Kitobni o'qish: «Бог начинается на «г»»

«Мозг человека похож на пустой чердак, который вы можете обставить, как хотите». Это сказал не я, а один умный человек, Артур Конан-Дойл, если эта фамилия вам о чем-то говорит. Я бы добавил, что без этого «чердака» нет и человека. Наверное, мозг – это все-таки фундамент, на котором держится весь «дом». К чему я веду? Кому нужны рассуждения старого маразматика? Впрочем, была ни была. Жизнь – непредсказуемая штука.

В молодости привычка Греты, моей законной супруги и матери моего единственного сына, все забывать казалась очаровательной «особенностью». С годами это стало раздражать. А в старости и вовсе пугать. Тогда мы не связывали память с работой мозга. Подумаешь, ну, забыла, с кем не бывает? Помню, как подарил Грете очаровательный маленький блокнотик с замочком и заставлял с вечера записывать все, что ей нужно не забыть сделать завтра и послезавтра и на неделю вперед. Но блокнотик она тоже забывала. Однажды вернулась из магазина с покупками, весело что-то напевая. «А где Герберт?», – спросил я. Надо было видеть ее лицо, когда она, бросив покупки, кинулась вон из дома. «Забыть ребенка в магазине? Целую коляску, – немыслимо, невозможно», – выговаривал я вечером жене. Она лишь тихо всхлипывала, вжавшись в угол дивана. «Милая» особенность оказалась предвестником страшной болезни – Альцгеймера. Мы до последнего старались не замечать симптомов, притворялись, что все в порядке, что все пройдет. Пока Грета не забыла, как подносить ложку ко рту и ходить в туалет, да и вообще, как ходить.

***

Габриэль отложил ручку, снял очки и только сейчас с удивлением обнаружил зажатую в ладони визитку с номером телефона. Перед глазами возникло лицо с добрыми, все понимающими глазами: «Только позвоните, помощь рядом». «Помощь рядом, помощь рядом…», – Габриэль повторял эти слова по сто раз на дню, как молитву. Стоит только протянуть руку… и ты свободен. Больше никаких памперсов, никакого стекающего по подбородку супа, никаких таблеток, которые нужно принимать строго по часам, никаких ночных бдений и бессонных ночей. А еще… никаких любимых глаз, родного запаха поседевших волос, опустевший дом и полное одиночество. Он выдвинул ящик стола, в сердцах бросил карточку и с силой захлопнул. Который час? Пора принимать очередную таблетку. Если бы они хотя бы немного помогали. Габриэль тяжело поднялся, опираясь обеими руками о поручни кресла и вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь.

Грета лежала в постели, собственно, там, где он ее и оставил. Она спала, из уголка рта на подушку стекала слюна. Габриэль потряс ее за плечо. Она открыла выцветшие, некогда ярко-голубые глаза и бессмысленно заморгала. Беззубый рот сложился в улыбку и Грета произнесла:

– Мама…

– Грета, нужно выпить лекарство, – Габриэль поднес к ее губам таблетку и стакан с водой.

– Не хочу, оно горькое, – захныкала Грета.

– Ну, будь хорошей девочкой, а мама приготовит тебе кое-что вкусненькое, – засюсюкал Габриэль, засовывая таблетку в беззубый рот. – Ну вот, умница, запей водой. – Грета сморщилась, но воду послушно выпила, пролив часть себе на грудь. – – Нужно переодеться, Грета ведь не хочет замерзнуть, верно? – Габриэль пошел за чистой ночной сорочкой.

– Мамочка, мамочка, мы пойдем гулять? – Грета оживилась и замахала сухенькими ручками.

– Обязательно пойдем, но сначала нужно позавтракать, – мягко сказал Габриэль, снимая с иссохшего тельца рубашку и ловко надевая чистую.

– Не хочу завтракать, хочу гулять, – канючила Грета.

– Обязательно пойдем гулять, но сначала позавтракаем. Ты ведь не хочешь расстроить маму? – строго произнес Габриэль. Он с тоской вспомнил прямоугольную карточку в верхнем ящике стола и спасительный номер, набрав который он получит долгожданную свободу. Или, все-таки, одиночество.

«Помощь рядом, помощь рядом…», – шептал он, катя инвалидную коляску в кухню. Габриэль, хотя родился в еврейской семье и был обрезан, как положено всем еврейским мальчикам, веру так и не обрел.

– Вера либо есть, либо ее нет, – любил рассуждать он за бокалом красного с друзьями и красавицей-женой. – Это как родиться без уха, новое ведь не отрастет.

– То есть, ты полагаешь, что вера дается при рождении, – уточняла Грета.

– Именно так, – глубокомысленно кивал он, делая глоток.

– А как же случаи, когда человек обретает веру после какого-то знаменательного события или сильного стресса? – возражала Грета.

– Теоретически это возможно, но исключения лишь подтверждают правила, – замечал Габриэль, катая на языке вино. – У этого красного определенно отменный вкус, чувствуются нотки разогретого на солнце Италии винограда…

– То есть несуществующее ухо вдруг отрастает, – перебивала, горячась, Грета.

– Ну, будем рассуждать так: некий зачаток уха был, но он спал глубоко внутри, а какое-то событие, как ты там выразилась? – дразнил жену Габриэль.

– Знаменательное событие или сильный стресс, – подсказывала раскрасневшаяся от спора и вина Грета.

– Так вот, этот самый зачаток вдруг просыпается после знаменательного события или сильного стресса. Как угодно, как угодно, – Габриэль поднимал бокал и смотрел на свет, словно стараясь увидеть тот уголок Италии, где было произведено вино.

– Разве это не подтверждает наличие бога, ведь это божий умысел? – настаивала Грета.