Kitobni o'qish: «Шолох. Витражи лесной столицы»

Shrift:

⁂

Посвящается моему любимому Дахху из Дома Смеющихся, который был так занят написанием «Доронаха», что почти не участвовал в приключениях из этого сборника. Дахху, очень жду тебя в следующий раз!

Вереск зовет на помощь

Тинави из Дома Страждущих

Было еще темно.

Я сидела на вершине холма, скрестив ноги, и влажная от ночной росы трава обступала расстеленный плед, как изумрудное море – затерянный остров.

– Уже скоро, – тихо сказала я, глядя на горизонт. – Совсем скоро.

Полынь не шелохнулся, и только легкий цветочный ветер, танцующий над холмами, коснулся одного из колокольчиков в его волосах: «Хорошо. Я знаю».

Глубокие, подводные цвета предрассветного часа – сапфировый и чернильно-зеленый – были напоены ароматами лесной земляники и пионов. В ореховой роще, оставшейся у нас за спинами, шебуршились какие-то птицы. А впереди были только холмы.

Холмы, холмы, холмы… Травяные волны до самого горизонта, нашептывающие что-то на языке княжества Вухх. Мир большой и выпуклый, как небо. Звонкая, натянутая темнота, которую вот-вот надорвет рассвет.

– Сейчас, – шепнула я и сжала ладонь Полыни.

Малиново-золотое свечение лентой легло на границу земли и неба. Напоминая волшебный цветок, оно мерцало и ширилось, раскрывая объятия. Воздух стал гуще: уже не такой прозрачный, он словно получил вес. Природа затаила дыхание. Мои ноги, руки – тяжелели, обретали вещественность, ветер впервые показался холодным, и я знобко повела плечами, на которые Полынь тотчас молча накинул свой лежащий прежде на пледе плащ.

Кромка солнечного диска – роскошного, сияющего темно-алым, – показалась над горизонтом. Воздух был пронизан золотой пыльцой, вдохнув которую, я почувствовала вкус меда на языке.

Янтарное сияние лилось в нашу сторону, словно божество в струящихся одеждах ступало по холмам. Его длинные пальцы касались верхушек холмов – так мама рукой ласково треплет волосы детям, – и те оживали: просыпались маленькие зверьки, птицы вспархивали из высокой травы и пели.

Один за другим по холмам прокатились теплые бронзовые лучи и коснулись нас. Мои глаза были полны слез – я не хотела моргать, чтобы не упустить ни мгновения этой чарующей зари, этого таинства природы. Наконец, свет обхватил меня и включил в свой золотой поток. Миллиарды частичек вселенной, сама энергия бытия пронизывала меня насквозь, вымывая старый день, даря свободу нового. Все менялось и преображалось каждое мгновение: первородный танец унни был диким, непредсказуемым, захватывающим дух в своей непостижимости.

Но людям нужен порядок, – и, все-таки смежив веки, я мысленно создала пути для течения энергии.

Движение вверх – из центра земли, через корни деревьев, через почву, мхи и к небу – зеленый колодец унни, устремленной ввысь. И одновременно с ним – движение вниз: от звездного шатра к макушке, вдоль позвоночника, сквозь распластавшиеся по земле лютики и дальше – к подводным источникам, скалам, недрам планеты. Два разноцветных потока, и ты внутри них, укутанный мягким свечением солнца.

Мира нет, есть только энергия. Времени нет, есть только вечность.

Меня нет – есть только искра. Но она хочет созидать и потому создает и меня, и мир, и время… И Полынь.

Когда я пригласила Внемлющего поехать со мной к холмам и встретить там рассвет, совместив это с ритуалом «фонтана» из чьяги – так называлось открытие двух потоков и единение с сущим благодаря ему, – я боялась, что Полынь откажется. А когда он согласился, я подумала, что наверняка сама проведу эти золотые минуты, подглядывая за Внемлющим – как он выглядит, когда медитирует? Как выглядит на заре?

