Kitobni o'qish: «Педагогическая поэма. Полное издание. С комментариями и приложением С. С. Невской»

Shrift:

От составителя
Юбилейная дата: «Педагогической поэме» 90 лет

В 2024 году исполняется 90 лет со дня выхода в свет первой части «Педагогической поэмы» в литературном альманахе «Год XVII» (кн. 3), основанном А. М. Горьким. Альманах вышел в январе 1934 года, но на титульном листе указан 1933 год – последний год неизвестности А. С. Макаренко (1888–1939). В том же альманахе весной 1935 года (кн. 5) была опубликована вторая часть «Поэмы», а весной 1936 года (кн. 8) – заключительная третья часть.

При жизни автора «Педагогическая поэма» издавалась в книжном варианте («Художественная литература» /ГИХЛ/) сначала трехтомником, затем однотомником с первой и второй частями (1935), а в 1937 году вышли все части в одном томе. В 1935–1936 годах был сделан перевод «Поэмы» на украинский язык. Первая часть «Поэмы» была переведена на английский язык в 1936 и в 1938 годах; в 1938 году – на голландский и в 1939-м – на французский. Эти переводы вышли под названием «Путевка в жизнь», с указанием: «книга к фильму» (имеется в виду советский фильм 1931 года, который пользовался большим успехом за рубежом). Прижизненные издания «Педагогической поэмы» принесли А. С. Макаренко широкую известность.

«Педагогическая поэма» была опубликована в двух академических собраниях сочинений А. С. Макаренко (1950–1952 и 1957–1958). Однако во всех публикациях, в том числе и в прижизненных, книга подвергалась цензурным и редакторским сокращениям, о чем возмущенно писал А. М. Горький в письмах к А. С. Макаренко. После выхода первой части «Поэмы» А. М. Горький, по настоятельному требованию и контролю которого Антон Семенович продолжал работать над второй и третьей частями книги, в письме от 14 марта 1934 года возмущался: «Дорогой Антон Семенович! Рукопись Ваша сокращена по недоразумению, сократить нужно было не ее. Но я живу за городом и – „не досмотрел“. А на других положиться – нельзя, как Вы знаете. Очень огорчен тем, что Вы еще не принимались работать над второй частью и очень Вас прошу: начинайте! Первую часть нужно издавать, включив, конечно, выпавшие четыре листа…»

И таких «выпавших листов» в трех частях «Поэмы» оказалось слишком много. В 2003 году читатель впервые смог убедиться в этом, прочитав педагогический роман-поэму в восстановленном виде. Основным текстом для восстановления послужило издание «Педагогической поэмы» в первом томе второго семитомного академического издания сочинений, по которому в течение полувека переиздавалась «Поэма» и по которому она вошла в академический третий том педагогических сочинений А. С. Макаренко в 8 томах (1983–1986).

В 2012 году в десятом номере журнала «Нарконет» появился первый отклик прессы на новое (восстановленное) издание «Педагогической поэмы». Автор Лина Тархова писала:

«В нашей редакционной библиотеке появилась новая книга – „Педагогическая поэма“ А. С. Макаренко. Почему мы рассказываем об этом читателям? Что это за событие – выход очередного издания известной книги?

Но это именно событие. Впервые педагогический бестселлер, как назвали бы его сегодня, издан без купюр. Увидев этот том, вы бы не узнали в нем „Поэму“: та, всем привычная, не толстая и не тонкая книга среднего объема. Этот том с трудом удерживаешь в руках, так он велик.

Неужели Макаренко, несмотря на мировую известность (его книги переведены на большинство существующих языков, только в США к 1990 году вышло восемь изданий, в Испании – семь), урезали, сокращали, подвергали жесткой цензуре?

Принято считать, что советская власть Макаренко оценила, воздала ему должное. Однако отношения с властью великого педагога, который честно писал в автобиографии: „Политические убеждения – беспартийный“, – были непростыми. Человек, сумевший сотни беспризорников, воришек и бродяг воспитать достойными гражданами, не укладывался в габариты, очерченные „педагогическим Олимпом“, как он это называл.

Чиновники „народного образования“ откровенно боялись его независимости в работе, смелости и размаха. Однако замолчать педагогический подвиг Макаренко было невозможно. Власть поступила с ним хуже – превратила в идола. Интерес к живому человеку, его идеям угас. „Педагогическая поэма“ продолжала издаваться, но – примечательная подробность – каждый раз с новыми сокращениями. У каждого издателя были свои страхи по отношению к Макаренко.

