Kitobni o'qish: «Похититель заката»

Глава 1. А в чем дело-то?

У Джека смыкались глаза. А Боб усиленно протирал очки, чтобы лучше видеть. Звуки камина уходили на задний план. Тишина улицы завораживала.

– Что б тебя! – недовольно воскликнул Джек и зевнул. – Как же меня это достало! Каждый вечер клонит ко сну. Просто вырубает и все. Ничего поделать не могу.

– У тебя уже привычка, – заметил Боб. – Но сегодня ты не можешь заснуть.

– Знаю, знаю. Такое важное дело я не пропущу.

– Ничего не могу разглядеть, – надев очки и уставившись в окно, сказал Боб. – Насколько же мрачно!

– Ну что, ты готов?

– Была не была!

Восемнадцатилетние юноши вышли из дома на веранду настолько медленно, насколько это возможно. Каждый их шаг, каждое движение выверялось с нечеловеческой точностью. Боб целился из дробовика в гущу леса, потом в сторону соседского дворика, затем в сторону дороги. Джек держал фотоаппарат прямо перед собой. Сегодня его руки не дрожали.

Посмотрев друг на друга, они кивнули. Их жест означал «идем вперед». Почти не задевая траву, их кроссовки вели их по тропе, которая соединяла домик с остальным поселком.

Боб стал понимать, что заката им сегодня не увидеть. Даже неба не видно, хотя ни облаков, ни тумана, закрывающих его, не было. Опустошающая темнота, будто свет в комнате выключили. Единственный источник света, позволяющий им что-то разглядеть, был свет из окон домов.

Джек потянул Боба за свитер, намекая, что ему не по себе и пора идти домой. Боб показал рукой на себя и в сторону дороги, подразумевая, что хочет идти дальше. Джек покрутил пальцем у виска и двинулся обратно.

За кустами у леса шелохнулись деревья. Послышались странные звуки, напоминающие дыхание.

Джек испугался, но сфотографировал неспокойную часть леса. Жуткий звук усилился, и фотограф помчался внутрь, забыв правило тишины.

– Тише! – полушепотом обронил Боб, понимая, что шуметь нельзя и ему тоже.

Нацелившись на кусты шиповника, Боб увидел красные глаза.

– Человеческие ли это глаза? – подумал Боб.

Джек их тоже увидел, но уже не осмелился фотографировать. Он понимал, что времени у него нет, нужно скорее забежать в дом. Запрыгнуть на крыльцо, отворить дверь, перешагнуть порог и закрыть дверь.

– Но как же Боб? Что будет с ним? – подумал Джек и решил для себя, что Боба больше не увидит. – Прости, Боб.

– Нет! Постой! Погоди меня! – крикнул Боб Джеку.

Красные глаза исчезли. Боб выстрелил туда, где последний раз их видел. Пули улетели, но ответной реакции не поступило. Боб выстрелил еще раз. Ничего. Тишина.

Через секунду ружье упало на землю, а Боб пропал без вести.

Джек не оборачивался. Он не видел, что случилось с Бобом, но знал, что это не случайность. Опираясь на дверь изнутри, Джек сидел на пороге и плакал. Ему, и вправду, больше не хотелось спать.

Наутро поселок узнал о случившемся, но никто ничего не предпринимал. Люди понимали, что они бессильны. Даже самый старый житель не может сказать, когда это началось, и было ли у этого начало. Но одно все знали точно: после захода солнца, выходить из дома опасно. Сидеть дома, закрыть все двери. И если вдруг оказался на улице, соблюдай тишину. Не двигайся, не произноси звуков, не делай ничего, что может привлечь внимание похитителя заката. Так они зовут того, кто не дает им говорить фразу «спокойной ночи».

Говорят, что люди пропадали здесь всегда, но по последним подсчетам, количество «потерявшихся» составило восемьдесят пять граждан за последние сто лет. Боб стал восемьдесят шестым. И это притом, что сейчас в поселке проживает сорок человек. Это бедное население: в основном старики и безработные. Остальные уже давно переехали в город и заводят там семью. Обратно в поселок не возвращаются.

Власти ничего не могут поделать с поселком. Сам городок, не сказать, что богатый. Тысяча человек, одна школа, одна больница, пара производств. Маленький промышленный придаток в большой агломерации. Другими словами, все, кто находится за пределами поселка, чихать хотели на проблемы сорока жителей. Поэтому перед въездом в поселок можно наблюдать самодельную табличку с надписью «дальше вы сами по себе».

Джек и Боб всего-навсего хотели поохотиться на чудище, но так вышло, что чудище, в очередной раз, поохотилось на людей. Запечатлеть сакральное – вроде как что такого? Выйти на улице, сделать пару фотографий, разоблачить зло, еще и оружием остановить. Дел-то, на раз-два. Проще простого!

