Kitobni o'qish: «Радиус поражения»

Пролог

Дети! Последнее время.

И как вы слышали, что придет антихрист, и теперь появилось много антихристов, то мы и познаем из того, что последнее время.

Они вышли от нас, но не были наши: ибо если бы они были наши, то остались бы с нами; но они вышли, и через то открылось, что не все наши.

1 Ин. 2, 18–19

Апокалипсис – один из самых популярнейших сюжетов, впервые появившись в древнейшие времена, он не потерял притягательности до наших дней. Шумерские писцы, старательно наносившие клиновидные знаки на бруски сырой глины, и писатели индустриального века, стучавшие по клавиатурам своих пишущих машинок, занимались одним и тем же – вели хроники разнообразных вариантов конца света. Что общего между Библией, трудами Платона, поэмой Овидия, легендами полинезийцев и творчеством Герберта Уэллса? В них можно найти описания катастрофических изменений человеческого местообитания, приводящих к столь значительным трансформациям, что можно смело говорить о гибели привычного порядка вещей. Старый человеческий мир, достигнув предсмертного состояния, исчезает, уступая место новому.

Апокалипсисы бывают локальные и глобальные. В первом случае они затрагивают лишь часть мира, иногда географически или ситуационно изолированную от основной части, иногда нет. Во втором случае под удар попадает вся наша планета, Солнечная система, Галактика или даже Вселенная.

Иногда апокалиптические сюжеты основаны на реальных событиях прошлого. Чаще – вымышленные. Реже всего они основываются на реальных событиях будущего. К примеру, локальный апокалипсис – гибель «Титаника» – был предсказан в малоизвестном романе задолго до печального события, причем с совпадением массы деталей, начиная от стартовой ситуации столкновения с айсбергом до схожих размеров и названий погибших судов.

Немногочисленные представители человечества, уцелевшие после потопа, вторжения инопланетян, атомной войны или иного варианта глобального апокалипсиса, вынуждены приспосабливаться к изменившимся условиям. Иногда этот новый мир получается лучше прежнего, но обычно делается гораздо хуже. Во втором случае людям приходится выживать, отчаянно сражаясь не только за свои жизни: умрут они – исчезнет наш род.

Несмотря на избитость темы, она по-прежнему пользуется повышенным спросом. Ведущие кинокомпании мира готовы вкладывать средства, сравнимые с государственными бюджетами небольших стран, в создание фильмов об уничтожении нашей планеты. При этом на ленты, в сюжетах которых главной темой проходит улучшение мира или воспитание в его обитателях полезных для всех нас моральных качеств, выделяются копейки. И это коммерчески оправдано – зритель массово пойдет лишь на первое.

Существуют теории, согласно которым апокалипсис даже полезен – главным образом из-за связанного с ним значительного уменьшения численности человечества. Ученые мужи с умным видом рассуждают о том, что все наши беды вызваны одной простой причиной – нас слишком много развелось. Вполне серьезно называются разные цифры минимально возможной популяции homo sapiens, все, что выше, уже лишнее. По самым щадящим расчетам подобных демографов выходит, что мы уже очень давно перешагнули опасную черту и пора сокращаться.

Экологические экстремисты прославляют вирус СПИДа, жалея лишь об одном: слишком медленно он распространяется. Войны, геноцид, эпидемии, голод – все, что уменьшает население планеты, вызывает у подобных личностей восторг. Нетрудно представить, что будет, если в их руки попадет особо опасный штамм или иное средство массового уничтожения. И найдется немало зрителей, готовых им аплодировать.

А то и помогать.

Откуда вообще в нас эта страсть к вопросу гибели мира? Мы что, втайне мечтаем о конце всего и рады любой картинке с подобным сюжетом? Наш мир и без того не идеален, так почему же мы готовы смаковать сюжеты, в которых он становится гораздо хуже? Если насчет самоубийственной мечты все верно, то это плохая мечта – ведь она может сбыться, как в том странном случае с «Титаником». И тогда наблюдать за гибелью мира придется не из мягкого кресла, и пальцы твои будут поглаживать не запотевшую бутылку пива, а что-нибудь другое.

