Kitobni o'qish: «12 лучших рассказов о Шерлоке Холмсе (по версии автора)»

Пестрая лента

Просматривая свои заметки о тех семидесяти случаях, по которым я в эти восемь лет изучал способ расследований моего друга – Шерлока Холмса, я нахожу между ними много трагических, несколько комических, большое количество просто странных, но ни одного заурядного или ничтожного. Из всех этих разнообразных дел, я не помню ни одного, которое носило бы такой мрачный характер, как дело, связанное с хорошо известной в провинции Суррей семьей Ройлот из замка Сток-Моран. Эти драматические события относятся еще к первому времени моей дружбы с Холмсом, до женитьбы вашего покорного слуги, когда мы оба жили в квартире на Бейкер-Стрит.

В начале апреля 1883 года я, проснувшись как-то утром, увидел у своей кровати Шерлока Холмса, одетого в выходной костюм. Он вставал обыкновенно поздно, а на каминных часах было всего только четверть восьмого, и потому я взглянул на него с удивлением и некоторой досадой за нарушение моих привычек.

– Очень жаль будить вас, Ватсон, – сказал он, – но в это утро всем пришлось рано встать. Сперва разбудили миссис Хадсон, она пришла ко мне, а я к вам. Какая-то барышня, говорят, приехала сюда в большом волнении. Она ждет в гостиной. А когда молодые барышни раз езжают по столице в этот час утра и будят людей, то следует предполагать, что им надо сообщить что-нибудь очень важное. Если же случай этот окажется интересным, вы, вероятно, пожелаете проследить его с самого начала. Потому-то я на всякий случай и пришел разбудить вас.

– Вы правы, друг мой, я ни за что не упущу его.

Я не знал большого удовольствия, как сопровождать Холмса в его расследованиях, поэтому поспешно оделся и через несколько минут был готов идти с ним в гостиную. У окна сидела дама, одетая в черное, с густой вуалью на лице. Она поднялась навстречу сыщику.

– Здравствуйте, – весело сказал Холмс. – Я – Шерлок Холмс, а это мой близкий друг и товарищ, доктор Ватсон, в присутствии которого вы можете говорить так же свободно, как и наедине со мной. А хорошо, что мистрис Хадсон догадалась затопить камин. Пожалуйста, подвиньтесь поближе к нему, я велю принести чашку горячего кофе. Вижу, что вы дрожите от холода.

– Я дрожу не от холода, – тихим голосом отвечала дама, пересаживаясь ближе к камину.

– Отчего же?

– От страха, мистер Холмс, от ужасного страха.

С этими словами она подняла вуаль, и мы увидели, что она действительно находилась в самом жалком состоянии душевного волнения. Ей нельзя дать более тридцати лет, но волосы ее местами преждевременно поседели, а выражение лица было утомленное и страдальческое. Шерлок Холмс окинул ее своим быстрым, внимательным взглядом.

– Не бойтесь, – сказал он, успокаивая ее. – Мы скоро разберем, в чем дело, и без сомнения все уладим. Вы, я вижу, приехали сегодня утром по железной дороге.

– Откуда вы знаете?

– Я вижу оставшуюся половинку возвратного билета в вашей перчатке. Вы, вероятно, выехали рано из дому… Пришлось долго ехать в кабриолете по тяжелой, грязной дороге до станции.

Дама вздрогнула и с недоумением уставилась на него.

– В этом нет ничего удивительного, – сказал он, улыбаясь. – Левый рукав вашей кофточки забрызган грязью, по крайней мере, в семи местах. Грязь эта еще совсем свежая. Я не знаю другого экипажа, который так брызгал бы грязью, как кабриолет, к тому же в нем приходится сидеть по левую сторону от кучера.

