Kitobni o'qish: «Горькая вода»

Равноценный обмен

Ещё один год близился к концу, а леди Адалина до сих пор не смогла зачать. Если она не понесёт по истечении трех лун, муж возьмет другую жену, а ей уготована вечная роль кастелянши. Нет! Она не потерпит в постели супруга другой женщины, она помнит, как страдала её мать, когда отец привел в дом вторую жену. Адалина и так лишилась слишком многого, перебравшись из столицы в глухую провинцию. Утратить влияние в собственном доме будет непосильным ударом.

Адалина прознала, что ведьма с восточных холмов способна помочь. Люди поговаривали, что та делает всё – от любовного приворота до черной порчи. Каждый, кто к ней обращался, непременно получал желаемое, правда, плата порой была непомерно высокой. И решив одну проблему, проситель наживал другую. Её побаивались, но всё равно обращались, денег ведьма не брала, а продукты принимала охотно.

Дождавшись, когда муж отбудет по делам, Адалина положила в холщовую сумку каравай, который пекарь испек утром, голову ароматного сыра и бутыль молодого вина. Взяв на конюшне пегую кобылку, женщина отправилась в путь. Она проехала вдоль леса два с половиной эстадо¹ прежде, чем свернуть к холмам. Клен и ясень сменили каменный дуб и кусты можжевельника. Когда впереди показалось покосившееся строение, Адалина слезла с лошади и пошла пешком. Прошагав в горку по пыльной дороге, она остановилась перед небольшим домом за нестройной изгородью.

Каменные стены жилища увивал плющ, а съехавшая набок крыша приютила молодую поросль. На пороге сидела женщина в черной хламиде и ощипывала куропатку. Черные, как сажа волосы доставали до самой земли. Ведьма подняла голову и исподлобья посмотрела на гостью. Под пристальным взглядом Адалина поежилась. Трудно было определить возраст колдуньи, на вид не больше тридцати, но поговаривали, что ей перевалило за сотню.

– Знаю, зачем пришла, – грубо сказала ведьма. – Я помогу тебе, но ты должна будешь отдать что-то взамен.

– Бери что угодно, только помоги, – взмолилась Адалина.

– Это не мне решать, а Высшим Силам. Они сами заберут то, что сочтут нужным. Если ты согласна… – она поднялась, держа наполовину ощипанную птицу за ноги, и кивнула в сторону двери. Адалина привязала кобылу к хлипкой ограде, сняла с седла сумку и, преодолев страх, последовала за женщиной внутрь.

В комнате царил полумрак. Единственное окошко закрывал кусок сукна. Пахло травами. В центре стоял грубо сколоченный стол и пара стульев. Ведьма указала на один, и Адалина послушно села. Бросив птицу в небольшой котел над очагом, женщина подошла к ней, зажмурилась и принюхалась точно гончая. Сердце леди замерло. Она прижала сумку к груди похолодевшими ладонями и затаила дыхание.

– Будешь делать в точности, как я скажу.

Ведьма поставила на стол медную чашу и плеснула туда густой отвар из темной стеклянной бутылки. Зажгла две свечи: одну черную, одну красную. От черной подпалила пучок сухой травы и положила его тлеть на блюдечко. Белый дым стал медленно подниматься, расползаясь по закопчённому бревенчатому потолку.

– Пусть сила четырех стихий мне благоволит. Ветер дует, земля дает, вода течет, огонь горит … – громко, нараспев пробасила над чашей колдунья.

У леди внезапно закружилась голова, стало трудно дышать, в ушах словно застрекотали тысячи сверчков. Она на мгновение смежила веки, чтобы прогнать морок. Распахнув глаза, Адалина заметила, как в руке ведьмы блеснул кинжал, и та протянула к ней мозолистую руку. Секунду поколебавшись, Адалина подала открытую ладонь. Ведьма сделала надрез на пальце и капнула кровь в отвар.

– Кровью скрепляю договор. Да будет так!

Ведьма перелила содержимое чаши в глиняный кувшинчик, запечатала воском и протянула Адалине.

– В первый день молодой луны перельешь содержимое в кубок с вином, выпьешь сама и дашь выпить мужу. После этого ляжешь с ним. А теперь уходи. И помни про равноценный обмен.

– Благодарю тебя, – Адалина выложила на стол принесенные продукты.

Ведьма махнула рукой, выгоняя посетительницу. У двери Адалина обернулась.

– А как я узнаю, что обмен состоялся?

