Kitobni o'qish: «Черная вдова»

Чистый вымысел принужден всегда быть настороже, чтоб сохранить доверие читателя. А факты не несут на себе ответственности и смеются над неверящими.

Рабиндранат Тагор

Шурка наконец-то сможет серьезно поговорить с мужем. Сегодня воскресенье, выходной, оба они дома, по комсомольской линии никаких мероприятий на нынешний день не запланировано.

– Валь, а Валь! – тормошила она мужа, храпевшего без задних ног на железной кровати, с продавленной панцирной сеткой. – Вставай, мне надо что-то тебе сказать.

Молодые супруги Погодины комсомольцы, самоотверженные патриоты Родины и неуемные романтики – строители Московского метрополитена, занимают семейную комнату в бараке, специально сооруженном для метростроевцев. Начальство обещает после завершения проходки, всем строителям выдать ордера на московские квартиры.

Молодежь старается, опережая графики прокладки туннеля, вкладывая в работу свои пламенные комсомольские сердца, и вовсе не ради обещанного жилья, а во имя родной Коммунистической партии и советского народа.

Шурка, по окончанию Московского строительного техникума по специальности «сооружение подземных коммуникаций, метро и тоннелей», тогда еще не Погодина, а Захарова сразу получила распределение на строительство родного метрополитена.

Почти весь их курс был «брошен» на государственную, ударную стройку. Вначале она работала нормировщицей, однако, спустя полгода начальник стройки перевел смекалистую девушку мастером на один из ответственнейших участков руководить бригадой подземных бурильщиков. На одном из комсомольских собраний, проходившим непосредственно на рабочем месте, в туннеле, впервые увидела Вальку Погодина, своего ровесника, машиниста бурильной установки. Малый сразу приглянулся ей: красивый, задористый, шутник и балагур, патриотически-настроенный комсомолец, каковой была она сама.

С собрания возвращались вместе. Оказалось, Валька живет в одном с нею бараке. Молодежно-комсомольскую свадьбу сыграли полгода спустя после знакомства. Профком выделил молодоженам в этом же бараке семейную комнату, где на железной кровати сейчас так крепко спит муж Шурочки Захаровой, вернее, Погодиной, девушка взяла после замужества фамилию супруга.

– Валь, ну, Валек, вставай, мне надо тебе, что-то важное сказать, – она продолжала тормошить мужа.

– Шурик, ну дай поспать, сегодня, ведь выходной, – отмахивался комсомолец от своей боевой подруги.

Шурка была комсомольским заводилой. Запросто придумывала патриотические почины: в выходные дни поднимала метростроевцев барака на городские Ленинские субботники, на поход по сбору детских книжек для подшефного сиротского дома. Бывает комсомольцы, в дни своего отдыха выходили на рабочие места «вытягивать» отстающие участки. Мероприятия, затеваемые Шуркой, сопровождались задорными комсомольскими песнями, шутками и смехом.

В среде метростроевцев ее любили, а начальство уважало. При возникающих трудностях в процессе подземной работы, обращались к Шурке, и та поднимала молодежь на выручку.

Совсем не патриотические мысли протекали в сонном сознании ее молодого супруга, настроенного на сон, а не на сбор городского мусора, как подозревал он в «важности» сообщения неуемной активистки. На третьем «Ну, Валь», молодой человек повернулся к подруге, и не разлепляя глаз, сказал:

– Ну, говори свое «что-то важное».

– Ой, Валик, не знаю, как и сказать…

– Начинается, то скажу, то не знаешь, как сказать. Иди подготовься, а потом меня разбудишь, – при этих словах засоня резво повернулся к супруге спиной, и, нахлобучив на голову подушку, изобразил спящего.

– Валик, а я беременна, – едва слышно произнесла Шурочка, и, зажав рот обоими ладонями, стала ждать ответной реакции мужа.