Но в итоге сейчас, увлекшись игрой света внутри и вокруг себя, я почти забыла о том, что Полынь сидит рядом. Если бы, исследуя себя внутренним взором, я вдруг не осознала, что моя правая рука сжимает чью-то руку, а не просто лежит на колене, я бы так и просидела весь рассвет, нежась в своем одиночестве. А так – я приоткрыла один глаз, потом второй и осторожно, чтобы не спугнуть, покосилась на Полынь.

Он сидел, подставив лицо лучам этого безмолвного, приятно тяжелого бронзового солнца, и перышки, вплетенные в его волосы, слабо колыхались. Полынь казался безмятежным и вечным, куда более старым и одновременно юным, чем он есть на самом деле, – видимо, и для него сейчас не существовало времени.

Интересно, что он представляет?

Вчера я рассказала ему о ритуале фонтана – об этих потоках, нисходящем и восходящем, – которые можно почувствовать, усилить и разогнать, чтобы весь день после этого видеть, слышать и чувствовать чуть тоньше, чем обычно. Но стал ли Полынь пробовать эту технику или нашел для себя другую точку баланса в нашей огромной, полной тишины, танцующих теней и льющегося света вселенной?

Какое-то время я, затаив дыхание, любовалась Внемлющим: он редко бывает так неподвижен и расслаблен, а потом обвела взглядом все вокруг и с жалостью отметила, что драгоценные минуты рассвета уже уходят.

Винно-янтарная глубина сменялась легкостью лимонных и лазурных красок, солнце уже полностью показалось над горизонтом, живущие в холмах зверьки выбирались из нор и мчались по своим делам: только серебристые спинки мелькали в траве. Гудели шмели в цветочном воздухе.

Когда я вновь обернулась к Полыни, он уже тоже открыл глаза и внимательно смотрел на меня.

– Жаль, что все так быстро закончилось, – сказала я.

Внемлющий покачал головой.

– Солнце поднимается над холмами каждое утро, малек. Ничего не закончилось.

– Но такого утра уже не будет.

– Зато это – было. Ты его не упустила. Я его не упустил. – Он пожал плечами.

– Тебе понравилось?

– Да, – кивнул Внемлющий, поднимаясь и утягивая меня за собой.

То, как тихо он это сказал, могло означать лишь одно: ему понравилось даже больше, чем он рассчитывал. Смею даже предположить, что сейчас Полынь подумал что-то наподобие: «Надо же. Все неприятные вещи, сопутствующие встрече рассвета в холмах, – вроде подъема не пойми во сколько и долгой дороги – окупились сторицей».

– Но, Тинави, если ты сейчас предложишь делать так каждые выходные или что-то вроде того, я откажусь, – предупредил Внемлющий, быстро идя к ореховой роще.

Кажется, он торопился вернуться в город: как минимум, за кофе. Как максимум, за продолжением недосмотренных снов. При каждом шаге полы шелковой хламиды обвивались вокруг его голеней, а высокая трава ненадолго расступалась, прежде чем сомкнуться вновь, и я успевала шагать по этой недолговечной зеленой тропке, оставляемой Полынью.

– Не предложу, – я помотала головой. – Это бессмысленно. Я же сказала: такого не будет. Зачем тогда пытаться повторить? Я буду предлагать тебе другие вещи. Возможно, еще более жуткие – готовься.

Я не видела его лица, так как он шел передо мной, но догадалась, что он улыбается.

Думаю, кто-нибудь, кто наблюдал бы за нами со стороны, не понял бы, отчего вообще придавать такое значение какой-то четверти часа, проведенной в холмах поутру, в молчаливом сидении на пледе.

Но мы – шолоховцы, понимаете? Лесные жители со своим странным взглядом на мир. Среди нас есть те, кто более склонен к романтике, философии, и те, кто кажется более циничным и скептичным, но в общем и целом нас объединяет то, что мы преклоняемся перед чудом вселенной и всегда ищем ответы на вопросы, которые и сформулировать толком нельзя, только почувствовать – неуловимые, таящиеся где-то в подсознании, промелькивающие, как крылья колибри, но волнующие душу вопросы…

С этой точки зрения пятнадцать невыразимых минут на холме могут показаться до праха важным событием, золотой пылинкой истинного волшебства. А уж когда ты был там не один…

Об этом как-то толком не поговоришь и не напишешь, но, как мне кажется, настоящая магия жизни и складывается из таких вещей – невыразимых, неуловимых, недолговечных.

