Kitobni o'qish: «Философическая история Человеческого рода или Человека, рассмотренная в социальном состоянии в своих политических и религиозных взаимоотношениях, во все эпохи и у разных народов земли»

Посвящается 250-летию со дня рождения фабра д'Оливе

Биографическая заметка Седира

Наш автор родился в Ганже в Эро (Ganges, Herault; Эро – департамент на юге Франции – прим. пер.) на улице Игры в Мяч (Rue du Jeu de Ballon) 8 декабря 1767 года. Гёфер в своем Биографическом словаре (издание 1829 года) ему дает имя М. Мишо (М. Michaud), а в своей Всемирной биографии его именует N.; и только Фетис (Fetis) в своем Словаре музыкантов его называет Антуаном, то есть его настоящим именем.

Семейство его матери было почти полностью уничтожено во время отмены Нантского эдикта, и только одному восьмилетнему ребенку удалось избежать резни; им являлся дед Антуанетты д'Оливе, матери нашего бессмертного теософа. Антуан, через своего отца, звавшегося также Антуаном, являлся племянником Жана Фабра, «Честного преступника» (1756) (1).

Его родители, будучи содержателями постоялого двора Трех Королей, определили Антуана по коммерческой части, направив его с этой целью в Париж около 1780 года. Там у него обнаружился вкус к литературе и музыке. Знаменитый доктор Сиго (Dr Sigault), с которым он общался, заметил его пытливый ум и руководил его достаточно полными занятиями по медицине.

Уже в годы отрочества он сделался известным в салонах, где он появлялся, благодаря своему сочинительству стихотворных пьес, приуроченных к случаю, одно из которых имело столь большой успех, что стало приписываться Фабру д'Эглянтину (Fabre d'Eglantine). Дабы избежать подобной досадной путаницы наш юный поэт попросил и получил законное право прибавить к своей фамилии фамилию своей матери, род которой пресекся.

Вот те из этих пьес, которые были исполнены в Товарищеском театре: Гений Нации или живописные моралисты (1787 год), героико-комическая пьеса (2), Амфигури (Amphigouri) (1790) и Зеркало Истины (1791).

В 1790 году имела некоторый резонанс его оставшаяся в рукописи ода на назначение депутата от Нима Рабо Сент-Этьенна (Rabaud Saint-Etienne) в президиум Национальной Ассамблеи.

Между тем, во время, когда он, отказавшись от коммерции, решил жить исключительно трудом своего пера, Революция разоряет его отца, о чем он сообщает в рукописи из нескольких страниц, озаглавленной Мои воспоминания. Несомненно, именно в это время, чтобы избежать банкротства, он отправляется в Германию и, собираясь добиться определенных отсрочек от родительских кредиторов, он принимает свое пифагорейское посвящение (Сент-Ив: Истинная Франция, Pro Domo), глубокий отпечаток которого отразится на всех его будущих произведениях.

После того, как ему удалось спасти некоторые остатки фамильного достояния, позволившие его родителям и младшим сестрам скромно удалиться в Сент-Ипполит-дю-Гар (Saint-Hippolyte-du-Gard), Фабр д'Оливе возврашается в Париж и самозабвенно погружается в филологические и философические исследования, несмотря на грозный порыв революционной бури. Он отвлекается только лишь для того, чтобы поддержать ход более, чем скромной жизни несколькими произведениями для текущей литературы. Под псевдонимом Госпожа де Б. (Mme de В.) он пишет стихи для журнала, который называется Незримое (Invisible), прозу для двухнедельной коллекции, имевший большой успех сборник общественных игр и, наконец, первое анонимное издание Азалаиса (d'Azalais).