Однако никакой реакции от супруга не последовало, хотя понимала – тот ее прекрасно услышал. Не дождавшись ответа, девушка рассердилась не на шутку.

Ей столько дней пришлось, зная точно о беременности, скрывать от мужа свое состояние. И вот, здравствуйте, я ваша тетя, такое равнодушие!

– Ты, что, оглох?! – уже в сердцах прошипела Шурочка. Громче нельзя – перегородки дощатые, соседи тут же узнают о ее состоянии. А это ей вовсе ни к чему.

Работы на объекте уйма. Заменить ее некем, и она решилась на аборт, вот об этом самом и хотела посоветоваться с Валентином.

Повернувшись к жене лицом, сидевшей у него в ногах, сонно, не открывая глаз равнодушно произнес:

– Беременна, так беременна. Будет у нас ребеночек.

– Нет! Никакого ребеночка не будет! – снова прошипела Шурочка, – Кто меня заменит на объекте? Ты подумал об этом?

– Да тебя всего два месяца не будет на работе. Бригадир найдет тебе временную замену.

– Как это замену?! Ты соображаешь, что говоришь! Да я там у себя на участке душу положила! А ты заявляешь мне сейчас, чтобы кто-то пришел и топтал ее.

– Кого топтал? – не понял Валентин.

– Душу! Мою душу! – почти прокричала Шурочка, не боясь подслушивания соседей. Те о душе никогда не слышали, значит – ничего и не поймут.

– Слушай, что ты хочешь от меня услышать, я никак не пойму?

– Я решила сделать аборт. Скажи, мне лучше сделать аборт или …

– Или, что? – перебил ее вопросом муж.

– Не знаю, – понурив голову, Саша сидела растерянная, жалкая и совсем не патриотичная, какой привык ее видеть Валентин.

– Ну что ты зажурилась? – он сел в кровати, от чего сетка страдальчески застонала и, прогнувшись мстительно откинула парня на подушки.

Сидя в неудобной позе с задранными коленями, Валек, старался дотянуться до жены, а когда ему этого не удалось подтянул колени, опасаясь задеть страдалицу, и опустив ноги на пол уселся рядом с Шурочкой.

– Ну что ты расстраиваешься? – притянув к себе, стал утешать совсем раскисшую подругу. – Хочешь – роди, я только буду рад, не хочешь – сделай аборт. Я тебе перечить не буду. Как хочешь, так и поступай.

– Ну да роди. А куда денем ребенка? Ты подумал? – всхлипывая, шепотом спрашивала она больше себя, нежели его.

– А куда девают все? Туда и мы, – утешил молодец, вовсе не готовый к появлению рядом с собой неизвестного существа.

Шурочке все же пришлось родить ребенка, не потому что так решили на семейном совете, а по очень даже банальной причине. В женской консультации ей отказали в аборте, ссылаясь на государственный Декрет о запрете прерывания беременности без уважительных причин, а на подпольный – она не решилась.

В положенный срок родилась девочка с нормальными физическими данными. Ребенка назвали Ириной Валентиновной Погодиной. Спустя месяц после родового декретного отпуска, Шурочка вышла на работу. Малышку определили в грудничковую группу ясельников, дошкольного учреждения, куда молодая мамаша через каждые три часа бегала кормить грудью месячную дочку, благо ясли находились буквально в нескольких метрах от спуска под землю ее рабочего объекта.

Позже на этом месте воздвигнут чудесную станцию метрополитена, и назовут ее в честь первых молодых энтузиастов – «Комсомольской». А пока в туннелях грохочут бурильные подземные установки, и тысячи людей продолжают трудиться на благо Родины и родной Коммунистической партии.

Погодиным не удалось осчастливиться ордером на московскую квартиру. Партия, к тому времени оба супруга уже были молодыми коммунистами, как специалистов высшей квалификации бросила на сооружение Ленинградской подземки.

