Kitobni o'qish: «Глаза цвета тьмы»

Кто знает, жизнь не является ли смертью, a смерть – жизнью?

Эврипид

Последний день жизни Анастасии Бойко пришелся на один из четвергов сентября. Начался он, как и обычно, в шесть утра. Еще до того, как раздалась трель будильника, Анастасия открыла глаза и уставилась в потолок.

Мимолетное, внезапное чувство, нечто, похожее то ли на тоску, то ли на предчувствие чего-то зловещего, растеклось по ее телу. Сначала кольнуло в сердце, потом перекинулось на кожу, отчего та покрылась пупырышками, под конец засело где-то в солнечном сплетении.

Анастасия, человек абсолютно рационального склада, списала это на плотную рабочую программу, ожидавшую ее в тот день. А также на ряд неприятностей, отчего-то обрушившихся на нее в последнее время. Ну и, возможно, на тот факт, что ей в середине лета исполнилось тридцать девять – все же уже не девочка…

Однако позволять депрессии, первому предвестнику кризиса среднего возраста, брать над собой верх она не намеревалась. С шести до семи утра на повестке дня были физические упражнения, а затем контрастный душ. После чего всякую хандру как рукой снимет.

Во всяком случае, Настя надеялась на это. Потому что знала, что именно было причиной ее тревоги и странного, щемящего чувства, упорно не желавшего уходить прочь.

Если она что-то и ненавидела всеми фибрами своей души, если что-то терпеть не могла и уж точно никогда бы не простила, так это измену. Именно по причине измены она развелась со своим первым супругом Виктором. И после этого около года вела жизнь монахини-затворницы, не допуская до себя ни одного мужчину – и, главное, не веря ни одному из них.

С Эдиком, ее милым Эдиком, все было иначе. Вначале она не воспринимала его дурашливость всерьез, однако он так страстно и упорно добивался ее благосклонности, что она решила – нет, с этим человеком, который к тому же младше ее почти на десять лет, ничего быть не может.

Но судьба распорядилась иначе – вернее, она сама распорядилась иначе, так как Анастасия не верила ни в судьбу, ни в предзнаменования, ни в астрологические прогнозы, ни в переселение душ, ни в загробный мир. Конечно же, это было ее решение – ее собственное. Решение, которое она приняла, руководствуясь множеством факторов и абсолютно рационально.

Хотя, естественно, все было не так. Она просто-напросто влюбилась в Эдика, однако даже от него, объекта ее страсти, она утаила всю правду. Потому что любовь, настоящая, всеобъемлющая, подобна тому, как нырнуть с головой в глубокий, невесть кем вырытый, затерянный в волшебном лесу колодец. Ибо никогда не знаешь, что ожидает тебя там, на дне. На дне, которого, быть может, вовсе и не существует. И вдруг там вместо ангелов притаилась парочка гремлинов?

Поэтому Настя убедила себя в том, что даже, будучи влюбленной в Эдика (а она была влюбленной – не стала бы она выходить замуж за человека, которого не любит!), она руководствовалась исключительно логикой. Потому что у нее к нему были чувства, и у него, вне всяких сомнений, тоже. Уже пошли слухи, желтые газетенки тиснули парочку статеек, в Интернете на соответствующих сайтах появились пафосные статьи, взахлеб описывавшие ее «роман».

Чтобы положить этому конец, оставалось две возможности: расстаться с Эдиком. Или действительно стать его женой.

И Анастасия всерьез рассматривала именно первый вариант. Потому что считала, что еще не готова к новым серьезным отношениям. И уж точно к новой свадьбе. Но делать что-то было надо. Потому что и знакомые задавали странные вопросы, и даже в штаб-квартире своей фирмы Анастасия однажды случайно услышала, как две сотрудницы, находясь в копировальном помещении и точно не предполагая, что их начальница находится рядом с плохо прикрытой дверью, вовсю и со смаком обсуждали личную жизнь – ее личную жизнь.

