Kitobni o'qish: «Монастырь, Руническая повесть»

Глава 1

Несколько дней меня преследовало странное чувство. Я не мог справиться с ним и не вполне понимал того, что происходит. Но я чувствовал, что где-то рядом находится моя Дорога.

Где-то внутри меня появилось ощущение, что кто-то меня ведет вперед, к началу моего Пути.

Наш отряд, вернее то, что осталось от него, шел по бесцветной болотистой местности. Близость зимы уже давала о себе знать. Деревья давно стояли без листьев, но первый снег всё еще не выпадал.

Почему-то мне казалось, что стоит выпасть снегу – и все вокруг изменится. Как только земля покроется белым – все станет совсем другим.

Мы шли по дороге разбитой сотнями телег с беженцами; делали частые привалы из-за раненых бойцов. Нам попадались только оставленные хутора, сожженные мельницы и редкие испуганные крестьяне, закутанные в какое-то тряпье. Они шарахались от нас в лес, опасаясь кучки оборванных солдат, неизвестно к какой армии принадлежавших изначально. По-своему они были правы, ведь мы доведены до отчаянья, лишены надежды, у многих нервы были уже на пределе. Я мог отвечать только за себя. За остальных – нет. Кто знает, что в голове солдата непонятно за что отдавшего последние три года своей жизни.

Уже несколько часов я не чувствовал своих ног. Сапоги с меня кто-то стащил еще на вчерашнем ночном привале, посчитав, наверное, что я уже умер, а живому они нужнее. Я не осуждал его, я и сам мародерствовал, и это было от полной безысходности.

Серое небо стало ниже, а это значит, что сейчас начнется дождь. Холодный ноябрьский дождь, который, возможно, превратится в первый снег.

Я так устал… Когда же будет привал? Сегодня я уже видел, как несколько солдат свалилось в придорожную канаву, и сейчас передо мной упал еще один. Я остановился над ним и перевернул его лицом вверх. Грязь залепила лицо несчастного, но я смог его узнать по металлическим дужкам без стекол. Это был Очкарик.

Я закрыл его голубые, как у младенца, глаза, сделал несколько шагов вперед, но вернулся.

– Прости, – сказал я тому, что осталось от Очкарика и, стянув с него сапоги, надел их поверх своих драных обмоток. Сапоги мне были немного великоваты, но это даже хорошо. Хуже было, если бы они оказались мне малы.

То, что дождь все-таки начался, я понял, когда забурлила от ливня Река, недавно показавшаяся из-за высоких придорожных кустов. Я поднял голову и увидел, что на другой стороне этой безымянной клокочущей и вздувающейся пузырями Реки возвышается Монастырь.

Не помню, как мы переходили Реку вброд, помню только, как кто-то выволок меня за шиворот на берег. Должно быть, я изрядно наглотался воды, и теперь стоял на четвереньках, задыхаясь и кашляя, сплевывая на застывший камнем колючий песок.

Я поднял голову. Надо мной возвышались каменные стены монастыря. Сквозь облупившуюся серую штукатурку кое-где проглядывали красные кирпичи.

Мы прошли в приоткрытые кованые монастырские ворота. Кого-то тащили, кто-то плелся сам. Кажется, я был последним.

Хорошее место для ночлега. Наверное, самое лучшее за последние недели, пока мы куда-то от кого-то отступаем. Я опустился на гладкие камни и прислонился спиной к стене. Все. Больше не смогу сделать ни шага.

– Вставай, вставай, – услышал я над ухом и поднял глаза.

Надо мной склонился Бородач, из его рта вырывался белыми клубами пар. Бородач подхватил меня и потащил внутрь какого-то строения.

Глава 2

Мы далеко не всегда способны сделать выбор и поэтому часто ошибаемся. Иногда обстоятельства складываются таким образом, что нас просто куда-то ведет. Совпадения превращаются в логику событий, и у каждого следствия появляется своя причина.

Думаю, не просто так я оказался именно здесь именно сейчас. В этом была причина, просто пока что не появилось следствие.

– Кто жив, откликнитесь! – Это надрывно прохрипел наш Командир, я никогда не слышал его голос не простуженным. – Тех, кто сейчас не шевельнется – мы похороним, чтобы предотвратить мор!

Я улыбнулся и открыл глаза. Командир стоял надо мной. Сдвинув густые брови на переносице, он строго проговорил:

– Твое счастье, что не разучился веселиться в этом аду!

