Kitobni o'qish: «Гюро переезжает»

Анне-Катрине Вестли

Shrift:

Anne-Catн. Vestly

GURO OG LILLE-BJØRN GURO PÅ TIRILTOPPEN

Guro og Lille-Bjørn and the following copyright notice:

Guro på Tiriltoppen and the following copyright notice:

ООО «Издательская Группа «Азбука-Аттикус», 2017

Machaon®

* * *

Гюро переезжает

Бьёрн в новом доме

Настал август. Многие жители Тириллтопена ещё не вернулись домой из отпуска. Сократ ещё был в Фабельвике, Лилле-Бьёрн – в горах, Тюлинька и дедушка Андерсен оставались в приморском городке. А Гюро давно приехала домой. Она тоже ненадолго съездила на каникулы, но это было в июне, и с тех пор прошло уже два месяца. Гюро и Эрле пожили в Кюлпене в хижине Бьёрна. Эрле – это мама девочки Гюро. Отправляясь в поездку, Эрле сказала, что едет в Кюлпен, чтобы отдохнуть и спокойно кое о чём поразмыслить.

И знаете, о чём она там собиралась размышлять?

Об одной картинке, которую нарисовал Бьёрн, и о том, что он при этом сказал.

Гюро видела эту картинку.

Бьёрн нарисовал на ней три острова среди моря. Два маленьких островка и один большой. На одном из маленьких островков сидела женщина с маленькой девочкой. На другом – взрослый мужчина и мальчик. Оба островочка были такие маленькие, что больше на них никто бы уже не поместился.

Но рядом был ещё третий остров – большой. На нём вполне можно было поместиться вчетвером, а вокруг на зелёной лужайке ещё осталось бы много свободного места. Гюро долго разглядывала этот рисунок, и тогда Эрле сказала:

– Спроси у Бьёрна, пускай он сам тебе объяснит, что значит этот рисунок.

Гюро спросила у него, и Бьёрн объяснил, что женщина с девочкой – это Эрле и Гюро, а мужчина с мальчиком – это он сам с Лилле-Бьёрном.

Бьёрн сказал, что Эрле довольна своей работой дворника. Она работает дворником корпуса «Ц», а он – дворником корпуса «Ю». При каждом из корпусов нужен только один дворник, так что это для них как те два маленьких острова на рисунке. Но вот появилась новая школа, и там нужны два дворника. А это – так сказал Бьёрн – вроде третьего, большого острова. В новой школе решили устроить так, чтобы дети могли приходить туда после занятий и проводить время до самого вечера, а вечером школьные помещения будут открыты для родителей, если они пожелают там чем-нибудь заниматься.

Вот поэтому новой школе потребовалось два дворника. Правда, Бьёрн сказал не два, а полтора, то есть один с половиной. Если Эрле согласится туда перейти, то у них обоих освободится время для дома и для того, чтобы побыть с Гюро и Лилле-Бьёрном. Зелёная лужайка, которую он нарисовал на большом острове, означает, что там им будет жить лучше и веселее.

Гюро всё хорошо поняла, когда Бьёрн объяснил ей рисунок, и узнала, о чём собирается поразмыслить Эрле, но не стала с ней это обсуждать. Она только играла с пеньками возле хижины, помогала маме красить стены и немного играла на скрипке.

Эрле много думала о том, что сказал Бьёрн. Главное, что ей нужно было понять, – это достаточно ли она любит Бьёрна, чтобы решиться соединить с ним свою жизнь, а ещё она думала о том, как на это посмотрит Гюро. Ведь Гюро очень сильно любила своего папу. Вдруг ей теперь не понравится, что Эрле решила снова выйти замуж?

И вот однажды вечером Эрле решила серьёзно поговорить с Гюро. Гюро уже знала, о чём пойдёт речь, и ей не терпелось услышать, что скажет мама. Когда Эрле спросила Гюро, согласна ли она, чтобы они с Бьёрном поженились, Гюро ответила «да». Получив такой ответ, Эрле успокоилась и стала весёлой и приветливой, как всегда, и они обе были довольны и счастливы. Но самое лучшее Гюро ещё держала в секрете.

Бьёрн сказал ей перед тем, как они с мамой уехали в хижину, что приедет к ним с Лилле-Бьёрном в субботу, и попросил Гюро, чтобы, если всё будет складываться хорошо, она сыграла на скрипке мелодию, которая так пришлась ему по душе, – отрывок из «Нового Света» Дворжака.