– Каким бы путем вы это ни узнали, но все верно, – сказала она. – Я уехала из дома до шести часов, была на станции Летерхед в двадцать минут седьмого и приехала сюда первым поездом. Я пришла сказать вам, что не могу дольше так жить. Я непременно сойду с ума, если это будет продолжаться. Мне не к кому обратиться, – никого у меня нет, кроме одного человека, который любит меня всей душой, но в этом случае ничем помочь не может. Я слышала о вас, мистер Холмс, от мистрис Фэринтом, которой вы помогли в тяжелую минуту ее жизни. Она дала ваш адрес. О, прошу вас, не можете ли вы помочь мне, хотя бы только тем, что постараетесь осветить тот густой мрак неизвестности и тайны, который окружает меня? В настоящую минуту я не могу ничем наградить вас за услуги, но через месяц или два я буду замужем и смогу сама располагать доходами своего состояния, тогда вы увидите, что я умею быть благодарной.

Холмс подошел к письменному столу, вынул из ящика маленькую записную книжку и внимательно стал перелистывать ее.

– Фэринтом… Фэринтом… Ах да, помню! Дело с опаловой диадемой. Это, кажется, было еще до вас, Ватсон. Я могу только сказать, что буду очень рад посвятить себя вам с тем же вниманием, с каким я действовал в деле вашей приятельницы. Что касается награды, то я нахожу ее в своем призвании, но если вам угодно будет понести те расходы, которые мне, может быть, придется сделать по вашему делу, то вы можете уплатить их в любое время, когда вам будет удобно. Теперь же я попрошу вас сообщить все, что может дать нам понятие о вашем деле.

– К сожалению, – отвечала посетительница, – весь ужас положения заключается в том, что я не знаю, чего боюсь. Подозрение мое возбуждают такие мелочи, что посторонний легко может счесть их совершенно ничтожными. Даже тот, к кому я прежде всех имею право обратиться за советом и помощью, смотрит на все, как на фантазии нервной женщины. Он не говорит этого, но я вижу по его взгляду и по ответам, которыми он старается успокоить меня. Я слышала, однако, мистер Холмс, что вы глубоко вникли и изучили разнообразные виды зла в человеческом сердце. Может быть, вы дадите мне совет, как избежать той опасности, которая окружает меня.

– Я к вашим услугам.

– Меня зовут Элен Стонер, и живу я со своим отчимом, последним потомком одного из древнейших саксонских родов – Ройлот, из замка Сток-Моран на западной границе провинции Суррей.

Холмс кивнул головой.

– Фамилия мне известна.

– Семья эта в свое время была одной из самых богатых в Англии, и владения ее простирались за границы графства, в Беркшир на север и в Хэмпшир на запад. В прошлом столетии, однако, четыре владельца один за другим оказались очень расточительными и беспорядочными людьми, и разорение семьи, начатое ими, довершил игрок, владевший имением во времена регентства. Ничего не осталось от обширного владения, кроме нескольких акров земли и двухсотлетнего дома, который уже тоже заложен на кабальных условиях.

Последний владелец имения прожил там свой век в печальном положении нищего дворянина. Единственный сын его, мой отчим, сознавая необходимость искать средства к существованию, и получив взаймы некоторую сумму денег от родственника, посвятил себя медицине и, окончив курс, отправился в Калькутту. Там, благодаря научным знаниям и силе воли, он приобрел обширную практику. Как-то раз, в припадке гнева, вызванного воровством, совершенным в его доме, он до смерти избил буфетчика-туземца и с трудом избежал смертного приговора. Пришлось долго просидеть в заключение, после чего он вернулся в Англию мрачным и разочарованным человеком.

Во время своего пребывания в Индии доктор Ройлот женился на моей матери, миссис Стонер, молодой вдове генерал-майора Стонера, служившего в бенгальской артиллерии. Мы с сестрой Джулией двойняшки, нам было всего два года, когда мать наша вступила во второй брак. У нее было порядочное состояние, с которого она получала тысячу фунтов годового дохода. По завещанию она передала все в руки доктора Ройлота до тех пор, пока мы будем жить вместе с ним, с условием, чтобы он выплачивал нам известную сумму в год, если мы выйдем замуж. Вскоре после нашего возвращения в Англию, мать погибла во время железнодорожного крушения недалеко от Кру. Доктор Ройлот после этого отказался от всех попыток приобрести практику в Лондоне и уехал с нами жить в родовой дом Сток-Моран. Доход с капитала, оставленного матерью, удовлетворял все наши потребности, и, казалось, мы станем жить в счастье и довольстве.

