Kitobni o'qish: «Бизнес-ланч у Минотавра»

Shrift:

* * *

«В несчастье судьба всегда оставляет дверцу для выхода…»
Мигель Сервантес

Самая лучшая неделя ее жизни, начавшаяся столь упоительно, завершилась абсолютной катастрофой, навсегда перевернувшей ее жизнь…

* * *

Проснувшись в тот приснопамятный понедельник середины июня, Лера Кукушкина, выпускница средней школы № 14, потянувшись и сладко зевнув, даже не посмотрела на часы и, чувствуя истому во всем теле, повернулась на другой бок. Однако заснуть так и не удалось – и почему так: экзамены позади (хотя одни-то, выпускные в школе, действительно позади, но ведь другие, вступительные в вуз, еще впереди, но думать об этом не хотелось), в воскресенье – школьный выпускной, и целая неделя без стресса и волнений в предвкушении этого великолепного дня.

Хоть она ненамного и задремала, но снова провалиться в долгий сон не вышло, поэтому девушка, решительно откинув простыню (температуры на улице давно стояли летние, и одеяла, даже легкие, давно были спрятаны заботливой бабушкой на антресолях), еще с закрытыми глазами, прошлепала к двери.

Отворив ее, Лера ощутила ароматный запах оладушек – ну, конечно же, бабушка уже испекла их на завтрак! Хотя бабушка и знала, что внучка в последнее время буквально помешалась на различного рода диетах и здоровом питании, однако и слышать не хотела, что оладушки к этому самому здоровому питанию не относятся.

А Лера, выйдя из своей комнаты на кухню, чмокнула сидевшую на табуретке и читавшую газету, помешивая в большой старинной фарфоровой чашке с золотым ободком свой наикрепчайший и наисладчайший чай, седую, но удивительно моложавую бабушку, в честь которой и получила свое имя, и, плюхнувшись на другую табуретку, накрытую вышитой подушкой, Лера произнесла:

– Бабулечка, ты же оладушки испекла?

Бабушка, бросив на нее строгий взгляд из-под очков и быстро перелистнув страницу газеты, произнесла:

– Валерия, во-первый, доброе утро!

Покраснев, Лера пробормотала ритуальное утреннее приветствие, без которого, как считала бабушка, не мог начаться ни один день, а бабушка, чуть смягчившись, продолжила:

– А во-вторых, почему ты босиком ходишь? Сколько раз тебе говорила, чтобы тапочки надевала! Еще простуду подхватишь!

Ну да, говорила! Раз десять тысяч, а то и все сто! Но внучка пошла в бабушку не только своим именем, но и характером – и уж если что-то делала или, наоборот, решала что-то не делать, то оставалась при своем мнении.

– Бабулечка, какая простуда?! На дворе июнь, двадцать три градусов с утра, а днем вообще раскочегарится.

Лера, заметив скупую бабушкину улыбку, прекрасно понимала, что та вовсе не сердится на нее и что все эти замечания и семейные диалоги являются незыблемой традицией их пусть и небольшой (после трагической смерти мамы около трех лет назад), но дружной семьи Кукушкиных.

Такой же незыблемой, как и читающая свежую городскую прессу бабушка, попивавшая наикрепчайший и наисладчайший чай из старинной чашки с золотым ободком. Как и бабушкины вкуснющие оладушки. Как и замечания о тапочках и о вреде хождения босиком по полу.

– А в-третьих? – спросила лукаво внучка, и бабушка, отложив в сторону газету, чинно отпила из чашки и произнесла:

– Что значит «в-третьих», Валерия?

Полным именем называла ее только бабушка, не признававшая никаких таких уменьшительно-ласкательных вариантов. Для папы же она была Лерочкой. Для одноклассников и друзей: Лерой. А для особо близких одноклассников в друзей – Лерусиком.

Но только не для бабушки, которую Лера очень любила, хотя немного и побаивалась.

– Ну, бабулечка, если ты сказала во-первых и во-вторых, то, зная тебя, могу исходить из того, что имеется еще и в-третьих!

Вздохнув, бабушка пододвинула внучке тарелку с ароматными, еще горячими оладьями.