Звуки скрипки встретили обоих Бьёрнов издалека, по дороге к лесной хижине. Они несли с собой добрую весть, что Эрле и Гюро согласны поселиться вчетвером в новом доме при школе.

На следующий день они все вместе уехали в Тириллтопен. Но Эрле не могла так сразу – взяла и переехала. Сначала ей нужно было уволиться с работы в корпусе «Ц» и дождаться, когда на смену ей придёт новый дворник.

Бьёрн уже переехал в новый дом. Он уволился задолго до этого, ещё весной, и сейчас жил в домике дворника совсем один. Лилле-Бьёрна забрала на каникулы его мама, и он должен был вернуться лишь через несколько недель, но Бьёрн без него не скучал.

– Ничего! – сказал он. – Поживу пока немножко один, зато потом мы будем тут вчетвером.

Пока он устроился в новом жилище не слишком удобно. Он перевёз туда только стол и два стула для гостиной. Старый диван пришёл уже в полную негодность, а кроме того, он решил, что пускай лучше Эрле и Гюро приедут со своими вещами, чтобы всё было у них так, как они привыкли. В большой спальне одиноко стояла его кровать, а две другие спальни вообще стояли пустые. Они были предназначены для Лилле-Бьёрна и Гюро, и Бьёрн собирался отремонтировать их к приезду детей.

Эрле предупредила Гюро, чтобы та никому в доме не рассказывала о том, что она скоро выходит замуж за Бьёрна.

– Давай уж раньше времени не выдавать этого секрета, – сказала она дочке.

Иногда бывало нелегко сохранять это в тайне. Люди спрашивали, почему Эрле решила уйти с этой работы, когда всё, казалось бы, идёт у неё хорошо. Она прекрасно справляется с работой дворника, и все в доме ею довольны. Но Эрле на всё отвечала только, что уходит по причинам частного характера и будет работать в другом месте. Труднее приходилось Гюро, когда с вопросами к ней обращались дети: она же не могла сказать, что тут были причины частного характера: ведь детям такие слова просто незнакомы.

Каждый день после работы Эрле и Гюро, захватив с собой бутерброды, уходили на лесное озеро купаться, иногда с ними шёл Бьёрн. С Бьёрном было весело. Он нырял, незаметно подплывал под водой, а потом вдруг выныривал рядом. Гюро пугалась и визжала, хотя и не то чтобы по-настоящему, а так – в шутку.

Однажды Бьёрн сказал, чтобы она держала его за шею, и заплыл с ней на середину озера. Гюро нисколько не было страшно, ведь Бьёрн очень хорошо плавал, а она ехала сверху у него на спине и хотя была в воде, но держалась на поверхности. Было очень здорово смотреть, как блестит на солнце и играет зайчиками водная гладь, а от лёгкого ветерка по ней пробегает рябь.

Каждую неделю они на выходные выезжали куда-нибудь на природу, несколько раз съездили в хижину в Кюлпене, но интереснее всего было, когда они побывали на слёте спиллеманов. Там они поставили палатку и целый день слушали музыку. В первый день на обед была сметанная каша, во второй – сосиски.

Сколько же, оказывается, есть людей, которые умеют играть на разных инструментах и танцевать! Гюро слушала и смотрела во все глаза. Особенно ей понравился один спиллеман, который играл и при этом ещё выделывал разные штуки. Он приседал, подгибая коленки, прижимался щекой к скрипке и делал уморительные гримасы, то весёлые, то сердитые, то плутоватые. Он играл на скрипке, приплясывая, и делал так, что пальцы левой руки у него мелко-мелко дрожали. Так делали почти все спиллеманы, и Гюро, глядя на них, тоже попробовала перенять этот приём. Пробовала она и раскачиваться вверх и вниз, подгибая и распрямляя коленки, и скоро у неё тоже стало неплохо получаться.

И вот в один прекрасный день, когда Гюро упражнялась дома на скрипке, мама забежала на минутку с работы. В руке она держала что-то интересное.

– Гюро, – сказала мама, – тебе открытка от Сократа. Слушай, что он пишет: «Дорогая Гюро, я приеду в понедельник во второй половине дня. С приветом, Сократ».

И как же Гюро обрадовалась!

– В понедельник – это сегодня?