Потом были Киев, Украина, Тбилиси. В больших миллионных городах срочно сооружались метрополитены. Везде требовались специалисты по строительству подземного метро. Погодины, словно теннисные мячи скакали из одной стройки на другую.

В 1959 году Шурочку с мужем неожиданно вызвали в ЦК Партии Москвы. Партия направляла супругов на сооружение Белорусского МЕТРО в Минске. Спустя два года их снова вызвали в ЦК.

– Необходима помощь дружеским социалистическим странам в сооружении метро, – сказали там. – Мы посылаем вас, как надежных коммунистов и специалистов высокой квалификации.

И прочли им по бумажке, когда, куда и насколько им следует отправляться, не поинтересовавшись их согласием. Погодины так и простояли молча на ковровой дорожке, в шикарном кабинете, пока их напутствовали наставлениями. Им даже не предложили присесть.

– Все необходимое получите в кабинете пятьсот пятом. Вас проводят.

Неслышно появившийся человек, в строгом костюме подталкивая их в спины, выдворил из кабинета и повел навстречу неизвестности.

Погодины работали на прокладке подземных тоннелей в Польше, Чехословакии, Болгарии. Везде таская за собой свою маленькую дочку. При оформлении заграничных документов в Москве Шурочка вздумала было пискнуть, дескать, в этом году их ребенок должен пойти в первый класс, однако в строгом костюме пресек ее мысленный писк.

– Во всех социалистических странах есть русские школы при советских представительствах. Где ваша дочь будет учиться, и там же проживать в первоклассном интернате за счет нашего государства.

Вопрос исчерпан. За родителей все решила родная Партия.

Возвратившихся из дальних стран Погодиных «кинули» на реставрацию старых и прокладку новых железнодорожных тоннелей. Отрезок магистрали, на которой им предстояло трудиться, простирался от Забайкальской железной дороги, аж до самого побережья Тихого океана, и заканчивался в неведомом для них Владивостоке.

Так и не заимели Погодины – патриоты, коммунисты, специалисты подземных проходок своего собственного угла. Словно перекати поле мотается семья не только по Союзу, гробя собственные силы и профессиональное мастерство, но и в чужих подземках.

Потребовались годы, чтобы Погодины наконец-то добрались до конечной точки свой командировки – далекого города Владивостока, «нашенского», как некогда о нем сказал незабвенный Ильич. Здесь предстояла им реставрация старых, но не функционирующих железнодорожных туннелей, служащих для перевозки грузов и горожан из одного района города в другой.

Погодины, несмотря на профессиональную значимость вновь были размещены в старом, зачуханом бараке. По причине взрослой дочери в семье, а Ирине вот-вот исполнится семнадцать лет, и она в этом году заканчивает десятый класс, Погодиным выделили в бараке двухклеточный отсек.

Девочке по-причине частых переездов родителей пришлось посетить не считанное число школ, в том числе и заграничных. И десятый класс ей придется заканчивать уже во Владивостоке, куда ее родителей перебросили на «прорыв».

В новой школе, в первый же день она встретила Лизу Кулик – одноклассницу, ставшую впоследствии ее преданной подругой на всю жизнь. Едва перешагнув порог класса, куда Ирину привела завуч, как на нее уставились тридцать пар любопытно-насмешливых глаз десятиклассников, с которыми ей придется «хлебать кашу» весь выпускной год.

– Новенькая пусть садится со мной, – с поднятой рукой встала со второй парты девушка где-то одного роста с Ирой после того, как завуч представила ту всему классу.

– Спасибо, – сказала Ира, усаживаясь рядом с девушке. Ей потом много раз в своей жизни придется говорить это слово Лизе Кулик, а пока, та протянула руку и назвала себя.

С этого момента началась их настоящая дружба.