Я привстал на локте и увидел, что нахожусь в огромном помещении с колоннами. На потолке местами еще осталась золотая роспись, а фрески на стенах почти полностью осыпались, обнажив старинную кирпичную кладку. Я понял, что заночевали мы внутри Храма.

Кто-то разжег костер, несколько человек грелись около него и сушили свои изношенные ветхие одежды. Я встал, пошатываясь, сделал несколько шагов, опираясь на шершавую стену, подошел к огню и сел, протянув к пламени свои ноги без сапог. Опять кто-то успел их стянуть с меня.

Краем глаза я видел, как во внутренний дворик вынесли троих человек, умерших за ночь.

– Мы предадим наших братьев земле! – Продолжал хрипеть Командир. – Они отдали нашему великому делу свои жизни и достойны настоящих почестей! Бородач! Серый! Копайте братскую могилу.

Хорошо было бы что-нибудь съесть, прежде чем браться за работу, или хотя бы немного отогреться, но я послушно встал и вышел на улицу.

Солнце ослепило меня в первую секунду, и я зажмурился.

– Красиво, да? – раздался скрипучий голося Бородача.

– Не вижу! – рассмеялся я. – Ничего не вижу!

– Ты случайно не ослеп? – спросил Бородач.

– Просто солнце. – Я потер глаза. – Где копать будем?

Я окинул взглядом небольшой внутренний двор. После дождя все блестело: и золотой шатер колокольни, и булыжники, отполированные за столетия сотнями ног, и кованые ворота. Я уже и забыл, что бывает такая красота и благодать.

– Копать будем по очереди. – Бородач прошел в арку, отделяющую небольшое монастырское кладбище от двора. – Лопата одна.

Я вонзил штык лопаты в землю, еще не успевшую окончательно промерзнуть. Коричневым дымящимся комом она свалилась обратно – руки мои тряслись.

– Посиди-ка, —отстранил меня Бородач и начал копать могилу сам. Я отошел и присел на цоколь старой полуразрушенной могилы. – Сапоги стяни подходящие, —Бородач кивнул на троих покойников.

– Мне не надо… – Я передернул плечами.

– Ты чего? – Бородач поднял в удивлении брови. – Это им не надо! А ты живой пока. Бери, кому говорю! – Он замахнулся на меня лопатой. Наверное, в шутку. Я послушно встал, снял сапоги с ближайшего трупа и натянул их на свои ноги. – То-то, – Бородач одобрительно кивнул.

Я снова присел на могилу и стал рассматривать полустертые непонятные знаки и рисунки на ней. Но черты и резы на камне неожиданно для меня стали складываться в буквы и слова, и я прочитал вслух плохо сохранившуюся замшелую надпись на камне:

– «Покоящийся здесь да упокоится вовек»… Слушай, Бородач, как может покоящийся не быть успокоенным?

Бородач разогнулся, вылез из ямы и, шумно дыша, протянул мне лопату.

– Может, это нечисть какая-нибудь, —продолжил я, старался преодолеть дрожь в руках. – Может, оборотень или вампир здесь лежит. Откуда нам знать? Может, не надо копать здесь могилу?

Я взял лопату и тяжело спрыгнул в выкопанную Бородачом яму.

–Нет, не думаю, – ответил тот. – Это все сказки неграмотных пугать. Мы же в Монастыре. Скорее всего, здесь покоится в мире праведный монах или великий воин… Ты копай, копай. Не разговаривай, а то они скоро пахнуть начнут, —Бородач покосился на троих покойных и сморщил нос.

Мне показалось, что один из них шевельнулся. Видения начались от голода, не иначе.

– Что б тебя! – Закричал не своим голосом Бородач.

– Что!? – Я разогнулся. От резкого движения или от голода у меня пошли перед глазами круги и пятна.

Один из покойных встал и с недоумением смотрел на нас. Это был Сума. С него-то я и снял сапоги.

– Братцы, вы что, похоронить меня решили заживо? – Он слабо улыбался и зябко переступал с ноги на ногу. – Сапоги-то мои видел кто?

– Да ты стяни с кого-нибудь из них, поди не обеднеют, – Бородач махнул рукой на двух оставшихся покойников. Сума последовал его совету и через мгновение уже был обутым.

– Слушайте, братцы, пора это безобразие-то с сапогами заканчивать. Это же просто кошмар какой-то! Просыпаешься утром, а мало того, что босой, так тебя ж еще и погребать собираются.

Я снова начал копать. Хорошо, что Сума живой – могилу теперь придется меньше делать.

