Kitobni o'qish: «Вишневый сад. Большое собрание пьес в одном томе»
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
* * *
1878–1888
Безотцовщина
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Анна Петровна Войницева, молодая вдова, генеральша.
Сергей Павлович Войницев, сын генерала Войницева от первого брака.
Софья Егоровна, его жена.
Помещики, соседи Войницевых.
Порфирий Семенович Глагольев 1.
Кирилл Порфирьевич Глагольев 2, его сын.
Герасим Кузьмич Петрин.
Павел Петрович Щербук.
Марья Ефимовна Грекова, девушка 20 лет.
Иван Иванович Трилецкий, полковник в отставке.
Николай Иванович, его сын, молодой лекарь.
Абрам Абрамович Венгерович 1, богатый еврей.
Исак Абрамович, его сын, студент.
Тимофей Гордеевич Бугров, купец.
Михаил Васильевич Платонов, сельский учитель.
Александра Ивановна (Саша), его жена, дочь И. И. Трилецкого.
Осип, малый лет 30, конокрад.
Марко, рассыльный мирового судьи, маленький старичок.
Василий
Яков
Катя
Гости, прислуга.
Действие происходит в имении Войницевых в одной из южных губерний.
Действие первое
Гостиная в доме Войницевых. Стеклянная дверь в сад и две двери во внутренние покои. Мебель старого и нового фасона, смешанная. Рояль, возле нее пюпитр со скрипкою и нотами. Фисгармония. Картины (олеография) в золоченых рамах.
Явление I
Анна Петровна сидит за роялью, склонив голову к клавишам.
Николай Иванович Трилецкий входит.
Трилецкий (подходит к Анне Петровне). Что?
Анна Петровна (поднимает голову). Ничего… Скучненько…
Трилецкий. Дайте, mon ange1, покурить! Плоть ужасно курить хочет. С самого утра почему-то еще не курил.
Анна Петровна (подает ему папиросы). Берите больше, чтобы потом не беспокоить.
Закуривают.
Скучно, Николя! Тоска, делать нечего, хандра… Что и делать, не знаю…
Трилецкий берет ее за руку.
Анна Петровна. Вы это за пульсом? Я здорова…
Трилецкий. Нет, я не за пульсом… Я чмокнуть…
Целует руку.
В вашу руку целуешь, как в подушечку… Чем это вы моете свои руки, что они у вас такие белые? Чудо руки! Даже еще раз поцелую.
Целует руку.
В шахматы, что ли?
Анна Петровна. Давайте…
Смотрит на часы.
Четверть первого… Небось, наши гости проголодались…
Трилецкий (приготовляет шахматную доску). По всей вероятности. Что касается меня, то я страшно голоден.
Анна Петровна. Я о вас и не спрашиваю… Вы всегда голодны, хоть и едите каждую минуту…
Садятся за шахматы.
Ходите вы… Уж и пошел… Надо сперва подумать, а потом уже и идти… Я сюда… Вы всегда голодны…
Трилецкий. Вы так пошли… Тэк-с… Голоден-с… Обедать скоро будем?
Анна Петровна. Не думаю, чтобы скоро… Повар изволил ради нашего приезда нализаться и теперь без ног. Завтракать скоро будем. Серьезно, Николай Иваныч, когда вы будете сыты? Ест, ест, ест… без конца ест! Ужас что такое! Какой маленький человек и такой большой желудок!
Трилецкий. О да! Удивительно!
Анна Петровна. Забрался в мою комнату и не спросясь съел полпирога! Вы знаете ведь, что это не мой пирог? Свинство, голубчик! Ходите!
Трилецкий. Ничего я не знаю. Знаю только, что он у вас там прокиснет, если я его не съем. Вы так? Можете-с… А я этак… Если я много ем, то я, значит, здоров, а если здоров, то, с вашего позволения… Mens sana in corpore sano2. Зачем думаете? Ходите, милая дамочка, не думая… (Поет.) Я хочу вам рассказать, рассказать…
Анна Петровна. Молчите… Вы мешаете мне думать.