Его брат находился на воинской службе; он должен был погибнуть в несчастной экспедиции из Сэн-Доминго. Он сам, наконец, благодаря покровительству Бернадотта, с которым познакомился после 1789 года, смог поступить на службу в Военное министерство в бюро одаренного персонала с жалованием от 3000 франков, но ложные доносы привели к ненависти Наполеона, и только благодаря протекции графа Ленуара де Ля Роша (Comte Lenoir de La Roche), он был вычеркнут из списка двух сотен ссыльных, направлявшихся погибать на африканское побережье. Кажется, он оставил эту службу в 1802 году, чтобы поступить в Министерство внутренних дел, которое он покинул очень быстро; его пенсия была упразднена герцогом де Фельтром; двенадцать лет пребывая в отставке, он упорно работал. Именно в это время он завязал отношения с Валентэном Ауи (Valentin Hauy), который оказал Фабру д'Оливе помощь в фактических деталях его начинаний. Фабр д'Оливе пишет и издает тогда много романсов для квартета из двух флейт, фортепьяно и баса (вокала), посвященных Игн. Плейель (Ign. Pleyel). Он думал о том, что сможет восстановить музыкальную систему Греков, для чего сочинял композиции третьим ладом, называющимся эллинским, гармоническая пропорция которого существенно отличается. Этим ладом он составил Ораторию на коронование Наполеона и исполненную в 1804 году в Храме реформатской религии ведущими оперными певцами. На ней присутствовали более тысячи зрителей и о ней отзывались с большой похвалой. Именно этому открытию посвящено его небольшое произведение о Музыке; однако, утверждалось, что этот новый лад не что иное, как третий лад Блэнвилля (1757 год), превозносимый Ж.-Ж. Руссо, и очень близкий нашему старому плагальному ладу, существующему в церковном пении.

В 1804 году, после поездки в Ним и Сент-Ипполит-дю-Фор (Saint-Hippolyte-du-Fort), он публикует Трубадура, посвященного своей матери.

Следуя сюжету произведения, его обвиняли в чрезмерном подражании Мак-Ферсону и в том, что он по своему разумению заполнил имевшиеся в оригинале лакуны.

В 1805 году он женится на девице А. Варэн (Mile Warin), происходившей из семейства, жившего в окрестностях Ажена (город на юге Франции, расположенный на реке Гаронне; через него идет дорога от Тулузы на Бордо – прим. пер.), образованной, самой являющейся автором достойных сочинений (3). В тишине он создает с ней семью, в которой практиковались наиболее совершенные добродетели. В этом безвестном убежище он пополняет свою приводящую в замешательство эрудицию. Вместе с Эли-усом Боктором, переводчиком с арабского, служившим Первым консулом в Египте, и тем, кого тот с собой привез во Францию, он изучает все семитические языки и диалекты, – индус из касты ему преподает арийские языки, но силой одного своего дара Фабр д'Оливе проникает в тайну китайских иероглифов. В то же самое время под руководством неизвестных – возможно, этих двух людей с Востока – он упражняется в управлении оккультными силами. Разве не видели его друзья, как часто он мог, используя одну свою магнетическую силу, заставить прилететь из своей библиотеки на свой рабочий стол книгу, к которой он хотел обратиться за советом? Разве не мог он, когда этого желал, побеседовать с покойным автором, чтобы попытаться проникнуть в его мысль? Не вызывал ли он у своей жены самые редкие феномены сомнамбулизма?

Именно в течение этих десяти лет уединенных занятий он написал свои Золотые стихи, опубликованные только в 1813 году с их посвящением литературной секции Института.

Именно в это время, как прежний добродетель слепых, используя неведомый прием, который желали найти в толковании определенных иероглифов, он успешно исцелил юного глухонемого швейцарца по имени Рудольф Гривель и несколько других. Мать этого молодого человека была классной надзирательницей в пансионе для девиц, которым руководила госпожа Фабр д'Оливе вплоть до 1815 года. К тому моменту был уже подготовлен Древнееврейский язык, но господин де Монталиве (М. de Montalivet) предложил лишь публикацию 1-го тома, бросив вызов автору доказать свои утверждения. Отвечая на сей вызов Фабр д'Оливе исцеляет юного швейцарского воспитанника аббата Сика-ра (Sicard) (смотрите Французскую газету и Парижский дневник от 3 марта 1811 года – Gazette de France et Journal de Paris, du 3 vars 1811). Но власть, настроенная против него из-за неуместного письма студента Ломбара, скоро запрещает проводить Фабру д'Оливе свои лечебные курсы, ведь он не обладал медицинским дипломом, что угрожало ему даже тюрьмой в случае их повторения. Сделавшись мишенью всякого рода полицейских нападок, после того, как бесплатно совершил добрые деяния,

Фабр д'Оливе рассылал свои протесты от низших в высшие инстанции и дошел до вершины административной лестницы, получив аудиенцию у Императора.