Реконструкция полного текста длилась много лет. В новом издании восстановленные купюры выделены курсивом. Проделана огромная, тончайшая работа».

«<…> Прочитав эти тексты, понимаешь, за что не любила и почему боялась Макаренко власть. Книга, о которой мы рассказали, вышла в 2003 году. Пресса обычно пишет о новых изданиях. Но так получилось, что Большая книга дошла до нас, до редакции, только сейчас. А главное, она, судя по нашим наблюдениям, не дошла до своего главного читателя – педагогов, воспитателей, родителей. Это неправильно. И мы решили хотя бы частично ситуацию поправить».

Возможно, современный читатель обратит особое внимание на восстановленные тексты «Педагогической поэмы» и по-новому осмыслит педагогический подвиг А. С. Макаренко.

* * *

«Педагогическая поэма» имеет необычную историю появления в печати первой части. Но прежде чем раскрыть эту историю, обратимся к краткой биографии А. С. Макаренко.

А. С. Макаренко родился 13 (1 по ст. ст.) марта 1888 года в г. Белополье (ныне Сумская область Украины). Отец, Семен Григорьевич, был мастеровым – работал в железнодорожных мастерских. В семье было четверо детей: старшая дочь Александра, старший сын Антон, младший – Виталий и младшая дочь Наташа, которая умерла в детском возрасте от тяжелой болезни. Жена Семена Григорьевича, Татьяна Михайловна, была заботливой матерью и хозяйкой. В 1901 году семья переехала в Крюков. В 1904 году А. С. Макаренко с отличием окончил Кременчугское городское училище и педагогические курсы при нем (1905). Работал учителем Крюковского двухклассного железнодорожного начального училища, затем учителем железнодорожного училища на станции Долинская (1911–1914). В 1914 году А. С. Макаренко поступил в Полтавский учительский институт. Осенью 1916 года был мобилизован на военную службу (прохождение строевой подготовки) в Киев – ратником ополчения второго разряда. В апреле 1917 года его сняли с военного учета из-за близорукости. В том же году А. С. Макаренко окончил учительский институт с золотой медалью и был принят преподавателем в образцовое училище при Полтавском институте, где студенты проходили практику. По совместительству он работал письмоводителем института. Его красивый почерк был замечен еще в годы учебы.

Революция 1917 года заставила А. С. Макаренко покинуть Полтаву и уехать в Крюков, где он возглавил железнодорожное училище, в котором в 1905 году начинал свою педагогическую деятельность. С приходом в Крюков (1919) армии Деникина А. С. Макаренко вернулся в Полтаву, где получил должность заведующего вторым городским начальным училищем им. Куракина. С осени 1919 года он был членом правления городского профсоюза учителей русских школ, избирался заместителем начальника отдела трудовых колоний при Полтавском губнаробразе, а в сентябре 1920 года принял руководство детским домом для несовершеннолетних правонарушителей под Полтавой, позже получившим название детской трудовой колонии им. М. Горького (1920–1928). Этот период его жизни и деятельности изображен в «Педагогической поэме», которую он задумал писать в 1925 году как «Горьковскую историю». С этого года Антон Семенович и его колонисты переписывались со своим шефом Алексеем Максимовичем Горьким.

В 1922 году А. С. Макаренко поступает в Московский Центральный институт организаторов народного просвещения им. Е. А. Литкенса. Учиться пришлось недолго: из-за разлада в колонии им. М. Горького пришлось оставить учебу. А. С. Макаренко удалось не только наладить жизнь колонии, но и превратить ее в образцовое детское учреждение на Украине. В 1926 году колония была переведена в Куряж (под Харьков). С 1927 года А. С. Макаренко совмещал работу в колонии им. М. Горького с организацией детской трудовой коммуны им. Ф. Э. Дзержинского. В 1928 году он вынужден был уйти из колонии им. М. Горького из-за нападок на его педагогическую систему.

До 1932 года Макаренко являлся заведующим, а с 1932 по 1935 год – начальником педагогической части коммуны им. Ф. Э. Дзержинского. В 1932–1935 годах при поддержке М. Горького были изданы художественные произведения А. С. Макаренко: «Марш 30 года», «Педагогическая поэма», пьеса «Мажор». В 1934 году А. С. Макаренко был принят в Союз советских писателей.