Трилецкий. Жаль, что вы, такая умная женщина, ничего не смыслите в гастрономии. Кто не умеет хорошо поесть, тот урод… Нравственный урод!.. Ибо… Позвольте, позвольте! Так не ходят! Ну? Куда же вы? А, ну это другое дело. Ибо вкус занимает в природе таковое же место, как и слух и зрение, то есть входит в число пяти чувств, которые всецело относятся к области, матушка моя, психологии. Психологии!
Анна Петровна. Вы, кажется, острить собираетесь… Не острите, дорогой мой! И надоело, и не к лицу вам… Вы заметили, что я не смеюсь, когда вы острите? Пора, кажется, заметить…
Трилецкий. Ваш ход, votre excellence!..3 Берегите коня. Не смеетесь, потому что не понимаете… Так-с…
Анна Петровна. Чего глазеете? Ваш ход! Как полагаете? Ваша «она» будет сегодня у нас или нет?
Трилецкий. Обещала быть. Дала слово.
Анна Петровна. Пора уж ей быть в таком случае. Первый час… Вы… извините за нескромность вопроса… Вы и с этой «да так» или же серьезно?
Трилецкий. То есть?
Анна Петровна. Откровенно, Николай Иваныч! Не ради сплетен спрашиваю, по-приятельски… Что Грекова для вас и что вы для нее? Откровенно и без острот, пожалуйста… Ну? Ей-ей, по-приятельски спрашиваю…
Трилецкий. Что она для меня и что я для нее? Пока неизвестно-с…
Анна Петровна. По крайней мере…
Трилецкий. Езжу к ней, болтаю, надоедаю, ввожу ее маменьку в расход по кофейной части и… больше ничего. Ваш ход. Езжу, надо вам сказать, через день, а иногда и каждый день, гуляю по темным аллейкам… Я толкую ей про свое, она толкует мне про свое, причем держит меня за эту пуговку и снимает с моего воротника пушок… Я ведь вечно в пуху.
Анна Петровна. Ну?
Трилецкий. Ну и ничего… Что собственно тянет меня к ней, определить трудно. Скука ли то, любовь ли, или что-либо другое прочее, не могу знать… Знаю, что после обеда мне бывает страшно скучно за ней… По случайно наведенным справкам оказывается, что и она скучает за мной…
Анна Петровна. Любовь, значит?
Трилецкий (пожимает плечами). Очень может быть. Как вы думаете, люблю я ее или нет?
Анна Петровна. Вот это мило! Вам же лучше знать…
Трилецкий. Э-э… да вы не понимаете меня!.. Ваш ход!
Анна Петровна. Хожу. Не понимаю, Николя! Женщине трудно понять вас в этом отношении…
Пауза.
Трилецкий. Она хорошая девочка.
Анна Петровна. Мне нравится. Светленькая головка… Только вот что, приятель… Не наделайте-ка вы ей как-нибудь неприятностей!.. Как-нибудь… За вами этот грех водится… Пошляетесь, пошляетесь, наговорите кучу вздора, наобещаете, разнесете славу и тем и покончите… Мне ее жалко будет… Что она теперь поделывает?..
Трилецкий. Читает…
Анна Петровна. И химией занимается?
Смеется.
Трилецкий. Кажется.
Анна Петровна. Славная… Потише! Вы рукавом свезете! Нравится она мне со своим острым носиком! Из нее мог бы выйти недурной ученый…
Трилецкий. Дороги не видит, бедная девочка!
Анна Петровна. Вот что, Николя… Попросите Марью Ефимовну, чтобы она поездила ко мне немного… Я с ней познакомлюсь и… Я, впрочем, маклеровать не стану, а так только… Мы ее вместе раскусим и или отпустим с миром, или же примем ее к сведению… Авось…
Пауза.
Я считаю вас малюточкой, ветерком, а потому и вмешиваюсь в ваши дела. Ваш ход. Мой совет таков. Или не трогать ее вовсе, или же жениться на ней… Только жениться, но… не далее! Паче чаяния жениться захотите, извольте подумать сперва… Извольте рассмотреть ее со всех сторон, не поверхностно, подумать, помыслить, порассуждать, чтоб потом не плакать… Слышите?