Например, рукоять автомата. Или подгоревшую резину противогаза. Или даже узел жгута, перетягивающего обрубок твоей оторванной ноги. И тогда, прочувствовав разницу между реальной картиной апокалипсиса и тем, чем ты еще недавно любовался, сидя в удобном кресле, ты будешь неприятно удивлен противоестественностью своих былых пристрастий.

Но будет поздно.

У каждого апокалипсиса есть стартовый момент, с которого ход событий принимает линейно-неотвратимый характер. Марсианские кровососы веками готовятся к вторжению, но все начинается лишь в тот момент, когда их исполинская пушка делает свой первый выстрел, послав к Земле снаряд с десантом и боевой техникой. Это старт апокалипсиса Герберта Уэллса. В данном сюжете о нем было известно всем участникам – земные астрономы замечают угрозу в свои телескопы, хотя первоначально не догадываются об истинном значении наблюдаемого. Выпущенный снаряд уже не вернуть – вторжение началось. В библейском варианте с этим сложнее – там избранные получают исчерпывающую информацию от Бога, для остальных старт потопа становится полной неожиданностью, и первоначально они наверняка не понимали, что происходит. Возможно, даже радовались дождю.

Так же как радовались многочисленные зеваки, наблюдая за печальными последствиями столкновения двух машин. А почему бы и не порадоваться – ведь пострадала дорогая иномарка. Очень дорогая. Такую они себе никогда не позволят. Раз они себе этого позволить не могут, значит, вывод ясен – хозяин черной громадины наверняка вор. А если не вор, то еще хуже, – и это заключение не оставляет простора для оправданий зависти. Поделом ему – пусть теперь сидит в капкане изорванного металла, дожидаясь помощи.

Среди зевак избранных не было: высшие силы не сочли нужным тратить свое личное время на предупреждение этих ротозеев. Никто из них не догадывался, что это не простая авария: это – старт. Старт апокалипсиса. События только что приняли неотвратимый характер – снаряд Уэллса выпущен, причем без помощи пушки. Хотя своя пушка в этом апокалипсисе обязательно будет, но на сцене она появится гораздо позже, когда из этих зевак в живых останутся единицы.

Если вообще останутся.

Грузовик почти не пострадал, а вот роскошный черный автомобиль выглядел некрасиво. Ударом машину вышвырнуло с проезжей части, впечатало левой задней дверью в столб, после чего, отлетев, она смяла крышу о нижнюю раму рекламного стенда. Подушки безопасности помогли лишь отчасти: водителю размозжило голову, три пассажира оказались в ловушке – без помощи инструментов их из салона не вытащить.

Машина дорожной инспекции прибыла к месту событий быстро. Милиционеры в ожидании приезда спасателей сдерживали собравшуюся толпу и повелительно размахивали жезлами, столь сомнительным способом пытаясь остановить рост зарождающейся пробки. Один из стражей порядка, обходя пострадавший лимузин, заглянул в раскрывшийся от удара багажник и вытащил из него автомат.

Толпа зевак разразилась дружным вздохом и десятками комментариев. В банальной аварии появилась интрига. Честные люди с армейским оружием в багажнике не ездят, значит, это точно воры. Поделом им!

Приятное летнее утро – мило светит крымское солнышко, весело щебечут птички, неподалеку волны Черного моря лениво накатываются на берег, усеянный пропеченными телами загорающих. Смотреть на чужую беду, отягощенную интригующими событиями, при такой погодке – полная благодать. Зеваки были в восторге: будет что вечером рассказать приятелям и подругам.

Уже завтра многие из них умрут, а остальные переживут их ненадолго.

Кнопку запуска нажал не марсианин, а уставший водитель, не успевший вовремя вывернуть руль. Но разницы нет – апокалипсис стартовал.

Глобальный.

Хотя, если не придираться к тонкостям, зазевавшийся водитель лишь немного приблизил неизбежное.