Тогда, переборов в себе желание ворваться в копировальную комнату и тем самым вызвать у обеих сплетниц инфаркт, Анастасия вернулась к себе в кабинет, опустилась в кресло и задумалась. И вдруг поняла, что эти болтливые особы были не так уж далеки от истины. Они ведь заявили, что «наша Анастасия Петровна и этот красавчик-спортсмен будут великолепной парой».

А если это так, то почему бы не попробовать? Поэтому, когда несколько дней спустя Эдик сделал ей предложение, она, вообще-то собиравшаяся порвать с ним отношения, ответила ему согласием.

Последовала свадьба в узком кругу, а потом упоительный, полный неги и секса медовый месяц в Италии. Конечно, отлучиться на целый месяц из Москвы она не могла – иначе кто бы осуществлял руководство ее весьма влиятельной «империей», включавшей в себя фирмы химического и целлюлозно-бумажного профиля. Поэтому пришлось ограничиться двумя неделями, а на исходе первой, когда они находились где-то в Тоскане, Анастасия уже затребовала несколько отчетов в электронном виде и по вечерам изучала их. Эдику это, кажется, не очень понравилось, однако еще до бракосочетания Настя провозгласила незыблемый принцип, которого требовалось придерживаться: все, что касалось бизнеса, было исключительно ее компетенцией. И главой семьи, таким образом, была она – а не Эдик.

Да, вне всяких сомнений, она любила его, и даже очень. Однако, несмотря на то что он сначала намекал, а потом уже прямым текстом спрашивал, когда же они заведут детей, она отвечала уклончиво. Не хотелось разочаровать или обидеть мужа – ибо Анастасия с самого начала приняла решение, что детей у них с Эдиком не будет.

От брака с Виктором у нее было два отпрыска: сынуля Петя и доченька Олеся. И то, что дети проживали с матерью, не давало Виктору покоя, тем более что развод у них был очень тяжелый и грязный. И не только по причине того, что дети остались жить с Настей, и не из-за того, что она прикладывала все усилия, дабы бывший муж виделся с ними как можно реже. А по той причине, что эту самую «империю», владелицей которой теперь была только она, создавали они когда-то на пару с Виктором. И он полагал, что по крайней мере пятьдесят процентов активов фирмы принадлежат ему.

Адвокаты Анастасии сумели сделать так, чтобы в его распоряжении оказалось меньше десяти. А потом, во время последней встречи, когда она вела переговоры с бывшим мужем – человеком, которого она раньше обожествляла, – ей удалось принудить его к продаже и этих процентов по устраивавшей ее цене. В обмен на это она скрепя сердце согласилась на то, чтобы он виделся с детьми раз в месяц.

С заседаний суда, конечно же, кое-что просочилось в прессу, но это были проблемы Виктора. Он и не ведал, что эти утечки информации были организованы самой Анастасией – для того чтобы оказать на него давление.

А во время той последней встречи, когда они, в прошлом друг друга любившие, сидели по разные стороны огромного стола и, подобно двум вражеским партиям, вели переговоры, причем Настя была готова принять только безоговорочную капитуляцию супруга, он, кажется, прозрел. И даже бросил ей в лицо несколько нелицеприятных слов.

Анастасия, внутренне напряженная, подобно сжатой пружине, прервала его излияния и сухо заметила:

– Прекращай юродствовать. И ты, и я в курсе, что вина в сложившейся ситуации лежит исключительно на тебе. Работать с тобой вместе я не смогу. Да и детям такой отец, как ты, не требуется. Ты получишь деньги, причем немалые, которые позволят тебе вести роскошный образ жизни в любой точке России, а желательно – за рубежом. Ты исчезнешь из нашей жизни – и все!

Такой у нее был характер: или все, или ничего. Никаких компромиссов, никаких половинчатых решений. Именно так она добилась успеха. Именно таким образом она стала тем, кем являлась.

– А если я не соглашусь, Настя? – произнес вкрадчиво Виктор, и женщина на мгновение закрыла глаза. Когда-то она таяла от его бархатного голоса, но это давно прошло… Хотя… Хотя, кажется, она до сих пор любила этого человека – и именно этого она не могла простить, причем в первую очередь себе. Он не заслуживал ее любви. А она все равно питала к нему чувства.