Трилецкий. Как же… Уши развесил.
Анна Петровна. Знаю я вас. Всё делаете не думая и женитесь не думая. Вам только палец покажи женщина, так вы уж готовы на всякую всячину. Посоветоваться с близкими людьми должны… Да… На свою глупую голову не надейтесь. (Стучит о стол.) Вот она у вас, ваша голова! (Свистит.) Свистит, матушка! Мозгу в ней много, да толку что-то не видно.
Трилецкий. Свистит, точно мужик! Удивительная женщина!
Пауза.
Ездить она к вам не станет.
Анна Петровна. Почему?
Трилецкий. Потому что к вам шляется Платонов… Она терпеть не может его после тех его выходок. Вообразил человек, что она дура, вбил себе это в свою нечесаную голову, и теперь черт его не разубедит! Считает почему-то своею обязанностью надоедать дурам, выделывать над ними разные штуки… Ходите!.. А разве она дура? Понимает же он людей!
Анна Петровна. Пустяки. Мы не позволим ему лишнего. Скажите ей, чтоб не боялась. А чего это Платонова так долго нет? Давно уж пора ему быть… (Смотрит на часы.) Невежливо с его стороны. Шесть месяцев не видались.
Трилецкий. Когда я ехал к вам, в школе ставни были наглухо закрыты. Должно быть, спит еще. Каналья человек! Я его сам давно уж не видел.
Анна Петровна. Здоров он?
Трилецкий. Он всегда здоров. Жив курилка!
Входят Глагольев 1 и Войницев.
Явление II
Те же, Глагольев 1 и Войницев.
Глагольев 1 (входя). Так-то, милейший Сергей Павлович. В этом отношении мы, заходящие светила, лучше и счастливее вас, восходящих. И мужчина не был, как видите, в проигрыше, и женщина была в выигрыше.
Садятся.
Сядемте, а то я утомился… Мы любили женщин, как самые лучшие рыцари, веровали в нее, поклонялись ей, потому что видели в ней лучшего человека… А женщина лучший человек, Сергей Павлович!
Анна Петровна. Зачем же мошенничать?
Трилецкий. Кто мошенничает?
Анна Петровна. А кто эту шашку сюда поставил?
Трилецкий. Да вы же сами поставили!
Анна Петровна. Ах да… Pardon…
Трилецкий. То-то что pardon.
Глагольев 1. У нас были и друзья… Дружба в наше время не была так наивна и так ненужна. В наше время были кружки, арзамасы… За друзей у нас, между прочим, было принято в огонь лазить.
Войницев (зевает). Славное было время!
Трилецкий. А в наше ужасное время пожарные на то есть, чтоб в огонь лазить за друзьями.
Анна Петровна. Глупо, Николя!
Пауза.
Глагольев 1. В прошлую зиму в Москве на опере я видел, как один молодой человек плакал под влиянием хорошей музыки… Ведь это хорошо?
Войницев. Пожалуй, что и очень даже хорошо.
Глагольев 1. И я так думаю. Но зачем же, скажите вы мне, пожалуйста, глядя на него, улыбались близь сидящие дамочки и кавалеры? Чему они улыбались? И он сам, заметив, что добрые люди видят его слезы, завертелся на кресле, покраснел, состроил на своем лице скверную улыбочку и потом вышел из театра… В наше время не стыдились хороших слез и не смеялись над ними…
Трилецкий (Анне Петровне). Умереть этому медоточивому от меланхолии! Страсть не люблю! Уши режет!
Анна Петровна. Тссс…
Глагольев 1. Мы были счастливее вас. В наше время понимающие музыку не выходили из театра, досиживали оперу до конца… Вы зеваете, Сергей Павлович… Я оседлал вас…
Войницев. Нет… Подводите же итог, Порфирий Семеныч! Пора…
Глагольев 1. Ну-с… И так далее, и так далее… Если теперь подвести итог всему мною сказанному, то и получится, что в наше время были любящие и ненавидящие, а следовательно, и негодующие и презирающие…
Войницев. Прекрасно, а в наше время их нет, что ли?
Глагольев 1. Думаю, что нет.