– Ты откуда приехала? – сразу после уроков, выйдя из школы, Лиза начала новенькой задавать вопросы. – Кто твои родители? Не военные случайно? У меня папа военный. Его перевели во Владик два года назад, поэтому, считай я тоже в этой школе новенькая, – сыпала та сведения о себе, словно горох из ведра. – У тебя когда день рождения? – без остановок спрашивала и спрашивала говорунья, не дожидаясь ответа. – Во, кстати, ты где живешь, ну в смысле твоего адреса?

Узнав, что им по пути Лиза несказанно обрадовалась и вызвалась проводить обретенную подругу, как говорится «огородами» до ее места жительства, то есть дворами. Во-первых, ближе, во-вторых, проезжающие машины не мешают своим гудением вести интересные разговоры.

– Я знаю эти бараки, – сказала всезнаистая Лиза, – там одно время жили семьи военных. У нас эти бараки называют военными казармами. Не унывай твоим родителям с такой редкой профессией обязательно дадут отличную квартиру с видом на море. Ты видела наше море? Вернее Тихий Океан. А Золотой Рог? – тараторила без перехода от одного вопроса к другому, обретенная Ирина подружка.

Нет, она не видела Тихого Океана, и вовсе не знает, что такое Золотой Рог. Позже она узнает все, и незнакомый город станет для нее родным.

Потом, все потом. Потом позже, Ира расскажет Лизе всю свою биографию. Расскажет кто ее родители, и как оказались во Владивосток. Но это будет потом, а пока Ирина едва успевает бекать-мекать в ответ на быстрые Лизины вопросы. Расставаясь, подружки договорились ходить в школу вместе.

Лиза будет ждать Иру вот на этом самом углу, где они сейчас стоят. Казармы располагались дальше за полтора квартала от Лизиного дома.

Получив аттестаты о среднем образовании, подруги не задумывались, куда идти дальше учиться, и какую приобретать специальность. Об этом они в самом начале своего знакомства твердо решили: учиться будут в Уссурийском культурно просветительном училище, библиотечному делу.

– Представляешь, какой сейчас книжный дефицит?! – захлебываясь от избытка чувств, распиналась Лиза. – А мы будем в мире книг. Можем любую взять и прочесть.

Ты ведь любишь читать?! – в который раз допрашивала она подружку.

– Конечно, люблю. Кто же не любит?

– А представь, что некоторые не любят!

– Да не может такого быть! – искренне удивилась Ира. Девушке странным было слышать, что кто-то может обходиться без чтения.

– Да, да, и еще как не любят. Нам с тобой предстоит приучать к чтению именно таких дремучих людей. Воспитывать у них любовь к книгам. Недаром говорят, что книга – учебник жизни.

– Это вроде бы сказал Марк Твен, я точно не помню, – сказала Ира.

– Да не важно кто сказал. Главное, мы понимаем значимость книги, и то, что она учебник жизни. В этом я готова согласиться с любым классиком, – тараторила любительница чтения книг.

Подружки легко поступили в Училище. На приемных экзаменах немало удивили экзаменаторов глубокими знаниями литературы в различных жанрах.

– Вам следовало поступать в Педагогический институт, а не в наше Училище, – советовала им председатель приемной комиссии, прослышавшая про талант абитуриенток.

– Нет, мы хотим получить именно библиотечное образование, чтобы воспитывать у людей любовь к чтению, понимание значения книги в жизни человека, – единодушно отвечали девушки.

– Ну, ну, флаг вам в руки, – напутствовала их председательша, удивленная услышанным.

Навещать родителей по выходным во Владивостоке девушкам не всегда удавалось. Приходилось много работать с литературой в читальном зале городской библиотеки имени Горького. Где каждый раз находили для себя что-то новое, интересное. А после делились друг с другом собственными открытиями. Спорили кто и как понял концепцию того или иного классика в вопросах литературы.

Все же девушкам иногда приходилось жертвовать походами в читальный зал ради поездок во Владивосток к родителям за материальной поддержкой. Мизерных стипендий, что получали они не хватало даже на скромное проживание.