Около этого времени совершилась страшная перемена в характере нашего отчима. Вместо того, чтобы познакомиться и войти в сношения с соседями, которые от души обрадовались тому, что последний потомок семьи Ройлот из Сток-Морана поселился в своем имении, он заперся в своем доме и если изредка и выходил из него, то только для какой-нибудь свирепой ссоры с первым встречным. Необузданный нрав, доходящий почти до помешательства, передавался по наследству в мужском поколении этой семьи, а у отчима он, думаю, развился еще сильнее вследствие продолжительного пребывания в тропическом климате. Целый ряд самых унизительных ссор последовал за этим, две из которых кончились в полицейском участке. Теперь он сделался страшилищем всей деревни. Люди бегут при его появлении, тем более, что отчим обладает большой физической силой и совершенно теряет всякую власть над собой, когда рассердится. На прошлой неделе он перебросил деревенского кузнеца через перила моста в реку. Я отдала все деньги, какие могла собрать, и только тем мне удалось охранить его от нового публичного скандала. У доктора Ройлота совсем нет друзей, кроме кочующих цыган, им он то и дело позволяет располагаться табором на необработанных, поросших терновником полях своего имения. Сам ходит к ним в кибитки, проводит там целые дни, а иногда даже уходит с табором кочевать по целым неделям. Кроме того, он большой любитель разных индийских животных, которых иногда присылает ему один корреспондент из Индии. Так, например, в настоящую минуту у нас по полям и саду бегают на свободе пантера и павиан, которые наводят страх на жителей деревни почти наравне со своим господином.

По тому, что я рассказала, вы можете представить, что нам с бедной сестрой жилось не очень-то весело. Никакая прислуга не хотела оставаться у нас в доме, и нам подолгу приходилось делать всю домашнюю работу. Сестре моей еще не тридцати лет, когда она умерла, а волосы ее уже начали седеть, так же, как теперь мои.

– Разве ваша сестра скончалась?

– Она умерла ровно два года тому назад. О ее смерти я и хотела поговорить с вами. Вы легко можете понять, что, живя такою жизнью, нам мало приходилось видеть людей нашего возраста и положения. У нас есть тетя, незамужняя сестра моей матери, мисс Онория Вестфэль, которая живет в Хэрроу. Изредка нам дозволялось навещать ее. Джулия ездила туда на Рождество два года тому назад, познакомилась с морским офицером и сделалась его невестой. Отчим узнал об этой помолвке, когда сестра вернулась домой, и не отказал ей в своем согласии. Только, за две недели до дня, назначенного для свадьбы, случилось то страшное событие, которое лишило меня единственного близкого человека.

Шерлок Холмс все время сидел, прислонившись к спинке стула, закрыв глаза и оперев голову на подушку, теперь он с интересом взглянул на посетительницу.

– Пожалуйста, будьте точны в подробностях, – сказал он.

– Это не составит труда, потому что все мельчайшие обстоятельства этих страшных минут врезались в память. Дом, как я уже говорила, очень стар, и только в одном флигеле можно жить. Все спальни находятся в первом этаже этого флигеля, а гостиные в средней части здания. Из этих спален первая – комната доктора Ройлота, вторая – комната моей сестры, а крайняя – моя. Между ними нет сообщения, но все они выходят в один коридор. Достаточно подробно я говорю?

– Вполне.

– Окна всех трех комнат выходят на луг перед домом. В тот роковой вечер доктор Ройлот рано ушел к себе в спальню, но не ложился спать. Это сестра знала по сильному запаху его крепких индийских сигар, дым которых проникал в ее комнату. Она ушла из своей спальни и пришла ко мне, посидеть и поболтать о предстоящей свадьбе. В одиннадцать часов Джулия встала и хотела уйти, но остановилась у двери и оглянулась на меня.

«Скажи мне, Элен, ты никогда не слышишь ночью какого-то особенного свиста?»

«Никогда», – отвечала я.

«Ведь не может быть, чтобы ты сама свистела во сне?»