Войницев встает и идет к окну.
Отсутствие этих-то людей и составляет современную чахотку…
Пауза.
Войницев. Голословно, Порфирий Семеныч!
Анна Петровна. Не могу! От него так несет этими несносными пачулями, что мне даже дурно делается. (Кашляет.) Отодвиньтесь немного назад!
Трилецкий (отодвигается). Сама проигрывает, а бедные пачули виноваты. Удивительная женщина!
Войницев. Грешно, Порфирий Семенович, бросать в лицо обвинение, основанное на одних только догадках и пристрастии к минувшей молодости!..
Глагольев 1. Может быть, я и ошибаюсь.
Войницев. Может быть… В данном случае не должно иметь места это «может быть»… Обвинение не шуточное!
Глагольев 1 (смеется). Но… вы сердиться, милый мой, начинаете… Гм… Одно уж это доказывает, что вы не рыцарь, что вы не умеете относиться с должным уважением к взглядам противника.
Войницев. Одно уж это доказывает, что я умею возмущаться.
Глагольев 1. Я не всех, разумеется, поголовно… Есть и исключения, Сергей Павлович!
Войницев. Разумеется… (Кланяется.) Покорнейше вас благодарю за уступочку! Вся прелесть ваших приемов заключается в этих уступках. Ну а что если бы наскочил на вас человек неопытный, вас не знающий, верующий в ваше знание? Ведь вам удалось бы убедить его, что мы, то есть я, Николай Иваныч, maman и вообще всё более или менее молодое, не умеем негодовать и презирать…
Глагольев 1. Но… вы уж… Я не говорил…
Анна Петровна. Я хочу Порфирия Семеновича слушать. Давайте бросим! Довольно.
Трилецкий. Нет, нет… Играйте и слушайте!
Анна Петровна. Довольно. (Встает.) Надоело. После доиграем.
Трилецкий. Когда проигрываю, она сидит, как приклеенная, а как только начну выигрывать, у нее является желание слушать Порфирия Семеновича! (Глагольеву.) И кто вас просит говорить? Мешаете только! (Анне Петровне.) Извольте сесть и продолжать, в противном же случае я буду считать вас проигравшей!
Анна Петровна. Считайте! (Садится против Глагольева.)
Явление III
Те же и Венгерович 1.
Венгерович 1 (входит). Жарко! Эта жара напоминает мне, жиду, Палестину. (Садится у рояли и перебирает клавиши.) Там, говорят, очень жарко!
Трилецкий (встает). Так и запишем. (Вынимает из кармана записную книжку.) Так и запишем-с, добрая женщина! (Записывает.) За генеральшей… за генеральшей три рубля… Итого с прежними – десять. Эге! Когда я буду иметь честь получить с вас эту сумму?
Глагольев 1. Эх, господа, господа! Не видали вы прошлого! Другое бы запели… Поняли бы… (Вздыхает.) Не понять вам!
Войницев. Литература и история имеет, кажется, более прав на нашу веру… Мы не видели, Порфирий Семеныч, прошлого, но чувствуем его. Оно у нас очень часто вот тут чувствуется… (Бьет себя по затылку.) Вот вы так не видите и не чувствуете настоящего.
Трилецкий. Прикажете считать за вами, votre excellence, или сейчас заплатите?
Анна Петровна. Перестаньте! Вы не даете слушать!
Трилецкий. Да зачем вы их слушаете? Они до вечера будут говорить!
Анна Петровна. Сержель, дай этому юродивому десять рублей!
Войницев. Десять? (Вынимает бумажник.) Давайте-ка, Порфирий Семенович, переменим разговор…
Глагольев 1. Давайте, если он вам не нравится.
Войницев. Люблю вас слушать, но не люблю слушать то, что отзывается клеветой… (Подает Трилецкому десять рублей.)
Трилецкий. Merci (Бьет по плечу Венгеровича.) Вот как нужно жить на этом свете! Посадил беззащитную женщину за шахматы да и обчистил ее без зазрения совести на десять целкачей. Каково? Похвально?
Венгерович 1. Похвально. Вы, доктор, настоящий иерусалимский дворянин!