– Да, – сказала Эрле. – Но «во второй половине дня», а это может значить когда угодно. Наверное, они несколько дней добирались на машине из Фабельвика, а сегодня им предстоит последняя часть пути. Ты рада, Гюро?

– Ага, – только и сказала Гюро, спрятала скрипку в футляр и направилась к двери.

– Куда это ты? – удивилась Эрле.

– Встречать Сократа.

– А я думала пойти к Бьёрну полдничать, – сказала Эрле. – Разве ты не пойдёшь со мной?

– Сегодня нет. Сегодня приезжает Сократ.

– Ну что ж! Тогда бери с собой бутерброды и поешь на улице. Только смотри, чтобы оса не села на хлеб.

– Я подую, и она улетит.

Гюро вышла на двор и села у подъездной дорожки, а Эрле забрала свои бутерброды и отправилась к домику возле новой школы. На полпути от корпуса «Ц» к корпусу «Ю» она встретилась с председателем правления кооператива. Он сердился на Эрле за то, что она решила бросить работу дворника.

– Сколько споров было, принимать ли вас на работу! – сказал он. – Я и сам, по правде сказать, был тогда против, но некоторые члены совета очень горячо вас отстаивали. А теперь уже прошёл год испытательного срока, все вами довольны, и тут вы вдруг всё бросаете! Неужели только из-за того, что я не согласился поставить во дворе сделанную вами скамейку?

– Ну что вы! – сказала Эрле. – Мне здесь всё очень нравилось, и мне даже самой жаль, что приходится отсюда уходить, но я знаю, кто мог бы меня заменить. Это Кнут. Он знает тут всё вдоль и поперёк и не раз помогал мне в работе.

– Надо же какое совпадение! – сказал председатель правления. – Я только что получил письмо от Эдварда Теге, в котором он пишет… Вот послушайте: «Поскольку от нас уходит наш замечательный дворник Эрле, я горячо рекомендую вам принять на это место Кнута. С тех пор как я переехал в Тириллтопен, мне всё это время в разных хозяйственных делах оказывал помощь Кнут, хотя в то время он был ещё далеко не взрослым мужчиной. Именно Кнут помог мне разобраться в прачечной, когда я по незнанию прокипятил все наши шерстяные вещи. Также он по собственному почину взял на себя часть работ садовника и ухаживал за кустами и деревьями, которые мы тут посадили. Дайте ему возможность попытать у нас свои силы!» Этот Кнут же ещё совсем мальчишка! – сказал председатель правления. – Если кто-то расшумится, он не сможет утихомирить скандалистов.

– А я думаю, он справится, – не согласилась Эрле. – Кроме того, он ходил на технические курсы, так что в котельной разбирается гораздо лучше, чем я.

– Вы всё-таки ещё раз хорошенько всё прикиньте на случай, если вдруг передумаете уходить, – сказал председатель правления. – Если дело в этой скамейке, то, пожалуйста, ставьте её весной, если хотите.

– К сожалению, я никак не могу переменить своё решение, – сказала Эрле. – Но насчёт скамейки это неплохая идея. Лучше уж поставили бы вы не одну, а сразу несколько, чтобы людям было где посидеть летом на воздухе.

С этими словами она продолжила свой путь, который вёл в домик школьного дворника. Как они и договорились, там её ждал Бьёрн, но что-то он был невесёлый.

– Здравствуй, – сказала Эрле. – Я не помешала?

– Да нет, – ответил Бьёрн. – У меня как раз обеденный перерыв.

На этом он умолк и сидел с сумрачным видом.

Не понимая, что случилось, Эрле стала рассказывать о своём разговоре с председателем правления.

– И что ты ему ответила? – спросил Бьёрн.

– Как – что? Я сказала как есть – я перехожу работать в другое место, – с улыбкой ответила Эрле.

Но Бьёрн не улыбнулся в ответ. Он сказал:

– Надо было соглашаться, Эрле… Я тут сидел и всё думал.

– И о чём же ты так задумался? – спросила Эрле уже без улыбки.

– Я думал о том, что ты совсем не знаешь, за какого человека собираешься выходить замуж, – сказал Бьёрн. – Летом мне всё казалось прекрасно, и я был очень счастлив, но теперь вот задумался.

– Ты пожалел о своём решении? – спросила Эрле. – Может быть, ты понял, что не хочешь на мне жениться? Тогда так и скажи!

