Kitobni o'qish: «Татуированное время»

© Богатырев А.В., 2022

* * *

День открытия: слово составителя

Самому преданному моему читателю – самому себе

Начинать дело нынче – занятие затратное, поэтому переводим бизнес-проект в мир воображения. Итак, сегодня первый день работы нашего тату-салона. Почему именно тату? Хотя пик популярности татуировок уже, кажется, миновал, это остается довольно востребованной услугой. Отважиться на татушку мы, честно говоря, не смогли, вот и решили татуировать бумагу – не так больно…

А боль теперь повсюду. Наши дни татуируют тела, предметы, души, вгоняя иглы страха и тревоги по самое ушко. Обиталище человека уродует татуаж подземок, подземных парковок и коммуникаций. Пространство исцарапано следами фабричных выбросов, вредных излучений, иссечено рубцами проводов (сборник должен был называться «Грехопадение в аду»)…

Чем обычно разрисовывают человеческую кожу? Драконами, бабочками, стилизованными надписями, обнаженными красотками, черепами. Последний скалится и с нашей обложки. Когда-то он был изображен художником Возрождения Беато Анджелико – кутюрье темных материй. Если говорить о первенстве среди мертвых голов, то почетное место стоит отдать черепушке Адама. По Библии, именно ему человеческий род обязан смертностью. Фигура при косе и в балахоне из чумных Средних веков – не «она», а «он». Кстати, библейский «шлейф» торчит и из некоторых тутошних баек. Вообще же в черепах таится нечто притягательное, они вечно усмехаются, ибо знают ответ на одну из самых больших загадок мироздания – тайну смерти.

Смерть в том или ином обличье появляется в большинстве историй сборника. Траур мы блюдем неспроста: это наша последняя книга. Определить ее жанровую принадлежность непросто – как непросто идентифицировать неопознанный труп. Поднимаются крутые темы, череп не стоит сравнивать с капустным «кочаном», он «репка», из которой пьет соки интеллектуальная «ботва». Большой подпиткой для нее стал просмотр трансляций ТВ-магазинов: они могут принести немалую пользу для литературного творчества…

Лыбящийся черепок ставит нас перед горькой жизненной правдой – кому-то везет, кому-то – нет. Нам повезло заниматься любимым делом, процесс «созидания» книжечки доставил нам определенное удовольствие: творить миры захватывающе. Особо просим не обижаться, не искать крамолу – это лишь баловство, невинные фантазии. Наколки изучаются как артефакт письменной культуры, вот и в фабуле рассказиков из сборника важную роль играют разнообразные тексты.

Если черепная зона держится на позвоночном столбе, то наши «сказки» опираются на идеи, обколотые татуировкой слов. Не все получилось (создать нечто оригинальное в наших условиях достаточно трудно), однако, возможно, что-то из написанного будет даже «сплагиачено». Но мы не в обиде, у черепа никто не спрашивает, желает ли он красоваться на банданах…

Разложение является естественным процессом, напоминающим о природе, о взаимоотношениях с которой мы не забыли. В век экостиля Homo Sapiens продолжает недолюбливать мир зверят и пичужек, иллюстрирующий конечность пути, без всяких загробных иллюзий… На мумийном лике застыла вечная улыбка, «юморец» прослеживается и во многом из помещенного здесь.

Улыбаясь, закаленные испытаниями моряки-пираты расписывали кожные покровы «Веселыми Роджерами». Последуем и мы их примеру. Только вначале сверимся с тату-каталогом, ведь каждый небольшой рассказик тут – это маленькая аккуратненькая… татушка.

Рассказы

Ухо Ван Гога

«Димка, скотина!»

Снежинки крутили кристаллическими попками, сверкая в истощенном свете убывающей зари. Марианна извлекла из буфета припрятанную там банку шоколадной пасты – ее любимого антидепрессанта. Поднатужившись, она отвинтила плотно сидевшую крышку. Коричневая масса сладко потянулась за большой столовой ложкой. Марианна причмокнула. Если бы не Димка, олух, она бы ни в жизнь не приехала в эту глухомань. Как ее, эту деревню, бишь? «Верхние Кизяки», кажется?