– У тебя есть планы на сегодня, малек? – спросил Полынь, когда мы добрались до наших лошадок, ждавших нас на опушке ореховой рощи.

У Внемлющего это была, как всегда, его любимая, в яблоках, Димпл, а у меня – кобылка из ведомственной конюшни по имени Сапфир, названная так за удивительные голубые глаза. Она была ужасно молода и ужасно строптива, но мудрая Димпл за время нашей поездки умудрилась передать ей часть своего спокойного достоинства и весомости, как, наверное, в свое время магистр Орлин передавал нам с Дахху и Кадией свои. Теперь Сапфир шла куда более мягким шагом, чем ночью, когда скакала так энергично, что сонная я то и дело норовила с нее грохнуться.

– Планов нет, – сказала я, поднимая руку и рассеянно касаясь листвы вязов, склонившихся низко над лесной дорогой. Люблю мимоходом трогать листву и кору, как бы странно это ни звучало. – А что?

– Мой старший брат Вереск ни с того ни с сего попросил меня заехать в Академию, где он будет сегодня на завтраке. Учитывая, какие у нас натянутые отношения, это само по себе звучит подозрительно, а в ташени он еще и указал, что «дело довольно важное».

– Ого! – я так и подпрыгнула в седле. – Думаешь, преступление в стенах академии? Что-то, о чем нельзя говорить Смотрящим, чтобы не уничтожить репутацию учебного заведения?..

– Ну у тебя и фантазия, – фыркнул Полынь. – Надеюсь, там все же что-то попроще. Но предлагаю проехать со мной, если ты, конечно, не против.

– Конечно, я за! Я ни разу не видела Вереска. Все мои знания о нем ограничиваются тем, что «в детстве он был садистом, отрывающим ноги комарам», – я процитировала слова, когда-то произнесенные самим Внемлющим, – а сейчас занимает какую-то высокую должность. Какую, кстати?

– Он главный юрист Академии. И заодно преподает на Правовом факультете.

– О-о-о, тогда точно произошло преступление!..

– А тебе так и хочется полюбоваться трупом в этот свежий воскресный денек, да?

– Ну нет, – я дернула плечами. – Просто делаю ставки. В общем, я с тобой. Вопрос только, обрадуется ли Вереск тому, что ты приедешь не один.

– Радовать Вереска никогда не было моей целью, – хмыкнул Полынь и подстегнул лошадь.

Я люблю Академический городок Шолоха: этот чудесный квартал, пропитанный духом студенчества. Если вокруг Башни магов, где учат колдунов всех мастей, концентрируется чистое волшебство, то здесь ты чувствуешь запахи книг и кожи, пряного кофе, которым студенты поддерживают свою жизнь перед сессией, цитрусовых масел, которые девушки любят наносить на мочки ушей, роз, растущих на многочисленных клумбах. Здесь просторно и немного суматошно, а здания факультетов, библиотек, резиденций и других построек, разбросанные по всему кварталу, перемежаются с частными домами, магазинчиками и лавками амулетов – кто не захочет купить талисман на удачу перед важным экзаменом!..

Утром в воскресенье здесь было довольно тихо, хотя нам навстречу нет-нет да выгребали из тени бледные студенты, учившие что-то всю ночь и теперь явно не соображающие, какой на улице час и день. Бедолаги! Один такой чуть не шагнул под копыта моей лошади, и, когда я воскликнула: «Осторожнее!», отшатнулся обратно с вскриком:

– Ох, простите! Я сегодня ужасно рассеянная!.. Недосып.

Я удивленно вскинула брови. Да уж. У студента на лице присутствовала щетина, и в целом он выглядел однозначно как парень, так что оговорка в окончании глагола и впрямь была симптоматична.

Вереск ждал нас (ну, или, точнее, Полынь) на веранде ресторана «Ложечка знаний», расположенного под боком у Правового факультета. Увидев его издали, я, кажется, догадалась, почему у них с моим напарником не ладятся отношения.