– Да нет же, – сказал Бьёрн. – Честное слово, дело не в этом! Я только говорю, что ты совсем не знаешь, за какого человека собираешься выходить замуж. Вот это меня и мучает.

– Так за какого же человека я собралась выходить замуж? – спросила Эрле.

– Сейчас попытаюсь тебе объяснить, – начал Бьёрн. – Когда я остался один после того, как моя жена влюбилась в другого человека, для меня всё словно рухнуло. Я запил, ввязывался в драки, один раз меня даже арестовала полиция. Многие знают, как я вёл себя в это время. И вот я задумался, вдруг ты от кого-то об этом услышишь. Или услышит Гюро, или Лилле-Бьёрн. Я потерял в себе уверенность. Но вот я тебе рассказал, и ты, наверное, решишь, что я не гожусь тебе в мужья. Как видно, лучше уж мне жить одному, а Лилле-Бьёрн будет иногда ко мне приезжать, как раньше.

– Нет, Бьёрн! – сказала Эрле. – Если в этом всё дело, то не стоит об этом и говорить. Что было, то прошло. Всякому, наверное, случалось иногда совершать что-то такое, о чём потом не хочется вспоминать. Одни за это попадали в тюрьму, другие – нет, но, насколько я тебя знаю, с тобой этого не приходится опасаться. Ты всегда хорошо работал, прекрасно относился к Гюро и ко мне с первого же дня, как мы переехали в Тириллтопен. Я считаю, что знаю тебя достаточно хорошо.

– Это точно? Ты точно уверена, что тебя не пугает то, что ты обо мне узнала?

– Да. Наверное, главное в жизни – это чтобы мы друг другу помогали. Если мы будем жить дружно, то, думаю, всё остальное приложится. Но ты всё же поговори об этом и с Лилле-Бьёрном. Он уже вполне способен понять, что одинокий и несчастный человек может иногда натворить глупостей.

– Поговорю, – сказал Бьёрн. – Теперь у меня уже не так тяжело на душе, как было до твоего прихода.

– Скоро уже я приду сюда, чтобы остаться насовсем, – сказала Эрле. – Назначенный день не изменился?

– Возникло одно затруднение, – сказал Бьёрн. – Пару недель назад я ходил договариваться с пастором. Он говорит, что раз я был женат и развёлся, то венчать нас не положено. Он мог бы нам посоветовать одного священника, который, наверное, согласился бы, но мне это показалось как-то неправильно.

– Значит, распишемся в ратуше, – сказала Эрле. – Знаешь, Бьёрн, если мы оставим для свадьбы ту же дату, которую выбрали, то в этот день в соборе будет церковный концерт и я бы хотела пойти туда с Гюро и Лилле-Бьёрном.

– И часто ты ходишь в церковь? – спросил Бьёрн.

– Нет. Но я привыкла каждый вечер беседовать с Богом. И мне кажется, что именно в этот день нам нужно напомнить ему о себе.

– Значит, пойдём. День будет отличный. А гостей мы позовём, когда приведём всё в порядок. Скажи, какого цвета стены хотела бы Гюро?

– Она сказала, что ей хочется, чтобы они были такого же зелёного цвета, как то платье, которое мне на прошлое Рождество подарила Тюлинька.

– Помню. То самое платье, которое ты надевала на свадьбу Тюлиньки и в котором ты танцевала мазурку в лесном домике.

– Ой! Мой обеденный перерыв давно закончился, – спохватилась Эрле. – Мне пора бежать. Так теперь всё в порядке, Бьёрн?

– Всё в порядке, – сказал Бьёрн и от души расцеловал Эрле, прежде чем отпустить её в корпус «Ц».

Трое детей и два банана

Сидя перед подъездом, Гюро ждала, когда Эрле вернётся от Бьёрна.

– Сократ ещё не приехал, – сообщила она.

– Теперь уже, наверное, скоро, – сказала Эрле.

– Можно мне сказать Сократу? – спросила Гюро. – Больше никому, только Сократу!

– Что сказать? – не поняла Эрле.

– Ну, про то, что мы выходим замуж и переезжаем?

– Конечно, можно сказать Сократу, – разрешила Эрле. – Тем более это уже скоро и мы потихоньку начнём собираться. В магазине мне дали много картонных коробок, а завтра я пойду договариваться с хозяином грузовика. Ну, с тем, который живёт в лесу. Помнишь?