– Сначала позавтракай! И не пытайся мне заявлять, что мои оладьи какие-то не такие! Вот поступишь в университет, уедешь в другой город, может, даже в Москву, тогда и сама решай, что на завтрак есть будешь. А пока ты тут живешь, придется питаться моими оладьями!

Лера, схватив сразу два оладушка, со смехом ответила:

– Бабулечка, и как же я без них проживу? Отощаю же! С лица спаду! Непорядок!

Бабушка, которая в свои семьдесят два года была далеко не старушка, а следившая за собой женщина в самом расцвете сил, ответила:

– И не надо полагать, что старшие глупее вас, молодежи, Валерия! Так что кушай!

Она заботливо налила внучке чай и пододвинула блюдечко с вишневым джемом.

Вздохнув, Лера принялась жевать оладьи всухомятку, да и сахара в чай не положила. Ну да, ведь как быстро время летит! Еще несколько недель, и все, она, вероятно, навсегда уедет из родного города. Будет учиться в другом месте, быть может, никогда сюда больше не вернется…

Как же ей будет не хватать бабушкиных оладушек!

* * *

Продолжая завтракать, Лера искоса поглядывала на городскую газету, которую читала бабушка, когда она вошла на кухню. От нее не ускользнул ни броский заголовок статьи, которую просматривала родственница, ни то, как быстро она перевернула страницу.

И это могло означать только одно.

– Что, опять? – спросила Лера, и бабушка, вздохнув, отпила из своей чашки с золотым ободком и ответила:

– Это уже третья – за два месяца!

Лера тоже вздохнула, и в ее сердце закрался страх – но только на несколько мгновений. Думать о смерти не хотелось. А ведь получается, что снова кто-то умер: точнее, кто-то был убит! Не исключено даже, что тот, кого она знала.

За последние два месяца в их городе была найдены две убитые девушки, причем одна были ученицей из параллельного с Лерой выпускного класса! Другая – из соседней школы, тоже из выпускного. Кто-то зверски изуродовал их ножом.

Падкая на сенсации местная желтая пресса сразу завела речь о том, что в их городе появился серийный убийца. Власти все отрицали, заявляли, что между обеими смертями никакой связи нет и что все дело в разгуле бандитизма, но им никто не верил.

И слухи множились, разрастались, обрастали все новыми, конечно же кошмарными подробностями.

– И кто на этот раз? – спросила тихо девушка, протянув руку за газетой, и бабушка, опять вздохнув, передала ее внучке.

Неужели в самом деле кто-то, кого она знает?

Быстро пробежав статью глазами, Лера почувствовала, как у нее отлегло от сердца: нет, на этот раз не ученица, а молодая преподавательница из колледжа, находящегося в районе центрального ЗАГСА. Это, конечно же, было не лучше.

– Тебе бы хорошо поскорее уехать отсюда, Лерочка!

Девушка, едва не поперхнувшись, уставилась на бабушку. Неужели та назвала ее не полным именем? И не просто не полным, а уменьшительно-ласкательным. Когда такое было? Кажется, никогда еще…

– Бабулечка, ты что, избавиться от меня хочешь? – спросила Лера, и вдруг увидела, что по щекам бабушки текут слезы.

Бабушка не плакала даже в тот ненастный осенний день, когда их настигла весть, что маму сбила машина и что она находится в реанимации городской больницы. И даже на похоронах мамы неделю спустя тоже не проронила ни слезинки, только скорбно поджала губы и смотрела куда-то в пустоту.

Бросившись к бабушке (и при этом задев ногой стол, да так, что чашка с остатками чая грохнулась на пол и разбилась), Лера, присев на корточки перед пожилой женщиной, обняла ее:

– Ну что такое, бабулечка…

Раньше бы бабушка непременно устроила бы ей знатную головомойку за разбитую чашку, но теперь, кажется, ничего не заметила.

Может, действительно не заметила?

Бабушка ничего не отвечала, но Лера и так понимала, в чем дело. Потеряв единственную дочку, бабушка теперь боялась больше всего на свете потерять и единственную внучку.

Лера поцеловала бабушку в щеку и произнесла:

– Ну, ничего ведь не произойдет! Его поймают. Их всех рано или поздно ловят.

