Аромат крови

К списку заклятых друзей, состоявших из чиновников родного участка, добавился 2-й Литейный в полном составе. Тут магией усов не отделаться, долго будут припоминать. Что поделать, неудобен талант среднему чиновнику, вызывает в нем душевную неприязнь. Появляется некто, выскочка, кто может что-то делать без отговорок и отписок. И делает, негодник. Неприятно, сами понимаете.

– Что ж, господин Ванзаров, приступайте, – штабс-капитан Звержинский одарил сладчайшей улыбкой и поднес ладонь к фуражке. – За дело, господа, берется настоящий сыщик. А мы тут лишние.

Заскрежетали едкие смешки. Темнота подворотни скрыла лица храбрецов.

– Позвольте, но в чем хоть дело? – несколько растерялся Родион.

– Под вашим началом оставляю четырех городовых. Достаточно? Или вам размах требуется?

И эта реприза была принята публикой.

– Надеюсь, поразите нас молниеносным расследованием убийства. И особо разъясните загадку: как это умудрились так вляпаться, шалун?

Под дружный хохот когорта чиновников 2-го Литейного удалилась в переулок. Квартет городовых, оставленный в залог, хоть и не принимал участия в веселье, но теплых чувств к чужаку не испытывал. На Ванзарова смотрели с нескрываемым желанием слегка раскатать по свежему льду. Так, чтоб мокрого места не осталось. Лишь в дальнем конце подворотни маячила высокая фигура, равнодушная ко всему, но смутно знакомая своими очертаниями.

Что оставалось? Только и спросить наугад:

– Где тело?

Старший городовой Зыкин пригласил к стене. Около каменной тумбы, защищавшей угол дома от тележных колес и нечаянных ударов, растянулся кусок тканины, целиком скрывая находку. Прорезались слабенькие лучики потайных фонарей, еле пробивавшиеся сквозь открытую створку. Приказ соблюдения секретности выполнялся строго. Материю, оказавшуюся солидным брезентом, подняли, образовав нечто вроде шатра. Ванзарова пригласили внутрь. Немного согнувшись, он пролез, как в детской игре «в палатку».

Мороз сковал твердую корку. На ней, как на мраморном столе, вытянулось худенькое тело. Барышня невысокого роста, Родиону по грудь будет, лежала мирно, вытянув обнаженные руки по швам. Для такой погоды одета необычайно легко: бальное платье в мелких розочках, ленточках, с решительно глубоким декольте и совершенно обнаженными плечами. Украшений, полагавшихся к такому наряду – кольца, серьги или колье, – нет. Только бутон искусственной хризантемы приколот на левом плече, внутри его цифра 4, написанная чернилами. Волосы аккуратно причесаны, но без парикмахерских изысков. Из другой одежды – потертые ботиночки на шнуровке. Подол гофрированной юбки должен скрывать их надежно. Но в лежачем положении видно все. Молода, возраст не больше семнадцати или что-то вроде. Казалась она Спящей красавицей, явившейся из сказки. Во-первых, холодная и совершенно мертвая. Но самое главное – красота.

У Родиона были сложные отношения с женской красотой. При виде милого или обворожительного личика он терял значительную часть своей логической силы. Да что там говорить – просто глупел. Красота женщины действовала на Родиона как столбняк. Словно помещали его в микроволновую печь (подумаешь – не было, а ощущение было) и прожаривали изнутри. Красота выворачивала сердце мокрой тряпкой и вешала сушиться на палочку, которой могла вертеть любая ушлая бабенка. Из романтиков получаются отличные ломовые лошадки семейного быта. Но боязнь разрушить красоту грубым прикосновением привела к тому… Ну, об этом не время, после.

Так вот, барышня была исключительно хороша, даже слишком хороша для настоящей женщины. Как будто над лицом ее тщательно поработал волшебный резец, удалив малейшее несовершенство кожи. Даже мертвенная бледность ее не портила – словно мраморная статуя. Во всей этой красе был один недостаток: горло пересекал черный месяц глубокого разреза. Огромный зев, раскрытый в немом крике. Милая головка задралась назад, обнажая анатомические подробности гортани. Но крови не было. Нервному Николя такое зрелище рановато, чего доброго, рухнет в обморок.