Анна Петровна. Перестаньте же, Трилецкий! (Глагольеву.) Так женщина лучший человек, Порфирий Семенович?
Глагольев 1. Лучший.
Анна Петровна. Гм… По-видимому, вы большой женолюбец, Порфирий Семенович!
Глагольев 1. Да, я люблю женщин. Я им поклоняюсь, Анна Петровна. Я вижу в них отчасти всё то, что я люблю: и сердце, и…
Анна Петровна. Вы им поклоняетесь… Ну а стоят они ваших поклонов?
Глагольев 1. Стоят.
Анна Петровна. Вы убеждены в этом? Сильно убеждены или только заставляете себя так думать?
Трилецкий берет скрипку и водит по ней смычком.
Глагольев 1. Сильно убежден. Достаточно знать мне одну только вас, чтобы быть убежденным в этом…
Анна Петровна. Серьезно? В вас какая-то особенная закваска.
Войницев. Он романтик.
Глагольев 1. Может быть… Что ж? Романтизм вещь не безусловно дурная. Вы изгнали романтизм… Хорошо сделали, но боюсь, что вы изгнали вместе с ним что-то другое…
Анна Петровна. Не сводите, друг мой, на полемику. Не умею спорить. Изгнали или не изгнали, но во всяком случае умней стали, слава богу! Ведь умней, Порфирий Семеныч? А это главное… (Смеется.) Были бы умные люди, да умнели бы, а остальное само собой приложится… Ах! Не рипите, Николай Иваныч! Положите скрипку!
Трилецкий (вешает скрипку). Хороший инструмент.
Глагольев 1. Удачно однажды выразился Платонов… Мы, сказал он, поумнели по части женщин, а поумнеть по части женщин значит втоптать самого себя и женщину в грязь…
Трилецкий (хохочет). Должно быть, именинником был… Хватил лишнее…
Анна Петровна. Это он сказал? (Смеется.) Да, он любит иногда отпускать такие изреченьица… Но да ведь он для красного словца… Кстати, к слову пришлось… Кто такой, что за человек, на ваш взгляд, этот Платонов? Герой или не герой?
Глагольев 1. Как вам сказать? Платонов, по-моему, есть лучший выразитель современной неопределенности… Это герой лучшего, еще, к сожалению, ненаписанного, современного романа… (Смеется.) Под неопределенностью я разумею современное состояние нашего общества: русский беллетрист чувствует эту неопределенность. Он стал в тупик, теряется, не знает, на чем остановиться, не понимает… Трудно понять ведь этих господ! (Указывает на Войницева.) Романы донельзя плохи, натянуты, мелочны… и немудрено! Всё крайне неопределенно, непонятно… Всё смешалось до крайности, перепуталось… Вот этой-то неопределенности, по моему мнению, и является выразителем наш умнейший Платонов. Он здоров?
Анна Петровна. Говорят, что здоров.
Пауза.
Славный человечек…
Глагольев 1. Да… Его грешно не уважать. Я зимой несколько раз заезжал к нему и никогда не забуду тех немногих часов, которые мне посчастливилось провести с ним.
Анна Петровна (смотрит на часы). Пора уже ему быть. Сергей, ты посылал за ним?
Войницев. Два раза.
Анна Петровна. Вы всё врете, господа. Трилецкий, бегите, пошлите за ним Якова!
Трилецкий (потягивается). Приказать на стол собирать?
Анна Петровна. Я сама прикажу.
Трилецкий (идет и сталкивается у двери с Бугровым). Пыхтит, как локомотив, бакалейный человек! (Хлопает его по животу и уходит.)
Явление IV
Анна Петровна, Глагольев 1, Венгерович 1, Войницев и Бугров.
Бугров (входя). Уф! Страсть как жарит! Перед дождем, знать.
Войницев. Вы из сада?
Бугров. Из сада-с…
Войницев. Софи там?
Бугров. Какая Софи?
Войницев. Моя жена. Софья Егоровна!4
Венгерович 1. Я сейчас… (Уходит в сад.)
Явление V
Анна Петровна, Глагольев 1, Войницев, Бугров, Платонов и Саша (в русском костюме).