– О, поверь, ты не пропустишь этот момент, – хрипло смеясь, проговорила женщина.

Леди сделала всё, как сказала ведьма и уже к концу года обрадовала мужа, уверяя, что непременно подарит наследника. Через девять месяцев у них родился здоровый мальчик. Его нарекли Фабиан – «как солнце». Гаэль так обрадовался, что устроил приём, позвав всех ближайших соседей и своих вассалов. Но счастье продлилось недолго. Адалина снова понесла, когда Фабиану исполнилось два. Роды были тяжелые, повитуха билась над ней двое суток, но девочка родилась мертвой. Вот про какой обмен говорила ведьма. Да, Адалина сама согласилась, но всё равно считала мену несправедливой, ведь ей больше не суждено заиметь детей.

***

Фабиану исполнилось шесть, когда его впервые взяли на охоту. С раннего утра мальчик гарцевал по двору на рыжем жеребце, подаренным отцом по случаю дня рождения; из-за спины торчал массивный лук и колчан со стрелами из легкого кедра. Фабиана переполняла гордость, от того, что позволили участвовать в таком взрослом мероприятии. Он уже предвкушал, как набьёт ягдта́ш² тушками зайца или лисицы. Его учили стрелять с четырёх лет, и он мог попасть в сердцевину мишени с трёхсот тридцати трёх шагов.

Лорд Гаэль вскочил на коня, чёрного как собственные кудри, и поравнялся с сыном. Потрепал его по светлой макушке и дал знак главному егерю. Тот протрубил в рог, и легавые, натянув поводки, сбились в стаю. Процессия тронулась. Они проехали через ворота по каменному мосту и выехали на эспланаду³, за которой через пару эстадо начиналась роща.

Лес встретил угрюмым молчанием. Птицы вели осторожную перекличку. Собаки и те растеряли прежний задор и опасливо принюхивались. Туман стелился по траве, настолько плотный, что не разглядеть собственных сапог, а солнечный свет терялся в косматых ветвях. Пока охотники спешивались и привязали лошадей, псарь поочерёдно потрепал ищеек за ухом, похлопал по бокам и пустил по следу. Люди, вооружившись луками и арбалетами, отправились на поиски дичи.

Гаэль наказал сыну, не отходить далеко и держаться поблизости. Фабиан огорчился, что его лишили возможности себя проявить. Он повернул голову и заметил между кустов папоротника ярко-рыжий мех. Тотчас прицелился и выпустил стрелу. Та прорезала воздух, скрылась в зарослях и, судя по звуку, впилась во что-то мягкое. Фабиан поспешил к тому месту, радостно потирая ладони, но не увидел никакой лисицы, только ворох желтых листьев, из которого торчало древко с серым оперением. Мальчик испытал разочарование – как мог он промахнуться. Он выдернул стрелу из земли, вытер наконечник об штаны и положил на тетиву. Шорох привлек внимание, и он снова приготовился выстрелить. Пушистый хвост показался среди бурой листвы.

Фабиан шёл за зверем, но тот будто бы играл с ним, поддразнивая и заманивая всё дальше. Продравшись сквозь колючий кустарник, он оказался на поляне. Поперек лежал поваленный ясень, в ветвях которого раскинулся пышный куст омелы. Паразит высосал все соки, и дерево погибло. Фабиан сел на мшистый ствол и вздохнул; на языке остался кисловатый хвойный привкус. Стыдно было возвращаться к отцу с пустыми руками, он так хотел, чтобы лорд Гаэль мог им гордиться.

Вдалеке ухнул филин. Слева послышалась возня, и Фабиан насторожился. Он поднял лук и крадучись двинулся вдоль ствола на источник звука. Меж сухих, изъеденных насекомыми корней, лежал белоснежный сверток. Странно, как он сразу не заметил. Фабиан опустился на колени, положив рядом оружие. В стеганое ворсистое одеяло был завёрнут ребёнок. Голубые глаза внимательно глядели на Фабиана. Мальчик осторожно провёл пальцами по рыжему пушку на мягком темечке, и пухлые губы младенца расплылись в беззубой улыбке. Фабиан аккуратно поднял ребёнка, подхватил лук и поспешил прочь.

Обратный путь через лес дался гораздо легче. Фабиан и сам не понял, как так быстро вышел к стоянке.

– Вот ты где, – воскликнул отец, увидев между деревьев светловолосую голову сына. – Зверя нет, весь попрятался. Что там у тебя?