– С папой восьмерых детей? – спросила Гюро. – А нас с Сократом возьмёшь с собой?

– И вас, и, может быть, Лилле-Бьёрна, – сказала Эрле. – Он сегодня тоже должен вернуться после каникул. Скоро ведь начинаются занятия в школе.

И тут к дому подъехало такси. Оно привезло не Сократа, а Тюлиньку и Андерсена. Они уезжали на всё лето и провели это время в родном доме Андерсена на берегу моря.

Тюлинька привезла с собой множество банок с вареньем, яблок и слив и ещё полный рюкзак чего-то.

Андерсен привез сундук и моряцкий мешок, так что такси было битком набито вещами.

– Тут и наша помощь пригодится, – сказала Эрле.

– Здрасте, здрасте! – сказала Тюлинька. – И кто же это тут нас встречает? Неужели это Гюро такая большая или это какая-то другая девочка?

– Это я! – крикнула Гюро.

– Посмотри-ка, Андерсен! Оказывается, это Гюро. Как же она выросла за лето!

– А ты, поди, и не узнала дедушку Андерсена, забыла его за лето, – заворчал Андерсен.

– Да узнала я! И Тюлиньку узнала, она нисколько не выросла.

– Поможете нам донести вещи до лифта? – попросила Тюлинька. – А то одним нам не справиться. Сама не знаю, как у нас набралась такая уйма вещей. Андерсен захватил кое-что на память из дома, сестра ему разрешила взять, а этот сундучок ходил с ним в самое первое плавание. Представляете себе, я каталась на моторной лодке и сама правила, только мотор заводить так и не научилась. Я ловила рыбу, сама собирала с дерева сливы и лазила за ними на лестницу. Когда твоя свадьба, Эрле?

– В пятницу, – шёпотом сказала Эрле. – Но мы это держим в секрете, так что говори потише.

Тюлинька закрыла себе рот ладонью и закивала.

Гюро и Эрле помогли Тюлиньке и Андерсену перетаскать к лифту все вещи, проводили их наверх, на тринадцатый этаж, и, прежде чем спуститься вниз, ещё посидели у них за разговорами. Выйдя на улицу, Гюро увидела перед домом синий автомобильчик с красными крыльями. Он приехал как раз, пока её не было. Она снова бросилась в подъезд, нажала на кнопку лифта и поехала на девятый этаж, но, когда приехала, папа Сократа сказал:

– Здравствуй, Гюро! Рад тебя видеть. А Сократ только что отправился к тебе вниз.

– Ой! – воскликнула Гюро.

Она побежала к лифту и поехала обратно, на первый этаж.

Выскочив на улицу, она увидела Сократа. Он разговаривал с Эрле и всё время поглядывал на дом так, словно Гюро спустится к нему на двор по стене! Гюро так и кинулась ему навстречу, но, подбежав ближе, уже спокойным шагом подошла к Эрле и, встав рядом с ней, посмотрела на Сократа. Сократ перестал говорить с Эрле и тоже молча стал глядеть на Гюро. Ни Гюро, ни Сократ ничего не говорили, потому что очень уж давно не виделись. Сократ немножко изменился: волосы у него стали короче, на нём была новая рубашка, а кроме того, у него выпал один зуб.

– Как хорошо, что ты пришла, Гюро, – сказала Эрле. – А то Сократ уже собирался снова подняться наверх. Он оставил у нас свою скрипку. Как вы – погуляете или посидите дома?

– Посидим дома, – хором ответили Гюро и Сократ.

– Хорошо. А я пошла в прачечную, привести в порядок гладильную установку, но попозже мы пойдём, куда я говорила, а потом, как ты знаешь, Гюро, нам надо укладывать вещи.

– Вы куда-нибудь уезжаете? – спросил Сократ, когда они остались одни.

– Нет, – сказала Гюро. – Мы только переезжаем в другой дом.

– Ты больше не будешь тут жить? – испугался Сократ. – Тогда я уеду в Фабельвик.

– Мы будем недалеко, в доме при школе, – сказала Гюро. – Потому что мы с Эрле женимся с Бьёрном и с Лилле-Бьёрном, и ты можешь к нам туда приходить. Там у нас будет отдельная комната, чтобы упражняться на скрипке, а сейчас мы поупражняемся тут. Я столькому без тебя научилась и тебе покажу! Ты много упражнялся летом?