Облизнув ложку, женщина ткнула в старенький «Рекорд». Затеплилась картинка – на стекле экрана заплясал Винокур со своим кордебалетом. Марианна переключила канал: скучного вида дядька занудно рассказывал об очередной панацее от всех болезней… Мысли вновь вернулись к козлу-муженьку Ну как муженьку – они с Дмитрием расписаны не были, просто сожительствовали. Но Марианна действительно думала, что это любовь до гроба. Грезила, что Дима станет отцом для ее дочки…

В тот день он сказал, что к Эле придет репетитор по математике. «Репетитор» пришла, только не к дочурке, а к самому Димке. Исидора (что за имечко!) Львовна так увлекательно вела «занятие», что никто даже не заметил, как домой вернулась Марианна. «Настольные игры» она застала в самом разгаре – интимная математика была прервана на самом интересном месте…

Звонко положив ложку на клеенку, женщина поднялась, чтобы выключить пыхтевший на плите чайник. Хоспаде, здесь даже электрической плиты нет! И как дядя тут жил-поживал? Только они с Димкой рассорились, Марианна переехала на дачу к покойному двоюродному деду – в это замкадное захолустье. Домик у Захара Иваныча был ничего так себе, вполне приличный. Вот только все свободные углы в нем были забиты книгами: от пола до потолка полное собрание сочинений Артура Конан Дойла. Деда Марианна знала не очень хорошо, но твердо помнила – дядюшка с ума сходил по Шерлоку Холмсу. Даже, помнится, написал статью об истоках рассказа «Картонная коробка»: Захар Иваныч считал, что на завязку истории повлиял случай с каким-то художником.

Вернувшись к банке шоколадной пасты, Марианна обсосала ложку. Из телевизора вещал очередной продавец, рассказывавший о новой чудо-новике – душевой лейке с несколькими переключателями. «Она работает в разных режимах: массажный, успокаивающий, мелкий дождик, подогрев. А еще есть режимы для гурманов – “борщ”, “окрошка”, “рассольник”».

Массажный эффект Димка почувствовал на себе сразу, как только эта расфуфыренная «Биссектриса» была изгнана из их квартиры с позором. Потом был скандал, и два чемодана Дмитрия летели с шестого этажа, будто Холмс и Мориарти с Рейхенбахского водопада… Марианна остервенело соскребала остатки шоколадной массы. Воспоминания вспыхивали в ее памяти рождественской иллюминацией. Как она могла довериться такому подонку?!

Всласть настрадавшись, женщина принялась за уборку – пылищи вокруг как снега в тундре, нужно навести марафет. Смахнув на пол пару папок, Марианна уставилась на небольшую картонную коробочку. Чернила потускнели, но надпись читалась довольно хорошо: «Ван Гог. Ушная раковина. Фр.». Что такое «фр.» Марианна не знала, а вот имя… Кажется, она его где-то уже слыхала. Поддев ногтем край картонки, она вытряхнула на клеенку ошметок кожи.

Ухо. Перед ней лежало ухо. Судя по всему, человеческое. Потыкав в него ручкой метелочки для пыли, женщина боязливо дотронулась до предмета пальцем. Теплое… или ей показалось? Оставив объект покамест лежать на столе (притрагиваться к нему ей больше не хотелось), Марианна продолжила уборку.

Смеркалось, ночь натягивала темные чулки теней на окружающий интерьер. Вновь поддавшись воспоминаниям, Марианна присела за кухонный стол. Появился платочек, потекли женские слезы. Не сдерживая своих чувств, она запричитала. Нечто сбоку шевельнулось… Женщина остановила соленый поток и застыла на стуле.

В тени что-то дернулось.

Кусочек плоти, извлеченный из коробочки, немного пошевелился. Разыгралось воображение? Марианна склонилась над ушной раковиной. Понимая, что выглядит полной дурой, женщина шепнула в кожаный лоскут пару слов. Ухо чуток сжалось, точно сократившееся в груди сердце… Женщина отпрянула, чуть не сломав шею. Долго она не могла собраться с духом и подойти к столу. Но потихоньку, бочком, она все же вернулась к столешнице.