– Остальные-то точно мертвые? – Сума пнул носком сапога один, потом другой труп. Они, окоченевшие, не шевельнулись. – А что у нас с едой-то?

Сума отличался одной особенностью – он очень любил поесть, что в условиях войны, а тем более отступления было почти невозможно, а он, похоже, постоянно думал только о еде. По крайней мере, его воспоминания о том, какие чудесные пироги и соления готовила его мама, для меня были просто невыносимы. Я придерживался общепринятого негласного правила не вспоминать о мирном времени. Хотя бы вслух.

– А ничего у нас с едой, Сума, ничего. – Бородач сменил меня и спрыгнул в яму. – Мы же в монастыре и питаться теперь будем исключительно святым духом.

– Ох… Так дело-то не пойдет… – Сума стоял как в воду опущенный. – Это ведь не правильно, чтобы совсем никто не заботился о пропитании-то…

– Абсолютно с тобой согласен, – Бородач выкинул из могилы ком земли. – Ты и займись этим. Походи по окрестностям, попроси милостыню, может, даст кто.

Глава 3

Временами бывает ощущение, что все происходящее вокруг – неправда, сон, фантазия, нереальность; что все окружающее тебя – всего лишь придуманное кем-то испытание на Пути. Кажется, стоит открыть глаза – и все станет ясным, простым и понятным.

Это состояние похоже на мгновение перед тем, как ступишь на раскачивающийся ветром зыбкий и неустойчивый подвесной мост, который соединяет то, что было разъединено и не связано.

Я увидел, как что-то сверкнуло в земле. Я встал на колени и протянул руку к сверкнувшему на солнце предмету. Это был небольшой круглый медальон с витиеватым рисунком, висящий на кожаном шнурке. Наверное, золотой. Я потер его, он ярко блеснул на солнце.

– Ох, гляди-ка, Бородач, что Серый-то нашел. Дай-ка. – Щурясь, Сума взял медальон повертел его в руках и вернул мне. – Повезло-то как!

Сума почесал живот и пошел прочь, шаркая по брусчатке и переваливаясь с ноги на ногу. Я размял дрожащими пальцами новый ком земли, выкинутый Бородачом, но ничего больше мне не попалось.

– Это к удаче, – сухо сказал Бородач.

– Я даже знаю к какой. – Я надел медальон на шею. Холодом он обжег мне кожу. Но это ощущение моментально прошло. – Сума живой, значит, от голода мы точно не умрем.

Мы аккуратно положили в могилу наших погибших товарищей, проверив напоследок их карманы, но ничего не обнаружили кроме дыр. Когда же начали засыпать их землей, во внутренний дворик вбежал наш Командир, в расстегнутой рубахе, мокрый от пота.

– Отставить! Прекратите! Это общее дело! – Размахивал он руками.

– Как могилы копать – так наше с Серым дело, а закапывать – общее? – Бородач недовольно посмотрел на Командира.

– Отставить! – На его щеках горел нездоровый румянец. – Вы же самые крепкие из оставшихся бойцов. Как вам только не совестно так говорить!

Я сел на гору сырой земли и посмотрел на небо. Над сияющими шатровыми куполами летали, галдя, галки, белые облака неслись с невероятной быстротой, а Солнце припекало, как будто вернулось лето. Кто-то тронул меня за плечо. Бородач стоял надо мной и закрывал полнеба.

– Почетный караул, – тихо сказал он.

Я встал и посмотрел по сторонам.

Семь человек – вот и все, что осталось от нашего отряда. Кучка оборванных, голодных, испуганных и разуверившихся во всем людей – вот что сейчас мы собой представляли.

– Мы не забудем вас! – Услышал я конец речи Командира. – Мы все, как один, будем вас помнить. Вы останетесь в наших сердцах! Прощайте!

Он кинул горсть дымящейся земли, и все остальные последовали его примеру. Я взялся за лопату и засыпал бойцов.

Как не пафосно звучали слова Командира, как не высокопарно, но я знал, что он говорил искренне, иначе он и не может. Да и как еще тут скажешь? Конечно, мы будем вас помнить. А если завтра кто-то присоединится к вам, мы не забудем и его, до тех пор, пока не умрем сами.

Глава 4

Иногда бывает какое-то особое, ни с чем не сравнимое предчувствие. Вот-вот – и что-то значимое произойдет в твоей жизни. Что-то важное. Именно то, для чего ты и родился! Это чувство может ничем и не обернуться, но бывает, что действительно это что-то происходит. И ты выходишь на свою Дорогу.