– Если в налоговую инспекцию поступит анонимная информация о тех странных финансовых схемах, которые ты используешь в нашей фирме?

– В моей фирме! – отрезала Анастасия. – Ты мне угрожаешь?

Виктор усмехнулся и, откинувшись на спинку стула, заявил:

– Понимай как хочешь! Ты ведь знаешь, что налоговики могут разорить твою «империю». Мне будет жаль, безумно жаль, но уж лучше пусть не будет никакой фирмы, чем та, в которой всем заправляешь только ты!

Настя ожидала чего-то в этом роде. Потому что характер и повадки супруга были ей хорошо известны. Поэтому она лишь пододвинула к нему пакет из плотной бумаги. Она заметила, как дернулось красивое лицо мужа.

– Что это такое? – спросил он странным тоном, словно уже зная, что найдет в конверте.

– Тебе лучше знать, милый! – ответила Настя и пристально уставилась на мужа.

Тот схватил пакет, вынул из него пачку фотографий, которые выпали из его рук и веером разлетелись по полированной поверхности стола.

– Ты… Ты… Ты… – Ему явно не хватало воздуха, лицо Виктора налилось кровью, на шее взбухли жилы.

Анастасия только заметила:

– Если ты хочешь сказать, что я установила за тобой наблюдение, то ты прав. И на этих фотографиях запечатлено то, о чем в суде пока что не было сказано ни слова. И о чем никто пока не знает. О том, как и с кем ты проводишь свое свободное время, Витя…

За многие недели она впервые назвала его по имени, но звучало это не ласково, а походило на очередную пощечину. Супруг как зачарованный сидел и пялился на фотографии своих сексуальных похождений. Анастасия заметила, что его даже легонько трясет. Он вдруг поднял глаза – и она увидела в них слезы.

– Ты готова их опубликовать? – спросил он хрипло. – Ты понимаешь, что это означает? Ты просто уничтожишь меня. Подумай о наших детях! Если они узнают…

– Я не хочу, чтобы они узнали! – прервала его Анастасия. – И ты, думается, тоже. Широкой общественности знать тоже ничего не надо. А чтобы это так и было, то нам надо прийти к соглашению. Здесь и сейчас!

Она, конечно же, победила. Потому что всегда побеждала. Эту привычку она переняла от Виктора. Он ведь когда-то кичился тем, что его имя в переводе с латыни именно это и означает: «победитель». И он, Виктор Царьков, победил всех и вся.

Но упустил из виду свою жену. Анастасия помнила, что он был страшно разгневан, когда ему донесли, что один из его конкурентов заявил, что Царьков, соответственно его фамилии, и есть царек – мелкий смешной властитель. И что до настоящего царя ему ой как далеко.

Остроумного конкурента Виктор тогда в итоге раздавил, однако, избавившись от конкурентов, не заметил, что самый главный конкурент – это его жена. Анастасия видела, что бизнес-стратегия мужа неправильная, ущербная, она пыталась сказать ему об этом, но он и слышать не хотел. Прошли те времена, когда он принимал в расчет ее мнение. Он вообразил себя хозяином жизни. И было от чего: в разряд олигархов он еще не перешел – так и застрял где-то посередине лестницы успеха.

Однако все вдруг переменилось – и фортуна, так часто улыбавшаяся Виктору, вдруг забыла о нем. В тот вечер он, конечно же, подписал соглашение, и пальцы мужа все еще дрожали. Когда после короткого брифинга со своими адвокатами Анастасия вышла на свежий воздух, она вдруг заметила Виктора – он стоял около своего авто и курил.

Это было Анастасии неприятно: она-то думала, что супруг уже давно отбыл восвояси. А он, кажется, поджидал ее.

– Ты ведь думаешь, Настя, что добилась всего? – спросил он ровным тоном, который, однако, был наигранным. – Теперь и наше совместное детище, фирма и подконтрольные ей предприятия, принадлежат фактически одному человеку – тебе. У меня более никаких прав нет, ты завалила меня деньгами в обмен на то, что я более не буду задавать там тон.