А что, если поздно, а не рано? Ведь для кого-то всегда бывает поздно. Неужели для нее самой?

Бабушка, взяв себя в руки, заметила:

– Я говорила с твоим отцом, Валерия, и он пообещал мне, что ты уедешь в Москву сразу после выпускного.

Оторопев, Лера уставилась на бабушку. Ну, раз опять Валерия, значит, все вернулось на круги своя.

И только потом осознала, что сказала бабушка. Выходит, они с папой уже все решили – причем за нее решили!

– Бабулечка, так не пойдет! Я ведь взрослый человек…

Бабушка перебила ее:

– Пойдет! И раз с нами живешь, Валерия, то никакая ты не взрослая!

Девушка, чувствуя подкатывавшую к горлу обиду, заявила:

– Ну, это, положим, скоро изменится. И вообще, я совершеннолетняя, мне восемнадцать, к твоему сведению, в мае исполнилось!

Бабушка вполне резонно ответила:

– Вот когда изменится, то тогда и будешь сама принимать самостоятельные решения. А пока решения принимаем мы с твоим отцом.

Ну да, скорее, даже не папа, человек мягкий и добродушный, матери своей покойной жены, которую обожал до безумия и чья трагическая смерть едва не свела его с ума, не просто побаивавшийся, как побаивалась ее Лера, а испытывавший перед ней трепет, а сама бабушка приняла это решение.

– В августе мне уж точно надо будет ехать в Москву, на учебу. Обустраиваться, вступать в новую жизнь…

Бабушка, на щеках которой все еще блестели слезы, ответила:

– Вот можешь и начать обустраиваться и вступать в новую жизнь не в августе, после экзаменов, а в июне, до!

Лера, которой крайне не нравилось, что бабушка с отцом (точнее, одна бабушка) уже приняла окончательно решение, заявила:

– Но это же лишние расходы! Да еще какие! И где я буду жить в Москве? Как я там смогу готовиться к вступительным экзаменам! И вообще, как…

Она запнулась, чувствуя, что вот-вот расплачется, а бабушка произнесла:

– Жить будешь на первых порах у моей двоюродной сестры, Зои Андреевны, в Марьино. Валерия, это для твоего же блага. И ты не можешь этого не понимать!

– Но у меня здесь друзья! – запротестовала девушка.

Бабушка заявила:

– Летом им тоже будет не до тебя. Это не сколько последнее лето детства, Валерия, сколько первое лето взрослой жизни. Тебе пора думать о своем будущем!

– И вообще… – ответила девушка, умевшая быть такой же упрямой, как и ее бабушка, но та безапелляционно заявила:

– Не перечь. Откуда в тебе этот дух противоречия?! Все решено, едешь в следующий вторник. Я тебе уже и билет на московский скорый купила, нижняя, кстати, полка. Вот!

Приподняв клеенку на кухонном столе, бабушка продемонстрировала ей билет на поезд.

Ну надо же, они не только все за нее решили, но и билет купили!

– Никуда я не поеду! – заявила Лера, но бабушка была неумолима:

– Что значит не поедешь? Билет уже куплен, не пропадать же! Поедешь как миленькая!

Но Лера тоже умела быть упрямой – вся в бабушку.

– И пусть пропадает! Это исключительно ваши с отцом проблемы. Будет вам наука. Сказала, что не поеду, значит, не поеду.

Бабушка, строго взглянув на нее поверх очков, пожевала губами:

– И вообще, я уверена, что твоя мать хотела бы, чтобы ты поступила именно так!

Аргумент был в прямом смысле убийственный.

Чувствуя, что по щекам текут слезы, Лера воскликнула:

– Но вы не можете просто так… Нет, не вы, ты не можешь просто так решать все за меня! Мои друзья…

Ну да, друзья… Речь шла не о друзьях (и бабушка была права: все этим летом куда-то разъедутся, денутся, начнут строить новую жизнь), а об одном-единственном друге.

О Толике.

О том человеке, который ей недавно признался в любви – и которого она любила. Лера понимала, конечно, что им предстоит принять решение, но до этого было так далеко.

