двигаться мне было пока тяжеловато.
К тому же ощущения от «янтаря» никуда не делись. Он по-прежнему был со мной, но никакой привязки к внешнему миру не имел. Это было, как… мысль. «Янтарь» находился в другом… измерении? Мире?
А в тот момент, когда впервые пришел в себя – будто проснулся после кошмара. Медленно блекнут, выцветают переживания и тревоги: смерть Лены, пережитый за нее страх, глухая ненависть к едва знакомому азиату – владельцу яхты, переживания за девятилетнюю Женьку, оставшуюся в отеле…
И наконец, медленно выцветает воспоминание о том, как тело рвут акулы, приплывшие на запах крови…
Ну, посмотрел очередную серию ужастика «Челюсти». С кем не бывает? Подумаешь – событие… Подумаешь, в качестве одного из проходных персонажей-жертв. Нет, ужастик, конечно, не забывается полностью, но становится менее важным, чем осознание простого факта – я снова жив! Да что там, на фоне этого факта «ужастик» откровенно не проходит по весу!
Последней в черно-белые тона переходит картинка висящих под разорванным животом потрохов в облаке крови.
Но взгляд на свой обожаемый гладенький (с кубиками!) живот и быстрая инвентаризация конечностей полностью закрывают тему ночных кошмаров. И антураж вокруг – будто какой-то талантливый (а скорее гениальный!) сценарист смешал «Масс-эффект» и «Гарри Поттера», ухнув на это дело годовой бюджет США. Или попилом бюджетов занимаются режиссеры?
Ну, да – организм слегка не мой… Но когда свежеиспеченного попаданца волновали подобные мелочи, верно?
* * *
ИБК – имплантированный биокомпьютер. Это сказка! Это подарок! Царский подарок на сотый юбилей царствования!
Он может подключаться к местным сетям, выполняет функцию кошелька, с ним можно играть, смотреть новости, связываться с нужным адресатом, получать любую информацию, находящуюся в свободном доступе (и делать это, благодаря мысленному управлению, очень-очень быстро), отвисать на форумах и развлекательных порталах…
А еще… на этом ИБК все-все-все о жизни курсанта летного училища Кейлина Танилалу. Когда и где родился. Где рос. Как учился. Кто учителя, родители, друзья. Прослушанные лекции, выписки из книг и конспекты. А также – чем занимался, чем увлекался, чего терпеть не мог. Десятки часов видео «от первого лица».
А вот «хоум видео» с подружками от первого лица почему-то нет! И подружек – судя по всему, тоже. Странно – парень-то симпатичный. Зато закономерно порнухи было МНОГО, и по длительности она приближалась к записям его собственной жизни.
Ну? Разве не подарок? Нет, я не про «порно», я про тот скромный факт, что от самого Кейлина мне достались пусть и немаленькие, но – обрывки памяти и ошметки навыков. А он еще и удалял незначительные или скучные на его взгляд фрагменты из записей о собственной жизни – место экономил, как и положено бедному курсанту летного училища. Можно было бы вякнуть что-то вроде, «что лучше б порнушку почистил», но это было бы чистым ханжеством с моей стороны… можно подумать, сам гормонами не страдал в его возрасте.
И такой вот дайджест собственной жизни. Бесценно!
Личности, как таковой, нет – так что никто меня под локоть толкать не будет, своего мнения не навяжет, на жизнь не пожалуется. Если попытаться оценить это наследство, то самым важным, разумеется, следует считать знание языка.
Имеются, конечно, кое-какие социальные рефлексы. Но владение ими находится на каком-то интуитивном уровне – когда только пришел в себя, с огромным трудом сумел сообразить, чего от меня хотят окружающие. С другой стороны, а каким еще должно быть управление рефлексами, если не интуитивно-бессознательным? К тому же мое мычание и блеяние было воспринято спокойно и списано на травму мозга от перегрузок.