– Ты повторяешься! – ответила Анастасия, а супруг, подойдя к ней, вдруг выпустил ей в лицо облако табачного дыма. Настя поморщилась – он прекрасно знал, что она терпеть этого не могла!

– Если желаешь получить больше, то уже поздно. Ты сам согласился на ту сумму, которая указана в договоре.

Виктор криво усмехнулся:

– Да что ты все о деньгах! По сравнению с тем, что мне причитается на самом деле, ты заплатила мне копейки.

– Гм, я и не знала, что это, как ты говоришь, «копейки», позволяющие тебе вести жизнь богатого плейбоя в любой точке земного шара…

– Дело не в деньгах! – заявил он, и его лицо вдруг исказилось. – Ты отобрала у меня мое детище! Фирму! И не только ее, но и моих детей! Петю и Олесю…

Настя фыркнула:

– Ты что, всерьез думал, что получишь их? Такой отец, как ты, Виктор, им не нужен!

Хотя она знала, что была не права. Отцом-то он был как раз хорошим. Вернее, даже отличным. И то, чем он занимался на стороне, никак не отражалось на его родительских качествах. Однако Настя не могла вынести мысли о том, что этот человек будет по-прежнему частью ее жизни. И частью жизни ее детей. Поэтому она приняла решение навсегда забыть о нем.

Муж, кажется, хотел что-то сказать, но потом вдруг швырнул на землю недокуренную сигарету и раздавил ее носком изящного, ручной работы ботинка.

– Вот так ты и меня раздавила, Настя, – заметил он, и тон его был горький, – просто взяла и раздавила. Но в том, что ты умеешь быть беспощадной, я убедился уже давно…

– Проповедь закончена? – прервала его Настя. – Или ты думаешь, что я на полном серьезе буду внимать речам человека, фото сексуальных утех которого я имела сомнительное удовольствие только что держать в руках?

Виктор снова посмотрел на нее, и от его взгляда Анастасии вдруг сделалось страшно. Нет, она не боялась, что муж бросится на нее – он все же был разумным человеком. Однако она загнала его в угол: а люди, загнанные в угол, всегда непредсказуемы.

Она развернулась, чтобы, не прощаясь, уйти прочь, как вдруг, подобно стреле, ее настиг вопрос Виктора:

– А ты не боишься?

Она решила не вступать более с ним в ненужные дискуссии. То, что он не выдаст компрометирующую информацию финансовым органам, она знала наверняка. Потому что тогда и сам окажется в тюрьме – ибо ответственность за не самые чистые методы работы их бухгалтерии были и на его совести. А ряд документов, которые могли обеспечить ему пребывание в местах не столь отдаленных, были скреплены его подписью. Поэтому супруг блефовал.

Анастасия двинулась к своему автомобилю, а муж повторил громче:

– Не боишься того, Настя, что это рано или поздно закончится? Причем, вероятнее всего, рано? Потому что ты, подобно этому окурку, вдруг попадешь кому-то под ноги. И тебя раздавят, просто-напросто раздавят. И речь идет вовсе не о твоей – да, теперь исключительно твоей! – фирме. И не о твоей семейной идиллии. А о твоей жизни, Настя!

Анастасия развернулась, чтобы спросить, что муж имеет в виду, однако до нее донесся только рев его спортивного автомобиля – Виктор, уже нырнувший за руль, отправился восвояси, оставив после себя лишь удушливое облако выхлопных газов.

Настя даже ломала некоторое время голову над этими его словами – он что, пытался ей угрожать? Но чем, убийством? Он что, решил нанять киллера? Это смешно и мелодраматично, однако надо было принимать в расчет и подобную возможность. Поэтому она строго-настрого запретила пускать мужа, теперь уже бывшего, в головной офис их, нет, теперь исключительно ее, фирмы, расположенный в Москва-Сити.