Старший из молодого поколения Внемлющих был воплощением высокомерия и чопорности. Весь одетый в черное (черные замшевые брюки, черная блуза, черный кушак, черные ботинки), с такими же черными коротко стриженными волосами, с черными глазами и с черным… тьфу ты, в смысле, с мрачным (но бледным) лицом.

При виде нас он отнюдь не обрадовался, но вежливо встал, пожал Полыни руку и познакомился со мной. По сравнению со своим братом мой напарник выглядел, как детская погремушка в своей бодренькой хламиде (сегодня – оранжевой), с миллионом украшений и перышками в волосах. Вереск был того же роста, что и Полынь, но казался выше и по поведению производил такое впечатление, будто был отцом, а то и дедом Ловчего. Только не тем дедом, который дряхлый и ворчит, а тем, чей накопленный за долгую жизнь опыт переродился в чванливость в той же мере, что мудрость и жесткость, и которому слова поперек не скажешь. Либо принимаешь его авторитет, либо валишь к праховой бабушке.

– Ну и что же такого случилось в твоих владениях, что ты позвал меня на беседу, дорогой брат? – Полынь говорил настолько вежливо и неестественно, что это бесило даже меня: насмешка легко читалась между строк.

Вереск тоже предпочел перейти прямо к делу.

– У студентов новое увлечение, которое надо пресечь. Два дня назад на первом курсе Правового факультета появилось и мгновенно распространилось зелье, с помощью которого они развлекаются. Проблема в том, что это зелье до сих пор не прошло ни одной проверки на безопасность и вообще не планируется к свободной продаже. Его разработали в Башне магов, и кто-то, судя по всему, украл оттуда целую экспериментальную дозу и с какой-то радости принес к нам в Академию. Как мы понимаем, наши первокурсники, вместо того чтобы доложить преподавателям…

Тут Полынь тихонько фыркнул. Доложить преподавателям? Бред!..

– …разлили его по колбам и теперь передают друг другу. Эта зараза распространилась по факультету, как поветрие. Нам нужно выяснить, кто принес зелье в академический городок, кто додумался разлить его по колбам и, наконец, кто успел его попробовать. Первых и вторых нужно доставить ко мне, а у третьих – взять расписку о том, что они нормально себя чувствуют, не имеют претензий к Академии и не будут разглашать подробности своего… опыта.

– Я так понимаю, по твоей задумке этим делом должен заняться именно я от твоего имени, а не Смотрящие, чтобы в газетах – если там появятся материалы на этот счет – заголовки звучали скорее как «Академия быстро потушила эпидемию», нежели «Правовой факультет не уследил за здоровьем студентов»?

– Именно, – Вереск скупо кивнул. – Я удивлен тем, что ты догадался. Надо же, ты достаточно умен, Полынь.

– Ты, судя по всему, тоже не такой идиот, каким стараешься выглядеть, – Ловчий вернул ему улыбку. – Нам всем есть чему подивиться этим утром, не правда ли?

Как будто бы грозовая тучка появилась над нашим столиком. С каждым мгновением улыбки братьев становились все более застывшими.

– А что это за зелье? – я вклинилась в беседу. – Что-то связанное с повышением трудоспособности или улучшением памяти?.. – начала предполагать я, думая о том, какой эффект может так массово потребоваться студентам накануне сессии, что они начнут пить что попало из непонятных колбочек.

Хотя… Боги, это же первокурсники, разве им нужны причины?

Вереск поморщился.

– Нет, – сказал и тяжело вздохнул. – Это зелье позволяет… временно поменяться двум людям телами.

– Ого! – опешила я. – Серьезно?!

– И они, идиоты, применяют его для развлечения, – трагически продолжил Вереск. Полынь цокнул языком:

– Вместо того чтобы дождаться экзаменов и меняться телами с отличниками, предварительно подкупив их чем-нибудь, да? И впрямь глупо!

– Ужасно глупо.

Братья Внемлющие были в чем-то согласны, ну надо же!

– Так, – Полынь залпом выпил свою крохотную порцию черного кофе и поднялся из-за стола. – Ну, в принципе, картина ясна. Уточни, Вереск, когда ты сказал, что это «настоящее поветрие», «зараза быстро распространилась» и все такое, – ты говорил как шолоховец или как юрист?