Джек чудом выжил. Такое еще никому не удавалось. Никто уже давно не решается бросить вызов самой тайне. Однако попытки испытать удачу не прекращаются.

Ходит легенда, что все началось с любопытства. Один вышел посмотреть на темноту, затем другой, и так чуть ли не весь поселок. Еще долго потом никто не выходил по ночам за пределы дома, запирая настежь двери.

Полвека назад люди вновь заговорили о закате. Мол, в поселке его не видно. Внуки забыли страхи предков, и покусились на запретный плод – решили выйти после сумерек. Как бы там ни было, какие бы цели они ни закладывали, выжить не удалось никому, кто остался на улице после захода солнца.

Люди снова замкнулись в себе надолго, пока нотка надежды снова ни заиграла в душах людей. Пять лет назад целый армейский батальон расположился в поселке. Возле каждой двери. На расстоянии вытянутой руки друг от друга. Это была одна из самых темных ночей в истории человечества. В окно не было видно ничего, будто снаружи зашторили блэкаут. Естественно к восходу все бойцы растворились.

Последний раз пойти навстречу судьбе отважилась дюжина офицеров из города. Вооружившись пистолетами и автоматами, они вошли в лес с сумерками. И не вышли. Дневные поиски не дали результата.

То ли люди не любят учиться на чужих ошибках, то ли не ведают страха. Одно другого не исключает.

Теперь и Джек понимает, что это не стоило того. Но уже ничего не вернуть. Поступок совершен. Время ушло. Боба больше нет.

Сквозь соленые слезы Джека, раздался смех. Он подумал, что если бы у него была собака, то он не смог бы с ней сейчас погулять. Не то время. Потому в поселке никто и не держал живностей. Даже кошек. Во избежание случайно разбитых окон или открытых проемов.

И любви здесь никто уже давно не заводил. Казалось бессмысленным ограничивать себя по ночам, особенно когда ты молодой.

При всем при этом поселок был необычайно живописным. Так все говорили, кому довелось побывать в нем или увидеть со стороны. Находящиеся в ложбине несколько десятков домиков, уютно прилегали к дубово-осиновой чаще, создавая тандем искусства человека и естества природы. Конечно, со временем дома потеряли изначальный облик, обрастая залатанными стенами и крышами, но шарм поселка дает о себе знать и нынче.

Что мог поделать Джек? Продолжить жить, потеряв лучшего друга. Другого выбора у него-то и не было. Что ему до экзистенционалистов? Быть. Существовать. Жить.

– Нет ничего прекраснее и ужаснее того, что я делаю каждый день. А именно: жизни. – Говорил Джек.

Боб кивал ему в ответ, соглашаясь со всеми его словами. Ведь они были друзьями на века. Кто ж знал, что в один момент все оборвется.

Эта горькая потеря стала сводить Джеку нервы, в общем, и челюсти, в частности. Пытаясь сосредоточиться, это часто оборачивалось неудачей. Раньше Джек танцевал. Он терялся в танце. Теперь он теряется в себе. Принимая все случающееся, как дар, Джек настолько привык к приятным событиям, что не заметил, как принял пощечину от судьбы. Ему стало казаться, что пространство вокруг него больше не такое красочное, каким было раньше. Все чаще ему не хотелось заполнять его. Поход по холмам, прогулка по мостикам, торчание на скале, наблюдение за птицами – такие многозначащие для молодого парня вещи, стали все меньше его заботить. Даже катание на лыжах, которое, казалось, было занятием всей его жизни, просто исчезло из его мыслей. Холерик стал сангвиником. Надолго ли? Никто не знал, даже он сам.

После потери Боба, Джек все чаще задавался вопросом «зачем?», чем «как?». Понимая, что пора содержать семью, он должен был выбрать направление развития в жизни. И он выбрал.

Сразу после прощания с Бобом, Джеку было необходимо явиться в университет, так как был крайний день поступления. Это было самым трудным действием за всю его жизнь. Вместо того чтобы придаваться печали и скорбеть по Бобу, Джеку пришлось ехать в город. Стоя перед стендом со списком специальностей, размякший Джек никак не хотел напрягаться, поэтому выбрал специальность, на которую даже вступительные экзамены не требовались – учитель. Профиль подготовки можно было выбрать любым, и Джек выбрал: английский язык. Учитель английского языка. Что Джек выбрал, почти сразу же забыл. Поставив подпись, где надо, уставший парень поехал домой – туда, куда редко едут, и еще реже возвращаются обратно в город.