Но он и не пытался связаться с ней. Более всего тревожили его посещения детей, но поделать с этим она ничего не могла. Ребята обожали отца, и Анастасия представить себе не могла, что он причинит вред собственным отпрыскам. Пусть Виктор был мерзавцем и развратником, однако своих детей он обожал и первым бы перегрыз глотку тому, кто бы поднял на них руку.

Она боялась того, что он похитит детей и увезет их за границу. Однако Олесе было пятнадцать, а Пете – шесть, и увезти детей против их воли было уже нереально. Тем более что они привыкли к посещениям отца раз в месяц и пережили разрыв родителей на удивление спокойно. Но не было ли это спокойствие подобно затишью перед бурей?

Чтобы уж точно удостовериться в том, что ее бывший ничего не затевает, Анастасия снова обратилась к услугам детективного агентства Михаила Точилина. Именно Михаил и вел тогда слежку за Виктором, именно он и добыл пикантные фотографии сексуальных похождений того на стороне.

Точилин отлично справился с заданием и, что важнее всего, держал язык за зубами. Поэтому его люди и вели Виктора, проводившего время то на Лазурном Берегу, то на юге Испании, то в Скандинавии, то в Канаде. График его перемещений был хаотический, никаких эскапад экс-супруг себе не позволял, и именно это убеждало Настю в мысли о том, что он что-то затеял.

– Анастасия Петровна, если вам и вашим детям что-то грозит, то мы узнаем об этом первыми, – заверил ее Точилин, невысокий коренастый субъект с лицом бывшего боксера и короткими седыми волосами. Впрочем, не таким уж он был и старым, просто в его профессии требовалось выглядеть внушающим доверие и, соответственно, солидно.

Разговоры с начальником детективного агентства «Закон и порядок» вошли у нее в привычку. Нет, никаких сентиментальных чувств к Точилину она не испытывала, и это было лучше всего: он стал для нее другом и конфидентом. А друзей у Насти, если уж на то пошло, не было совсем. Имелась масса знакомых, приятелей, партнеров по бизнесу – но настоящих, реальных друзей, на которых можно было бы в минуту невзгоды положиться, не существовало.

Конечно, имелись ее родители, которых она любила, но которые наслаждались теперь жизнью, что обеспечивала им дочь. Имелась старшая сестра Светлана, ее доверенное лицо и правая рука в фирме после ухода Виктора: сестра была человеком абсолютно надежным и крайне проницательным. Но это была семья – семья, которая не должна иметь отношения к не самым отрадным тайнам ее личной жизни.

Наконец, с некоторых пор имелся еще и Эдик. Ее милый Эдик, который до такой степени обожал ее, что после заключения брака даже принял ее фамилию, точнее, присоединил к своей. И стал таким образом Эдуардом Елецким-Бойко. Анастасия как была, так и осталась Бойко: ведь если она не стала когда-то Царьковой, то почему должна превращаться в Елецкую?

Да, имелся Эдик. Тот, который был подобен старшему брату для ее детей, принявших нового супруга матери на удивление хорошо и быстро с ним подружившихся. Эдик, который когда-то был пловцом – он даже принимал участие в предпоследних летних Олимпийских играх. Правда, уже и тогда он был несколько староват для своего класса: заняв последнее место в своей категории, он еще до завершения игр покинул большой спорт.

Потом он перебивался то тем, то другим: звездой спорта ему стать не удалось, связей в чиновничьем аппарате у него не было, так что пришлось кормиться на вольных хлебах. Он был и фотографом, и ведущим ток-шоу (причем в эфир вышло только два выпуска – восемь других, уже снятых, из-за крайне низкого рейтинга в эфир вообще не пустили, поменяв на какую-то передачку о воспитании строптивых домашних любимцев). Далее он занимался рекламой, подвизался на писательской стезе, пытаясь опубликовать свои эротические мемуары в духе современного Казановы, ни одно издательство, впрочем, не заинтересовавшие. Наконец, он, неуклонно спускаясь по лестнице собственных карьерных устремлений все ниже и ниже, сделался учителем по теннису, затем учителем йоги и в итоге тренером по фитнесу в престижном спортивном салоне.