Причина смерти не вызвала сомнений: груба и наглядна. Но вопросов от этого меньше не становилось. Наоборот, их рой жужжал густым облаком. И первый, быть может самый важный: кто она такая? Родион готов был присягнуть на томике Сократа, что нигде и никогда, ни вскользь, ни случайно не встречался с этой очаровательной брюнеткой. Он бы не смог ее пропустить. А уж забыть – тем более. Барышня была совершенно незнакома коллежскому секретарю Ванзарову. В этом можно не сомневаться. Тогда откуда намеки Вендорфа и коллег?

Брезент опустился, дверцы потайных фонарей скрыли еле теплящиеся огонечки. Родион вылез из палатки:

– На обход жильцов кого-то послали?

– Дом пустой еще, недавно после ремонта, – ответил старший городовой Зыкин.

Не самая приятная новость. Значит, опознать быстро надежды нет.

– Кто нашел тело?

Вперед подался не самый крупный детина, назвавшийся младшим городовым Патлиным. Но и только.

– Ну, так докладывайте, – раздраженно сказал Родион.

– С час назад делал обход, – начал Патлин без огонька и задора. – Около третьего дома по Косому переулку увидел пострадавшую…

Ванзаров тут же перебил:

– Позвольте, но это же девятый…

– Так точно.

– Вы что, перенесли тело с места преступления?!

Большее святотатство придумать сложно. Все следы, важные детали, мелкие подробности, даже положение тела – все пропало. Закипавший гнев грозил обварить городового, но Патлин равнодушно объяснил:

– Господин полицеймейстер лично приказали. Чтобы людей не пугать… Иду, вижу – лежит, бедная, думал, выпившая. Тронул, а она холодная, ну, я шинель скинул, накрыл ее, засвистел, прибежал Зыкин, послал за подмогой. Они все прибыли. И господин Вендорф прискакал. Велел подальше отнести.

Родион потребовал указать место немедленно. Без особой охоты Патлин поплелся, придерживая неудобную саблю, так что Ванзаров далеко обогнал его.

Тщательный осмотр в подворотне обнаружил только засохший лед. Следов – никаких. Городовой, неторопливо добравшись, уверял, что барышня лежала вдоль стены, головой к переулку, а ногами во двор. Но показать наглядно на себе отказался. Оставалось вообразить.

– Что здесь? – спросил Родион, кивая на трехэтажное строение.

– Доходный дом, что ж еще…

– Со стороны набережной Фонтанки концертный зал «Помпеи»?

– Так точно. Тылом в этот двор выходит…

Повернув назад, Ванзаров снова опередил городового, как призовая лошадь ишака. Кажется, возвращению его было радо только одно живое существо. За парадный подъезд соседнего дома прятался Николя Гривцов. Юный чиновник так вытягивал шею, стараясь проникнуть на место преступления, что грозил потерять фуражку. Мальчишка был подозван пальчиком. Отведя его в сторону, Родион дал поручение: разбиться, но разыскать любую афишную тумбу и кое-что проверить в афишах. В отличие от городовых, Николя бросился выполнять указание бегом и с удовольствием. Вот бы так все в полиции старались… Ну, да что напрасно мечтать.

Работа логики требовала глубокого вздоха, чтобы унять расшалившиеся страсти. Медленно втянув морозный воздух, Ванзаров закашлялся. Тонкое обоняние уловило омерзительный запах, какой могут издавать посланники преисподней на земле, а именно сигарки никарагуанского табака. Курить их хватало мужества лишь избранным, а запах не выдерживал, кажется, никто. От этой вони падали в обморок лошади и барышни, а бездомные собаки бросались под нож мясника. Ну, или что-то вроде того… Среди знакомых Родиона курил их только один человек, который был нужнее всего именно сейчас: великий и ужасный Лебедев. Главный эксперт и криминалист достиг такой непогрешимой репутации, что одно его появление на происшествии обещало победу. И ведь еще недавно их связывало с Ванзаровым что-то вроде дружбы. Впрочем, не будем о грустном…

Величественная фигура с сигаркой возвышалась на фоне подворотни. Городовые жались в сторонку, вежливо прикрывая носы ладошками.