«Конечно, нет. А что?»

«В последние две или три ночи я слышу негромкий, но ясный свист. Всегда около трех часов. У меня легкий сон, и это будит меня. Не могу сказать, откуда этот свист, из другой ли комнаты или с луга перед домом».

«Нет, я ничего не слышала. Это, вероятно, цыгане свистят в поле».

«Должно быть. Но если это во дворе, удивительно, что ты ничего не слышала».

«Да, но я сплю крепче тебя».

«Во всяком случае, это не имеет большого значения», – сказала сестра, улыбаясь.

Выходя, она затворила дверь моей комнаты и через несколько минут я услышала, как она повернула ключ в замке своей двери.

– Вот как, – спросил Холмс. – Разве вы привыкли на ночь запираться на ключ?

– Всегда.

– А почему?

– Ведь я говорила, что у доктора бегают на свободе пантера и павиан. Мы не могли быть спокойны, не заперев двери на ключ.

– Хорошо. Пожалуйста, продолжайте.

– Я не могла заснуть в ту ночь. Неопределенное предчувствие грозящего несчастия будоражило меня. Если помните, мы с сестрой были двойняшками, а вы знаете, как неуловима и тесна связь между двумя душами, так близко сродными между собой. Ночью разыгралась буря. Ветер гудел на дворе, а дождь хлестал и бил в окна. Вдруг среди шума бури раздался дикий крик испуганной женщины. Я узнала голос сестры. Вскочив с постели, я накинула платок и бросилась в коридор. В ту минуту, как я отворила дверь, мне показалось, что я услышала негромкий свист, тот самый, о котором говорила сестра, и с минуту после этого раздался звенящий звук как от упавшего металлического предмета. Выбежав в коридор, я услышала, как отворяется дверь комнаты моей сестры. При свете лампы в коридоре я увидела сестру, стоявшую в проеме двери. Джулия протянула вперед руки, как бы в поисках опоры, и вся шаталась, как пьяная. Я подбежала и подхватила ее обеими руками, но в ту же минуту ноги ее подкосились, и она упала на пол. На полу она стала биться, как от страшной боли, руки и ноги ее судорожно скорчились. Сперва я подумала, что она не узнала меня, но когда я нагнулась, Джулия вдруг вскрикнула таким голосом, какого я никогда не слышала: «О, Боже мой, Элен. Пестрая лента! Пестрая лента!» Она хотела еще что-то сказать и указала пальцем в направлении комнаты доктора, но судорога захватила ее дыхание. Я побежала по коридору и громко позвала отчима. Он выбежал в халате из своей спальни. Когда он подошел к сестре, та была уже без сознания. Отчим влил ей в горло водки и послал за деревенским врачом, но все усилия оказались тщетными: Джулия умерла, не вернувшись к сознанию. Такова была страшная кончина моей дорогой сестры.

– Позвольте спросить, – прервал ее Холмс, – вы вполне уверены, что слышали свист и металлический звук. Можете присягнуть на этом?

– Это было первое, что спросил судебный следователь! У меня в памяти осталось очень ясное впечатление этих звуков, но среди гула и рева бури я могла, конечно, и ошибаться.

– Сестра ваша была одета?

– Нет, она была в ночном белье. В правой руке нашли обгорелый кончик спички, а в левой коробок.

– Это доказывает, что она успела засветить огонь и оглядеться кругом после испуганного крика. Это важно. К каким заключениям привело следствие?

– Судебный следователь очень тщательно вник во все подробности, так как поведение доктора Ройлота без того уже возбуждало всеобщее внимание, но не мог найти ничего, что могло бы объяснить смерть моей сестры. Из моих показаний узнали, что дверь ее комнаты была заперта изнутри, а окно закрыто старинными ставнями, загороженными толстыми железными перекладинами, которые накрепко запираются каждый вечер. Стены были тщательно обысканы и оказались крепкими, никаких потайных дверей. То же было сделано и с полом, и с тем же результатом. Камин, правда, весьма просторен, но загорожен четырьмя крепкими железными прутами. Нет сомнения в том, что сестра моя была одна, когда ее настигла смерть. К тому же на теле не было ни малейшего следа насилия.