Именно там Настя с ним и познакомилась: обычно она занималась спортом в своем подмосковном особняке, благо что там имелся оборудованный спортивный зал, однако в то время, сразу после развода, ей требовалось показаться на публике, демонстрируя, что с ней все в полном порядке: поэтому она и ходила несколько месяцев в салон, где был тренером Эдик.

Да, ее новый супруг был в идеальной физической форме, Микеланджело или любой другой скульптор вцепился бы в него, выбрав в качестве натурщика для своего очередного шедевра из мрамора.

Настя не могла отрицать – с Эдиком все было проще, намного проще. И приятно, очень приятно. И хорошо, крайне хорошо.

Он не лез в дела фирмы, не диктовал условий, не пытался оказать на нее влияния. Весь день он занимался физкультурой, потом ходил по модным лавкам, а под вечер – по мероприятиям для избранных. Конечно же, не один, а в сопровождении своей очаровательной супруги.

Наблюдая за тем, как Эдик бесится с ее детьми, и понимая, что он и сам – большой ребенок, Настя невольно усмехалась. И, краснея, думала о том, что, если учесть его напор и изобретательность в супружеской спальне, назвать его ребенком язык не поворачивался.

Да, он был идеальным спутником жизни – подозрительно идеальным. А по опыту в своей фирме Настя знала: если сотрудник уж слишком хорош, жди подвоха. Нет, она не сожалела о том, что вышла замуж за Эдика, хотя…

Хотя, анализируя ситуацию, она отдала ему должное: в итоге ведь именно он подвел ее к этой мысли и сделал так, чтобы она приняла его предложение. Это была целая многоактная пьеса, финалом которой стала стильная и роскошная свадьба.

Автором и режиссером этой пьесы был один человек – Эдик.

Это так не вязалось с его имиджем наивного, безмозглого красавчика-неудачника, не способного и на два хода вперед просчитать последствия. Тот, кто решил ее сделать своей женой, был гениальным игроком в шахматы.

И, что интереснее всего, Эдик в самом деле обожал стратегические игры на компьютере. Как удалось установить Насте, набирал в них рекордное количество очков.

Ее новый муж был не так-то прост, каким старался казаться на первый, второй и даже третий взгляд. То, что она вышла замуж не за смазливого атлета-идиота, с одной стороны успокаивало Настю. Не пришла еще пора уподобляться стареющим поп-дивам, меняющим, словно перчатки, молодых мужей и любовников.

Виктор, несмотря на все его пороки, чертовски умен – и был готов признать ее интеллект тоже. Некоторое время они были идеальным тандемом. Но, как с любым тандемом, это сменилось эпохой разлада.

А вот как быть с Эдиком? Они были женаты чуть больше года – и за эти тринадцать или четырнадцать месяцев он ни разу не дал слабины. Вернее, ни разу не изменил своей роли.

А то, что он играл роль, Настя убедилась лично. Одно дело – ее сомнения и предположения, которые можно было списать на то, что после развода с Виктором она стала уж чересчур подозрительной и мнительной.

И другое – разговор, который ей удалось подслушать.

В тот день она вернулась домой неожиданно рано: послеполуденное заседание было отменено по просьбе другой стороны в последний момент, и Анастасия решила поехать пораньше домой, чтобы насладиться обществом мужа.

Она застала Эдика в оранжерее – скрытая густой зеленой растительностью, она двинулась к центру, к водоему, в котором обитали черепахи. Она уже предвкушала сеанс любви, чувствуя, что безумно соскучилась по Эдику.

И вдруг до нее донесся его негромкий голос. Эдик ее не видел и не знал, что в оранжерее кто-то был.

– Да, я понял. Нет, все в порядке. Она ничего не подозревает.

Она ничего не подозревает? Только кто – она?