Летом 1935 года А. С. Макаренко отозвали из коммуны в Киев, назначив заместителем начальника Отдела трудовых колоний НКВД Украины, где он руководил учебно-воспитательной частью. В новой должности педагог взял на себя (по совместительству) руководство колонией несовершеннолетних правонарушителей № 5 в Броварах под Киевом.

В начале 1937 года А. С. Макаренко переехал в Москву, посвятив себя литературной и общественно-педагогической деятельности. В 1937–1939 годах были опубликованы его произведения: «Книга для родителей» (журнал «Красная новь», 1937, № 7–10), повесть «Честь» (журнал «Октябрь», 1937, № 11–12; 1938, № 5–6), «Флаги на башнях» (журнал «Красная новь», 1938, № 6–8), статьи, очерки, рецензии и т. д.

30 января 1939 года А. С. Макаренко был награжден орденом Трудового Красного Знамени «за выдающиеся успехи и достижения в области развития советской художественной литературы».

1 апреля 1939 года Антон Семенович скоропостижно скончался от сердечного приступа. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

* * *

История появления в печати первой части «Педагогической поэмы» необычна и по-своему увлекательна.

В архиве хранится машинописный текст статьи супруги А. С. Макаренко Галины Стахиевны «Работа А. С. Макаренко над созданием „Педагогической поэмы“». Для читателя этот материал представляет особый интерес потому, что именно Галина Стахиевна явилась главной вдохновительницей и музой автора «Поэмы».

Но прежде чем раскрыть основные сюжеты и мотивы этого уникального документа, выявим некоторые «потаенные» страницы личной жизни Антона Семеновича – великого романтика и тонкого ценителя женской красоты.

Немецкий макаренковед Г. Хиллиг во вступлении к книге «Ты научила меня плакать… Переписка А. С. Макаренко с женой (1927–1939)» пишет, что Галина Стахиевна (по первому мужу Салько), по ее словам, впервые увидела А. С. Макаренко в Наркомпросе Украинской ССР еще в 1922 году, когда в педагогических кругах уже говорили о полтавской колонии им. М. Горького.

Отметим, что с июля 1926 по январь 1927 года Г. С. Салько (с сентября 1935 года Макаренко) работала инспектором отдела просвещения Наркомата РКИ УССР; затем до ноября 1927 года занимала должность председателя Харьковской окркомиссии по делам несовершеннолетних. То есть была начальницей заведующего горьковской колонией А. С. Макаренко.

Весной 1927 года Г. С. Салько и инспектор Наркомпроса Украины посетили горьковскую колонию в Куряже. Уже с ноября она являлась заместителем заведующего Управления детучреждений Харьковского окротдела наробразом и вместе с А. С. Макаренко занималась проблемой объединения колоний вокруг колонии Горького. В письме Г. С. Салько от 4 мая Антон Семенович писал, что за это дело берется только вместе с ней и просит не оставлять комиссию два года. Однако это мероприятие не было поддержано вышестоящими руководящими органами.

По мнению Г. Хиллига, Галина Стахиевна была умной, красивой, очаровательной женщиной с прекрасными, живыми, огромными черными глазами. Немецкий макаренковед писал, что «письма А. С. Макаренко июля 1927 года, адресованные „ясному месяцу“, однозначно свидетельствуют о том, что он в это время без памяти влюбился в Галину Стахиевну, которая довольно быстро заняла центральное место в его жизни» – то, что раньше принадлежало другим «Солнышкам» (Елизавете Федоровне Григорович и Ольге Петровне Ракович). Из письма А. С. Макаренко от 31 октября 1928 года следует, что именно он настаивал на официальной регистрации их связи, но она поначалу, вероятно, не торопилась с этим. Однако с осени 1928 года оба считали себя уже мужем и женой, а [ее сына. – С. Н.] Лёву Салько А. С. Макаренко считал своим сыном, хотя они в это время и жили раздельно. Совместное проживание в квартире, находившейся в коммуне им. Ф. Э. Дзержинского, началось в 1930 или 1931 году».