Глава 1

Возможно, наступит день, когда человек, предсказавший конец света, прославится на пятнадцать секунд.

Лоренс Питер

На 1 стакан воды 50 граммов слабительного и 25 граммов снотворного. Выпить залпом после ужина.

Рецепт коктейля «Спящий за…нец»

Вчера Тоха в компании Лысого и Олега за вечер выпил упаковку из шести двухлитровых пластиковых бутылок пива. К сожалению, горючее закончилось слишком рано – пришлось топать за добавкой пешком, потому что Паша ключи от машины спрятал. Троица пыталась получить доступ к автомобилю, отчаянно взывая к совести непьющего товарища и аргументируя свою просьбу тем фактом, что гаишников здесь со времен Крымского ханства никто не видел. Но этот гнусный урод крепко стоял на своем – пьяному за рулем делать нечего. Всего лишь по четыре литра на нос – да кто здесь пьяный? Увы, он игнорировал все вежливые аргументы, а спорить на повышенных тонах с этим перекачанным быком, помешанным на здоровом образе жизни, бессмысленно и вообще чревато. Зато по пути собутыльники хорошенечко обсудили все особенности характера Паши и его биографии, после чего дружно пришли к нерадостному выводу – Пашка, несомненно, латентный пассивный гомосек.

Добавку нашли легко. Для начала прямо у входа в магазинчик выпили по бутылочке темного, неспешно раздумывая над важными вопросами: что брать, в каком количестве и не поискать ли заодно девок, раз своих пока нет? Решили взять еще одну упаковку тех же двухлитровых и заодно поллитровку водки. Подумав на пороге еще раз (цедя по еще одной стекляшке, но уже светлого), взяли еще одну водку – уже ноль семь. После такого затаривания вопрос о девках вообще перестали поднимать – потащили добычу назад, в логово пансионата.

Лысый, оценив впечатляющее количество спиртного, предложил употребить его утонченно – в виде коктейля «Восхождение на Эверест». Собутыльники идею восприняли благосклонно, да и любопытно им было, что же это за коктейль такой. Раньше Лысого в эстетстве не замечали. Лысый вообще парень простой по характеру, да и внешне… С внешностью у него все максимально просто – в голливудских фильмах с такой мордой актеры обычно играют тупых мелких злодеев, а в медицинских справочниках под схожими фотками ставится пояснение, что носитель данной физиономии является дегенератом. То, что Лысый вообще знал слово «коктейль», уже само по себе было удивительно.

Коктейль оказался несложным в приготовлении, но не без оригинальности. Для начала Лысый налил каждому почти по полной кружке пива, после чего долил водки. Затем он сообщил, что это «базовый лагерь альпинистов» и пора начинать восхождение к вершине. Товарищи выпили по половине кружки, и он опять долил всем водки до верха. Процесс повторился несколько раз – трудности на пути к вершине возрастали, каждый новый шаг давался «альпинистам» труднее предыдущего. Из плюсов следует отметить полное отсутствие проблемы с придумыванием тостов – пили просто за достигнутую высоту, цифры беря с потолка. В итоге еще на середине восхождения «альпинисты» оказались на высоте двенадцати километров¹, что ничуть их не смутило: с географией дружили не все, а тем, кто дружил, все было по барабану. Когда в кружках перестало ощущаться пиво, Лысый торжественно констатировал, что высочайшая гора мира покорена, но оставаться на холодном пике нельзя – пора начинать спуск к базовому лагерю. Теперь в кружки доливалось пиво – с каждым шагом содержание водки становилось меньше и меньше.

Момент возвращения в «базовый лагерь альпинистов» Тоха помнил очень смутно. Он уже слабо понимал, что пьет, и вроде бы закусывал сгущенкой, потому что больше ничего не было: они ухитрились сожрать абсолютно все. Потом он блевал с крыльца домика, а Олег поддерживал его за плечо. Потом он вроде бы поддерживал Олега. И блевали они, похоже, неоднократно. Смутно помнилось, что Олег все время порывался идти куда-то за какой-то грандиозной по убойной силе травой, но его все время что-то отвлекало от этой важной задачи. Откуда появился коньяк и сколько его было, Тоха не знал, но совершенно четко помнил, что коньяк был. Потом…

Потом пришла амнезия.