– Конечно… Но еще раз могу вас уверить – Бойко мне полностью доверяет. Она без ума от моего обаяния и моего члена…

Анастасия на мгновение замерла, испытав такое чувство, будто кто-то ударил ее под дых. Вот, оказывается, как он охарактеризовал ее кому-то неведомому, с кем вел телефонную беседу…

Она без ума от его обаяния и его члена… Она – Бойко! Он называл ее по фамилии, хотя всегда нежно обращался к ней «Настюша» или «Настенька».

Собеседник, видимо, что-то сказал, на что Эдик рассмеялся. А потом добавил:

– Да, так и сделаю. Кстати, проверку относительно ребенка она не прошла. Сказала, что время пока еще не настало. Но явно не хочет. Ей достаточно нынешних сопляков…

Сопляки! Вот как он именует Петю и Олесю! А ведь он с такой охотой с ними возится, устраивает всякие шалости и веселые спортивные соревнования! Анастасия была готова поклясться, что он их любит.

Нет, не любит. А так ластится к детям, потому что понимает: это нравится ей. Но тогда возникает закономерный вопрос: а ее саму он любит?

– Да, да, да! – произнес Эдик, и Анастасия отдала бы все, чтобы узнать, с чем это он так ретиво согласился. И в особенности – с кем он беседовал. – Однако не торопи меня, потребуется время. Да, я понимаю, но пока еще рано. Надо подождать. И лучше мне больше не звони, я сам с тобой свяжусь. Потому что в этом треклятом особняке даже и у стен есть уши!

Фраза о стенах, имеющих уши, была, конечно же, приведена ради красного словца. Не подозревал молодой супруг, насколько он был прав!

Эдик завершил разговор, до Насти донесся его голос:

– Эй, черепахи, что, на камни греться вылезли?

Анастасия осторожно выглянула из-за куста и увидела супруга, стоявшего к ней спиной подле небольшого пруда с черепахами. Сталкиваться с Эдиком сейчас было опасно – он мог заподозрить, что она услышала его беседу – беседу, ради которой он уходил в оранжерею.

Женщина попятилась, быстро пошла к выходу. То ли она была так ошарашена услышанным, то ли взволнована предательством Эдика, что не смотрела под ноги – и налетела на шланг, протянутый через тропинку.

Анастасия полетела на землю, точнее, на один из кустов, и звук ее падения разнесся по всей оранжерее. Нет, травм она никаких не получила, разве что в земле измазалась, но страшнее всего было то, что до нее донесся голос мужа:

– Здесь кто-то есть?

Анастасия поднялась и заспешила прочь. Она вылетела из оранжереи, завернула в крошечную комнатку рядом, в которой хранились садовые принадлежности и корм для черепах. Несколькими секундами позднее из оранжереи выбежал Эдик.

Молодой муж посмотрел по сторонам, повторил свой вопрос, однако никто не отозвался. Внезапно он втянул ноздрями воздух, и Анастасия, наблюдавшая за ним из темноты, похолодела: неужели он почувствовал ее парфюм?

Странно, но в этот момент Настя ощутила себя маленькой девочкой из сказки, скрывающейся от людоеда в его замке. Только ведь замок-то был ее, она являлась тут хозяйкой. А людоед…

Людоедом, похоже, был ее милый красавец муж, уверенный, что она без ума от его шарма и его члена. В чем он, к досаде Насти, был совершенно прав.

– Кто здесь? – сказал он снова, и тут из коридора появилась одна из горничных. Эдик тотчас сконцентрировался на ней, обрушив на нее упреки в том, что она мешает его медитации в оранжерее. Та не стала убеждать его, что в оранжерее была вовсе не она, а принялась извиняться.

– Вы что-то слышали? – допытывался Эдик, а горничная, покрываясь пятнами, твердила, что нет, ничего она не слышала. И снова бормотала извинения.

– Учтите, если вы врете и мне станет это известно, а это станет мне известно, потому что все тайное становится явным, вы потеряете место. И я позабочусь о том, чтобы вас никто больше никуда не взял! – заявил милым тоном Эдик, и от этого его угроза звучала еще страшнее. – Вы это поняли?