– Упражнялся, – сказал Сократ. – А ещё я, хотя не очень умею, уже играл в оркестре, и Аврора тоже. Она начала учиться на виолончели. Сначала слушать было противно, но сейчас она уже немного научилась. В оркестре мы играли только одну ноту, а другие играли больше. Знаешь, там у них на севере музыкальная культура получила широкое развитие, – сказал Сократ. Это выражение он, наверное, подслушал у взрослых, а теперь повторял запомнившиеся слова.

– Ну да, – сказала Гюро. – А ты знаешь минор? Я тебе потом покажу, но сперва я сыграю тебе трудную пьесу, которую мне задал на лето Аллан. Её написал Гендель, вот она! – И Гюро заиграла.

– Красивая, – сказал Сократ, когда Гюро закончила.

– Это я не буду с тобой разучивать, – сказала Гюро. – Но вот другое ужасно важно. Я была на празднике спиллеманов и сейчас покажу тебе, как надо играть. Смотри на меня!

Она встала перед Сократом и заиграла простенький вальс, при этом она приседала, напружинивая коленки, и раскачивалась влево и вправо, вперёд и назад, строя разные весёлые, сердитые и плутовские рожицы, и даже пыталась делать так, чтобы дрожали пальцы левой руки.

Сократ глядел на неё, вытаращив глаза и разинув рот.

– Здорово, Гюро! – сказал он, когда она закончила. – И всему этому ты научилась за лето?

– Ага! – подтвердила Гюро. – Я и тебя научу. Вот уж Аллан небось удивится, когда мы покажем ему на уроке!

– А можно раскачиваться и играть что попало? – сказал Сократ. – А то у меня не получится играть, когда надо помнить ещё столько всего другого.

– Конечно, можно, но только надо играть в ритме мазурки или так: «тарамта тарамта».

Сократ попробовал приседать и раскачиваться, он так старался, что раскраснелся как рак. Ему было так весело, что он всё время улыбался. Он попробовал делать сердитое лицо, но вот дрожать левой рукой у него никак не получалось.

И тут зазвонил телефон.

– Моё терпение лопнуло, – произнёс в трубке чей-то голос. – Сначала кто-то долго упражнялся на скрипке, а теперь ещё это безобразие! Немедленно прекратите, а не то я пожалуюсь в правление!

– Всё, Сократ, больше не будем играть, – сказала Гюро. – Пошли теперь гулять.

И в эту минуту пришла Эрле и сказала:

– Кнут подменил меня пока на работе, и у нас есть время сходить в лесной домик. Если хочешь, Сократ, ты можешь пойти с нами, только сбегай домой, предупреди своих.

Сократ со всех ног помчался наверх.

– А разве Лилле-Бьёрн с нами не пойдёт? – спросила Гюро.

– Пойдёт. Вон он стоит и ждёт, когда мы подойдём, – сказала Эрле.

Гюро посмотрела туда, куда указывала мама. Там и правда стоял Лилле-Бьёрн, но по его виду нельзя было сказать, что он ждёт, когда они подойдут. Он смотрел совсем в другую сторону, а потом нагнулся и стал завязывать шнурки, хотя они и без того были завязаны.

– Лилле-Бьёрн немного стесняется, – сказала Эрле. – Понимаешь, он ещё не привык, что мы с ним одна семья.

Тут на всех парах примчался Сократ. В обеих руках он нёс по банану – один для Гюро, один для себя.

Когда они поравнялись с Лилле-Бьёрном, Эрле сказала:

– Скажи, Лилле-Бьёрн, ты можешь присмотреть за Гюро и Сократом, когда надо будет перейти через дорогу? Они сегодня такие взбудораженные и рассеянные, что мне одной за ними не углядеть.

Гюро немного удивилась, но Лилле-Бьёрн даже обрадовался поручению и взял обоих за руки. И тут Сократ сказал:

– А у меня только два банана.

– Ничего, мы поделимся, – сказала Гюро. – Я дам Лилле-Бьёрну половинку.

– И я тоже дам ему половинку, – весело подхватил Сократ.

Так у Лилле-Бьёрна оказались в руках две половинки банана, а между тем ему надо было держать за руки Гюро и Сократа. Тогда Лилле-Бьёрн недолго думая засунул обе половинки себе в рот, и они торчали у него из-под носа, как бивни у слона или клыки какого-то зверя. Сократ посмотрел на него и тоже засунул свою половинку себе в рот.