Родительская помощь давала им независимость.

Ира уже три недели, как не появлялась в родительской казарме во Владивостоке. В деньгах она не нуждалась – устроилась вечерней уборщицей в отдел милиции, что буквально через дорогу от ее общежития. Подработка обычное дело для учащихся культпросвета.

Зарплата для нее оказалась необычайно высокой – тридцать восемь рублей, плюс ее повышенная стипендия двадцать один рубль. Все это в сумме составляло пятьдесят девять рублей – целое состояние. Питались они с Лизой в складчину, которой родители с оказией передавали продукты. Денежные суммы девушка получала от них лично.

Подходя к родительскому бараку, Ира заметила странность: на своих окнах не виднелись знакомые занавески. «Наверное, мама сняла их в стирку», – подумала девушка и шагнула в темный барачный коридор. Каково же было ее изумление, когда, дернув ручку «родной» двери та с легкостью открылась.

Перед ней предстала картина, которая потом, в ее, уже взрослой жизни не раз будет всплывать в тревожных сновидениях. Две клетушки некогда совместного ее проживания с родителями оказались пустыми. Разбросанные по полу обрывки старых газет, рваные тряпки, помятая закопченная кастрюля, сковородка, с отломанной ручкой и дырявый помятый чайник без носика сиротливо, валявшийся возле ободранной плиты указывали, что хозяева навсегда покинули жилище.

– Тетя Нюра! – кинулась девушка к соседке, напротив. – А где мама с папой? Им что дали новую квартиру? – хваталась, словно за соломину Ира, предчувствуя недоброе.

Опасения девушки были ненапрасными. Взрослея, начала понимать: ее родители вовсе не такие, как отцы-матери ее одноклассников и соседских детей. Они ни разу не приласкали дочку, не сказали ей ни единого, ласкового слова, не посещали родительские собрания в школе, не интересовались ее заботами и успехами в учебе.

Однако и не обижали. Девочка всегда накормлена, правда чаще всего соседками по просьбе матери, в кино ходила с чужими детьми в сопровождении их родителей.

– Мы трудимся на благо Партии и народа, у нас нет времени на личные дела, – отвечала Шурка на наивные вопросы дочери, почему они с отцом не ходят с ней в кино. – Нас сюда послала Партия и мы, коммунисты, должны в первую очередь оправдывать ее доверие.

Девочка смирилась с таким отношением к себе родителей, не осуждала их. И вот они исчезли.

– А-а-а, это ты, Ира, – приоткрыв дверь с ободранной обивкой, сказала соседка, увидев девушку. – А тебе разве родители не сообщили, что их командировали на Камчатку. Там началась прокладка туннеля, и потребовались работники с такой специальностью, как у твоих родных. Они собрались и уехали.

Ира стояла, словно пораженная молнией. Чего угодно ожидала она от родителей, но такого, чтобы бросить ее на произвол судьбы, переварить не смогла. Слезы обиды покатились из глаз.

– Они не оставили вам своего адреса, куда поехали?

– Нет, деточка, не оставили, – сказала соседка, жалобно глядя на несчастную.

Она не стала добивать горемыку последними словами ее непутевых родителей, положивших собственную жизнь на алтарь служения Коммунистическим идеалам родной Партии, которая так и не удосужилась наградить патриотов собственным жильем за их героическую прыть.

На вопрос соседки к отъезжающим коммунистам:

– А дочке вы сообщили о своем отъезде? Она знает, куда вы едете?

– Дочка уже взрослая. У нее своя жизнь. Мы что будем ей объяснять, что нас Партия бросает на ответственный участок? Так она об этом прекрасно знает, для нее это не новость. Вон сколько километров исколесила с нами по земному шару, – забрасывая за плечи рюкзак, произнесла родительница ответную речь соседке, которая частенько подкармливала их дочку, в то время как Шурочка с мужем на партийном собрании драли горло о выполнении и перевыполнении государственного задания, имея на плите пустые кастрюли.