– А что вы скажете о яде?

– Доктора, осмотрев тело, не нашли никаких признаков отравы.

– От чего же, вы думаете, умерла эта бедная девушка?

– По-моему, она умерла от страха и нервного потрясения. Но что могло так испугать Джулию, я решительно не могу представить себе.

– Цыгане гостили в то время в имении?

– Да, они почти всегда живут там.

– А как вы объясняете ее слова о ленте, – о пестрой ленте?

– Иногда мне кажется, что это был просто бред. А иногда думаю, что они, может быть, относились к пестрому головному убору, который носят женщины в цыганском таборе.

Холмс покачал головой, как будто неудовлетворенный этим объяснением.

– Темное дело, – сказал он. – Пожалуйста, продолжайте ваш рассказ.

– С тех пор прошло два года. Жизнь моя стала еще более одинока, чем прежде. Однако, месяц тому назад, один близкий друг, которого я давно уже знала, попросил моей руки. Его фамилия Армитэдж, Перси Армитэдж, второй сын мистера Армитэджа из Крен-Уотера, это недалеко от Рединга. Отчим дал согласие на этот брак, и свадьба наша назначена скоро. Дня два тому назад начали делать какие-то починки в стене западного флигеля нашего дома и проломили стену моей спальни, так что пришлось перебраться в ту комнату, где умерла сестра, и спать в той самой кровати, в которой она спала. Вообразите мой ужас, когда в прошлую ночь, лежа в постели и думая о страшной кончине Джулии, я вдруг услышала в тишине ночи тот же самый тихий свист, который был предвестником ее смерти. Я вскочила с постели и зажгла лампу, но в комнате никого не было. Я так сильно испугалась, что не стала ложиться опять, и, как только рассвело, вышла из дома, наняла кабриолет в гостинице "Корона" и поехала в Летерхед, на станцию, откуда и прибыла сюда, с намерением повидать вас и попросить вашего совета.

– И правильно сделали, – сказал мой друг. – Все ли вы рассказали?

– Да, все.

– Мисс Ройлот, это неправда. Вы бережете своего отчима.

– Что вы хотите сказать?

Вместо ответа Холмс приподнял черное кружево рукава, которое отчасти закрывало руку, лежавшую на колене его посетительницы. Пять маленьких синеватых пятнышек, следы пальцев, ясно виднелись на белой кисти.

– Он мучает вас, – сказал Холмс.

Дама сильно покраснела и поспешно прикрыла руку.

– Он вспыльчивый человек и, вероятно, сам не знает меру своей силе.

Наступило долгое молчание; Холмс опустил подбородок на руки и уставился глазами в огонь камина.

– Дело это очень темное, – сказал он, наконец. – Тут еще тысяча подробностей, которые мне непременно надо узнать прежде, чем решить, как действовать. Но, вместе с тем, нельзя терять времени. Если бы, например, мы приехали сегодня в Сток-Моран. можно было бы нам осмотреть комнаты без ведома вашего отчима?

– Он говорил, что ему именно сегодня надо быть в городе по какому-то важному делу. Вероятно, до вечера он не вернется домой. В таком случае вам ничто не помешает. У нас теперь экономка в доме, но она стара и глупа, я легко могу удалить ее на время.

– Отлично. Вы согласны на эту поездку, Ватсон?

– Согласен.

– Так, значит, мы оба приедем. А что вы сами намерены делать?

– Мне надо справить еще кое-какие покупки в городе, но я вернусь домой с двенадцатичасовым поездом, чтобы быть там, когда вы приедете.

– Вы можете ждать нас вскоре после вашего возвращения. У меня самого еще есть дело до тех пор. Не хотите ли позавтракать?

– Нет, мне некогда. У меня уже теперь легче стало на сердце после того, как я сообщила вам свои опасения. Буду ждать вас с нетерпением.

Она опустила густую черную вуаль на лицо и вышла из комнаты.

– Что вы думаете обо всем этом, Ватсон? – спросил Шерлок Холмс, откидываясь на спинку кресла.