Пробуждения бывают разными – хорошими и плохими. Сегодняшнее пробуждение было, наверное, самым неприятным в жизни Тохи. Он даже не сразу понял, что проснулся, – это походило на ночной кошмар. Не может человеку наяву быть так плохо – никто ведь не выживет при подобном. Голова… В голове… Нет, лучше даже не пытаться описать процессы, проходящие в голове, – среди цензурных слов нет ни одного достойного подобного описания, а нецензурные слишком скромны для полноты раскрытия картины.

В голове было очень плохо. Очень.

Вчера вроде бы пили не помои, но гадостный привкус во рту неопровержимо доказывал, что Тоха в этом заблуждался: именно помои. А еще, пока он спал, плохо воспитанные домашние животные использовали его ротовую полость в качестве туалета. При попытке открыть глаза правый заклинило – штора не поднималась. Веко оказалось заклеено какой-то подозрительной субстанцией. Отломив от нее кусочек, Тоха провел визуальный анализ, но так и не определил, с чем столкнулся, – походило на подсохшую блевотину, но очень хотелось верить, что это всего лишь остатки пиццы, неисповедимыми путями попавшие ему на лицо.

С трудом подняв организм с холодного линолеума, Тоха, пошатываясь, направился к столу в надежде найти там если не спасительный рассол, то хотя бы остатки томатного сока. Тщетно – банка из-под огурчиков была пуста и, похоже, неоднократно вылизана, а пачку, в которой вчера пребывало два литра сока, кто-то разрезал, чтобы добраться до последних капель, извлечению которых мешали особенности конструкции горловины.

Минералки тоже не было. Это уже серьезно – попахивало неминуемой смертью от обезвоживания. Глаза с трудом сфокусировались на кое-чем интересном – то была пластиковая бутылка с желтым содержимым. Сладкий напиток? Да какая разница – Тоха готов был даже мочу туберкулезника выпить, лишь бы не сильно теплую.

В бутылке оказалось растительное масло. Об этом Тоха догадался лишь после того, как сделал исполинский глоток. С утробным хрипом успел выскочить на улицу, перегнулся через перила, изверг из себя поток чего-то мерзкого, сдобренного проклятым маслом.

Из-за угла показался Паша – почти двухметрового роста белокурый синеглазый перекачанный тип с лицом херувима и душой рваного контрацептива. Он по утрам занимался бегом и от этой собачьей привычки не отказался даже на отдыхе. Из одежды на гиганте имелись лишь ядовито-желтые огромные трусы. Или это шорты называется? Да какая разница – вряд ли он их нацепил для того, чтобы Тоху озадачивать: девкам местным свои трицепсы и разные ягодицепсы демонстрирует. Унылое создание – ему нечем похвастаться, кроме последствий злоупотреблений стероидами.

Паша, оценив происходящее, недовольно заметил:

– Утро доброе, Антоша. А слабо было в параше поблевать, как белый человек? Все ведь здесь загадили, будто свиньи.

– Привет и тебе, мечта гомосека, – хрипло произнес Тоха. – Слушай, друг, принеси лучше водички, а то я тут не только наблюю, а еще и подохну.

Паша, рукой описав щедрый полукруг, указал на море, шумевшее перед носом:

– Вон тебе водичка – пей, не стесняйся.

– Паш, Земля ведь круглая – принеси водички, и добро к тебе когда-нибудь вернется.

Здоровяк упрямо не желал становиться на праведный путь помощи страждущим.

– Ступай к морю, Антоша, ступай. Может, утопишься заодно. И смотри детей по пути не распугай – выглядишь ты как труп на последней стадии разложения.