– О, ваше превосходительство великий сыщик, – провозгласил Лебедев без всякой радости и даже цинично не вынул сигарку из зубов.

– Добрый день или вечер, Аполлон Григорьевич, счастлив вас видеть, – покорно ответил Родион и даже взгляд опустил, как покорная овечка.

– А вот я несчастлив созерцать вашу негодную личность, да! – прогремел глас, так что переулок содрогнулся. – Если бы не приказ Вендорфа, с места бы не сдвинулся. Только ради вас. Так и знайте.

Городовые одобрительно захихикали.

– Молчать! – рявкнул Лебедев. – Это вас не касается.

Набравшись смелости, Родион приблизился к грозному коллеге, но руки подавать не посмел. Его физиономия была рассмотрена и критически оценена:

– Что это вы выглядите как жертва научного эксперимента? Помирать собрались?

– Страдаю от любви.

– Вы?! От любви?! Хо-хо. У вас же ничего человеческого, одна логика. Такой любить не может. Сухарь. Да еще и жулик.

– Аполлон Григорьевич, помогите, мне очень трудно, – тихо проговорил сухарь и жулик. – И нужна ваша помощь…

– Вот как? Ладно, даю последний шанс: рассказывайте, чем закончилось дело бильярдиста, и так и быть – будете прощены.

– Не могу. Это не мой секрет, уже сколько раз повторял вам, поймите. Я слово дал.

– Ах, вот как?! – опять взревел Лебедев и швырнул об лед сигарку, так что городовые в ужасе посторонились. – Значит, лучший друг должен два месяца разрываться от любопытства, а вы слово дали? И кому же?

– Вы прекрасно знаете…

– Ну, раз так… – грозно начал великий Аполлон.

Родион зажмурился, ожидая проклятий и разрыва дружбы уже навечно.

– …тогда примите мое уважение вашей стойкости. Такое не часто встретишь. И вообще, идите-ка сюда, обниму вас, соскучился ужасно. Столько не общаться с умным человеком – это пытка, да.

Трогательная сцена объятий произошла на виду городовых. Впрочем, восстановлению суровой мужской дружбы такие мелочи – не помеха. Но какое неописуемое счастье испытал Родион! Столько переживаний и мук, столько страхов. И все закончилось. Необъяснимое облегчение. И как вовремя. Теперь у логики есть надежная опора. Научная и точная.

Отстранив упитанное тело, которое еле дышало после стальных объятий, Лебедев строго спросил:

– В самом деле, Ванзаров, выглядите чуть лучше трупа. Совсем доходяга. Что с вами?

– После, ерунда, давайте займемся, мало времени…

– Деловой вы наш. Ну, давайте… Брезент поднять, фонари включить! – последовал грозный окрик.

Городовые бросились выполнять без промедлений.

В палатке с Лебедевым было… почти уютно. Если бы не холод и мертвое тело. Именно оно требовало немедленных ответов. Опершись на походный чемоданчик, Лебедев многозначительно посматривал то на Родиона, то на мраморный лик.

– И что вас смущает? – наконец спросил он. – Создание молодое и роскошное, но причина смерти очевидна и тривиальна. Мороз, конечно, путает, но уверен: смерть наступила часа два назад. Улик – масса. Выводы готовы. Хотите прямо сейчас или сами сообразите?

– Выводы подождут, – попросил Ванзаров. – Другое странно: мне намекают, что к этому делу я имею личное отношение. Слово даю: эту барышню первый раз вижу. Понятия не имею, кто она.

– Не бросайтесь словами, а взгляните-ка сюда… – Лебедев с некоторым усилием приподнял правую руку жертвы и чуть развернул на свет. Ниже локтя на идеально гладкой коже виднелись порезы с засохшей кровью. Ровные черточки ясно складывались в слово из латинских букв: vanzarov

Рядом с ним виднелись значки, написанные чем-то вроде химического карандаша с красным грифелем: кус логики.

Пришлось разочаровать обретенного друга. Родион признался: понятия не имеет.

– Неужели ни о чем не говорит такая простая комбинация: «а» с закорючкой, галочка, пять с точкой и восклицательный знак?

И опять пришлось выкинуть белый флаг.