Мальчик протянул отцу находку. Лорд принял сверток, удивленно посмотрев на сына, и передал младенца стоявшему рядом слуге. Тот приподнял край одеяла и развернул пелёнки.

– Ваша Светлость, это девочка.

– Что ж. Будет подарок для леди Адалины.

***

Гаэль Ла Каммиса редко выбирался из своего поместья, предпочитая проводить время в уединении. Он знал всё, что происходит в его владениях. Не доверяя управляющему в полной мере, сам объезжал земли и общался с крестьянами. Люди его любили.

Семьей он обзавёлся поздно, когда возраст начал близиться к тридцати. Он без раздумий взял бы девушку низшего сословия, но положение обязывало, и пришлось отправиться в столицу на ежегодную ярмарку невест. Статный, богатый мужчина с древней родословной – Гаэль являл собой лакомый кусок для многих знатных домов не только Мелхо́ра, но и всего королевства – Белтрэ́н.

Королевский дворец из белого камня, словно сотканный из плотного тумана с высокими шпилями и разноуровневыми резными башнями, поражал великолепием. Каждый, кто его видел, приходил в неописуемый восторг. Гаэль узрел лишь, впустую потраченные средства. Но монаршим особам виднее, куда девать деньги налогоплательщиков. Празднество длилось десять дней, но он не собирался так долго задерживаться. Решил, что остановит выбор на первой подходящей девице. Главными критериями были кротость, покорность и умение вести хозяйство.

У Вито Л'Амидайо расцвели три прекрасных дочери. Адалина была старшей из них. С лордом Ла Каммиса её познакомил кузен – Дамиан.

– Вы знакомы с моей кузиной? Адалина сепа⁴ Л'Амидайо, – не дождавшись ответа, представил он спутницу.

Девушка сделала книксен и подняла на Гаэля глаза. Стройная фигура с гордой осанкой и открытое красивое лицо, произвели на мужчину впечатление. Даже богатое убранство бального зала меркло перед её красотой. Но больше поразил взгляд: вызывающий, в котором не улавливалось ни капли смирения и стеснения. Он провёл в обществе Адалины Л'Амидайо весь вечер и настолько очаровался, что напрочь забыл о других, более подходящих, по его же меркам, претендентках. Их свадьба не заставила долго ждать и состоялась тут же. В качестве подарка Гаэль преподнёс перстень с большим сапфиром в знак единства и верности, который в последствии должен перейти будущей жене их первенца. Церемонию провели в центральном королевском соборе Мелхо́ра, аккурат после ярмарки, и счастливые молодожёны отбыли в поместье Ла Каммиса.

Поговаривали, что над родом Л'Амидайо нависло страшное проклятье. Дамиан недавно похоронил жену, которая умерла родами, и подыскивал новую партию. Гаэль и сам начал в это верить, когда Адалина в течение долгого срока не могла зачать. Лорд стал подумывать о повторной женитьбе, но леди сообщила, что беременна и, тот сразу забыл о своих намерениях. Известия, что у них не будет больше детей, Гаэль воспринял спокойно. Одного наследника он посчитал достаточным и брать вторую жену не помышлял. В найденном младенце он узрел знак судьбы и приютить найденыша счёл за благое дело. И хоть не выражал любви к ребенку, тем не менее воспитывал как родную дочь, давая всё, в чём по его представлению должна обладать леди.

Адалина же, увидев принесённую из леса девочку, приняла за насмешку Высших Сил: отобрать родную дочь, чтобы подсунуть чужую. Но перечить мужу не стала. Она так и не смогла оправиться от потери второго ребенка, хотя четыре года как минуло. Для неё и первенец-то стал огромным подарком. Адалина даже не пыталась полюбить подопечную и имя дала соответствующие – Мириам – «горькая вода».

Девочка обучалась чтению и письму, занималась арифметикой и игрой в цитадель, вышивала и играла на арфе, училась варить мыло и отливать свечи, с малых лет держалась в седле. Гаэль выделил ей приданое и рассчитывал, что в будущем она сможет составить достойную партию любому благородному господину.

Мириам была послушной, но порой вела себя как настоящий сорванец. Нянька ковыляла за ней по коридорам, причитая, что не пристало так вести себя леди. Как истинное дитя природы, Мириам обожала всё живое, и оно ей отвечало: шелестом листвы, щебетанием птиц, шумом дождя, солнечными переливами в ярко-рыжих локонах. Она выбегала под дождь, подставляя маленькие ладоши крупным каплям, и собирала их словно драгоценные жемчужины. Мириам любила подолгу оставаться одна, слушая завывание ветра и улавливая только ей понятную мелодию; видела в серых сумерках нечто большее, чем расплывчатые тени.