Ухо лежало недвижимым. Набравшись смелости, женщина подула в ушко. Ничего. Она медленно придвинула стул и тихонько села… А потом ее как прорвало. Слова вылетали из нее, точно смазанные маслом. Речевой фонтан бил, не смолкая. В этот кусочек человеческой плоти она высказала все, что лежало грузом на сердце. Не стесняясь, она выдала все секреты их с Димкой жизни, все интимные подробности…

Словесный брандспойт поутих, крантик завинтили. Выдохнув, Марианна посмотрела на ухо. Оно слегка поблескивало, словно выступил пот. Пересилив отвращение, женщина осторожно уложила ухо в коробочку. Пускай полежит, отдохнет. Господи Иисусе! До чего она докатилась – разговаривает с неодушевленными предметами! Однако на душе у нее больше не скреблись кошки, она чувствовала потрясающее облегчение.

Последующие дни Марианна рассказала уху всю канву своей жизни. Перекладывая его из коробочки на стол, она ворковала с ним дни напролет. Потом до нее дошло, что Ван Гог, возможно, ее не понимает. Фамилия иностранная, может, грузинская. Или же… «Фр.» на коробочке – это, наверное, «Франция»! Осененная догадкой Марианна принялась рыться в поисках переводчика с французского (смартфон, в котором был голосовой, она забыла на квартире).

Найдя словарь, женщина устроилась перед ухом поудобнее: теперь они станут ближе. Беседы отныне велись на ломаном французском. В ход пошли сплетни, личная жизнь звезд, пошлые шутки… А однажды остановившаяся перевести дух Марианна заметила, что ухо даже покраснело. И все же чего-то в этой идиллии не хватало. Не хватало обратной связи. В общем, собрав багаж, женщина вознамерилась выехать во Францию – она хотела найти Ван Гогу рот.

Имаго

Доктор Рубинштейн откинулся в кресле. Все-таки преинтересная книжонка. «Психоз» Роберта Блоха. Этот Бейтс занимательный тип. А его фамилия – намек на место убийства. Прекрасно задумано. Автор словно играет с читателем в некую словесную игру. При этом некоторые моменты в романе повторяют более ранний рассказ писателя «Голодный дом»…

Сестра Маккартни вырвала его из размышлений. Возведя очи к портрету Фрейда над электрическим камином, доктор Рубинштейн с трудом удержался, чтобы не шлепнуть сестру по пятой точке. Не сейчас. Может, попозже, как это было у них заведено. Да, придется опять повернуть старика Зигмунда лицом к стене. Положив бумаги на стол босса, Маккартни поколыхала из кабинета.

Алоизиус Рубинштейн взял принесенные документы. Ага, это о новом пациенте. Неизвестный, который прибыл недели две назад от доктора Шафраника. Редчайший случай, можно сказать, уникальный. Пройдясь по комнате, доктор Рубинштейн посмотрел на мощеный внутренний дворик клиники через чисто вымытое окно. Никаких решеток. Его клиенты не будут смотреть на мир сквозь прутья клетки. Таково было профессиональное кредо Алоизиуса Рубинштейна. И в комнате новенького этих штук тоже не было. Новичка разместили под самой крышей, на четвертом этаже…

Рубинштейн лично пришел проведать пациента. Необыкновенное происшествие. Шафраник, с которым он был на короткой ноге, говорил, что неизвестного мужчину нашли в полях фермеры. Тот вел себя весьма причудливо… Вот тогда человека решено было привезти сюда, в «Ясени».