– Ну, это ведь так просто!

– Буду рад, если откроете. Я не способен.

– Это значит: «Ванзаров, вам придется ломать голову». – И Лебедев нагло улыбнулся. – Не будьте таким мрачным, коллега, прямо рыцарь печального образа. Перед вами убийственная красота. И вообще: disce gaudere!^[3]

Родион вспомнил, что с его гениальным другом ухо надо держать востро. Всегда. И что обидно: быстрого ответа не нашлось.

Из-за брезента послышалась возня, мальчишеский голос обиженно закричал:

– Пустите, я к господину Ванзарову!

Николя безуспешно таранил кордон городовых. Рвался вперед, но его держали за шкирку. Мальчишка болтался, как кукла в гражданской шинельке Министерства внутренних дел.

Родион приказал отпустить. Счастливо запыхавшийся Гривцов сообщил:

– Есть! Нашел! – И, горячо дыша в ухо, выложил детали. Они обнадеживали. Но на всякий случай строгий коллега переспросил:

– Не перепутали? Точно запомнили? Два раза проверили адрес?

Николя готов был дать на отсечение любую часть тела, настолько твердо запомнил. Но этого не потребовалось. А за старания была объявлена благодарность.

– Господин Ванзаров, разрешите с вами? – вдруг выпалил Коля и от содеянного зажмурился.

– Куда это «со мной»?

– Позвольте вместе с вами расследование провести… То есть всего лишь помогать вам… Полезным быть… Научиться у вас… Я на все согласен. А маменька ничего не узнает, ну пожалуйста!

Проще всего отказать. Но что с мальчишкой станет: крах всем мечтам. И таскать за собой нельзя, и бросить жалко. А почему же мальчишку? Мелкого, но чиновника полиции. Раз весь 2-й Литейный участок отдан на разграбление, тьфу, то есть – под распоряжение, значит, и коллежский регистратор Гривцов в том числе. Куда ему деваться? Паренек толковый, может пригодиться.

Родион сурово нахмурился, аж усы торчком:

– Уговор такой: никакого самовольства, беспрекословное послушание. При первой же попытке выкинуть фокус отправляетесь к матери. Вот мое условие. И обсуждению не подлежит. Согласны?

Все Колино естество рвалось закричать «ура!» с тремя восклицательными знаками или запрыгать до потолка. Но делать этого не следовало, чего доброго, прогонят в шею.

– Так точно, буду стараться. Можно вопрос?

– Ну, что еще?

– Разрешите, Родион Георгиевич, на труп взглянуть, ну хоть одним глазком…

Ванзаров как-то сразу пожалел о своем решении. Не годится он в няньки.

Зашуршала палатка. Стряхнув невидимую грязь с пальто на бобровом меху, Лебедев уставился на мальчишку. Критически оценив щуплое тельце в фуражке, громогласно заявил:

– Ну все, еще один великий сыщик на нашу голову. Повезло столице: теперь их два.

Гривцов как раз собрался обидеться, но ему пояснили, кто перед ним находится. Юноша вспыхнул восторгом и забыл про нанесенное оскорбление.

Внезапно Родион ощутил, как песчинки отведенного времени утекают одна за другой. Не потому, что боялся начальственного нагоняя. Характер такой: взялся – надо не отступать до конца.

– Аполлон Григорьевич, займитесь барышней, как только вы умеете, – попросил он. – Ее во 2-й Литейный доставят…

– Виноват, но приказано к вам в участок, – встрял городовой Зыкин. – Вы расследуете, и тело, значит, ваше. Нам оно без надобности.

– Пусть так, только дождитесь меня в участке. Очень надо. Договорились?

– А вы куда? – заинтересовался Лебедев.

– Попробую установить ее личность.

– Уже знаете, где искать?

– Только шаткое предположение. Городовой, одолжите секретный фонарь…

И, схватив жестянку, через которую пробивались полоски света, Ванзаров исчез в переулке. За ним хвостиком увязался Николя Гривцов.