У них впереди, казалось, была куча времени, а теперь выясняется, что всего лишь неделя!

– Откуда ты знаешь, чего бы хотела мама?! – заявила в запале Лера.

Бабушка же ответила:

– Знаю, Валерия. Потому что я ее мать.

– А я ее дочь! И уверена, что она бы поняла меня. И не стала бы отсылать прочь так быстро. Всех этих девиц, конечно же, жаль, и тот, кто это сделал, подлинный зверь. Но я, в отличие от них, по ночам вдоль реки не шляюсь, а их ведь всех там нашли, не так ли?

Бабушка явно не намеревалась вести дискуссию, а Лера поняла: решение было принято окончательно и бесповоротно.

– Какая же ты все-таки… бессердечная! – вырвалось у девушки, и она сама испугалась того, что сказала. Бабушка же хотела ей только лучшего. Но весь вопрос в том, было ли то, что хотела бабушка, действительно для нее, своей единственной внучки, лучшим?

Заметив, как окаменело лицо бабушки, Лера поняла, что явно перегнула палку, и бросилась к ней, явно желая обнять и поцеловать, но тут послышалась мелодичная трель дверного звонка: кто-то пришел к ним в гости.

– Бабулечка, извини, я не хотела… Я вовсе не считаю, что ты бессердечная, просто вырвалось… Я понимаю, что ты хочешь как лучше… Но ведь я тоже взрослая… Ну, почти… ты должна понять, что…

Понимая, что своим несвязанным лепетом она все только усугубляет, Лера снова попыталась обнять бабушку, но та, явно обиженная ее словами, сделать ей этого не дала.

– Валерия, ты же слышишь, что в дверь позвонили!

Трель повторилась.

– Будь добра, открой!

Вздохнув и понимая, что ничего пока что изменить нельзя и что бабушка рассержена, Лера прошлепала в коридор и подошла к двери. Поворачивая торчавший в замке ключ, она вдруг испытала непонятное волнение.

Ведь в их провинциальном городе отродясь не было никаких серийных убийц и маньяков. Откуда же взялся тот, что убивал школьниц и учительниц?

И сделала то, что раньше никогда не делала: посмотрела в дверной глазок.

* * *

Она вовсе не ожидала увидеть на лестничной клетке маньяка (тем более, откуда она могла знать, как маньяк выглядит – вряд ли столь же смехотворно и опереточно, как в дурацких американских фильмах: с рукой, в которую была вмонтирована бензопила, и с невероятной формой головой, покрытой струпьям). Скорее всего, это обыкновенный, даже вполне себе заурядный человек, просто такой, который убивает других людей, не менее обыкновенных и заурядных.

Или нет?

Трель звонка прорезала тишину их квартиры (точнее, конечно же, квартиры бабушки) в третий раз.

Но на лестничной клетке она заметила не маньяка из третьеразрядных фильмов ужасов и даже не заурядного незнакомого типа, который мог вполне оказаться таковым, а свою одноклассницу и приятельницу Лариску – в белом сарафане, желтой панаме и ярко-изумрудном шарфике.

Открыв дверь, Лера быстро произнесла:

– Привет! Давай через полчаса внизу встретимся…

Но с кухни раздался громкой голос бабушки:

– Валерия, разве я так тебя учила встречать гостей?

В итоге пришлось проводить Лариску на кухню, где та, беззастенчиво уплетая один за другими бабушкины оладьи, без умолку трещала то об одном, то о другом, то о третьем – трещать без умолку Лариска умела, как никто другой.

Лера отлично знала, что бабушка Лариску не особо-то жаловала, поэтому и не хотела обострять ситуацию, приглашая подругу на завтрак, однако в этот раз бабушка была крайне любезна и выслушивала потоки информации, изливавшейся изо рта рыжеволосой тощей Лариски, с ангельским терпением.

Впрочем, как заметила Лера, при этом умело манипулируя тематикой беседы и переводя ее в интересовавшее ее русло.

А занимало бабушку все, что было связано с деяниями маньяка. Лариску же было хлебом (вернее, бабушкиными оладьями) не корми, дай только поведать последние сплетни:

– …и это точно какой-то затюканный мужичонка! Ну да, его ищут! Кстати, Лерочка, у твоего же Толика и двоюродный брат, и его отец, дядька Толика, в прокуратуре работают. Отчего бы тебе Толика на откровенность не вызвать? Наверняка он много чего знает!