Толкнув умную речь, Паша, развернувшись, последовал куда-то вдаль, параллельно берегу. Наверное, ищет очередных девок, которые еще не видели его яйцебицепсы. А может, и мужиков – от этого громадного мешка с дерьмом всего можно ожидать. Подождав, когда качок удалится на безопасное расстояние, Тоха пробормотал ему вслед несколько очень нехороших слов и неспешно поплелся к морю. Ему действительно нужна была вода, хоть какая-нибудь, – так почему бы и нет?

Босые ноги увязали в по-утреннему прохладном песке, каждый шаг казался подвигом, а проклятое море будто и не думало приближаться. Тоха уже решил, что не дойдет до него никогда, как тут под ступнями стало влажно. Еще несколько шагов – и вода достала ему до пояса, намочив низ рубашки. Тоха замер, с наслаждением сбросил напряжение в мочевом пузыре. Горячая струя, попав в ловушку мокрых джинсов, приятным теплом обдала пах. Нагнувшись, Тоха зачерпнул воды, затем еще и еще. Она оказалась не столько соленой, сколько неприятно горьковатой. Да и мочи в ней, наверное, хватало. По-хорошему, надо бы отойти от этого оскверненного места – волнения почти нет, ореол загрязнения вокруг него расплывается далеко не мгновенно. Но Тоха и не думал менять места – ему было безразлично. Он зачерпывал живительную влагу вновь и вновь, не обращая внимания на неприятный вкус и глазеющих зевак, несмотря на ранний час оккупировавших пляж. Две какие-то сомнительные парочки с помятыми физиономиями, ленивые рыбаки с длиннющими спиннингами, пацаны, накачивающие резиновую лодку. Кто-то смеялся. Наверное, над ним.

Хорошо бы, если б они все сдохли. Сразу. Все. Мгновенно. Немедленно.

Становилось холодно. Июньское море теплое, но стоять в нем подолгу без движения не получится. Тоха, устало волоча ноги, выбрался на сушу, через силу сделал несколько неуверенных шагов, рухнул на сухой песок. Все – дальше он уже никуда не пойдет. Будет валяться здесь. И правильно – идти к заблеванному коттеджу с вонючими телами Лысого и Олега и вдвойне вонючим Пашкой… Не пойдет он. Если подохнет, то подохнет здесь, а не среди тамошней грязищи.

Но спокойно помереть ему не позволяли.

– Папа, а почему этот дядя лежит в мокрых брюках? – чуть ли не над ухом мерзко вопросил пронзительный детский голосок неустановленной половой принадлежности.

Голос папы оказался не менее мерзким – визгливый, неприятно дребезжащий, действующий на нервы по всей их протяженности:

– Доча, дядя загорает.

– А почему он одетый загорает?

– Ну… чтобы не обгореть.

– А босой почему? Ножки ведь обгорят.

– А у него ножки уже хорошо загорели и не обгорят. Ты когда загоришь вся, сможешь весь день на солнышке бегать. А пока что нельзя – только утром и вечером.

– Папа, а когда приплывут дельфины? Ты обещал дельфинов!

– Скоро, доча, скоро. Им надо сперва кашки покушать. Вот сейчас мы с тобой пройдемся вон до того заборчика – и назад, кушать. Как маленькие дельфинчики.

Каждое слово этой парочки отдавалось в голове Тохи забиваемым раскаленным гвоздем. Выслушивая этот недлинный диалог, он проклял папу и его отродье раз сорок, остро жалея, что мать малолетнего чудовища не сделала аборт на раннем сроке беременности. Когда сверлящий голос этой живой рекламы презервативов затих вдали, Тоха на миг ощутил неземное блаженство. Ему по-прежнему было невероятно паршиво, но изменение обстановки в лучшую сторону сказывалось.

Однако недолго он наслаждался тишиной. Сперва рыбаки подняли многоголосый шум – судя по всему, кому-то из них попалось на крючок нечто интересное. Наверное, иллюстрированный журнал для геев – ничто другое подобных выродков заинтересовать не способно. Затем малолетние прыщи, накачивающие лодку, что-то нехорошее с насосом сотворили – с каждым движением поршня он начал издавать свистящий раздражающий звук, равномерно капая на воспаленные мозги. Будь у Тохи силы, он бы сейчас поднялся и убил всех этих короедов, а их лодку порвал бы, как Тузик грелку.