О, женщины! Как много значите вы в нашей жизни. Все вам прощается, любая прихоть и каприз. Нет сердца, способного устоять перед вашими желаниями. Все вам позволено, и даже внешние приличия не могут держать вас в строгости. Какое милое коварство…

Примерно так размышлял Родион. Тут было над чем поломать голову. Меньше всего его волновала загадочная надпись. Мало ли всяких Ванзаровых обитает в столице: быть может, совпадение. Куда настойчивей беспокоила нелогичность происшествия. Дама в легчайшем платье, наверняка собирается веселиться. Но что-то происходит, и она оказывается на морозе с перерезанным горлом. Возникает множество вопросов. Например: зачем демонстративно бросать труп на улице? Почему не сбросить в подвал или спустить под лед? Или засунуть в сугроб. Тогда бы к весне нашли. Убийца наверняка обладает стальными нервами: сделать такой надрез мало кому по силам. Почему жертва не спрятана, а наоборот – демонстративно выставлена в переулке? Словно предупреждение кому-то. Нелогично.

И еще странность: чего так испугался Вендорф? Событие не самое приятное, но обычное. Барышня хорошенькая, скорее всего, не из высшего общества. Тогда чего же он так всполошился?

Родиону захотелось опробовать на Гривцове логическое упражнение под названием «маевтика». Способ, каким Сократ добывал истину, состоял из простых вопросов, на которые надо давать простые ответы. Но о чем спрашивать, если мальчишка трупа не видел? И так уже пыхтит, аж шинель нараспашку.

На всякий случай Ванзаров еще раз осмотрел место, где лежала барышня.

– Николя, посветите…

Бледное пятно осветило лед. Нет, ничего. И это тоже вызывает вопросы.

Родион двинулся в глубь двора, оруженосец старательно освещал путь. Вскоре фонарик оказался не нужен. Высокие окна концертного зала, задернутые тонким тюлем, давали света с избытком.

Если тело волокли по снегу, должны остаться следы. Но краткий осмотр не дал ничего. Следы давно затоптаны. Да и что останется на льду? Задрав голову, Ванзаров осмотрел окружавшие окна. Многие светились, но что толку. Стучаться в каждую дверь и спрашивать: не у вас зарезали барышню?

На первом этаже, рядом с сильно запотевшими стеклами, распахнулась дверь, выскочил разгоряченный мужик в поварском колпаке и белотканой рубахе, с огромной кастрюлей на весу, размахнулся и обдал ближайшую кочку фонтаном помоев. И тут же исчез.

– Следуем в помещение, держитесь незаметно… – предостерег Родион и добавил: – Фонарь не потеряйте, а то Зыкин вам под глазом поставит.

Николя был готов к любым испытаниям. Счастливый, он не знает, что такое долг.

Парадный вход концертного зала «Помпеи» блистал витринами афиш и ливреей швейцара. Зрители только сходились и съезжались на вечернее представление. «Помпеи», как и все подобные заведения, старались угодить публике чем только можно. Кроме сцены с богатым эстрадным репертуаром, здесь держали ресторан с приличной и напыщенной кухней, для отдыха имелись зимний сад с фонтаном и пальмами, курительные и диванные комнаты, а также несколько залов для устройства танцевальных вечеров. Ни один гость не должен был уйти голодным и неотдохнувшим. И хоть представления, на высокий вкус критика Данонкина, здесь были самые примитивные (о чем всегда поминал в статьях), публике нравилось. Открыв новый сезон с новой программой и свежим меню, «Помпеи» не думали гибнуть, а, напротив, буйно процветали.

Узнав, где находится нужный зал, Родион приказал Николя сторожить его пальто и шляпу. Табличка «Просьба не беспокоить» не могла остановить сыскную полицию. Ванзаров постучал и, не дожидаясь разрешения, стремительно вошел.

Вы наверняка предполагаете, что невоспитанный юноша сорвал вихрь криков, негодующих возгласов и прочих звуков, которые издают женщины, застигнутые в неловком положении. То есть без платья или частично в нем. Как бы не так! В пустом зале нашлось только одно существо женского пола, причем безупречно одетое. Дама встретила непрошеное вторжение спокойно и лишь спросила: «Что вам угодно?»