– Дело это кажется мне темным и страшным.

– Да, оно и темное, и страшное.

– Однако если дама эта не ошибается, говоря, что пол и стены комнаты крепки и невредимы, и что ни в дверь, ни в окно, ни в камин нельзя проникнуть, то сестра ее и вправду была одна, когда ее постигла таинственная участь.

– Чем же тогда объяснить ночной свист и странные слова умирающей девушки?

– Не знаю.

– Если сопоставить все эти указания: повторявшийся ночью свист, присутствие табора цыган, находившихся в близкой дружбе со старым доктором, принять во внимание, что для доктора очень выгодно помешать браку падчерицы, потом предсмертные слова девушки, относившиеся к каким-то лентам, и наконец металлический звук, который слышала мисс Элен Стонер и который вероятно произошел от одной из железных перекладин, загораживающих ставни… Все это наводит на мысль, что по таким уликам можно разъяснить эту тайну.

– Но что же могли сделать с ней цыгане?

– Не могу себе представить!

– В этой теории я нахожу много противоречий, – заметил я.

– И я тоже, – кивнул Холмс. – Для того-то мы и едем в Сток-Моран сегодня. Я хочу проверить эти противоречия. Но, черт возьми, что это такое?

Восклицание моего друга было вызвано тем, что дверь наша вдруг с шумом распахнулась, и на пороге показался человек громадного роста. На нем была высокая шляпа, длинный черный сюртук и пара высоких штиблет, а в руке он держал охотничью плеть. Он был так высок ростом, что верх его шляпы задевал за перекладину двери, а ширина его плеч, казалось, заполняла все свободное место. Большое лицо, испещренное морщинами, загорелое, темно-желтое, изрытое следами злых страстей, оборачивалось то к одному, то к другому из нас, между тем как глубоко впалые глаза с желчными белками и высокий, изогнутый, тонкий нос придавали ему сходство со старой, свирепой хищной птицей.

– Который из вас Холмс? – спросил появившийся господин.

– Это моя фамилия, но вы имеете преимущество надо мной, – спокойно отвечал мой друг. – Вы знаете меня, но я не знаю, кто вы.

– Я доктор Граймсби Ройлот из Сток-Морана.

– Очень рад, доктор, – хладнокровно сказал Холмс. – Пожалуйста, присядьте.

– Не собираюсь этого делать! Падчерица моя была здесь, я проследил ее. Что она вам рассказала?

– Сегодня холодно на дворе, не правда ли? – проговорил Холмс.

– Что она вам рассказала? – сердито закричал старик.

– Однако я слыхал, что крокусы уже начинают расцветать, – продолжал Холмс все в том же тоне.

– Ага! Не хотите отвечать? – воскликнул наш новый посетитель, делая шаг вперед и взмахивая плетью. – Я знаю вас, вы – негодяй! Я давно слышал про вас, вы – Холмс, сыщик.

Друг мой улыбнулся.

– Суете нос повсюду!

Улыбка Холмса еще расширилась.

– Вы – Холмс, доносчик Скотланд-Ярда.

Холмс от души захохотал.

– Разговор наш необыкновенно забавен, – проговорил он. – Пожалуйста, затворите дверь, когда будете уходить, из нее пренеприятно дует.

– Я уйду только тогда, когда выскажу все, что мне надо. Не смейте мешаться в мои дела. Я знаю, что мисс Стонер была здесь: я проследил ее. Меня опасно раздражать. Вот, смотрите!

Он поспешно подошел к камину, взял из него стальную кочергу и согнул ее в дугу своими большими смуглыми руками.

– Смотрите, не попадитесь мне в руки! – проворчал он и, бросив согнутую кочергу на пол, вышел из комнаты.

– Очень любезный господин, – проговорил Холмс, смеясь. – Я не так велик, как он, но если бы он подождал минутку еще, я показал бы ему, что и я не многим слабее его.

Говоря это, он поднял кочергу и быстрым движением выпрямил ее.