По словам немецкого макаренковеда Г. Хиллига, один из первых биографов Макаренко Е. З. Балабанович так охарактеризовал письма Макаренко 1927–1929 годов к Галине Стахиевне:

«Письма Макаренко к жене – своеобразный лирический дневник, в котором интимное, узколичное переплетается с общественным. Обычно не любивший говорить о своей внутренней жизни, Макаренко перед дорогим и близким человеком раскрывает себя с исключительной щедростью. Он как бы беседует с близким другом, думает вслух о самых разных вопросах. Макаренко дает в письмах зарисовки окружающей действительности, рассказывает о своей педагогической и литературной работе, делится планами на будущее. Огромная ценность писем и в том, что они позволяют ощутить широту и напряжение творческой мысли Макаренко». А далее Г. Хиллиг комментирует: «Очень вероятно, что „соавтором“ этой формулировки была Г. С. Макаренко, которая редактировала рукопись книги Балабановича».

Переписка Макаренко с женой долгие годы хранилась в закрытом фонде государственного архива и получила огласку только в 1994 году. Тем не менее, Е. З. Балабанович знал о переписке от Галины Стахиевны и с ее разрешения был ознакомлен с письмами. Г. Хиллиг не случайно подчеркивает: «На основании знакомых ему отрывков Балабанович называет письма А. С. Макаренко „гимнами любви“. После прочтения их подлинников здесь было бы уместнее говорить о „поэме любви и ревности“».

«Переписка дает такое обилие новой и неожиданной информации, – продолжает рассуждать Г. Хиллиг, – что привычные представления о А. С. Макаренко кажутся теперь недостаточными. Эти письма показывают нам Макаренко-человека ближе и понятнее, освобождают его образ от шаблонов, которые были созданы им самим и его посмертными канонизаторами. Благодаря письмам мы наконец-то проникаем к настоящему Макаренко. В наше время, когда на его родине всё советское (и он вместе со своими педагогическими идеями) фактически оказалось за бортом, его письма к жене могут стать ключом для нового подхода к этой притягательной личности в истории мировой педагогики».

Итак, время сохранило для нас уникальный документ – машинописный текст Г. С. Макаренко «Работа А. С. Макаренко над созданием „Педагогической поэмы“». Ознакомимся с этим документом.

Галина Стахиевна сообщает, что 17 мая 1927 года она посетила торжественный вечер, посвящённый празднованию годовщины переезда горьковцев в Куряж. По ее словам, это был праздник преображения куряжан и создания нового мощного коллектива. Поражало «единство этого веселого, приветливого и дружного коллектива», и трудно было поверить, «что только год назад „строй горьковцев и толпа куряжан стояли друг против друга на расстоянии семи – восьми метров… и молчали“».

В Харькове уже знали колонию. К гостям (шефам, начальству, знакомым, друзьям) колонисты были очень внимательны. Галина Стахиевна пишет: «… Каждому приглашенному заранее были присланы на квартиру изящно оформленные извещения: на безукоризненном листке ватмана небольшая виннетка акварелью (работа кружка изобразительных искусств), каллиграфически написанное именное обращение и программа праздника: в 5 часов торжественное собрание; в 6 – начало спектакля: „Сцены“ М. Горького „Враги“, после спектакля: гулянье, оркестр, иллюминация и фейерверк».

Галина Стахиевна отметила, что горьковский коллектив блистал во всем своем величии и красоте, сам праздник был естественной органической частью всей системы режима, дисциплины и труда горьковцев. Сам Макаренко «глубже и яснее других оценивал в то время силу своего эксперимента».

На празднике гости мало видели Макаренко, так как он был занят пьесой. Вот что сообщает Галина Стахиевна по этому поводу:

«„Шестой“ А „сводный“ ставил трудную и сложную пьесу „Враги“ и А. С., кроме обычных своих обязанностей по театру: администратора, художественного руководителя, зав. лит. частью, гл. режиссера, постановщика суфлера, играл Николая Скроботова, товарища прокурора. „Терпеть не могу той роли“, – говорил А. С., – но ребятам нельзя играть врагов, так сильно и лаконично написанных»».

Далее, пишет Галина Стахиевна, события развивались в следующей последовательности:

«После спектакля мы вышли во двор. Прозрачные майские сумерки были расцвечены длинными гирляндами разноцветных лампочек, благоухала матеола, звенели серебряные дисканты пацанов, звучал молодой смех и веселый говор, далеко в конце огромного двора щебетали девочки. Иногда в эту сложную симфонию вечера вступал колонийский оркестр. Мы сели с А. С. на скамейку под старой развесистой монастырской линией и говорили о празднике, о ближайших планах и далеких путях колонии. А. С. был очень оживлен и разговорчив в этот вечер, что редко с ним случалось, обычно он больше слушал других, чем говорил сам.