Джек жил с дедушкой. Дедушкой, которого он любил всем сердцем. Он – единственное родное, что у него осталось. Почему не было бабушки, дедушка не говорил. А что насчет родителей, то еще при его рождении они ушли топтать тропинки. И пропали. Без вести. Поэтому он вырос с дедушкой, и знал он только ее.

С другой стороны он его и не знал совсем. Дедушка мало, что говорил. Даже на вопрос «А где бабушка?», он отвечала, что нужно жить настоящим, а не прошлым. Его руки всегда были чем-то заняты. Такое ощущение, что если дедушка не будет ничем заниматься, то этот мир исчезнет. Вспашка, боронование, уборка, готовка, стирка – список можно продолжать бесконечно.

Однако с совершеннолетием Джека, дедушка стал сдавать и сильно похудел. Теперь Джека никто не кормит, даже наоборот. Обработкой земли парень никогда не занимался, и теперь перед ним стоит выбор: пахать на огороде или устраиваться на подработку в городе. Что-то предпринимать ему не хотелось, поэтому это была всего лишь дилемма. Как и с выбором специальности, Джек руководствовался принципом приложения наименьших усилий и выбрал подработку в городе. Плывя по течению, ему даже не приходило в голову, что со временем в выбранных им направлениях усилий придется прикладывать больше, а в невыбранных – меньше.

Понимая, что времени больше нет, а выживать как-то нужно, Джек устроился мойщиком посуды в закусочную. Первое и последнее, что ему нужно было делать – это мыть посуду: тарелки, ложки, кружки, салатницы, кастрюли и прочую кухонную утварь. Без перчаток его нежные руки с первого рабочего дня стали сухими, мазолистыми, кровоточащими. Вдыхая пары моющих средств, он стал кашлять. Полдня, стоя на ногах – а по-другому было невозможно мыть такое количество посуды – его колени ныли, моля о пощаде. Но Джек устал что-то выбирать. Он, как и его деушка раньше, потерялся в работе.

Другую половину дня он посещал университет, изучая английский язык. Чихать он хотел на занятия, поэтому посещал их только тогда, когда это было необходимо, чтобы его не отчислили.

Пропадая большую часть времени на работе и малую – на учебе, он все же был заперт в необходимости приезжать домой, к дедушке. Летних суток ему хватало, чтобы успевать все. Зимой же он ничего не успевал. Солнце вставало после девяти, а садилось уже к пятнадцати. В университете его понимали, но на работе пожимали плечами. Поэтому Джеку приходилось сводить концы с концами. Растягивая запасы с лета, к весеннему солнцестоянию и без того худой Джек сильно тощал.

Соседи-пенсионеры общались друг с другом, но не так тесно, как можно было бы, находясь в узком сообществе. В самые сложные моменты Джек и его дедушка принимали поддержку посельчан, но в остальном – в поселке все сидели по своим домам или работали на своих огородах. Боб – был последним молодым человеком, кроме Джека. Теперь младше него нет никого, а старше весь поселок – две овдовевшие женщины предпенсионного возраста, мужчина, сошедший с ума, и находящихся под опекой своего дяди, и пожилые.

Кроме Джека, уже давно никто не ездит в город на работу, лишь изредка выбирается в магазин за необходимыми вещами. В поселке считалось опасным ездить часто в город. Кто-то считал, что не следует злить похитителя заката своей храбростью. Кто-то говорил, что не нужно лишний раз рисковать вернуться домой слишком позднее следованного.

Джек и вправду рисковал нарваться на опасность. Автобус, следующий прямиком до поселка, приезжал раз в час, что не сказать о закате, который не спрашивал разрешения Джека и каждый день смещался на четыре минуты. В результате этого парню все-таки приходилось включать смекалку и просчитывать безопасное время для возвращения домой. Если не считать несколько случаев, когда Джек забывался и приходил в себя после заката, он неплохо справлялся. Например, когда он подъезжал к поселку, стало смеркаться. Понимая, что просчитался, он не стал выходить из автобуса и поехал в город. В этих же редких случаях он оставался ночевать на городском вокзале. Он очень уставал, поэтому валился с ног и не обращал внимания на условия, в которых находится.

Время шло, и Джек осваивался в новой для него повседневности. Наивности в нем уже не было. День за днем чередовались так быстро, что Джеку казалось, что не день, а год сменяется годом. Медленно, но верно, Джек отходит от потери Боба.

Глава 2. Что сильнее: привычка или любознательность?

Сильнее конечно любознательность. И лучше всего это было известно Джеку. Поэтому он выработал привычку не проявлять любознательность.