– Какая дерзость смешивать меня с полицейскими сыщиками! Это свидание, однако, придает еще больше интереса нашему делу. Надеюсь только, что наша маленькая барышня не поплатится за свою неосторожность… Теперь, Ватсон, мы позавтракаем, а потом я пойду в главную контору духовных завещаний, где надеюсь найти несколько указаний для этого дела.

Было около часу, когда Шерлок Холмс вернулся домой. В руке он держал лист синей бумаги, весь исписанный заметками и цифрами.

– Я видел завещание умершей жены доктора Ройлота, – сказал он. – Чтобы определить настоящее значение его, я должен был сделать расчет сумм в настоящую минуту, составляющих цену бумаг, которые представляют собой все ее состояние. Общая сумма дохода, когда она умерла, была приблизительно 1100 фунтов, теперь же, вследствие упадка цен на сельскохозяйственные продукты, она составляет не более 750 фунтов в год. Каждая из дочерей, вступив в брак, имеет право на 250 фунтов годового дохода. Очевидно, что если бы обе девушки вышли замуж, то на долю этого прелестного господина пришлась бы самая пустяшная сумма. Даже одна из них, выйдя замуж, нанесла бы ему значительный убыток. Как видите, расчеты не были простой тратой времени: они убедили меня в том, что доктор имеет самое решительное основание помешать браку падчерицы. Ну, а теперь, Ватсон, нам нечего мешкать, дело слишком серьезно, тем более что старик знает о нашем интересе к его делам. Если вы готовы, мы позовем извозчика и поедем на Вокзал. Кстати, захватите-ка револьвер… Он будет веским доводом в глазах человека, который завязывает узлом стальную кочергу. Револьвер и зубная щетка, – вот все, что нам нужно.

На вокзале Ватерлоо нам удалось попасть на поезд. Приехав в Летерхед, мы на постоялом дворе у станции наняли коляску и поехали по дороге среди зеленых лугов Суррея. Спутник мой сидел, глубоко задумавшись, скрестив руки, надвинув шляпу на глаза и опустив голову на грудь. Вдруг он поднял голову и дотронулся до моего плеча, указывая вдаль.

– Посмотрите! – сказал он.

За лугами по отлогому холму подымался густой, заросший парк, сгущаясь кверху и образуя нечто вроде рощи. Между деревьями виднелись серые углы и верх остроконечной крыши старинного дома.

– Это Сток-Моран? – спросил он.

– Да, сударь, это дом доктора Граймсби Ройлота, – заметил возница, правивший лошадью.

– Там делают перестройку, – сказал Холмс, – мы туда едем.

– Вон там деревня, – продолжал кучер, указывая налево на маленькую кучу крыш, на некотором расстоянии, – но если вам надо в усадьбу, вам короче будет пройти пешком через вон тот забор и по тропинке. Туда, где барышня гуляет.

– А эта барышня, вероятно, мисс Стонер, – заметил Холмс, заслоняя глаза от солнца. – Да, я думаю нам лучше дойти пешком.

Мы вылезли, заплатили вознице, и коляска поехала назад в Летерхед.

– Я на всякий случай, – проговорил Холмс, пока мы перелезали забор, – сказал этому человеку, что мы приехали сюда для перестройки, пусть думает, что мы архитекторы, или что-нибудь подобное. Меньше сплетничать будет… Здравствуйте, мисс Стонер. Вы видите, мы сдержали обещание.

Дама, посетившая нас утром, с радостным лицом поспешила нам навстречу.

– Я с таким нетерпением ждала вас, – воскликнула она, горячо пожимая нам руки. – Все устроилось отлично: доктор Ройлот уехал в город и, вероятно, не вернется до вечера.

– Мы имели удовольствие познакомиться с доктором, – сказал Холмс, и в нескольких словах передал ей все, что случилось.

Мисс Стонер побледнела так, что губы ее побелели.

– Боже мой! Значит, он следил за мной. Он так хитер, что я никогда не знаю, что он может сделать. Что он скажет, когда вернется!

– Ему следует быть осторожным, не то он может попасться в руки людям хитрее его самого. Вам надо запереться от него в своей комнате на весь вечер. Если отчим будет груб, мы отвезем вас к тетке в Хэрроу. Теперь же не надо терять времени, пожалуйста, покажите нам те комнаты, которые нам надо осмотреть.