Лера поморщилась: упоминание Толика, из-за которого, собственно, и разгорелся весь сыр-бор, было в данный момент неуместным, но бабушка даже своей тонкой выщипанной бровью не повела.

– И вообще, все от недостатка секса! Вы уж поверьте моему опыту! Ну, я не в том смысле, что я прямо уж такой эксперт, я девушка честная и порядочная! Но у мужичонки этого наверняка властная жена, которая его затюкала до невозможности! А секса нет! Вот он и реализует свою разрушительную энергию на стороне! А ты как считаешь, Лерочка?

Лера быстро подложила говорливой непрошенной гостье на тарелку последние оладьи и невиным тоном спросила:

– А чай еще поставить?

Бабушка же заявила:

– Дельные вещи говоришь, Лариса. Поэтому Валерия сразу после выпускного уедет в Москву. Будет там готовиться к вступительным экзаменам.

Лариска активно закивала:

– Ну да, отличная идея! А что тут по городу шляться, ждать, пока маньяк на тебя нападет? Я вот нигде не шляюсь, но все равно ой как боюсь!

Понимая, что разговор с Лариской, пусть человеком осведомленным, но далеко не самым проницательным, все только ухудшит, Лера бросилась в ванную, чтобы привести себя в порядок, одеться и наконец-то удалиться с подругой из дому.

* * *

Мечась по квартире в поисках своей второй босоножки, а также пояска от желтого сарафана, девушка заглянула в родительскую спальню. После смерти жены отец спал исключительно на кушетке в кабинете, оставив в спальне все так, как было до того рокового осеннего дня.

Бросив мимолетный взор на огромную черно-белую фотографию молодой улыбающейся мамы, Лера отвела взор – и заметила, что ящик комода был не до конца прикрыт.

Спальней никто с тех пор не пользовался, даже белье и вещи хранились теперь в другом месте.

Подойдя к комоду, Лера попыталась закрыть ящик, но поняла, что мешает что-то, высовывавшееся сбоку. Она потянула ящик на себя и, тяжко вздохнув, увидела трусики и лифчики – принадлежавшие когда-то ее маме.

Часть вещей так никому и не раздали, отец не желал этого делать, да и бабушка не стала на этом настаивать. Вероятно, по негласному молчаливому пакту вдовца и матери погибшей из спальни был организован своего рода мемориальный музей.

Застежка одного из лифчиков застряла в пазах ящика, поэтому-то он и не задвигался до конца. Вытащив лифчик, желая аккуратно сложить его и разместить на прежнем месте, Лера вдруг увидела, что из того что-то вывалилось.

Это была небольшая коробочка.

Машинально подняв ее, девушка повертела находку в руках, а потом вдруг поняла: эта коробочка никак не могла остаться со времен мамы, вещи с тех пор перебирали и укладывали. Значит, тут, в нижнем белье мамы, кто-то что-то спрятал.

Причем, судя по всему, спрятал недавно. Место было надежное: теперь к вещам мамы никто не прикасался, и тайник был идеальный.

Раздираемая любопытством, Лера открыла коробочку и едва сдержала вздох восхищения. Там, на бархатной подушечке лежало выпуклое, соединенное с массивной золотой цепочкой, золотое же сердечко, тускло посверкивавшее тремя достаточно большими, в виде звезды, камешками: синим, красным и зеленым.

И изящной воздушной буквой «Л». Ну конечно же, «Л» как «Лера»!

Вынув украшение, Лера внимательно рассмотрела кулон и быстро поняла: никакая это не бижутерия, а настоящее золото. Выходит, и камни тоже настоящие!

Сколько же это стоило?

Поймав себя на том, что она любуется кулоном, Лера быстро положила его обратно в коробочку, спрятала ее в лифчик, уложила все в ящик комода и задвинула его.

Такого кулона у мамы не было, она точно знала, да и судя по новехенькой коробочке, это было недавнее приобретение. Вряд ли бабушка, купив нечто подобное, стала бы прятать его в нижнем белье погибшей дочери.