 Никто словом не обмолвился, что она не родная. Лорд сам сообщит, если посчитает нужным. Но правда, что вода – точно не знаешь, где и когда просочится. Да и нужно ли, ведь девочка не походила ни на леди Адалину с ее холодным серым взглядом и золотыми локонами, ни на темноволосого кареглазого лорда Гаэля.

***

Как и все Фабиан находил Мириам странной, хоть и не мог понять, в чём эта странность заключается. Она вечно путалась под ногами, бегая следом и ластясь, точно приблудившийся щенок. Ни мать, ни отец не выражали к ней интереса, но обращения требовали не иначе, чем с собственным сыном. Фабиан старался проявлять доброту к бедной сиротке, но иногда его поступки выказывали бессердечие.

На день рождения, он сообщил за праздничным обедом, что она ест убитого оленя. У девочки случилась настоящая истерика, и няньке приказали вывести её из-за стола. Пиа потом жаловалась, что два часа не могла успокоить и была вынуждена дать сонных капель. Те почему-то не подействовали, видать слишком сказалось потрясение. Фабиана наказали, оставив без ужина, а Мириам сделали строгое внушение: леди не пристало заливаться слезами и кататься по полу, даже если той всего четыре года. Оба урок усвоили.

В очередной раз подстрелив зайца, Фабиан надёжно спрятал тушку в охотничью сумку и собирался отнести на кухню. Мириам возникла перед ним, будто вырвавшийся из-за облака лучик. Она ткнула в ягдта́ш пальцем, подозрительно уставилась на брата и спросила, кого-то он там прячет. Фабиан неохотно открыл сумку и позволил заглянуть внутрь. Он опасался, что она снова начнёт рыдать, но Мириам бережно извлекла убитое животное, прижала к груди и отнесла в дальнюю часть сада, чтобы похоронить под розовым кустом. Позже, зайдя на кухню, он обнаружил названую сестру у клетки с амадином. Она стояла на коленях на низком табурете и, поставив локти на подоконник, подпирала кулаками щеки. Как завороженная слушала раздражающий птичий свист, так похожий на утиное кряканье.

– Красивый, правда, Мири?

– Очень, – благоговейно прошептала она.

– Жаль только повар пустит его в пирог, – с наигранной скорбью вздохнул Фабиан.

– Как? – в наивных глазах появились слёзы.

– Закатают в тесто и сунут в печь, дорогая сестрица.

Мириам забралась с ногами на табурет и потянулась к задвижке. Удалось не с первого раза, пришлось встать на цыпочки. В результате табурет покачнулся, и она свалилась, больно ударившись о каменный пол. Но дверца открылась, и амадин вылетел в распахнутое окно. Мириам сидела на полу, потирая ушибленный бок. Она смотрела на опустевшую клетку и улыбалась, в то время как по щекам катились крупные слёзы.

– Он улетел к своей семье и теперь будет жить на свободе, – счастливо сообщила она.

– Да, пока кто-то другой не поймает и снова не посадит в клетку, – бросил Фабиан, покидая кухню.

На мгновение он устыдился своего поступка. Птицу вовсе не собирались подать на ужин – уж слишком мелкая. Просто его раздражал мерзкий клёкот. Мириам наверняка влетит за то, что выпустила амадина. Ей всегда попадало за нелепые проделки и частенько по его вине. Но она никогда не ябедничала и не обижалась, какими бы жестокими не были выходки брата.

Когда Мириам стукнуло шесть, Фабиан поставил ей на голову яблоко и плотно сомкнув веки, выстрелил. Она не шелохнулась, оставалась там, где велели. Глаза широко распахнулись, когда стрела попала в цель и сбила с макушки плод, забрызгав волосы липким соком. Мириам подобрала пробитое яблоко и подала Фабиану, взирая преданным взглядом. Точно охотничья собака, принёсшая хозяину подстреленную дичь.

– Не испугалась? – он вгляделся в детское лицо, пытаясь угадать мысли и чувства.

Она покачала головой и беззаботно улыбнулась, хлопая ресницами. Доверчивая и кроткая, как всегда.