А когда у пруда взлетела первая ракета, А. С. юношески легко поднялся и позвал меня смотреть отражение фейерверка в воде. Он долго молчал, задумчиво следил причудливую игру огня в неподвижной глади пруда. В этом человеке не было ничего шаблонного, обыденно скучного, он всегда был самим собой, он умел владеть своими мыслями, поступками и чувствами, как виртуоз музыкант владеет своим инструментом. Это высшая форма выражения человечности, когда человек перестает уже быть только частью природы, а становится произведением им же созданного искусства.

При многоцветном мерцании тающем во мраке ночи звезд фейерверка А. С. сказал мне: „Я пишу книгу о колонии, о нашей работе и борьбе, может быть о себе… Но только это секрет. Потому, что толк из этого едва ли будет“. И рассказал о своем первом литературном дебюте и об отрицательном отзыве Горького».

Следует сказать, что А. С. Макаренко имел в виду свой первый рассказ «Глупый день», который был отправлен А. М. Горькому в 1914 году. В статье «Максим Горький в моей жизни» Антон Семенович сообщает об этом случае так: «Горький прислал мне собственноручное письмо, которое я и теперь помню слово в слово: „Рассказ интересен по теме, но написан слабо, драматизм переживаний попа неясен, не написан фон, а диалог неинтересен. Попробуйте написать что-нибудь другое“». Нет сомнения в том, что ответ А. М. Горького в то уже далекое время заставил двадцатишестилетнего впечатлительного Антона Семеновича пересмотреть свои ближайшие планы стать писателем. А в описываемой выше сцене Галину Стахиевну поразило следующее признание Антона Семенович: «Я очень благодарен Алексею Максимовичу за его прямоту. Гораздо проще было написать ни к чему не обязывающий нейтральный отзыв, и вышел бы из меня неудачный писатель, а сейчас я неплохой педагог и люблю свое дело. Трудно сказать, что к лучшему, что к худшему: были бы у меня книги, пусть даже удачные, но не было бы моих замечательных горьковцев… А с ними и о них можно и книгу написать».

Между тем сцена свидания Г. С. Салько и А. С. Макаренко в день юбилейного торжества продолжалась. Очарованная праздничным вечером, Галина Стахиевна с восторгом вспоминала:

«В 11 часов плавные звуки вечернего сигнала: „Спать пора, спать пора, колонисты, день закончен, день закончен трудовой…“ – и погасли огни колонийского праздника, и, замирая в далеком эхе, унесли радостный шум юношеского веселья. В сгустившемся мраке звездное небо ласковее замигало над колонией тонкими длинными лучиками, и слышнее стали бесшумные шорохи ночи. В этом уютном теплом мире безмятежным сном спала молодая сила горьковцев, надежно защищенная волей и разумом сильных людей, которые „так отлично умело любили и требовали“. Но сколько надо было положить героического труда и самоотверженности, растворенных в мгновениях будней, чтобы создать этот жизнерадостный пафос детского труда, отдыха и покоя!»

Торжество для взрослых продолжилось в квартире Елизаветы Федоровны Григорович. Ужин, прогулка в палисаднике у домика хозяйки. Антон Семенович увлек всех спорами о литературе. Говорил он «то совершенно серьезно, то в парадоксально острой форме, придававшей особую выразительность его мыслям».

Далее Галина Стахиевна пишет, что Антон Семенович говорил о гениях русской литературы, которые «всегда преодолевали современные им стилистические каноны и находили новые блестящие формы». И тут же, полушутя, добавлял, что «Диккенс не только закрепил на долгие годы сентиментально-слащавую манеру своего века, но обесцветил и утопил в ней свой гений». И, «весело смеясь, доказывал, что любовные драмы дворянских пар кажутся ему драмами благоустроенного заповедника, хорошо обеспеченного кормами». Эти слова, писала Галина Стахиевна, для присутствующих друзей-педагогов «было неожиданно занятно слушать». В этих шуточках звучало «непреклонное требование новых форм советской лирики и романтики. Требования эти Антон Семенович, с присущим ему чувством ответственности за всякое дело, обращал, прежде всего, к себе. Он напряженно искал в то время фабульных, стилистических и сюжетных выражений для создания книги».

Короткая летняя ночь подходила к концу. Спать было уже некогда, и все стали расходиться по своим делам. При прощании Антон Семенович обещал в первый свой приезд в Харьков привести черновую рукопись книги, начатую им еще в 1925 году.