Любая дама заслуживает особого внимания. Но эта – особенно. В ней было пудов^[4] десять, если не двенадцать живого веса, при этом атласное платье так ловко маскировало объемы фигуры, что даму можно было назвать «слегка полноватой». Что Родион себе и позволил. И составил мгновенный портрет: далеко за сорок, но приятностью и свежестью лица не уступит молодым, характер спокойный, но властный, о чем говорит особый изгиб бровей; скорее всего, похоронила мужа и живет на наследство, привыкла стоять на своем, умеет посмеяться, не вздорная, тщательно следит за собой до кончиков ногтей, не пьет.

Дама выжидающе смотрела. Ванзаров опомнился и спросил:

– Здесь записывают на конкурс красавиц?

Ему ответили милой, покровительственной улыбкой:

– Как приятно видеть мужчину таких прогрессивных взглядов. А то у нас все больше деспоты, не позволяют своим женщинам и носа высунуть. Не то что в конкурсе участвовать. А ведь красота для женщины – это все… Вам говорили, что у вас роскошные усы?.. Ох, простите… Кого желаете записать: сестру или племянницу? Взрослой дочери у вас наверняка еще нет…

Пришлось согласиться: красавица в летах владеет вкрадчивым обаянием. Оружие полезное или опасное, сморя как применять. В сердце чиновника полиции закралось странное чувство, что его раскусили: все поняла дама о его платонических страданиях с барышнями. Но Родион не раскис, а строго спросил:

– У меня немного иной вопрос…

– Вот как? Очень мило.

– Ваши барышни носят на левом плече искусственную хризантему с цифрой?

Ему ответили милейшей улыбкой:

– Откуда вы знаете? Это маленький секрет.

Пришло время скинуть маску (Родион искренно верил, что она была, ну-ну). Он представился во всех регалиях, не забыв про «особые поручения». Шквал чинов не произвел на даму никакого впечатления. Она лишь вежливо кивнула и указала на стул рядом с собой.

– Лидия Карловна Маслова, устроительница, хозяйка, а вернее – мученица первого в России конкурса красавиц, как вы, наверно, догадались, – подсластила она булавку. – Так зачем вам наши хризантемы? Какая-то роковая тайна? Любовный роман?

– Они есть у каждой участницы? – словно оглохнув, спросил Ванзаров, усаживаясь на хлипкий стульчик.

– Это же конкурс. Дамы не терпят однообразия, но с цифрой в цветке все согласились. Не скрою, это моя идея. Не правда ли, мило?

– Сколько их всего?

– Пока лишь двенадцать, – госпожа Маслова снова улыбнулась. – Многие хотели, но не решаются из-за предвзятого мнения. Кое-кто путает наш конкурс со смотринами падших женщин. Такая наивность! Но ведь мы вторые в Европе, представьте. В Париже нет еще такого конкурса, а в Петербурге будет. И все равно на нас смотрят косо. Сколько мне пришлось пережить! Думаю, двенадцать для начала – достаточно. Любое дело, начатое двенадцатью, будет иметь успех, не так ли?

– Помните фамилии всех конкурсанток?

– Родион Георгиевич, просто скажите, кто вас интересует…

Однако быстрый ум. Его всегда приятно встретить в женщине.

– Скажем, номер четыре.

Маслова одарила улыбкой.

– Этот номер оставлен за госпожой Агаповой. Надеюсь, вам известна эта фамилия.

– Разумеется, – ответил коварный юноша, не имея ни малейшего представления, о ком речь. – Сколько ей лет?

– Исполнилось семнадцать. Самый замечательный возраст для девушки.

– Она была сегодня здесь?

– Кажется, нет… – Маслова вдруг насторожилась. – Что-то случилось?

– Нет, что вы! Просто кое-что проверяем. Но госпожа Агапова должна была прийти?

– Я просила бывать на ежедневных собраниях всех. До конкурса остались считаные дни, так много надо сделать, отрепетировать… Но кто-то не может так часто отлучаться, кто-то занят платьями. На пропуски я смотрю снисходительно. Все-таки барышни, а не солдаты…

Следовало сделать вывод, что госпожа Агапова нынешнее собрание прогуляла.

– Во сколько назначали встречу?

– Примерно два часа назад… Молодой человек, вы меня растревожили. С Элей… то есть с Эльвирой Ивановной все в порядке?