Немало дней ушло на оформление документов, кое-какие согласования. Но когда все было сделано, Рубинштейн не пожалел о потраченных усилиях. Он помнил первую встречу с вновь прибывшим. Тот лежал в больничной кровати, постоянно извиваясь всем телом, причем при передвижении пациент не пользовался руками. Выгибая спину, мужчина ползал по матрацу, иногда странно застывая. Сестры пытались кормить его кашей, но безуспешно. Зато когда принесли салат, клиент набросился на него с пугающей жадностью…

Отметив про себя, что надобно сказать Шульцу чтобы подмел двор, Рубинштейн продолжал вспоминать. Спустя какое-то время поведение неизвестного изменилось: теперь он принялся создавать из одеял нечто вроде домика или убежища. Он складывал простыни, сворачивал их, скручивая наподобие большого футляра. В это время он отказывался от еды, перестав даже пить…

Вчера все «работы» были завершены. Доктор Рубинштейн сквозь специальный глазок наблюдал, как неизвестный заворачивается в свои ткани на манер мумии. Алоизиус чувствовал: что-то должно произойти, нечто назревает. И вот сегодня сестра Маккартни передала ему, что в «саркофаге» наметилось движение. Похоже, пациент собирался вылезать из своего «домика» на белый свет.

Отвернувшись от окна, Рубинштейн вернулся к письменному столу. Среди перочисток и всякого хлама лежал оставленный кем-то учебник зоологии. Рассеянно полистав страницы, врач остановился на яркой картинке, изображавшей трансформацию бабочки. Толстая гусеница, изгибая спинку, деловито делала кокон, после превращалась в куколку, из которой затем вылезала ослепительная бабочка. Рубинштейн замер перед рисунком, отдельные кусочки паззла постепенно начали выстраиваться в общую картину. Когда он полностью все осознал, над его верхней губой заблестели градинки пота. Пациент наверху…

За спиной доктора Рубинштейна что-то пронеслось, стукнувшись о брусчатку мостовой. Раздались крики сестер, послышался спешный топот, завыла тревожная сирена. Алоизиус не повернулся. Он теперь горько жалел, что не установил решетки хотя бы на верхнем этаже.

Бухта Торквемады

Творение великого ювелира, никак иначе: сапфировые волны отливали зеленым, точно инкрустированные первосортными изумрудами. Два высокопоставленных тела возлежали в белоснежных шезлонгах. На пляже Арено де Платина им были выделены лучшие места. Ну еще бы! Бесс Лингфорд стояла у истоков одной крупной и весьма известной корпорации. Ее супруг Хью дрыхнул рядышком без задних ног. Намазывая руки дорогущим кремом, Бесс не уставала отпускать ироничные комментарии:

– О! Смотри, смотри! Леди Тредмор! Вот это выход…

Хьюберт издал невнятное урчание из-под газеты. Бесс продолжила втирать крем в поры своего избалованного тела, мимоходом отпуская язвительные замечания по поводу проходивших в отдалении дам. Впереди замаячила очередная дива, и Бесс прямо-таки взорвалась сарказмом:

– Гляди-ка, это же леди Чаррингтон! Что у нее на шее – янтарь или канифоль?

По пляжу, покачивая бедрами, шла ослепительная блондинка. В прямом смысле слова ослепительная: золотые браслеты и серьги броско сияли под лучами жаркого южного солнца. Бесс чуть не задохнулась от возмущения – где ж ей, ее телеса могли лишь стыдливо прятаться под дорогими шелками. Бизнесвумен знала, что ее ножки теперь так далеки от совершенства, насколько это вообще возможно.

Погладив варикозные узлы, Бесс выдавила:

– Вот чертовка! Повезло ей выглядеть так… в ее-то годы. Таким как она все сходит с рук… даже убийство!

– Кто-то сказал об убийстве? – явившийся словно из ниоткуда метрдотель местного пляжного ресторана Франсиско мог испугать своим появлением даже повидавшую многое Элизабет Лингфорд. Франсиско вызвался лично обслуживать столь взыскательную публику как Бесс и Хью. Поставив бокалы с коктейлем на столик рядом с шезлонгами, испанец сверкнул белоснежной улыбкой. Бесс поправила челку.

– Ах, Франси… всего лишь вспомнила кое-какие сплетни, – накрашенный алым ноготь, почти обвиняя, указал в сторону плывущей по пляжному песку леди Чаррингтон. Франсиско понимающе склонил голову.