Дом был серый, каменный, поросший мхом. Он состояло из высокой средней части и двух флигелей, выстроенных с обеих сторон полукругом, напоминающим клешни краба. В одном из флигелей окна были разбиты и заколочены досками, а крыша частью провалилась и придавала всему зданию вид полного разорения. Средняя часть была в немного лучшем состоянии, а правый флигель, относительно новый, занимали жильцы. У крайнего угла виднелись леса, а стену дома проломили в нескольких местах, но рабочих не было видно во все время нашего осмотра. Холмс стал медленно прохаживаться по двору и с большим вниманием осматривал снаружи окна дома.

– Это, должно быть, окно комнаты, где вы спали прежде, посередине окно вашей сестры, а это, ближе всех к средней части дома, вероятно, окно комнаты доктора Ройлота?

– Да, совершенно верно. Но я теперь сплю в средней комнате.

– По случаю перестройки, да. Впрочем, кажется, не было особенной надобности чинить эту стену?

– Ни малейшей! Я думаю, что это только предлог, чтобы выселить меня из комнаты.

– А, вот как… Это очень важно! На другой стороне в этом узком флигеле, – коридор, в который выходят все три комнаты. В нем, конечно, тоже есть окна?

– Да, но очень узкие. В них никто пролезть не сможет.

– Если вы обе запирали двери на ключ, то не было конечно и никакой возможности проникнуть к вам с той стороны. Теперь будьте так добры, войти в вашу комнату, запереть ставни изнутри и укрепить их железной перекладиной.

Мисс Стонер исполнила его желание, и Холмс, тщательно осмотрев ставни, попробовал всевозможными способами взломать их, но это ему не удалось.

Не было ни малейшей щели, в которую можно было бы просунуть нож. С помощью увеличительного стекла, он внимательно осмотрел их петли, сделанные из крепкого железа и глубоко вбитые в массивную стену.

– Гм, – проговорил Холмс в некотором недоумении, потирая подбородок. – Теория моя, как я вижу, не состоятельна. В эти ставни, когда они загорожены перекладиной, никто пролезть не может. Увидим, что покажут нам комнаты внутри.

Маленькая боковая дверь вела в выбеленный коридор, куда выходили двери трех спален. Холмс не счел нужным осматривать крайнюю комнату, и мы прямо вошли во вторую спальню, в которой теперь жила мисс Стонер, и где сестру ее постигла страшная участь. Это была уютная, старинная комнатка с низким потолком и большим камином. Комод из темного дерева стоял в одном углу, узкая кровать, покрытая стеганым одеялом, в другом, а туалетный стол на левой стороне окна. Эти предметы, вместе с двумя плетеными стульями, составляли всю меблировку комнаты. Середину пола покрывал простой ковер. Пол и деревянные панели на стенах были из темного поеденного червями дуба и так стары, что, казалось, их приколотили при самой первоначальной постройке дома. Холмс подвинул один из стульев в угол и, сев на него, молча стал осматриваться, водя глазами по стенам, потолку и полу, замечая все малейшие подробности.

– Куда ведет этот звонок? – спросил он, наконец, указывая на толстый шнурок, висевший около самой кровати так, что кисть его лежала на подушке.

– В комнату экономки.

– Шнурок этот, как будто, новее остальных вещей в комнате?

– Да, этот звонок недавно устроен здесь, года два или три тому назад.

– Ваша сестра просила об этом?

– Нет. Я никогда не слышала, чтобы она пользовалась им. Мы привыкли все делать сами.

– Да, правда, казалось бы, даже жалко вешать сюда такой красивый шнурок. Извините, мне надо осмотреть пол.

Он бросился на пол и с увеличительным стеклом в руке стал ползать взад и вперед, тщательно осматривая щели между половицами. Приподнявшись, он так же внимательно осмотрел деревянные панели на стенах. Наконец он подошел к кровати и, став около нее, начал оглядывать стену сверху вниз. В довершение он взял в руку шнурок и крепко дернул.