– Что ты мелешь? – свел брови Вереск. – С каких пор это противоречащие друг другу понятия?!

– Шолоховцы любят преувеличивать, а вот юристы крайне аккуратно обращаются с формулировками, – подмигнул Полынь. – Пытаюсь оценить, о скольких реальных случаях обмена телами вы знаете.

– О двадцати.

– О двадцати парах, выпивших зелье, или о двадцати людях – то есть десяти парах?

– Второе, – проворчал Вереск крайне неохотно.

– И ты уже психуешь.

– Я не психую, а пытаюсь оградить свой факультет от неприятностей! – взвился тот. – На, держи, – Вереск вытащил из сумки узкую колбочку, перевитую декоративной веточкой плюща. Внутри была желтовато-розовая слоистая жидкость. – Я забрал эту дозу у одного мальчишки, он купил две штуки.

– Ты грабишь подростков, какой кошмар, – Полынь уже с интересом откупорил колбочку, капнул из нее на палец и принюхался. Потом сунул палец мне.

Я тоже повела носом: пахло чем-то вроде подслащенной смоляной жвачки – сахарно и… розово, как бы странно ни звучало такое определение в отношении ароматов.

– А как это использовать, кстати? Как зелье понимает, с кем именно надо менять человека телом? – полюбопытствовал Полынь.

– Те, кто хочет провернуть этот трюк, капают в колбу по капле своей крови. И встряхивают, вот и все.

– Ага… Значит, если что-то пойдет не так, декана факультета еще могут попробовать обвинить в том, что его студенты наносили себе ранения. Понятно, что с таким юристом, как ты, никакого дела и вовсе не будет, но все равно неприятно. Про принцип действия зелья тебе тот первокурсник рассказал?

– Верно.

– А о том, кто продал ему зелье, умолчал?

– Да, – Вереск поморщился. – Не выдавать своих – дело чести.

– Поня-я-я-ятно. – Полынь потряс колбу и приблизил к глазам. – А что будет, если добавить туда кровь трех людей?

– Понятия не имею, – раздраженно пожал плечами Вереск. – Зачем тебе это?

– Просто интересно. Давайте попробуем? – Полынь обвел нас хитрым взглядом.

– Что?! – хором воскликнули мы со старшим Внемлющим. – Еще чего!

– А жаль, – цокнул языком Ловчий и подытожил: – Ладно, Вереск, думаю, сегодня к вечеру я найду для тебя всю необходимую информацию. А то завтра понедельник, не до того будет. Ах нет, подожди.

Уже отойдя от столика, он обернулся.

– А сколько ты мне заплатишь?

– Я должен тебе платить? – возмутился Вереск. – Мы же братья!

– Точно, – Полынь хлопнул себя по лбу. – Я совсем забыл. Тогда ты должен заплатить мне в два раза больше, чем заплатил бы чужому человеку за такую услугу. Семейные узы, большая любовь, все такое.

– Нет, – Вереск надулся. – Я вообще не собирался тебе платить.

– Гениально. Так не пойдет.

Какое-то время они смотрели друг на друга. Полынь чего-то ждал, причем как будто не решения о деньгах. Сложно сказать почему, но выражение его глаз выглядело так, будто он искушает Вереска. Чем – я понятия не имела.

Наконец, поджав губы, старший Внемлющий снова залез в сумку и на сей раз вытащил оттуда чековую книжку.

– Ты согласен на такой гонорар? – спросил он, написав там какую-то сумму и показав ее Полыни.

– Вполне, – улыбнулся тот. И беззаботно махнул рукой. – Я пошлю тебе ташени, когда все будет готово.

Мы ушли.

У Полыни было удивительно хорошее настроение по сравнению с тем, каким оно казалось еще пятнадцать минут назад.

– Тебя так веселит это зелье? – попробовала угадать я. – Или ты радуешься тому, что проведешь целый воскресный день в суматохе расследования?

– И это тоже. Но в первую очередь меня радует то, что Вереск решил заплатить мне.

Я скептически посмотрела на напарника.