Говорят, что во время этой встречи он осмелился себя вести перед завоевателем, как посвященный носитель таинственных посланий и предостережений; говорят, что он предложил Наполеону создание европейской империи, в которой тот будет духовным главой. Досадный исход этого собеседования вновь водворил нашего автора в безвестность.

Впрочем, перед тем он отразил в стихах и музыке славу Императора. Стихи помещены под портретом Наполеона знаменитым художником-миниатюристом Огюстеном, а в Академию Надписей отправлен дистих для группы Коринфских коней:

 
Минувшего верные дети, грядущему вы передайте
О нынешнем чуде бессмертное воспоминание.
 

Несмотря ни на что, он продолжил создание своего великого этимологического труда, Древнееврейского языка, который он завершил и выпустил в свет в Национальной типографии в 1815 году, благодаря вмешательству Лазара Карно (Lazare Carnot), отца сен-симонистов; это колоссальное произведение 26 марта 1825 года удостоилось Указателя. Тогда же он сочинил Каина и аболиционистский роман против рабовладения, озаглавленный Изамор (Izamore) или Африканский принц, который никогда не был опубликован.

Желая составить грамматику и словарь языка Ок, он дважды побывал в Севеннах и в родном городе в 1816 и 1817 гг., имея на руках рекомендательные письма от Министерства внутренних дел. Во время этой поездки он вылечил семерых глухонемых людей, двое из которых вновь впали в свой недуг по причине своей неосторожности.

В это время семейные неурядицы тревожили жизнь Фабра д'Оливе; его культ уже претворялся в жизнь, великие идеи Философической истории человеческого рода, которые он выработал в других более эзотерических исследованиях, подвигли его пользоваться своей женой, как пифониссой и ясновидящей, подобной древним жрицам Мистерий, перед которыми он благоговел. Говорят, его жена покинула свой дом по церковным наущениям, и наш одинокий пифагореец должен был давать уроки, чтобы выжить.

Но вскоре он снова встретил одну из своих старых учениц музыки госпожу Фор (Mme Faure), урожденную Виржини Дидье (Virginie Didier) из Памье. Именно ей, спустя несколько лет, он посвятил свои Воспитательные советы и, наконец, последнее и самое главное из своих произведений Философическую историю человеческого рода, увидевшую свет в 1822 году.

Будет неверно говорить о том, что Фабр д'Оливе желал создать религию, но он основал для себя самого и для своих редких учеников политеистический культ. Двадцать лет назад протестанская библиотека на улице Святых Отцов располагала некоторыми рукописными гимнами этого культа. Впрочем, Фабр д'Оливе был свидетелем возникновения культа Теофи-лантропов, коим руководил его друг Валентэн Ауи вместе с Ларевейером-Лепо (Lareveillere-Lepeaux) и Ж.-Б. Шемен (J.-B. Chemin). Эта религия, менее замысловатая, нежели культ Фабра д'Оливе, еще и сегодня имеет своих адептов в Париже.

Господин Тидианёк (М. Tidianeuq) нашел в библиотеке Лаона два письма Фабра д'Оливе, датировнные 1824 годом (смотрите издание Посвящение, март 1900 года), которые, хотя и не представляют большого интереса, но показывают, какое возвышенное сознание теософ черпал в своем достоинстве и как высоко он ценил основательность своей системы.

Он умер 25 марта 1825 года. Издание Конститюсъоннель (Constitu-tionnel) посвятило ему приличный некролог, хваля его знание, его архаическую бескорыстность и строгость его жизни, полностью ограниченной узким кругом близких друзей. Фабр д'Оливе после себя оставил сына, 14 лет, и двух дочерей, 7 и 18 лет. Последняя погибла в пожаре десять лет назад, уничтожившем в то же самое время большое количество нот, портретов и рукописей, среди которых перевод Сефера в его сущностном смысле и опера Корнелия и Цезарь.