Соседка не стала об этом говорить девчонке, жалела ее, как, впрочем, и всегда.

– Ты заходи, Ира, я покормлю тебя, – отступая вглубь комнаты, пригласила она сироту при живых родителях.

– Спасибо, тетя Нюра, я обратно в Уссурийск. Через час электричка.

– Как ты живешь, Ирочка? Не голодаешь? – сердобольная женщина стала рыться, в висевшей на вешалке у двери одежде. – Вот возьми, – протянула она девчонке десятку.

– Что вы, тетя Нюра, спасибо! Я не нуждаюсь. Получаю повышенную стипендию и еще подрабатываю в милиции.

– Матушки свет! Неужели милиционером?! – испугалась соседка.

Искренний испуг женщины рассмешил девушку:

– Что вы, я работаю по вечерам уборщицей, и мне за это платят деньги. У нас в Училище многие подрабатывают вечерами. Некоторые даже убирают в ресторанах. Но там нужно работать после двенадцати. А я боюсь ходить по темноте. Работают там в основном ребята. Им тоже платят, а главное они наедаются до отвала.

Бывает, и нам приносят чего-нибудь. Клиенты не все съедают, а на тарелках остается много нетронутой еды. Котлеты, большие куски рыбы. Много сладкого. Официанты не запрещают студентам брать с собой или есть там. Видите, мы живем совсем неплохо.

– Все же возьми от меня эту десятку. Ведь ты была для меня словно родная.

Анна, скрывая слезы, обняла на прощанье девушку, заставив все же принять от нее деньги и, пожелав удачи проводила ту до выхода из барачного коридора. Потом долго стояла на скособоченном крылечке, скорбно глядя вслед горемыке, брошенной отцом-матерью.

Ире так и не пришлось встретится со своими родителями. Давать о себе знать те не посчитали нужным. Потом, будучи взрослой женщиной, Ирина подумывала подать во всесоюзный розыск. Однако, пораскинув мозгами, решила этого не делать. Ее инициатива может обернуться нежелательным инцидентом в их коммунистическом служении Партии и советскому народу. Можно нарваться на упреки.

Все.

Училище окончено – выпускников распределили по регионам на рабочие места.

– Ирунь, ну почему ты не хочешь, чтобы я поговорила с папой, о направлении тебя вместе со мной во Владивосток? Ты знаешь, какой он у меня влиятельный! Стоит ему поднять трубку и все будет решено. – В который раз приставала к подруге Лиза.

Девушка по протекции родителя распределена в родной Владивосток для работы в городской библиотеке. Погодина, как отличница, комсомолка и лучшая слушательница курса, получила распределение на далекий Север, для внедрения культурного просвещения среди местного аборигенского контингента в далекий Чукотский город Билибино.

– Давай этот вопрос закроем, – категорическим тоном сказала девушка, шаря по полкам, собирая свои скудные пожитки. – Хорошо, хоть ты остаешься во Владивостоке, это уже мне радость. Ты будешь рядом со своими родителями. А мне все равно где я буду. Меня здесь ничего не связывает.

– А я?! Как же я, останусь без тебя?! Да я и дня не проживу без тебя, – Лиза тяжело переживала предстоящую разлуку с подругой, которую любила, словно родную сестру. – Ирочка, миленькая, умоляю останься. Я сейчас же позвоню папе, и он все устроит. Будем работать в одной библиотеке, вместе осуществлять намеченные задумки. Ну, Ирушечка, моя, хорошая. – Она обхватила подругу за плечи, и прижала к себе.

– Спасибо тебе, моя подружка, но не надо напрягать, своего родителя. Твоя семья и так для меня многое делала. Если бы не их помощь, вряд ли я смогла закончить училище. Я тебя никогда не забуду, – словно заклинание, произнесла Ира.