Люди все принимают как данность, иногда не понимая, что нужно приложить труд, чтобы жить. Потерявшись в реальности, все вещи кажутся такими, какими должны быть. Но какими они должны быть? Никто этого не знает. Но Джек чувствовал, что в самые сложные моменты своей жизни понимает сложность мира. Ему важно осознавать новизну дня, иначе он затеряется в безысходности суток.

Спустя пару лет после исчезновения Боба, Джек очередной раз примерил на себе ощущение беспомощности. Глубокой ночью и без того больному дедушке стало значительно хуже, но восход должен был наступить примерно через час, поэтому они ничего не могли поделать. Лишь ждать.

В поселке не было связи ни между домами, ни с внешним миром. Телефонный кабель был проложен уже давно, но, по неизвестной никому причине, ни до кого нельзя было дозвониться. Поэтому при входе в поселок была размещена телефонная будка, которая со временем стала выглядеть покинутой, так как городские службы сюда не приезжали. А посельчане не хотели за ней ухаживать, показывая свое недовольство дорогими тарифами на звонки.

От криков дедушки на обессиленного Джека напала паническая атака.

– Если я переживу это, то мне больше ничего в этой жизни не будет страшно, – подумал Джек. Он то стоял возле дедушки, пытаясь его успокоить, то смотрел на часы и подбегал к окну, ожидая рассвет. Как птицы, загнанные в клетку, они никак не могли выбраться из дома. Абсурдность заключалась в том, что физически они могли это сделать, но представляемые последствия держали их в мысленных рамках.

– Мы в безвыходном положении, дедушка. Потерпи еще немного, пожалуйста. Как только я увижу хоть какое-то просветление…

– Дождись появления верхнего края солнечного диска, – процедил дедушка из последних сил.

Джек знал, что при сумерках были прецеденты исчезновения людей, но сейчас он хотел рискнуть.

– Я побегу, что есть мочи, дедушка. У меня есть шанс успеть. Мы не можем ждать еще 45 минут, когда наступит восход.

Но дедушка потерял сознание и уже не слышал его. Джек посмотрел на наручные часы, затем – на настенные. Выглянул в окно и увидел еле заметное просветление. Джек прикинул, что дорога до телефона при его ускоренном, но, в то же время, максимально тихом беге займет две минуты.

– Да начнется же день! – Сказал он шепотом, и медленно открыл дверь, хотя понимал, что может хоть дернуть ее, а скрипа не будет. Смазывание петель является неписанным правилом проживающих в поселке.

В поселке не было фонарей, так как они просто-напросто не были нужны, ведь электричества не было. Никакие технологии не работали в этом месте. Когда жители поселка пытались поставить факелы возле своих домов, то те погасали с началом сумерек. И, конечно же, не загорались сами по себе с восходом. Каждый посельчанин ощущал себя ночью одним посреди целого мира, как житель острова в огромном океане или одинокий путешественник в арктической пустоши.

Путь был еле видным, но Джеку не нужно было его видеть, он его знал наизусть. Каждую травинку, каждый камешек. Сначала медленным шагом, осмотревшись вокруг, затем прибавив ход, в конце концов, Джек помчался из поселка. Нужда заставила не только преодолеть свой страх, но и потерять осмотрительность.

– Я не боюсь тебя.

Бег без оглядки.

– Я не боюсь…

Джек перестал дышать.

– Я не…

Джек перестал дышать не самопроизвольно.

– Я…

Джек выбежал за обозначенную границу – за пределы поселка. Обернулся. И вздохнул с облегчением. За ним был едва различимый поселок, а он сам был цел и невредим.

– Я смог. Не может быть. Этого не может быть! – Удивился Джек. – Или может?

Вспомнив, зачем он подверг себя такой опасности, Джек ринулся в телефонную будку.

– Ну же, поднимайте трубку, скорее, – ворчал Джек, слушая долгие гудки.

На звонок никто не ответил. У Джека было мало денег, он не мог звонить вечно. У него осталась одна попытка.

– Просто ответьте, – просил Джек. – Просто выполните свою долбанную работу – окажите скорую помощь.

Но никто так и не ответил.

Джек закричал от боли. От того, как сильно сократилось его сердце, понимая свою неспособность чем-либо помочь дедушке.

– Надо было пойти учиться на врача, – захныкал Джек, сползая по кабинке. – На долбанного врача.

В телефонной будке раздался звонок.

Не успевший ни о чем подумать, ошарашенный Джек ответил на звонок.

– Алло? – промямлил Джек.

– Это служба оказания первой медицинской помощи. Вы звонили?

– Да, да, да-да. Звонил! – очнулся Джек. – Мой дедушка потерял сознание. Ему очень плохо. Пожалуйста, приезжайте скорее!