– Почему вы так беспокоитесь? Был какой-то повод? Ей кто-то угрожал?

Милейшая Лидия Карловна переменилась мгновенно. Как будто включила другой характер:

– Господин Ванзаров, вы задаете слишком странные вопросы. Или перестаньте юлить, или на мою помощь не рассчитывайте. Конечно, вид у вас усталый и болезненный, вызывает материнскую жалость, но совесть надо иметь.

Лучше всего отвести сдобную женщину в морг и устроить опознание. Пусть глянет в мраморное лицо. Вдруг узнает. Но какая-то сила держала Родиона за язык. Быть может, нечто вроде жалости или милосердия: устраивать встряску для неюной дамы с неизвестным результатом он не мог себе позволить. Пришлось выкручиваться. Особый талант врать с ходу, причем врать так искренно, что сам веришь, опять пригодился. Ванзаров наплел с три короба про особый порядок в канун праздника, и что тщательно проверяют всякую мелочь, и что у мелкого вора нашли хризантему и вот начальство заставляет все разузнать. Такая каторга.

Неизвестно, поверила ли Маслова во все россказни, но слабая женщина была сметена молодецким напором. Вернулась та, прежняя Лидия Карловна. С обворожительной улыбкой она заметила:

– Как приятно, что в полиции служат такие энергичные молодые люди. Я рада, что с Элей все в порядке.

– Давно ее видели? – тут же спросил Родион.

– Кажется, день или два…

– Не силен я в дамских туалетах… – начал юный чиновник и детально описал платье в розочках, – …не припомните такого?

– Ох уж эта полиция! И про Элино платье пронюхали. Признайтесь, где его видели?

– Не затруднит напомнить адрес госпожи Агаповой?

Маслова назвала большой и роскошный дом на Моховой улице, известный всему городу. Удобно, совсем поблизости. Чиновник полиции стал раскланиваться и между делом выяснил, собирается ли Лидия Карловна пребывать здесь. Оказалось, у хозяйки конкурса столько дел, что и до ночи не справиться. Само представление состоится на сцене Дворянского собрания, а бумажную работу, дрязги с поставщиками и подрядчиками Маслова вела в зале репетиций, служившем ей временным штабом.

Николя не совсем удачно отскочил от двери, поскользнулся на лакированном полу и грохнулся с пальто и потайным фонарем. Ванзаров милостиво не заметил промашку и помог коллеге встать на ноги.

– Господин Гривцов, для вас поручение.

– Ага! – только и смог выдавить Коля, задушенный восхищением.

– Наблюдайте за дамой, с которой у меня была беседа. Разглядели ее в замочную скважину достаточно… И не надо отпираться… Она должна быть на месте допоздна, но тщательно следите, глаз не спускайте. Хитрая бестия, может улизнуть. Как выйдет, следуйте за ней, куда бы ни пришлось. Потом сразу ко мне в 4-й Казанский. Не потеряйте фонарь, вещь казенная.

Вынув кое-как из ледяных рук Николя свои пальто и шляпу, Родион погрозил пальцем для порядка и, глубоко довольный произведенным фурором, покинул концертно-ресторанные «Помпеи». Все-таки есть в нем мелочная страстишка к дешевым эффектам, ну, что тут поделать: героя не выбирают. Уж какой есть.

Величественный швейцар глядел на незнакомого посетителя сверху вниз: и по росту, и по положению. Скромный вид чиновника полиции не внушал стражу ворот ни малейшего доверия. В таком виде сюда не ходят. В самом деле, ни шубы соболиной до пят, ни золотых цепей на брюхе, ни завалящего смокинга с брильянтовой булавкой, а только потертая шляпа да нечищеные ботинки. Гнать таких гостей в шею полагается. К тому же прибыл самым негодным способом: не в карете, желательно собственной, а пешком. Значит, подошвы грязные, натопчет на лестнице. Нет, не проходит упитанный юнец под шаблон солидного дома.

Устав пререкаться, Родион показал зеленую книжечку Департамента полиции и пригрозил, что вернется с околоточным. Не оказав почтения и даже фуражки не сняв, страж приоткрыл стеклянную дверь ровно настолько, чтоб можно было протиснуться кое-как, и демонстративно отвернулся. Чем выразил все, что он думает о недостойном субъекте.