Горничная снова стала бормотать извинения, а Эдик вдруг схватил ее обеими руками за плечи и, нависнув над несчастной, которая была на голову ниже его, как следует тряхнул, словно держал не человека, а куклу, и произнес, глядя ей в глаза:

– Я вижу, что вы врете. Поэтому предупреждаю вас – что бы вы ни слышали, все это было конфиденциальным разговором с очень важным человеком по заданию Анастасии Петровны. С очень важным, понятно? И если вы будете об этом распространяться, то и Анастасия Петровна, и этот очень важный человек будут крайне недовольны. Понятно?

Несчастная горничная, ничего не слышавшая и попавшая как кур в ощип, только трясла головой и твердила, что будет нема, как могила.

– Сравнение мне нравится. И смотрите, чтобы эта могила не стала в итоге вашей собственной! – заявил Эдик, хищно улыбаясь. Таким – безжалостным и жестоким – Настя его еще не видела. Впрочем, это и понятно: попробовал бы он трясти ее, как эту дурочку, она бы в два счета выбросила его и из особняка, и из своей жизни.

– Никому ничего… И Анастасии Петровне не надо беспокоиться… Она только что приехала, но все равно… – бормотала горничная.

Эдик, оттолкнув женщину, прошипел ей в лицо:

– Как приехала? Что ты мелешь, когда? Ее автомобиль во дворе стоит? Что же ты молчала!

Буквально отшвырнув горничную, которая повалилась на пол, он бросился по коридору прочь. Та, еле сдерживая рыдания, поднялась. Анастасия вышла из каморки и незаметно приблизилась к ней. Заметив ее, девушка охнула и принялась твердить, что ничего не слышала.

– Марина, все в порядке, все в порядке! – произнесла с улыбкой Настя, чувствуя, как в душе у нее поднимается буря. Как Эдик смеет так обращаться с ее обслуживающим персоналом – будто он барин екатерининских времен! – Я знаю, что вы не сделали ничего плохого. Поэтому вы в этом месяце получите премию – вторую зарплату. И две оплачиваемые дополнительные недели отпуска. Думаю, вам их лучше сейчас и взять.

После того как девица, повеселев и благодаря ее, исчезла, Анастасия вернулась по коридору к холлу – и заметила Эдика, беседовавшего с кем-то из обслуги. Разговаривать с мужем не входило в ее планы. Настя проследовала к себе в апартаменты. Перед большим зеркалом она привела себя в порядок, скинула запачканный землей пиджак и сбросила грязные туфли.

Она приводила в порядок прическу, когда дверь раскрылась и на пороге возник сияющий Эдик. Да, прежний Эдик – тот, которым он был всегда. Всегда – для нее. А предыдущий, видимо, реальный Эдик, жестокий, грубый и невесть с кем невесть что замышляющий против нее, исчез. Вернее, притаился под личиной целлулоидного ловеласа.

– Настюша, а что же ты мне не сообщила, что вернешься сегодня раньше? – спросил он, мурлыкая и, подобно леопарду, подбираясь к ней.

Меньше всего Анастасии хотелось что-то объяснять, однако оказаться в объятиях мужа – да прямо сейчас! – не хотелось и вовсе.

– Конференцию отменили, а у меня голова разболелась, вот и решила вернуться домой… – произнесла она, внезапно чувствуя, что голова у нее в самом деле начинает трещать.

– Крошка моя, не надо так много работать! Ты ведь знаешь, как мне скучно одному. Безумно скучно! И заняться совершенно нечем!

Эдик коснулся ее тела, и Настя вздрогнула. Но муж, кажется, этого не заметил и принялся нежно массировать ее плечи. Но вместо волны наслаждения женщина ощутила только одно – страх.

– Гм, этот парфюм… – произнес он вдруг, и Настя окаменела. – Этот твой парфюм…

Он понял, что она была в оранжерее! И что тогда он сделает с ней?

– Горничные воруют твой парфюм, ты в курсе этого? – прошептал он, зарываясь лицом в ее волосы.

Анастасия неловко повернулась и вдруг заметила, что рукав пиджака, лежавшего на ковре прямо перед ней, испачкан землей. Землей из оранжереи.