– Фейфаф мы ойём феез уаогу. Поффотри навево, Гюо, – бет там мафины? – Из-за бананов он почти ничего не мог выговорить.

– Бет, – сказала Гюро, ей тоже было трудно выговаривать.

– А фпава? – спросил Лилле-Бьёрн.

– Бет, – сказал Сократ.

– Огба пофли! – скомандовал Лилле-Бьёрн.

Перейдя через дорогу, Лилле-Бьёрн отпустил Сократа и Гюро. Это было очень кстати, потому что все трое снова могли взять бананы в руки, откусывать от них по кусочку и при этом ещё разговаривать.

– В лесу всё-таки попрохладнее, – сказала Эрле. – Но до чего же всюду высохла земля!

– Постойте, постойте! – послышался чей-то голос.

Голос был только один, но навстречу приближались двое. Это были Тюлинька и Индивид. Бежали они оба, кажется, во весь дух, но Индивид всё-таки опережал Тюлиньку и вёл в этой гонке.

– Спрячьтесь за дерево, – сказала Эрле, – а то он с разлёту собьёт вас с ног.

Сама Эрле приняла такую стойку, чтобы выдержать натиск Индивида. Он налетел как ураган. Хорошо, что Эрле приготовилась его встретить, потому что он так и кинулся ей на плечи. Такой уж характер был у Индивида: ему мало было просто поздороваться, он любил приветствовать друзей «от души». На радостях он ещё немного попрыгал, а потом успокоился и позволил Эрле погладить себя по спине. Тогда Гюро и Сократ тоже вышли из укрытия, но Лилле-Бьёрн всё ещё не показывался.

Эрле стала оглядываться по сторонам и увидела его в гуще леса. Он стоял за деревом, обхватив руками ствол, и не делал попыток выйти на открытое пространство.

– Лилле-Бьёрн, наверное, не привык к собакам, – шепнула Эрле Тюлиньке. – Лучше тебе взять Индивида на поводок.

Они продолжили путь и шли, разговаривая о том, кто как провёл лето, и, когда Лилле-Бьёрн наконец решился подойти, Эрле сказала:

– Лилле-Бьёрн, возьми-ка ты у Тюлиньки поводок, а то у неё руки устали держать Индивида.

Лилле-Бьёрн подошёл не очень уверенно, но, присмотревшись к Индивиду, понял, что тот ведёт себя послушно и морда у него добрая. Просто он был очень большой и слишком бурно проявлял радость при встрече с друзьями. Сейчас он, к счастью, угомонился, и Лилле-Бьёрн взял в руку поводок. Индивид отнёсся к этому совершенно спокойно.

– Вот и хорошо, – сказала Тюлинька. – Я решила вывести его сегодня на прогулку, ведь мы с ним так давно не виделись. Можете себе представить, как он обрадовался, когда я пришла! Он же сидел в квартире один. Я даже испугалась – в таком он был восторге.

По виду Тюлиньки легко было представить себе, как ей обрадовался Индивид: волосы её были растрёпаны, а юбка вся перемята. По крайней мере, она осталась жива и здорова, а все последствия бурной радости Индивида были вполне поправимы.

Гюро и Сократ, Лилле-Бьёрн и Индивид шли впереди. Лилле-Бьёрн сказал:

– Хорошо бы Мортен был дома! Мы с ним будем ходить в один класс, потому что в большой школе, где он раньше учился, ему не понравилось.

– Лилле-Бьёрн будет ходить в новую школу, в ту, рядом с которой я буду жить, – сказала Гюро Сократу.

– Ага, – кивнул Лилле-Бьёрн. – Я буду жить у папы, потому что мама уходит в море с Коре.

– С Коре? – спросила Гюро.

– Да. Это мой второй папа, – сказал Лилле-Бьёрн. – У меня два папы, но Коре не родной, родной папа – Бьёрн.

– И у меня почти так же, тоже два папы, – сказала Гюро. – Первый папа, который умер, и папа Бьёрн. А у тебя будет две мамы, потому что моя мама теперь немножко и твоя.

– Ага, вроде того, – сказал Лилле-Бьёрн. – А ну, побежали – кто первый!

Индивид так и рванулся вперёд с бешеной скоростью, но Лилле-Бьёрн, Сократ и Гюро не уступали ему в прыти.