Рядом на песок плюхнулось чье-то тело. Будь проклято все человечество – пляж, наверное, на сто километров тянется, но этому гомосеку вздумалось развалиться именно здесь. Для таких уродов следовало бы смертную казнь в Уголовном кодексе оставить – они не имеют права жить.

– Ты как? – хрипло поинтересовалось тело.

Голос был смутно знаком. Осторожно активировав участок мозга, отвечающий за память, Тоха вспомнил, что он принадлежит Олегу, и нашел в себе силы ответить:

– Подыхаю.

– Я так и понял. На вот – лекарство.

Ладонь ощутила холод. Раскрыв глаза, Тоха, не веря, уставился на запотевшую банку пива. Господи, ты существуешь! Банка была неполной, но это мелочи – первый глоток был подобен лекарству от всех болезней. Второй тоже неплох, а после третьего в тело Тохи робко заглянула жизнь, размышляя – стоит ли ей начать возвращаться или ну его на фиг. Примерно на пятом глотке она решила – стоит.

Добив банку до дна и вытрусив в рот последние капли, Тоха растянул рот в улыбке дебила, опустил лицо, зарывшись подбородком в песок. Олег, набрав перед его застывшими глазами жменю крупнозернистого песка, выпустил его из кулака тонкой струйкой, заговорил отрешенно:

– Видишь этот песок? В нем нет ничего, кроме обломков ракушек. Он весь состоит из ракушек. Из скелетов ракушек. Эта коса тянется на сто километров с лишним – от Геническа до Керченского полуострова. Шириной она километра два, где-то больше, где-то меньше. И вся из обломков скелетов. Если выкопать яму, то там будут тоже ракушки. На глубине они спрессовываются в ракушечник – из него здесь строят дома и разные сараи. Все это место – сплошное кладбище. Земли нет, камней нет, нормального песка нет – только эти скелеты. Самое большое кладбище в мире. Мы – на кладбище. Офигеть…

Тоха начал подозревать, что трава вчера все же присутствовала: без нее такой бред нести не станешь. Но слушать было не противно – слова больше не пытались жалить мозг. Он даже нашел в себе силы для поддержания беседы:

– Ох, мы вчера и дали газу… Я до сих пор в хлам ужратый.

– Аналогично, – признался Олег. – Как только влезло столько… И не сдохли почему-то… Ты это… ты на станцию поедешь?

– Какую станцию?

– Ну ты дал! Девок же наших встречать надо – они сегодня приезжают.

При мысли о том, что ему придется куда-то ехать, Тоха чуть не заскулил. Он сейчас готов был вслух признать себя закоренелым геем перед всем миром, лишь бы не тащиться за этими проклятыми девками. Правильно поняв его состояние, Олег предложил гениальное решение проблемы:

– А пошли они все!.. Да?! Пусть Паша сам едет встречает. У них небось чемоданов полвагона, так что для нас в машине места не будет. Моя Алка точно тонну хлама с собой тащит – она та еще барахольщица. А твоя подруга как?

– Не понял?

– Крепко же тебе досталось… Наташка твоя как? Много с собой таскает хлама?