Вообще-то, у Ловчих хорошие зарплаты. Не говоря уже о том, что представители главных ветвей знатных Домов королевства могут не думать о финансах. Короче, Полынь – не тот человек, для которого деньги когда-либо служили мотивацией к действию.

Увидев выражение моего лица, Внемлющий усмехнулся. И поспешил объяснить:

– Дело в самом факте, который свидетельствует о том, что брат относится ко мне немного лучше, чем мог бы. Понимаешь, когда я вернулся домой после бунта Ходящих, Вереск был в ярости. Точнее, сначала вообще все родственники были в ужасе – думаю, ты легко можешь себе это представить, – потом у всех этот ужас превратился в холодное игнорирование и только затем постепенно сменился относительным дружелюбием. Но с Вереском было не так. У него ужас превратился в гнев. Как-то раз он загнал меня в темный угол в неиспользуемом флигеле поместья и популярно и отнюдь не дружелюбно объяснил, что со мной будет, если я нарушу хоть одно из вводимых им правил поведения. В выданном списке их было, кажется, около полусотни. Вереск называл меня всякими нехорошими словами за то, что я посмел явиться в поместье, а напоследок сказал: «Как представитель Правового ведомства, я должен был немедленно сдать тебя, мятежного Ходящего, властям. Но я этого не делаю. Поэтому ты будешь должен мне, братец, до конца своей жизни, ясно? Чего бы я ни попросил, что бы я ни сказал – ты будешь должен помочь. Безотлагательно».

Полынь вздохнул и поправил бубенчик, звякнувший у него в волосах. Я слушала его с замиранием сердца: Внемлющий ужасно редко говорит о своем прошлом и семье, и каждый раз мне кажется, будто я, слушая его, на самом деле подслушиваю – воровато и скрытно. Главное – чтобы никто не заметил! Особенно сам Полынь.

– Собственно, сегодня первый раз за прошедшие годы, когда Вереск попросил меня о помощи, – напарник потянулся, как после сна. – Вот мне и было интересно: что он скажет в ответ на мой вопрос об оплате? «Ты не забыл, что ты мне должен?» Или, может: «Знай свое место, брат»? Но он сказал, что заплатит. – Полынь подмигнул. – А значит, тот диалог, старый, уже не считается. И меня это до странности радует, малек! А что касается гонорара – он неплохой. Прокутим его?

Я рассмеялась оттого, как забавно слово «прокутим» прозвучало из уст Полыни: прежде за ним не наблюдалось тяги к таким вещам. Он же не Мелисандр Кес, в конце концов!

– Просто с легкими деньгами стоит так же легко расставаться, – объяснил Внемлющий. – Иначе ты определенным образом застопоришь поток унни – а это никому не делает добра.

– Тогда прокутим! – согласилась я.

Мы решили начать расследование с того студента, который чуть не попал под копыта моей лошади.

Или, как теперь казалось вероятным, – с той студентки. То, что я приняла за оговорку из-за недосыпа, вполне возможно, было следствием присутствия в чужом теле: не так-то легко с ходу начать говорить о себе в другом роде! В моменты стресса точно может прорваться истина.

Я вспомнила, что, перейдя дорогу, искомый нами «студент» зашел в кофейню на углу аллеи, и постольку, поскольку времени с тех пор прошло не так много, мы заглянули туда же. Нам повезло: сонный молодой шолоховец сидел за угловым столиком. Перед ним стоял огромный стакан холодного какао со взбитыми сливками, тарелка, полная пончиков, деревянный поднос с жирнющим сэндвичем с беконом и горстка сливочных конфет.

Ничего себе, сколько еды!..

– Доброе утро! Можно вас спросить кое о чем? – подошла я, улыбаясь. Полынь же решил подождать у стойки – наседать вдвоем на несчастного завтракающего человека было бы жестоко.

Студент, в обеих руках держащий по пончику, поднял на меня взгляд и с сомнением нахмурился. Потом кивнул.

– От этого зелья действительно нет никаких побочных эффектов? – я вытащила из кармана взятую у напарника колбочку.

Студент вздрогнул, его глаза лихорадочно заметались по кофейне.