Платонов (в дверях Саше). Пожалуйте! Милости просим, молодая женщина! (Входит за Сашей.) Вот мы и не дома, наконец! Кланяйся, Саша! Здравствуйте, ваше превосходительство! (Подходит к Анне Петровне, целует у нее одну руку и потом другую.)
Анна Петровна. Жестокий, нелюбезный… Можно ли заставлять ждать себя так долго? Ведь вы знаете, как я нетерпелива? Дорогая Александра Ивановна… (Целуется с Сашей.)
Платонов. Вот мы и не дома, наконец! Слава тебе, господи! Шесть месяцев не видели мы ни паркета, ни кресел, ни высоких потолков, ниже даже людей… Всю зиму проспали в берлоге, как медведи, и только сегодня выползли на свет божий! Сергею Павловичу! (Целуется с Войницевым.)
Войницев. И вырос, и пополнел и… черт знает чего только… Александра Ивановна! Батюшки, как пополнела! (Жмет Саше руку.) Здоровы? Похорошела и пополнела!
Платонов (пожимает руку Глагольеву). Порфирий Семенович… Очень рад вас видеть…
Анна Петровна. Как поживаете? Как живете-можете, Александра Ивановна? Да садитесь же, господа! Рассказывайте-ка… Сядем!..
Платонов (хохочет). Сергей Павлович! Он ли это? Господи! Где же длинные волосы, блузочка и сладенький тенорок? А ну-ка, скажите-ка что-нибудь!
Войницев. Я дурандас. (Смеется.)
Платонов. Бас, совершенный бас! Ну? Сядем… Подвигайтесь-ка, Порфирий Семеныч! Я сажусь. (Садится.) Садитесь, господа! Ф-ф-ф… Жара… Что, Саша! Нюхаешь?
Садятся.
Саша. Нюхаю.
Смех.
Платонов. Человечьим мясом пахнет. Прелесть что за запах! Мне кажется, что мы уже сто лет не видались. Черт знает, как долго эта зима тянется! А вон и мое кресло! Узнаешь, Саша? На нем шесть месяцев тому назад просиживал я дни и ночи, отыскивая с генеральшей причину всех причин и проигрывая твои блестящие гривеннички… Жарко…
Анна Петровна. Я заждалась, терпение потеряла… Здоровы?
Платонов. Очень здоровы… Надо вам доложить, ваше превосходительство, что вы и пополнели, и чуточку похорошели… Сегодня и жарко, и душно… Я уж начинаю скучать за холодом.
Анна Петровна. Как они оба варварски пополнели! Экий счастливый народ! Как жилось, Михаил Васильич?
Платонов. Скверно по обыкновению… Всю зиму спал и шесть месяцев не видел неба. Пил, ел, спал, Майн Рида жене вслух читал… Скверно!
Саша. Жилось хорошо, только скучно, разумеется…
Платонов. Не скучно, а очень скучно, душа моя. За вами скучал страшно… Как кстати для меня теперь мои глаза! Видеть вас, Анна Петровна, после долгого, томительнейшего безлюдья и сквернолюдья – да ведь это непростительная роскошь!
Анна Петровна. Нате вам за это папироску! (Дает ему папиросу.)
Платонов. Merci.
Закуривают.
Саша. Вы вчера приехали?
Анна Петровна. В десять часов.
Платонов. В одиннадцать видел у вас огни, да побоялся зайти к вам. Небось утомлены были?
Анна Петровна. И что б зайти! Мы до двух часов проболтали.
Саша шепчет Платонову на ухо.
Платонов. Ах черт возьми! (Бьет себя по лбу.) Вот память-то! Что же ты раньше молчала? Сергей Павлович!
Войницев. Что?
Платонов. А он и молчит! Женился и молчит! (Встает.) Я забыл, а они и молчат!
Саша. И я забыла, пока он тут говорил… Поздравляю вас, Сергей Павлович! Желаю вам… всего, всего!
Платонов. Честь имею… (Кланяется.) Совет да любовь, милый человек! Чудо сотворил, Сергей Павлович! Я от вас такого важного и отважного поступка никак не ожидал! Как скоро и как быстро! Кто мог ожидать от вас такой ереси?