Время от времени всплывают различные навыки и знания. Вот, например, в работе ИБК я разобрался очень быстро. Но там было нетрудно разобраться, даже если б всё забыл напрочь – то, что у нас называется «интуитивно-понятный интерфейс», тут доведено до абсолюта. По сравнению со здешними образцами программных интерфейсов виндовые «окошки» кажутся запутанным узкоспециализированным ребусом для фанатов прохождения заковыристых квестов!
Итак. Кейлин Танилалу. Чисто на всякий случай: первое – имя, второе – фамилия. Не перепутайте!
Здравствуйте! Очень приятно, Кейлин Танилалу. Май нейм из Кейлин Танилалу. Кей-лин. Та-ни-ла-лу. Для друзей – просто Кей!
* * *
Отсутствие зеркал напрягало. Даже бесило. Я, конечно, посмотрел несколько видео с участием Кея с внешних камер или от других участников съемок на старых записях и имел представление о его внешности, но – понятно – до конца не верил. Сам себя осмотрел, ощупал. Но это все не то. Может, у них какой-то запрет на отражающие поверхности? Или они… эти… ну, которые в зеркалах не отражаются?
Разумеется, сунулся в ИБК и тут же выяснил, что решение элементарно, как очень многое в этом мире. Встал перед окном (чтобы свет на лицо падал) как был, голышом. И мысленно отдал ИБК команду: «Зеркало в полный рост!»
Прямо в воздухе безо всяких промежуточных спецэффектов беззвучно повисла ровная зеркальная поверхность. Точно в метре от меня. Смотрись – не хочу!
Красавец! Не Геракл. Аполлон! Рослый, стройный, мускулистый. Пресс, «банки», «крылья», широкие плечи, мускулистые ноги и руки… Между поясом и коленями – неплохой такой размерчик, за который не стыдно. Как же тебя, Кейлин, с таким-то хозяйством до сих пор никто не окрутил-то? Или тут все парни такие? Вообще-то, так оно, скорее всего, и есть – медицина, условия жизни, высокие технологии. И на записях окружающие были в отменной физической форме.
Подошел к зеркалу поближе.
Гладкая кожа, лицо правильное, нос прямой, соломенные волосы с рыжеватым отливом в короткой прическе бокс (или это «полубокс» называется?). Щетины нет – щеки гладкие, как коленка. Когда это я побриться успел? Или меня побрили, что неудивительно при уровне сервиса в этой клинике? Или ростом волос на лице тут могут управлять с помощью каких-нибудь таблеток?
Глаза…
Оп-па, косяк. Глаза, если судить по фотографиям и записям, имеющимся в архиве, у меня должны быть серыми. А сейчас, в зеркале – такие же, как в той, земной, жизни – зеленые. Изумрудно-зеленые глаза – из-за них мы и сошлись с Ленкой девять лет назад – у нее они такие же. Были.
Острый приступ сожаления о потере прошел быстро – окружающая действительность успешно вытесняла «ужастик» с помощью новых впечатлений и легкими намеками на то, что попал я не куда-нибудь, а в сказку. Только краем… сознания?.. ощутил, как дрогнул, но тут же успокоился «янтарь».
Встал вопрос, что же делать с цветом глаз. Решение, разумеется, подсказал ИБК. Технологии, неотличимые от магии, тут используются практически во всех сферах жизни. В том числе и в косметике – в качестве румян, туши, теней, лака для ногтей тут используется специальная иллюзион-система, накладывающая изображение поверх кожи. У этой системы несколько названий – фантом-система, призрак, хамелеон (похожий зверек водится на какой-то из известных планет). И, конечно, можно менять цвет глаз. Иллюзорные контактные линзы, так сказать. Специальные средства, безусловно, «пробьют» «косметическую иллюзию», но применяют специальные средства – неожиданно – специальные службы. Так что на первое время сойдет. А потом имитируем косметологическую операцию по смене цвета глаз – тут такое тоже практикуют. И подделаем свою медицинскую карту. Или как тут это делается?