– Да не беспокойтесь! – замахала руками я и, отодвинув тяжелый деревянный стул, села напротив. – Вас никто не накажет за его применение. Но нам нужно убедиться, что ваше здоровье в порядке, и договориться, что вы берете ответственность за использование на себя.

Я чуть подробнее рассказала о том, что происходит и почему господин Вереск беспокоится.

– Там, внутри, вы девушка, верно? – решила на всякий случай уточнить я.

– Ага, – кивнул студент. – Я Мирана, очень приятно.

Из уст парня это звучало немного странно.

– А если не секрет. – я еще раз посмотрела на устрашающее количество еды на столе. – Вы решили, что в мужское тело больше влезет?

– Вроде того, – улыбнулась Мирана. – Я сижу на строгой диете, потому что серьезно занимаюсь танцами, и Найрик разрешил мне вволю поесть, пока я – он. Именно поэтому я захотела с ним поменяться. А он со мной – потому что ему интересно, каково это – сидеть на шпагате!

Моя бровь непроизвольно взметнулась. Оу. Внезапная причина.

– Ну, не считая того, что использовать это зелье в принципе ужасно весело! – продолжала мужским голосом щебетать Мирана.

– Прямо весело? – неожиданно вклинился подсевший к нам Полынь: третий стул он притащил с собой.

– Очень! – кивнула студентка. – Попробуйте, раз у вас есть такая возможность. Фэнси говорит, действие длится часов двенадцать-пятнадцать, успеете к завтрашнему рабочему дню поменяться телами обратно.

Я прищурилась.

– А Фэнси – это у нас тот, кто продает пузырьки?

Мирана ойкнула и зажала себе рот.

– А вы сделаете с ним что-то плохое?

Мы пообещали, что не сделаем. И не накажем. И даже не оштрафуем.

– Но его ждет разговор с господином Вереском из Дома Внемлющих, – предупредила я.

Мирана приуныла.

– Язык мой – враг мой, – вздохнула она. – Бедный Фэнс.

– Да не беспокойтесь, – легко отмахнулся Полынь. – Не вы, так кто-нибудь другой бы в любом случае назвал сегодня нам это имя. И к тому же не съест же его Вереск. И не отчислит. Просто отчитает как следует, а это, в некотором роде, даже полезно для выработки иммунитета к конфликтам.

Я ободряюще улыбнулась:

– Можете нам вообще больше ничего не говорить, мы и так теперь этого Фэнси найдем.

– Утешили, да уж. – вздохнула Мирана.

Она подписала бумагу о том, что обязуется не рассказывать никому о своем опыте и сходит завтра к лекарю (на всякий случай), а также, помявшись, дала нам адреса Найрика и Фэнси.

Когда мы уходили, я оглянулась и не удержалась от смешка: танцовщица Мирана в мужском теле с упоением, закатывая глаза от восторга, откусывала то от одного, то от другого огромного пончика в розовой обсыпке.

Найрика не оказалось в резиденции, но по совету одного из пробегавших мимо студентов мы заглянули в спортивный зал – и да, там, одетый в легкий тренировочный костюм, в окружении панорамных окон и зеркал, кружился, прыгал и танцевал студент в крохотном женском теле, которое явно принадлежало Миране.

– Ух ты! – восклицал он, как-нибудь особенно изящно подлетая и взмахивая ногой. – Вот это да! Как так легко получается?! У нее что, воздух внутри, а не органы?!

– Кхе-кхем, – сказала я, привлекая к себе внимание, и Найрик, закрутившийся в прыжке, собирался было грохнуться от неожиданности. Но тренированность тела танцовщицы привела к тому, что он лишь по-сценически элегантно приземлился на одно колено.

Мы с Полынью объяснили ситуацию. Найрик нахохлился, но письменно подтвердил, что со здоровьем все хорошо, никаких претензий к факультету он, небо упаси, не имеет и болтать о случившемся не будет. Он выразил надежду на то, что наказание для всех окажется не слишком строгим – в конце концов, их тут в Академии только и делают, что целыми днями хвалят за любознательность или ругают за недостаток оной! А что, как не любознательность, сподвигла студентов попробовать такое зелье?