Пьер Леру (Pierre Leroux), а за ним и другие говорили, что Фабр д'Оливе умер у подножия своего алтаря. Но исходя из того, что Сент-Ив д'Альвейдр рассказал Станиславу де Гуайта, представляется, что ближе к истине следующие строки из Фабра дез Эссара (Fabre des Essarts) (4):

«Было видно, как эти великие души, объятые жертвенным исступлением убивали себя пред своим идолом. Непреодолимая жажда Беспредельного, более сильная, нежели отвращение к жизни, могла завершаться подобными самоубийствами. Не является ли Фабр д'Оливе одной из таких трагических жертв? Этот кинжал, это пронзенное сердце, этот старик, распростершийся в глубине темного святилища, – все эти сумрачные вещи, которые мы наблюдали однажды, но не сумеем сказать где, – может, это только видение?»

* * *

Нам известны только три портрета Фабра д'Оливе: миниатюра Огюстена, помещенная в начале Мудреца из Индостана; бюст скульптора Каллемара (Callemard) (1776–1811), который представляет Фабра д'Оливе в возрасте двадцати пяти лет и воспроизведенный в издании Музыка; а также портрет, находящийся в мэрии Ганжа. Кроме того, изображение, данное здесь нами, принадлежало Мадмуазель Фабр д'Оливе.

* * *

Расценивать Фабра д'Оливе – труд неблагодарный. На этот счет отличился своей возмутительной пристрастностью Словарь Буийе (Bouillet); хроникер из издания Солнце (16 июля 1888 года), хотя и менее несправедлив, когда считает Фабра д'Оливе «предшественником романтизма и Балланша», но ошибочно видит в нем мистика, апокалиптика, подражателя Байрону и сторонника королевской демократии (!). Два наиболее авторитетных критика Фабра д'Оливе – это Папюс со своей уже ставшей крайне редкой брошюрой Фабр д'Оливе и Сент-Ив д'Альвейдр (Париж, 1888 год) и сам Сент-Ив в Истинной Франции (Pro Domo). Помимо того, Ф. Буаске (F. Boisquet) опубликовал в 1825 году три слепленных на скорую руку критических статьи о Социальном состоянии человека, а в 1894 году покойный господин Мартэн (М. Martin) организовал конференцию в Ганже, посвященную их славному земляку. Его сын господин Л. Мартэн согласился передать нам стенограмму этого мероприятия; здесь мы выражаем ему всяческую признательность. В родном Провансе Фабра д'Оливе почитают, как одного из лучших предшественников движения Фелибрижа (5).

Сент-Ив рассказывает, как он познакомился в Джерси с бабушкой своего друга Адольфа Пеллепора (Adolphe Pelleport), поэта, умершего в изгнании в 1856 году. Эту почтенную особу звали Виржини Фор. Она была подругой Фабра д'Оливе в его последние годы. Она передала Сент-Иву произведения великого посвященного.

«Я их читал громким голосом, – говорил Сент-Ив, – под шум Океана, взволнованного ветрами. Вечер завершился слишком быстро, и я торопил время, чтобы увидеть ее на завтрашний день, чтобы еще читать, чтобы постоянно слушать о тайной истории этого великого человека, его исследовании мистерий, об установленном им политеистическом культе, о его странной смерти и сожженных из-за нетерпимой ненависти рукописях, о его последних обетах».

Обращаясь к Пеллутье (Pelloutier), Куру де Жебелену (Court de Gebelin), Бэйи (Bailly), Дюпюи (Dupuis), Буланже (Boulanger), д'Эрбело (d'Herbelot), Анкетилю-Дюперрону (Anquetil-Duperron), экзегетам, философам, Вильяму Джонсу (William Jones) и его коллегам из Калькутты, Отцам Церкви, алхимикам, Бёме, Сведенборгу, Сен-Мартену и многим другим оккультистам, Фабр д'Оливе излагает их и дает им теософское заключение, ни христианское, ни позитивистское, но в чистом виде пифагорейское и политеистическое.

Установив основания своей морали и правила лингвистики, как своего исследовательского средства, Фабр д'Оливе подходит «после этого синтеза или, скорее, метафизической и политеистической универсальности, полной знания о бесконечном, но лишенной знания абсолютного, к применению своего средства во всемирной истории. Из чего и проистекают два тома под названием Философическая история человеческого рода.

«Благодаря своей привычной, но великолепной методе, автор на сей раз начинает восстанавливать положение принципов в онтологии и антропологии, из чего он выводит метафизическую анатомию индивидуального человека столь же замысловатую, сколь и правдоподобную».