Выходило, купить и спрятать его мог только папа, и Лера даже знала, что это такое: подарок от отца ей к окончанию школы.

Чувствуя себя с одной стороны неловко, что, сама того не желая, выведала чужую тайну (которой, однако, оставаться тайной было не так долго), а с другой ощущая эйфорию от такого прелестного ценного подарка, Лера, улыбнувшись фотографии мамы, удалилась прочь, не забыв плотно закрыть за собой дверь родительской спальни.

* * *

Поглощая вместе с Лариской по мороженому (ну да, как и бабушкины оладушки, вряд ли уж здоровая еда, но зато такая вкусная!), они брели по бульвару Мира, и Лера, как водится, слушала монолог Лариски. Впрочем, это ее в данный момент вполне устраивало: можно было подумать о своем.

– …А твоя-то бабулечка – голова! Ну да, завидую тебе, Лерочка! Ты в Москву рванешь, а я тут останусь…

Рванет-то она рванет, но как же Толик? Родители планировали устроить его в вуз, однако в местный. И как же они будут видеться – и как часто? На каникулах? Три раза в год?

– …И отец у тебя такой классный, Лерочка, не то, что мой отчим, эта вечно пьяная скотина! Эх, как бы я хотела, чтобы он маньяком оказался! Может, улики ему подложить, чтобы ему «вышку» за три убийства дали? Хотя вышку сейчас не дают, сейчас пожизненное заключение в какой-то спецтюрьме на Крайнем Севере.

Ну да, выходит, что с Толиком им придется расстаться – велики ли шансы того, что они, живя и учась в разных городах, она – в Москве, а Толик – здесь, смогут оставаться парой?

– …А вот хорошо бы было, чтобы этого нелюдя изловили! Увы, не мой это отчим, а я бы все отдала, чтобы он им оказался! Может, думаешь, анонимку в милицию написать?

Нет, вряд ли. И все потому, что в их городе действует этот дурацкий маньяк! Из-за этого изверга ее и отсылают в Москву раньше времени.

– …Ну нет, наверное, не получится! Но все равно жутко тут веселиться, зная, что где-то рядом этот монстр притаился. Как думаешь, это кто? Может, вот он?

Лера лениво посмотрела в направлении, указанном болтливой подругой. Та выбрала в подозреваемые какого-то неряшливого старца с клочковатой седой бородой и с бутылками в авоське.

А что, если ей не ехать в Москву, а остаться здесь? Или, наоборот, подбить Толика тоже поступать в столице, а не в родном городе?

– Так что ты думаешь, Лерочка? – вторгся в ее размышления пронзительный голос Лариски, и Лера вдруг поняла: ну да, бабушка права, это было уже не последнее лето детства, а первое лето взрослой жизни.

Но почему она, эта жизнь взрослая, такая сложная и проблемная?

– Ну да! Да! – заявила она, желая, чтобы Лариска от нее отвязалась, а та, понизив голос, произнесла:

– Ты в самом деле считаешь, что это маньяк?

Лера, усмехнувшись, проводила старика, явно безобидного, взором, проследив, как он сел в трамвай, и ответила:

– Нет! Да и староват он как-то…

– Ну, это, может, седая борода его старше делает. И вообще, мужчины в возрасте всем сто очков вперед дадут!

Лера рассмеялась:

– Что ты знаешь о мужчинах в возрасте!

Заметив, что подруга стушевалась, Лера замерла, но педалировать тему не стала. Если обычно такая говорливая Лариска что-то недоговаривает, значит, на то были свои причины.

Тем временем они, сделав круг вокруг бульвара, прошли мимо того самого колледжа, в котором преподавала последняя жертва. Лера заметила толкавшихся на улице, несмотря на летнее время, молодых людей, которые, куря, живо что-то обсуждали.

И большой портрет молодой, не особо привлекательной женщины, перетянутый черной траурной лентой, перед которым топорщились белые гвоздики.

– Рассуждать надо логически, – произнесла Лера и вдруг поняла, что говорит точь-в-точь как бабушка. – Итак, все жертвы имеют отношение к учебному заведению: две ученицы и одна учительница. Это может быть совпадение, а, кто знает, может – и нет.