При воспоминании о Наташе Тоха поморщился. Отношения у него с ней были непростые. А если правильнее – у нее с ним. Он вообще в их странной паре находился на положении бесправного неодушевленного предмета. Сказать прямо – на положении фаллоимитатора. Наташа – это Наташа. «Я это достала. Я это сделала. Я его сняла. Я его трахнула. Я тебе второй и последний раз говорю – на море я приеду через день, и если я увижу, что вы пили или нашли для своих стручков гонорейных шалав, я тебе оторву яйца». Слишком много «я»… Тоха с ней проучился три года, не воспринимая ее как потенциальную добычу: в роли добычи ее вообразить было невозможно. Хищницей в любой паре будет она – против этого не пойти. Он даже не пытался считать, сколько самцов она за год употребила, – ее личная жизнь не представляла для него ни малейшего интереса. Но пришел миг, когда кошачий взор гиперактивной самки обратился на Антона. Он был снят, трахнут и закабален. И кабала продолжалась почти месяц (хотя казалось, что прошло уже не меньше года). Пара у них была странной. Наташка продолжала трахаться со всем, что шевелится, даже не пытаясь это хоть как-нибудь скрывать от общественности, а Тоха на ее грешное поведение никак не реагировал. Его, правда, подмывало послать ее в края, куда не возят таксисты, но он ленился – трудно решиться на такой серьезный скандал. Да и плюсы от их отношений все же имелись. В постели она была подобна извергающемуся вулкану, у нее имелись какие-то связи в деканате, что ему пригодилось при сдаче последней сессии, и еще денежки у Наты водились. Эта поездка, по сути, профинансирована ею. Целеустремленность и оперативность подруги поражала: захотела на море – вопрос решила в два дня. Тоха бы раскачивался месяц.

– Не знаю я, сколько она барахла таскает. Мы с ней знакомы недавно.

– Странно. А мне показалось – там, у вас когда был, что вы давно вместе. И вообще странно вышло – и ты, и я первые прибыли, без подруг. Они как сговорились. Первый раз у меня так.

Тоха не ответил. Ему не хотелось разговаривать. Тошно и лень. Да и Олег не дурак – должен понимать, что ничего они друг о друге не знают. Познакомились случайно, когда Олег приехал на пару дней в гости к своему дяде, по совместительству соседу родителей Тохи. Приехал на день рождения – как представитель украинской родни, присланный для присутствия на значимом юбилее: дата была круглая. Тоха тоже вынужден был прийти – отношения с соседом у него были запутанными, но не появиться было нельзя. Наташке почему-то вздумалось прицепиться следом – видимо, рассчитывала снять парочку новых членов. А там как-то непонятно они с Олегом познакомились. А когда он расхваливал место, куда намерен поехать на море, вышло так, что Натаху это почему-то заинтересовало. В итоге Тоха сейчас валяется в мокрых джинсах рядом с парнем, о котором почти ничего не знает. Но и Олег в таком же положении – разве что штаны у него сухие. Про Пашу и Лысого Тоха знает лишь то, что они друзья Олега. Про то, что Паша – моральный урод, а Лысый – дегенерат, Тоха догадался уже самостоятельно.

Олег никак не мог угомониться – его подмывало поговорить.

– Алла не одна приедет, с ней еще Джули будет. В смысле, просто Юля. Раньше родаки мои каждый год сюда выезжали – это типа наше семейное место. Понимаешь? Юлькины тоже. Матери наши вместе тогда работали, и ее мама мою сюда первый раз вытянула. Она со странностями неслабыми, эта Юлька, но в принципе нормальная. Алка моя ее, похоже, ревнует ко мне, хотя у нас вообще ничего не было, так что я сам не пойму, почему они вместе едут. Юлька ведь не одна, а с предками здесь будет. Но те на машине, позже приехать должны, а она вот с Алкой зачем-то поехала. Так что сперва мы сюда заявились, потом девки наши, а потом еще родаки Юлькины подтянутся. Вот такой у нас растянутый заезд. Весело в общем. Ты чего молчишь?

– «Санту-Барбару»² твою слушаю. Засыпаю под нее помаленьку.

– Э! Ты тут не спи! Сгоришь ведь – белый как сметана! Тут ведь тебе не кацапское солнышко – хохляцкое. Крым здесь. Вали к домику – под навес.

Тоха и его хотел послать в края, недоступные таксистам, но не стал. Во-первых, лень говорить, во-вторых, действительно припекает нешуточно. Штаны, наверное, уже парят. Валяться под такой экстремальной иллюминацией не хотелось. Пришлось поднимать страдающее тело и тащить его к домику. Там часика два еще поваляется – как раз придет в себя к приезду Наташки.