Прошло несколько дней. Антон Семенович выполнил свое обещание: положил на стол Галины Стахиевны «еще не очень толстую стопку четвертушек бумаги, мелко исписанных одним из его почерков». И вот какими словами он «сопроводил» это свое действие: «Видите, я исполнил свое обещание, и зря, так как вы понимаете, как я сейчас рискую». Сказал «просто, искренне без всякой тени кокетства». И продолжил: «…Там будет видно, а сейчас, пожалуйста, никому не говорите в колонии, что я пишу книгу, это может нарушить естественную непринужденность наших отношений».

Галина Стахиевна бережно положила в ящик стола аккуратные странички без помарок и исправлений, но несколько дней не прикасалась к ним, так как берегла в себе «очарование праздничного вечера». Но когда решилась прочитать – была потрясена. Вот как она описывает свое состояние и ощущения: «…Не отрываясь, с возрастающим интересом я прочла всё до конца и с грустным сожалением положила в стопку последнюю страницу, – такой кратковременной показалась захватывающая радость этого чтения».

Радость чтения вызвала в Галине Стахиевне большой интерес к личности Антона Семеновича – не только талантливого педагога, но и замечательного писателя. Она вспоминала, что в рукописи было восемь глав, названия которых не изменялись при публикации. Начиналась рукопись главой «Бесславное начало колонии имени Горького». Позже появилась новая первая небольшая глава «Разговор с завгубнаробразом».

Рукопись была написана «от руки на очень хорошей тонкой линованной бумаге, пожелтевшей от времени», но названия не имела. Когда возник вопрос о названии, Галина Стахиевна, высоко оценив рукописный текст книги, сказала Антону Семеновичу, что он написал поэму. Интересной была ответная реакция: «Ну, эчеленца, эту патетическую импрессию вам придется очень серьезно доказать! – воскликнул Антон Семенович, скрывая веселую иронию в звучных иностранных словах».

У Галины Стахиевны был такой сильный аргумент, как прозаическая поэма Гоголя «Мертвые души», но она встретила сопротивление Макаренко и не смогла понять, удалось ли ей его убедить. И вдруг, к ее удивлению, «он подумал несколько дней и блестяще добавил слово „педагогическая“». Галина Стахиевна одобрила следующее высказывание В. Ермилова по этому поводу: «Этим ответственнейшим названием с самого начала и совершенно сознательно он очень затруднил себе задачу, но так справился с ней, что заглавие органично-едино со всем произведением: оно вытекает из его сущности и прекрасно раскрывает и завершает его» («Поэзия нашей жизни», 1941 г.).

Галина Стахиевна поняла важную вещь: автору первой части «Поэмы» в 1927 году было тридцать девять лет, и он не имел ещё опубликованных книг, «но он не был начинающим писателем». Она подчеркнула: «Это был уже зрелый художник со своей литературной манерой, вполне владеющий сложными законами и искусством стиля и композиции». И, наконец, последовало еще одно признание: «Я не знала его другим, не знаю, когда и как с такой определённостью складывался его яркий и самобытный талант. Могу только сказать, что написанные им главы в том же виде и порядке, в каком он при мне впервые вынул из портфеля, вошли в первую часть и без изменений были опубликованы в „Альманахе. Год 17-й“ в 1934 году».

Читателю «Педагогической поэмы» интересно знать, что, читая первую часть, он касается первоисточника. Читатель «захвачен напряжениями, трагедиями и достижениями первых дней колонии».

В заключение нашего знакомства с материалом Г. С. Макаренко «Работа А. С. Макаренко над созданием „Педагогической поэмы“» обратимся к ее личной оценке первой части «Поэмы».

«Вчитываясь в живую ткань мыслей и слов этих глав, я – обыкновенный и скромный любитель литературы, может быть, впервые тогда совершенно реально восприняла сложную концепцию единства формы и содержания. Предельной искренности и глубине идей, образов и чувств Макаренко нашел художественное выражение в изысканно простом, очень сжатом тексте, в органически нерасторжимой связи мастерски подобранных слов, которые ясно и точно передают его мысли. Экономной целесообразностью словесной формы он придал прозрачность стилю, которая дает возможность читателю почти зримо чувствовать богатый авторский подтекст, – проникнуться настроением автора. Это придает особое музыкальное звучание тексту: лейтмотивы постоянно обогащены сложной оркестровкой.