Лариска ахнула:

– Ну да, понимаю, убийца сам имеет отношение к школе! Так и есть, это препод!

Лера, которая унаследовала любовь к классическим детективам от бабушки, обладательницы обширной библиотеки подобных романов, собрать которые в советские времена было делом более чем сложным, парировала:

– Ну почему же сразу препод! Мой папа, например, тоже препод, но вряд ли ты считаешь, что он причастен к этим злодеяниям…

Отец Леры был, как и ее покойная мама, учителем и преподавал историю в школе, которую Лера вот-вот должна была окончить.

Мама преподавала там биологию.

Лариска залилась краской, что-то бормоча, а Лера поспешила успокоить подругу:

– Нет, я просто хочу сказать, что это необязательно учитель. Хотя не исключено, что и учитель, но сама посуди: почему тогда две ученицы разных школ и учительница колледжа? Ну да, учитель может совмещать работу в двух школах, хотя это бывает не так уж и часто, но чтобы у него была и третья работа еще и в колледже, это уж просто невероятно!

Лариска, уже давно придя в себя, заявила:

– Но кто тогда, Лерочка? Господи, ты такая умна! И почему я не такая!

Так как ответа на сей сакраментальный вопрос у Леры не было, она продолжила:

– Если не учитель, то кто-то, имеющий отношение к системе образования! Только вот кто?

Тем временем они подошли к своей родной школе, и Лариска потянула ее туда.

– Преподы ведь сейчас все там! Ну, пойдем туда! Может, наткнемся на улики!

Мысль была смехотворная, но Лера позволила подруге убедить себя, что можно и в школу заглянуть. Тем более она все равно хотела поговорить с папой без бабушки, хотя понимала, что вряд ли сумеет повлиять на его решение.

Нет, не на его – на решение авторитетной бабушки.

* * *

Гулкие, нескончаемо длинные коридоры школы были пустынны и выглядели теперь, после выпускных экзаменов, как-то зловеще, несмотря на то, что их через пыльные окна заливало яркое июньское солнце.

Отчего-то Лере сделалось не по себе, она даже поежилась, хотя холодно уж точно не было.

– Ты тоже чувствуешь? – прошептала, словно желая нагнать на нее страху, Лариска. – Это дух зла, который тут витает!

Лера ни во что подобное, в отличие от увлекавшейся эзотерикой и в особенности гороскопами Лариски, не верившая, отрезала:

– Но почему тут? Да, первая жертва была из нашей школы, но вторая – из соседней. А третья вообще из колледжа…

И вспомнила, как читала где-то, что первая жертва маньяка зачастую связана с ним или с его окружением.

Шествуя по неуютным коридорам, по которым разносилось гулкое эхо их шагов, Лариска рассуждала:

– Ну, я просто чувствую, и все тут! А на свои чувства я привыкла полагаться. Маньяк тут окопался! У нас в школе!

Заметив в конце коридора нескольких учителей, в том числе и своего отца, Лера произнесла:

– Ну, и кто он, по-твоему? Надеюсь, на моего папу не грешишь?

Лариска с жаром воскликнула:

– Ну что ты, как ты можешь такое говорить, Лерочка! Михаил Михайлович – учитель с большой буквы, педагог от Бога!

Учитель с большой буквы, педагог от Бога, сверкнув очками, подошел к ним и, приветствуя девушек, иронично произнес:

– Как убийцу тянет на место преступления, так и вас в родные школьные пенаты?

Сравнение, с учетом последних событий, было несколько корявое, и одна из сопровождавших его учительниц заголосила:

– Ах, Михаил Михайлович, как вы можете такое говорить?! Ведь новую жертву нашли!

Очки отца сверкнули, и он быстро переспросил:

– Ах, в самом деле? Вы правы, приношу извинения за свое крайне глупое и абсолютно бестактное замечание. Я не знал, что нашли новую жертву…

Лера, воспользовавшись тем, что всезнающая Лариска решила поведать учительскому составу подробности последнего убийства, увела отца в сторону и, толкнув дверь, оказалась в классе, где парты были поставлены одну на другую и пахло свежей краской.