Чтоб ее поезд террористы взорвали…

* * *

Тоха, разумеется, проспал. И проспал капитально. Он не только не успел побриться и переодеться к приезду «любимой подруги», но и вообще не соизволил при этом приезде подняться. Ничего не слышал – блаженная нирвана мертвого сна. Он даже проспал все попытки его разбудить.

В итоге, проснувшись, первым делом понял, что в соседней комнате, по-видимому, проходит банкет. Тоха этому не удивился – вчера в ней тоже пили, значит, место изначально застолбили для конкретной цели на весь период пребывания. Голова все еще требовала медицинского вмешательства. Тем лучше – сейчас он ее подлечит простейшим русским способом. Тоха, даже не расчесавшись, опрометчиво выбрался к людям, позабыв про всех этих Наташек и Юлек.

А зря – все были в сборе. За столом помимо Олега, Лысого и Паши присутствовали три девушки. Крашеная полноватая блондинка с мясистыми губами, жавшаяся к Олегу, наверное, та самая его Алка. Вторая, конопатая крепкая простушка со вздернутым носиком, по-видимому, Юля, которая со странностями. А вон та жестоко заштукатуренная макака-резус в ядовитом топике, обтягивающем гипертрофированную силиконовую грудь, – это «любимая» Наташка. А еще Тоха вспомнил, что он небрит и бос, у него грязные штаны, выпачканные в песке, и некогда белая рубашка, превратившаяся в тряпку. Почувствовав себя крайне неуютно, он коротко обратился к собравшимся:

– Привет.

– Видали? Явление алкаша народу! – привычно визгливым голосом прокомментировала Наташа. – Я тебе что говорила?! А?! Ты какого здесь нажрался?! Даже не встретил! Все ребята как люди, один ты как мешок с анализами тут валяешься!

Решив наглядно продемонстрировать высокие моральные качества остальных ребят, Натаха потеснее прижалась к Паше, хотя и без того сидела чуть ли не на первичном половом признаке этого урода. Тохе хватило одного полувзгляда, чтобы понять: сегодня Пашу трахнут. Оставалось надеяться, что этому нудному гомосеку традиционный секс не понравится настолько, что он наблюет в два раза больше, чем вся пьяная троица. А еще Тоха понял, что о судьбе Пашки догадываются все присутствующие: ловя на себе их взгляды, он с трудом удерживался от желания провести рукой по волосам – нет ли там ветвистых украшений.

Зачем он вообще поехал на это вонючее море?!

Минут на пятнадцать Тоха отключил слух, не желая воспринимать непрекращающийся поток угроз, оскорблений и упреков, исторгаемый Натой в его адрес. Молча цедил пивко, примеряясь к порезанной копченой колбаске, – тянуло на солененькое, вот только желудок при намеке на еду вел себя как-то подозрительно: опасно настораживался.

Когда тема хронического алкоголизма Тохи себя исчерпала, Наташа не унялась – тут же перевела разговор на другую, не потеряв при этом своей доминирующей роли: переговорить ее было невозможно.

– Олег! Ты говорил, что тут вообще пляжи пустые и можно хоть голышом загорать. А я смотрю, что вон – народу полно. Ты обманщик!

– Да нет, все верно, – поспешил оправдаться Олег. – Мы ведь под самым Стрелковым – это последнее большое село на косе. Дальше несколько баз отдыха и все – пустыня безлюдная. На машине чуток отъехать – и вообще никого, до самого горизонта.

– На машине? А когда поедем?

– Да хоть завтра с утра. До озер можно сгонять. В них вода соленая сильно, утонуть невозможно. Прикольно плавать. И людей там нет вообще, только пограничники иногда показываются или браки. В смысле, браконьеры.

– Завтра? – надулась Наташа. – А сейчас что делать будем? Я на солнце выходить не хочу – я ведь почти белая. Если тут начну загорать, следы от купальника останутся на полгода. Мне надо без ничего немного поваляться. Павел, может, отвезешь меня подальше на пару часиков – перед закатом бы позагорала нормально.