Через пару часов у нас с Полынью на руках были подписанные признания и обещания молчать от целой толпы. Факультет знал о десяти случаях обмена телами, но в реальности таких пар оказалось больше. Уже несколько раз прозвучало имя Фэнси Ливарри – судя по всему, именно он, действительно, снабжал всех зельем. Возможно, он и украл его из Башни магов.

Последний из пойманных нами студентов, в отличие от предыдущих, не назвал нам никаких новых имен.

– Что ж, значит, сейчас нам стоит сходить к этому Фэнси, – кивнул Полынь. – Не зная, сколько роздано пузырьков, мы не поймем, скольких еще экспериментаторов нужно отловить.

– Логично, – согласилась я и, открыв карту Академического городка, поискала там Лазоревую аллею.

Фэнси жил не в студенческой резиденции, а в отдельном узеньком домике, спрятавшемся между цветочной лавкой и ателье плащей-летяг. Мы постучались.

Очень долго никто не открывал, хотя за дверью слышались какие-то шаги.

Тогда мы постучались еще разок, понастойчивее, а я начала обшаривать стену в поисках, возможно, не замеченного маг-звонка.

– Отстань от меня уже, злобная тварюга! – неожиданно рявкнули из дома. – Я все равно тебя изгоню! Не надейся! Арр-р-р-р, ненавижу!..

– Э-э? – протянула я, оборачиваясь к Полыни. Он ответил мне таким же удивленным взглядом, а затем, пожав плечами, прижался к двери почти вплотную и крикнул:

– Господин Фэнс Ливарри, вас беспокоит господин Полынь из Дома Внемлющих, брат господина Вереска.

Сегодня мы не представлялись Ловчими, так как действовали неофициально.

За дверью охнули, а затем на узком окошечке отодвинулась занавеска и мы увидели пораженный взгляд зеленых глаз.

– Что вам надо? – подозрительно спросил их обладатель.

Мы с Полынью переглянулись. Огромные синяки под уставшими глазами Фэнси Ливарри были совсем не такими, как синяки под глазами некоторых других встреченных нами студентов: там они были признаками веселой ночки, тогда как здесь – следствием мучительной усталости, паники и нервной бессонницы.

Полынь быстро и прямо рассказал Фэнси о причине нашего прихода. Тот пару мгновений колебался, а затем послышался звон снимаемой с двери цепочки.

– Заходите, – студент поманил нас внутрь и повел на кухню, где мы чинно сели вокруг небольшого стола. – М-да, представляю, какое наказание придумает мне профессор Вереск, он у нас… лютый. Но ничего. Главное, избавиться от этой твари, по сравнению с ней ничего не страшно.

– О какой твари вы говорите? – нахмурилась я, и в тот же момент Фэнси неожиданно заорал:

– Пригнись!

Я безропотно послушалась – над головой у меня что-то просвистело, и, выпрямившись, я обнаружила, что это был чайник, влетевший в стену у меня за спиной. Его осколки теперь валялись на полу.

– Вот об этой твари, – траурно сообщил Фэнси. – Мерзкая штука.

– Думаю, нам нужно немного больше информации, – намекнул Полынь.

Фэнси уныло подпер щеку кулаком.

– Ну, дело в том, что мы с моим другом Совлером, который учится в Башне магов, стащили оттуда бутыль этого зелья.

– Зачем?

– Это весело, – Фэнси виновато втянул голову в плечи. – Совлер подслушал разговор профессоров о том, что это зелье отлично работает и полностью безопасно, но его решили не выводить в продажу и, возможно, даже запретить к использованию из-за того, что оно потенциально может принести слишком много проблем и неразберихи, тогда как его преимущества не являются однозначными и конкурентоспособными. Профессора высказали сожаление о том, что столько месяцев работы ушло под хвост ундине. Вот мы с Совлером и решили – чего добру пропадать? У них в хранилище штук десять бутылей с этим зельем стояло – мы всего одну прихватили, подумаешь! Никто даже не хватился. Мы специально пару недель выждали, чтобы убедиться, что шумиха не поднялась. И только после этого сами попробовали. И опять же, вернувшись обратно по своим телам, решили немножко зелья оставить себе, а остальное разлить по пузырькам и раздать моим любопытным приятелям здесь, в Академии.