– Папа, когда вы намеревались мне сказать, что отсылаете меня в Москву сразу после выпускного? – требовательным тоном спросила Лера.

Отец вздохнул, снял очки и ответил:

– Я уже давно порывался, но бабушка все не позволяла…

Ну да, конечно, бабушка!

– Папа, я очень люблю и ценю бабушку, но не может быть, чтобы она определяла и твою, и мою жизнь.

Отец отвел взор.

– Она пожилой человек, потерявший свою единственную дочь. Я ее понимаю. Потому что не знаю, что было бы со мной, если бы я потерял тебя, Лера…

Значит, отец полностью на стороне бабушки, и ничего поделать уже нельзя.

Ну, разве что до выпускного найти маньяка и, презентовав его общественности, сделать преждевременную ссылку в Москву ненужной.

– Михайл Михайлович, вас можно? – В класс заглянула одна из учительниц, и отец, потрепав Леру по плечу, произнес:

– Дома поговорим. Мне пора.

Ну да, дома! Дома бабушка, и она вместе с отцом обработают ее по полной программе, убедив в том, что расставание с Толиком в ее же интересах.

Главное, чтобы все пошло по разработанному бабушкой плану.

Присоединившись к Ларисе, которая, застращав пожилую учительницу немецкого, смертельно бледную и явно ожидавшую, что маньяк выскочит на нее из-за угла прямо сейчас, Лера попыталась разрядить ситуацию:

– Вам опасаться нечего, вы не вписываетесь в его схему…

Всхлипнув, учительница немецкого ретировалась, а Лариска, давясь от смеха, заявила:

– Ну, я тут шороху навела! Она вся дрожит, как осиновый лист. Кстати, чего реветь начала – неужели из-за того, что она, старая и страшная, не во вкусе маньяка, который убивает молодых и симпатичных?

Они вывернули из коридора и едва не налетели на плотного подтянутого физкультурника, Олега Родионовича, который, как водится, в любимом ярко-красном тренировочном костюме, со свистком на шее, заулыбался:

– А, милые дамы! Как дела, как жизнь абитуриентская?

Физкультурника Лера не жаловала – может, свой предмет он знал хорошо, однако имел слабость приставать к молодым девицам. То тут как бы случайно притронуться, то там потрепать…

Лера не знала, как отделаться от словоохотливого физкультурника, но тут раздался голос одной из учительниц:

– Олег Родионович! Вас тут жена разыскивает…

Физкультурник дернулся, а Лера и Лариска обменялись знающими взглядами: супруга у физкультурника была не сахар, являлась членом какой-то религиозной секты и не спускала с любвеобильного мужа глаз, то и дело навещая его на работе в подходящее, а в основном в абсолютно неподходящее время.

Когда физкультурник скрылся, Леру вдруг осенила странная мысль. А что, если…

Лариска, явно подумавшая о том же самом, затарахтела:

– Господи, Лерочка, это же так просто! Если кто и подходит на роль маньяка, так это Олег! Смотри сама: приставучий, всех нас облапал, но ему ничего ни от кого не обломилось. Жена у него на религии повернута, наверное, секса мало или совсем его нет. А он мужик еще в соку. Ну, и дурочки на него ведутся, подать себя он умеет. Он и есть маньяк!

Последнюю фразу Лариска от возбуждения чуть ли не выкрикнула, а Лера, осмотревшись по сторонам, одернула подругу:

– Не говори глупостей! Мы не можем обвинять Олега в таких страшных делах.

– Почему не можем, если он это и есть? Не говори только, что ты об этом не подумала!

Лариска была права: подумала. Именно об этом и подумала.

– Все в схему укладывается, Лерочка! Ну да, маньяки ведь должны быть людьми обаятельными, чтобы и жертв к себе расположить, и окружающим голову дурить. Вот этот, как его, Чикатило, тоже пользовался авторитетом в своем педагогическом коллективе. Он в каком-то ПТУ, что ли, преподавал…

– Но это не значит, что Олег и есть маньяк! – настаивала на своем Лера, сама не зная, почему – и с каждой секундой убеждаясь, что мысль не такая уж и идиотская.