Фабиан нередко покидал стены замка, когда его обитатели погружались в послеобеденную дрёму. Он использовал сеть подземных ходов, чтобы ускользать и возвращаться, когда вздумается. В очередной раз на побег сподвигло свидания с красавицей из ближайшей деревни. В предвкушении жарких объятий опытной и не по годам взрослой Суэло кровь юноши бурлила, и в планы не входило возиться с малолетней сестрой. Мириам поймала его в часовне в тот момент, когда он собирался уже юркнуть в узкий лаз. Она вцепилась в рукав и умоляла забрать с собой. Фабиану нестерпимо захотелось влепить ей затрещину, но страдальческий девичий взгляд заставил сдержаться. Он подал руку и потащил сестру за собой. Естественно, о любовных утехах пришлось забыть.

В лесу Мириам походила на пичугу, которую отпустили на волю. Фабиан едва не потерял её, а когда обнаружил, намеревался устроить выволочку. Мириам скрылась в зарослях орешника и гладила сидевшую на плече белку.

– Вот ты где! Я ищу тебя по всему лесу.

Девочка обернулась, бельчонок перескочил с её плеча на высокое дерево и устремился к самой кроне.

– Я больше не буду убегать, честно-честно, – она воззрилась на брата виновато и бесхитростно. – А ты возьмешь меня с собой снова?

– Поглядим, – буркнул Фабиан.

Потом не раз он уводил её в лес. Перед этим они тайком пробирались на кухню, прихватить что-нибудь съестное. Мириам повадилась кормить белок. Зверьки совершенно её не боялись: ели с рук, позволяли себя гладить, однажды аж принесли большую шишку, полную ароматных крупных орехов. Фабиану ещё не доводилось видеть такие. Должно быть раздобыли в непролазной чаще.

Мириам воображала себя лесной принцессой, танцуя между деревьев в легком атласном платье, подобранным к глазам – цвета ясного неба. Ветер играл с волосами, подбрасывая, как осеннюю листву, такую же огненно-рыжую. Фабиан радовался вместе с ней и дивился – как мало надо для счастья.

На девятый день рождения сестры, зная, как та цветы любит, Фабиан подарил букет колокольчиков. Мириам воткнула их в землю и поливала, в надежде, что те пустят корни, но они засохли. Фабиан застал её склонившуюся над поникшими стебельками. Она сидела на корточках и горько вздыхала.

– Что ты так расстроилась? Хочешь, я подарю тебе сотню колокольчиков?

Она яростно замотала головой.

– Тогда, они тоже умрут.

– Пошли.

Он схватил её за руки и потащил за ворота. Вывел на поляну, где кивая яркими лепестками колыхалось целое море цветов. Он наблюдал, как она носится будто пчела от одного к другому, и сердце наполнялось странной радостью. Его всегда поражали и пугали чувства, что пробуждала в нём названая сестра. Отчасти поэтому он не давал им прорости, предпочитая прятать за чёрствостью.

В шестнадцатилетнем возрасте Фабиана отправили на службу. Дамиан расстарался и нашёл двоюродному племяннику «тёплое» место при дворе. Провожая, Мириам протянула на ладони серый невзрачный камень с желто-розовыми вкраплениями.

– О, Мири. Я не могу принять столь ценный подарок, – насмешливо произнес Фабиан.

– Возьми, отдашь, когда вернешься, – простодушно ответила она, быстро обняла и убежала, чтобы забиться в укромный угол и вдоволь поплакать.

После его отъезда, Мириам почувствовала себя по-настоящему одинокой. Фабиан был для неё персональным солнцем: иногда раскаленным, палящим и безжалостным, иногда весёлым, приветливым и ласковым. Парень унаследовал от сепа Л'Амидайо золотые волосы, красивые аристократические черты и гипнотический стальной взгляд, что делало его ослепительным в любом обществе. Несомненно, он придётся ко двору куда бы его не занесло. Адалина мечтала, что в столице он сможет найти достойную девушку с хорошей родословной и богатым приданным. Гаэль снисходительно смотрел на жену и никак не комментировал. На Мириам такие разговоры действовали угнетающе, ей всего-то и хотелось, чтобы брат скорее вернулся домой.

Всё чаще она сбегала в лес, который стал настоящей отдушиной. Мириам приходила сюда, чтобы побыть наедине с собой. Вековые дубы прятали надежней любой крепости; пологие камни, служили ступенями и помогали забраться в самые потаенные уголки; мох мягким ковром расстилался под ногами. Лес служил ей убежищем, чертогом; живой – он манил её, звал.