Kitobni o'qish: «Дрожжи»
После полутора месяцев лирических свиданий Стас, наконец, привёз её к себе домой.
Её звали Леночка, она была хрупка, нежна, училась в Гнесинке и вела себя в целом так, словно выросла в английском пансионе. Сначала Стаса это раздражало, но больше смешило. Нет, раздражало всё-таки больше. Настолько, что все эти полтора месяца каждое свидание он мысленно объявлял для себя последним. Но по необъяснимым причинам его влекло к ломаке-Леночке. В ней не было ничего по-настоящему плохого, а за прелестной дуростью манер таился сильный характер и верность прекрасному, не сдающая позиций под гнётом повсеместной бесцеремонности. Стас этого толком не понимал, но ощущал какое-то неодолимое уважение и странную жажду причастности.
И всё же было в ее изысканной отрешенности что-то страшно бесячее. Стас злился на себя, на Леночку, рисовал себе ее манеры как смехотворную картонную клоунаду, жаловался на неё сестре и даже выживающему из ума деду. Да он даже в кино ее в первый раз позвал по большей части для того, чтобы убедиться, что эта сумасшедшая ест ножом и вилкой даже попкорн!
Увы, оказалось, леди попкорн не едят вовсе. Стас был разочарован, и всё же вздохнул с облегчением.
Чтобы избавиться от наваждения, он даже стал ходить на тиндерные свидания, но проблемы это не решало, на каждом из них он думал о Леночке, любые сравнения заканчивались в ее пользу, и вскоре стало очевидно: Стас влюбился.
Стас влюбился, как не влюблялся уже лет десять. Глупо, наивно, киношно. Леночка знала все про английский высший свет, Стас же знал, что воспитание её тут ни при чём: она выросла на окраине Красновишерска, в двухэтажном, донельзя аварийном доме, с прогорклым подъездом и палисадником, украшенным одиноким лебедем из автопокрышки. Однако Леночка с детства бредила этикетом – и равных ей в знании вопроса не было. Никакого английского воспитания, никакого пансиона в предместье Лондона: время от времени проскальзывающий говорок выдавал ее вполне отечественные корешки. В такие моменты случайных оговорок Леночка краснела и становилась еще прелестнее. Все это не имело никакого значения, а может, и решающее: короче, Стас влюбился. Проклиная себя на чем свет стоит, он смотрел на неё с умилением и думал "Моя странная баба!"