– Sí, мадам, припоминаю этот случай. Об этом много писали…

– Да-да, билборды тогда намекали, что леди Чаррингтон (при упоминании этого имени Бесс скривилась) поторопила старого лорда с билетами на тот свет, – женщина со злостью всмотрелась в точеную фигурку на горизонте. Желтоватый песок прекрасно подчеркивал белизну кожи соперницы. Элизабет ненавидела свой варикоз, мечтала, чтобы его можно было подцепить за кончик и намотать на вилку, словно итальянскую пасту. Но, увы, это было невозможно.

– Вы только посмотрите! Да на ней столько косметики, что я удивляюсь, как она только ходит! А ее упругая кожа – это все золотые нити… золота в ней, наверное, больше, чем в Форте Нокс.

Метрдотель в очередной раз отвесил учтивый поклон. Перекинув безупречной чистоты салфетку через руку, он наклонился к Бесс.

– А вы знаете, мадам, что это за место? – он обвел смуглой рукой окружавший отдыхающих роскошный пейзаж. Миссис Лингфорд призадумалась. Испанский курорт ей порекомендовал один из деловых партнеров, сказав – высший класс. И правда, обстановка радовала глаз, персонал вышколенный, песок – выше всяких похвал. Если бы только не противная леди Чаррингтон…

Франсиско, чистокровный испанский жеребец, показал зубы:

– Это, мадам, Бухта Торквемады. Жил когда-то человек по имени Торквемада, считался он безжалостным судьей, которого нельзя подкупить. Его боялись, его ненавидели… Exactamente… Но все признавали в нем непоколебимую волю к справедливости… – Франсиско запнулся, виновато посмотрев на малость озадаченную Бесс (Хьюберт все это время сладко посапывал под газетой). – Простите мне, мадам, мою горячность. Мы, местные жители, верим, что творившие зло и вошедшие в эти воды, больше не возвращаются в мир живых.

Чайка визгливо прокричала в отдалении, ее резкий всхлип царапнул по нервам. Бесс повернулась к удалявшейся по пляжу леди Чаррингтон. Та собиралась окунуться: по-видимому, ее макияж был водоустойчивым. Вновь поклонившись, Франсиско растаял в воздухе. Как раз в это время проснулся Хью. Он пошарил вокруг в поисках освежающего коктейля, но Элизабет уже расправилась с его порцией. Читая мысли супруга, она заявила:

– Хью, дорогуша, я дам тебе свою порцию, только давай заключим пари… – Хьюберт что-то нечленораздельно промычал, но Бесс уже отдалась своим мыслям. – В общем, спорим, что леди Чарринтон и на этот раз выйдет сухой из воды?

Чайки парили над элитным пляжем, похожим на усеянную грибками зонтиков полянку, в то время как женский силуэт все дальше уходил в пенящиеся волны. Плечи, шея, голова скрылись под водой. Солнце играло бликами на лазурно-синей глади, вдали показался парус яхты. Минута. Две. Три…

Вытянув желеобразную руку с алыми ногтями, Элизабет молча передала мужу свою пина-коладу.

Варенье

Вены зашевелились под тонкой кожей, походя на голубоватых земляных червей. Деда вставил ржавый ключ в замок решетчатой двери и с силой надавил, стараясь добиться характерного щелчка. В это время Венечка, нагруженный стеклянными банками, стоял в сторонке. На подъездной стене кто-то накарябал огромный половой член: казалось, пенис дает дедуле по башке. Но Венечке было не до разглядывания забавных картинок – его ждал спуск в подвал.

Наконец механизм двери издал знакомый звук, и дед пошаркал вниз, осторожно ступая по точно оплавленным бетонным ступеням. Стараясь не уронить заготовки на пол, Вениамин храбро последовал за сутулой спиной.

Шарк-шарк-шарк…

Теперь они ниже уровня земли. Ноздри ловили запахи подгнивших корнеплодов и влажной пыли. Звуки улицы постепенно смолкли, и Венечка ощутил себя аквалангистом, спустившимся на дно океана. Похожая на креветку многоножка уставилась на мальчика икринками глаз. Ее тонкие усики-антенны двигались в воздухе, настраиваясь на нужную волну.