Войницев. Каков я? И скоро, и быстро! (Хохочет.) Я сам не ожидал от себя такой ереси. Вмиг, батенька, склеилось дело. Влюбился и женился!
Платонов. Без «влюбился» не проходила ни одна зима, а в эту зиму еще и женился, цензурой обзавелся, как говорит наш поп. Жена – это самая ужасная, самая придирчивая цензура! Горе, если она глупа! Местечко нашли?
Войницев. Предлагают место в прогимназии, да не знаю, как быть. Не хотелось бы мне в прогимназию! Жалованья мало, да и вообще…
Платонов. Берете?
Войницев. Пока еще решительно ничего не знаю. Вероятно, нет…
Платонов. Гм… Гулять, значит, будем. Три года прошло с тех пор, как вы кончили университет?
Войницев. Да.
Платонов. Так… (Вздыхает.) Бить вас некому! Нужно будет жене вашей сказать… Прогулять три хороших года! а?
Анна Петровна. Жарко теперь толковать о высоких материях… Мне зевать хочется. Чего ради вы так долго не являлись, Александра Ивановна?
Саша. Времени не было… Миша клетку починял, а я в церковь ходила… Клетка поломалась, и нельзя было соловья так оставить.
Глагольев 1. А в церкви же что сегодня? Праздник какой?
Саша. Нет… Ходила заказывать отцу Константину обедню. Сегодня именинник Мишин отец покойник, и неловко как-то не помолиться… Панихиду отслужила…
Пауза.
Глагольев 1. Сколько прошло с тех пор, как скончался ваш отец, Михаил Васильич?
Платонов. Года три, четыре…
Саша. Три года и восемь месяцев.
Глагольев 1. Ну-те? Боже мой! Как быстро время летит! Три года и восемь месяцев! Давно ли, кажется, мы виделись с ним в последний раз? (Вздыхает.) В последний раз виделись мы в Ивановке, присяжными заседателями оба были… И тогда же произошел случай, как нельзя лучше характеризующий покойника… Судили, помню, одного бедненького и пьяненького казенного землемера за лихоимство и (смеется) оправдали… Василий Андреич, покойник, настоял… Часа три настаивал, доводы приводил, горячился… «Не обвиню его, кричит, пока вы не присягнете, что вы сами не берете взяток!» Нелогично, но… ничего с ним нельзя было поделать! Утомились мы страшно по его милости… С нами тогда был и покойный генерал Войницев, ваш супруг, Анна Петровна… Тоже человек в своем роде.
Анна Петровна. Ну этот не оправдал бы…
Глагольев 1. Да, он настаивал на обвинении… Помню обоих, красных, клокочущих, свирепых… Крестьяне держали сторону генерала, а мы, дворяне, сторону Василия Андреича… Мы пересилили, разумеется… (Смеется.) Ваш отец вызвал генерала на дуэль, генерал назвал его… извините, подлецом… Потеха была! Мы напоили после их пьяными и помирили… Нет ничего легче, как мирить русских людей… Добряк был ваш отец, доброе имел сердце…
Платонов. Не доброе, а безалаберное…
Глагольев 1. Великий человек был в своем роде… Я уважал его. Мы были с ним в прекраснейших отношениях!
Платонов. Ну а вот я так не могу похвалиться этим. Я разошелся с ним, когда у меня не было еще ни волоска на подбородке, а в последние три года мы были настоящими врагами. Я его не уважал, он считал меня пустым человеком, и… оба мы были правы. Я не люблю этого человека! Не люблю за то, что он умер спокойно. Умер так, как умирают честные люди. Быть подлецом и в то же время не хотеть сознавать этого – страшная особенность русского негодяя!
Глагольев 1. De mortuis aut bene, aut nihil5, Михаил Васильич!
Платонов. Нет… Это латинская ересь. По-моему: de omnibus aut nihil, aut veritas6. Но лучше veritas, чем nihil, поучительнее, по крайней мере… Полагаю, что мертвые не нуждаются в уступке…
Входит Иван Иванович.