«Последовательная гамма инстинктов, страстей, свойств устанавливается затем двойным способом в двух первоначальных полах и развивается через всю историю, начиная с дикого состояния и до варварства, от первобытных цивилизаций и до цивилизации нашего времени».

«Это заданная антропологическая величина ионической школы вплоть до Лукреция, следующей трансцендетальному методу во всей своей исторической и в совершенстве изложенной истине».

«Более того, эта сущностная величина подчинена догматически спиритуализмом, который никогда не противоречит самому себе».

«Отсюда происходит рациональный мистицизм в том смысле, что всегда он логически обосновывается и доказывается».

«Универсальность времен добросовестно проверена сравнением всех хронологий. Она развивается и устанавливается в точности с фактами. К сожалению, чувствуется, что автор слишком поглощен этими предварительными исследованими и их применением, которое он не хочет делать своей непосредственной темой».

«В его книге факты не берутся во внимание, поскольку признаки озвучивает, благодаря им самим, нечто определенное. Факты пребывают там, как случайный мотив, но не как опыт, откуда должно возникнуть наблюдение. Устремившийся к абстракции автор видит лишь ее, абсолютно теряет землю под ногами и, оставив все реальности, удаляется от нее».

«Его мысли об этом никак не являются ни сильными, ни прекрасными, хотя они всегда метафизичны и холодны».

«Слишком метафизик, чтобы быть физиологом, Фабр д'Оливе абстрагирует дух от жизни, когда, наоборот, великое таинство Слова во всех возможных категориях наук и искусств есть их единение».

«Исторический взгляд автора является панорамным и соседствует с философским речитативом. И один и другой не представляются столь хорошими и полезными, но лишь бы они вели исследователя к совсем иным итогам, нежели нашего писателя и гида».

«Из воззрений Фабра д'Оливе получается, что Человеческое общество целиком есть первичный безжизненный материал, не обладающий собственным законом. A priori об обществе сказали, что оно обложено податью и барщиной; a posteriori о нем говорили, исходя из так называемых теократических, республиканских и самодержавных правлений».

«Нет ничего менее точного, если, наоборот, рассматривают Общество, как коллективное существо, имеющее свой собственный физиологический закон, как таковой, каковыми бы не являлись его политические правления».

«В данном случае правительственный гений, будь он теократическим, республиканским или самодержавным, ничего в себе не заключает, не только происходя из абстрактной фантазии a priori, но и из чистой и простой констатации самого закона общественного действа».

«Предпочтение Фабра д'Оливе, конечно, за теократией; но он ее видит исключительно правительственной, политической и, странная вещь, этот возвышенный язычник и уж явно не христианин приходит, несомненно, к тому же, к чему пришел сам Жозеф де Мэстр – к деспотическому клерикализму. Более того, его восхваление кастового уклада в конце Золотых стихов не оставляет никакого возможного сомнения о выводах его исторического труда, благо он делает для себя оговорку, что не желает предавать огласке эти выводы, что, с его стороны, было мудро и предусмотрительно».

Мы посчитали себя обязанными дать, вместо нашего взгдяда на Фабра д'Оливе, мнение о нем Сент-Ива д'Альвейдра, которое показалось нам более компетентным и пространным. В действительности, если Пьер Леру и Балланш и были вдохновлены теософом из Ганжа, они все равно не смогли ни возвыситься над его точкой интеллектуального созерцания, ни подняться до ее высоты. Среди оккультистов только один Сент-Ив смог и сумел определить его подлинное место в Нашем Господе Иисусе Христе, в чем, по нашему убеждению, состоит непогрешимый критерий для всех категорий исследований.

Комментарии

(1) A. Coquerel. – Les forcats pour la foi (А. Кокерель. Каторжники за веру).

(2) Вновь поставлена в Одеоне 14 июля 1896 года.

(3) Мартэн говорит, что Советы моей подруге принадлежат ей.

(4) Les Hierophantes – Paris, 1905, in-8 (Иерофанты. Париж, 1905).

(5) Фелибриж – движение за возрождение провансальской литературы; фелибр – провансальский поэт или писатель (прим. пер.); Donadieu, de Bezier: Les precurseurs des Felibres (Донадьё из Безье. Предшественники фелибров).