Такой же целостностью отличается композиция этих первых глав, хотя казалось, трудно было тогда говорить о композиционном единстве такой незначительной части большого произведения. Но талантливо найденная Антоном Семеновичем с самого начала форма отдельных глав – новелл, давала основание уже в то время по части судить о возможностях целого. И вся эта творчески многообразно и полно осуществляемая гармония формы и содержания создает ощущение ритма поэтического произведения – поэмы в прозе».

В начале 1930-х годов А. С. Макаренко написал «Общий план» будущего романа-эпопеи, в котором действующими лицами должна быть история любви и дружбы Галины Стахиевны и Антона Семеновича, обозначенные в двух темах: развитие лица А. и развития лица Б., то есть самого Макаренко (А.) и его музы – Галины Стахиевны (Б.).

«Развитие этой жизни, – пишет А. С. Макаренко в „Общем плане“, – точно так же характеризуется преобладанием и силой мажорных тонов, презрением к пустомелям и верой в будущего человека и его жизнь. Ее любовь к А. – это не только любовь к мужчине, но и целая система гармонического мироощущения. Вот почему в последней части нет двух жизней, а есть одна сверкающая гармония двух людей, представляющих целое, единственное живое целое, ценное на Земле.

Эта мысль о великом значении пары людей есть мысль о новой семье, о новом человеке, о новом элементе человеческого коллектива. Эта мысль должна оттеняться рисунком еще двух-трех человеческих культурных пар, способных понять в каждом своем движении, что счастье людей не должно исключать счастья и благополучия человечества».

Известно, что в «Педагогической поэме» отсутствует личная тема: нет развития лица А. и лица Б. Тем не менее А. С. Макаренко вернулся к этому плану в 1938–1939 годах, когда писал новый роман «Пути поколения», который остался незавершенным.

В «Общем плане» педагог отразил главное – свое отношение к рождающемуся новому обществу, которое он олицетворяет с коллективом колонии им. М. Горького, то есть тем самым «изумрудиком» – первым ростком нового гуманного общества. Путь к этому новому обществу, к новому человеку-гражданину лежит долгий и трудный, требующий «глубокого сознания длительности постройки человеческой культуры», «человеческого разума, количества и качества „работающих коллективов“», «перестройкой представлений о мире, основанной на неожиданно новой теме ценности личности в ценном коллективе». И что удивительно, Макаренко вручает этот «изумрудик» в руки младшего коллектива как «прекрасное на память». Не является ли это признание свидетельством того, что время для коммунистического общества еще не наступило?!

* * *

Педагог признавался, что вся его жизнь прошла под знаком Максима Горького – великого мастера мировой культуры, впитавшего в себя «квинтэссенцию того наилучшего, что создали самые светлые головы человечества». До самых последних дней Максим Горький оставался его учителем, который научил человеческой гордости, оптимизму, вере в счастливое человечество.

В год смерти А. М. Горького (1936) Антон Семенович писал, что нет анализа всего творческого богатства Максима Горького, но «когда этот анализ будет произведен, человечество поразится глубиной и захватом горьковского исследования о человеке».

Книги А. М. Горького, продолжал свою мысль А. С. Макаренко, не подскажут воспитательного метода, «но они дадут большое знание о человеке в огромном диапазоне возможностей, и при этом дадут человека не натуралистического, не списанного с натуры, а человека в великолепном обобщении». «Горьковский человек всегда в обществе, всегда видны его корни, он прежде всего социален, и, если он страдает или несчастен, всегда можно сказать, кто в этом виноват». «Горьковские герои неохотно страдают», каждый человек, даже отрицательный, у него хорош. Культурная и человеческая высота Максима Горького, «его непримиримость в борьбе, его гениальное чутье ко всякой фальши, ко всему дешевому, мелкому, чуждому, карикатурному, его ненависть к старому миру… его любовь к человеку – „мудрому строителю жизни“ – для многих миллионов живущих и будущих людей должны всегда быть неисчерпаемым образцом».

Называя себя представителем рабочей интеллигенции, А. С. Макаренко признавался, что после 1905 года имя Максима Горького было маяком для него и его современников. «В его произведениях, – писал педагог, – нас особенно покоряла исключительная жажда жизни, неисчерпаемый оптимизм, вера в человека, непреклонная убежденность в прекрасном будущем».