Перед лестницей, больше похожей на мраморный дворец, пришлось очистить ботинки. Ванзаров чувствовал на спине прожигающий взгляд, но нарочно стряхивал слякоть с каждого каблука не торопясь. И еще вдобавок постучал, чтоб уж окончательно доконать швейцара. Коварное отмщение, что и говорить. Но с другой стороны, пачкать дорожку персидского ковра неприлично, а то и страшновато.

На втором этаже, сиявшем белизной и хрустальными подсвечниками, выбирать между квартирами не пришлось. Дверь мореного дуба виднелась в одиночестве. Что говорило о размерах квартиры. Две комнатки, которые Родион снимал в доходном доме на Садовой улице, выглядели на фоне этого жилища собачьей конурой. Ну да ладно.

Электрический звонок приятно залепетал. За дверью послышались быстрые шаги, и взволнованный голос прокричал нечто вроде:

– Ну, наконец-то, сколько тебя ждать, негодник!

Щелкнул замок, створка распахнулась. На пороге стояла дама, ничем не похожая на горничную. Или горничные в этом доме одеваются в шелковые халаты. Лицо ее закрывали ладони и широко расставленные пальцы, как от яркой вспышки.

– Не смотри на меня, я не готова! – сказала она игриво, обиженным тоном. – Как можно так опаздывать?

Чиновник полиции значительно кашлянул. Вздрогнув, дама разорвала занавес рук. Тут уж пришел черед вздрагивать Ванзарову.

Бледное чудовище, порождение ночных кошмаров и детских страхов, взирало на него, не мигая, в два огромных зрачка. Сердце, хоть и рыцарское, сделало неловкий удар. Прямо мороз по коже…

Родион поклонился, из вежливости не глядя на даму, пойманную врасплох. В самом деле, не каждый выдержит такое зрелище: женщина в косметической маске, и у глаз оставлены круги чистой кожи в оболочке белой дряни. Эмалировка лица пастообразной массой кого хочешь до обморока доведет. Бедный Ванзаров налетел на обратную сторону красоты. Любая женщина делает лицо прекрасным такими средствами, что жуть берет. Чтобы достичь идеала, надо окунуться в глубины уродства. Так, что-то мы увлеклись…

Отступив, дама тревожно спросила:

– Вы кто?

Напуганную женщину пришлось успокаивать официальными чинами. Но имя и фамилию Родион аккуратно не упомянул. Его выслушали, но войти не предложили.

– Что вам угодно? Я полицию не вызывала.

Непроизвольно обернувшись, он заметил внизу врага-швейцара, мечтавшего при малейшем шансе вытолкать проходимца вон.

– Госпожа Агапова?

Прозорливец попал в точку. Маска привидения снисходительно кивнула.

– У меня дело касаемо вашей дочери.

– Ну а я тут при чем?

– Думаю, нам лучше пройти в дом, если позволите… – И Родион чуть не ляпнул: «А то соседи услышат». Хотя какие тут соседи, только хищный швейцар внизу. Брезгливо пожав плечами, дама ушла в комнаты, предоставив гостю самому разбираться с дверью.

Вид прихожей, величественной и царственной, в дубовых панелях (как в рыцарском замке), внушал желание скинуть ботинки у порога, оставшись в носках. Квартирка Ванзарова поместилась бы здесь со всеми потрохами в одном углу. Не найдя вешалки (не на оленьи же рога цеплять!), Родион пристроил пальтишко со шляпой рядом с дамскими калошами и шагнул в гостиную.

В гигантском светлом зале, наполненном сиянием хрусталя, размещался филиал музея изящных искусств, не иначе. Ряды живописных полотен, статуи и статуэтки, тонкие вазы и массивные бронзовые украшения сделали бы честь любой выставке. Ванзаров плохо разбирался в художниках, но, кажется, здесь были тщательно собраны новомодные французские живописцы, древнеримские статуи и произведения современного резца. Попадалось кое-что неброское из русской живописи, в основном пейзажи. Сколько все это может стоить, даже трудно вообразить. Истинные шедевры, как известно, не имеют цены. Пока ее не назовет аукцион.