Дед свернул направо, мизансцена озарилась желтоватым светом. Впереди простирался узкий коридор, в деревянных стенах которого притаились двери. Их было не счесть, Вене даже казалось, что их бесконечное множество… Огромные навесные замки проела ржавчина – точно лишай на шкурке подвальной кошки.

– Сучка серая!

Открывший дверь кладовки дед махнул в сторону высочившего из-за нее маленького мышонка. Взяв из рук Вениамина банки с вареньем, Вилен Петрович принялся расставлять все по гнилым полкам. Поднявшаяся пыль окрасила воздух в сероватые тона. Веня старался не чихнуть – он опасался «Человека Варенья». Мальчик боязливо посмотрел в конец коридора. Там притаился темный проход и Вениамин был уверен: за поворотом находится большая низкая комната с окошком у самого потолка, где страшный человек в большой шляпе бесконечно мешает что-то в огромном котле.

Веня взглянул на ряды дверей. За каждой из них миллионы полок, на каждой из них – миллионы банок с вареньем… Это все плоды труда «Человека Варенья», он тонкими длинными руками мешает в своем котле зловещее месиво. Вокруг него скелеты дохлых кошек и собак, а может и людей… Он варит варенье из черепов и каждый вечер раскладывает его по банкам в подвале… миллионы миллионов банок…

Выйдя на поверхность, Вениамин сразу припустил к песочнице. Стася и ее подружки обустраивали отель для дражайших кукол. Вене они доверили строительство стены вокруг пляжа.

– А где Митя? – выравнивая песчаную стенку, Венечка спросил о своем закадычнейшем товарище. Стася поправила круглые очки:

– На нашем курорте такого туриста нет.

Веня насыпал песка на верхнюю площадку стены: он хотел все сделать по-взрослому, как надо.

– Че-то он не показывается… – Вениамин ошарашенно окаменел, пораженный страшным откровением. – Его утащил «Человек Варенья»!

Помпончик на шапочке Стаси неодобрительно закачался. Сосредоточенно ковыряясь в песке (она работала над бассейном для любимой куклы Ванессы), она высокомерно отрезала:

– Твоего «Человека Варенья» не существует… – Стася погрузила пухлые ручки в песок и ее лицо тут же приобрело кислое выражение: пальчики угодили в кошачью какашку. Венечка не стал возражать, он промолчал, его лопатка почти порхала в воздухе.

К вечеру строительные работы были завершены. Отчитанный Стасей за «кривую стену», Вениамин поплелся домой. Стемнело, подъезд приобрел вид тоннеля ужасов. Зажмурив глаза, Веня постарался проскочить темный участок как можно скорее – на нижнем этаже не было лампочки. Курсом выше его встретили золотистое зарево и котенок, прикорнувший на подоконнике в углу.

Снизу послышался протяжный скрип, словно открыли заржавленную металлическую дверь. Не донеся ключа до замочной скважины, мальчик замер. Кто-то поднимался наверх: загрохотали тяжелые шаги. На спине Вени выступила влага, намертво приклеив ткань рубашки к коже. Шаги раздавались все ближе, казалось, под подошвами незнакомца хрустят приставшие к ним мириады ползучих насекомых…

Сидевший на подоконнике котенок изогнулся дугой, вставшая дыбом шерсть сделала его похожим на ежика. А взмокший Вениамин безуспешно пытался попасть ключом в замочную скважину. Руки холодели, пот стекал по лбу, застилая жгучим одеялом глаза… Шаги приближались – вот уже над площадкой показались очертания широкополой шляпы.

Вонзив ключ в дверь, Веня дернул ручку. Большая расплывчатая тень накрыла его, пахнуло горячим, запахло сахарными петушками… Что-то капнуло на руку Вене. Тот завопил. Шмыгнув в прихожую, он с разбегу захлопнул входную дверь.

Оказавшись в относительной безопасности, тяжело дыша, Венечка опустил глаза к своему запястью – на нем блестела застывшая красная капля. Поднеся руку к губам, мальчик выдохнул:

– М-малиновое…