Kitobni o'qish: «Побудь со мной»

Глава 1

Мечта на пороге

Дверь квартиры распахнулась, и Аля увидела удивительно прекрасного человека.

– Спроси, кто там! – запоздало прокричала из кухни бабушка.

В полумраке лестничной клетки над девочкой возвышался незнакомый дяденька в блестящих, словно игрушечных, ботинках, чёрных, отглаженных в звонкую стрелку брюках, а выше его одежда и вовсе поражала фантазию золотым пышным убранством.

– Аля, кто это? – было слышно, что бабушка идет по коридору к дверям. В квартире всегда слышно, когда бабушка идет. Потому что шаркает. Але мама шаркать не позволяет, говорит, что это некрасиво, а бабушке можно. Бабушка пришаркала к дверям и включила свет. Сказочный принц засиял пуще прежнего и переступил порог квартиры.

– Женечка! Да как же ты здесь? Откуда ты?

– Ольга Алексевна! – чудесный гость снял с головы невиданный сверкающий головной убор и протянул руки к бабушке, и она тоже потянулась обнять его в тесной прихожей прямо над головой у Али. На несколько мгновений Аля оказалась между двух взрослых, как в шалаше, и перестала видеть, что происходит вокруг, только слышала, как над головой шумят, словно деревья на ветру, взволнованные голоса.

– Хотел позвонить, так вы же без телефона тут. Хорошо, что адрес ваш был.

– Да неужели приехал! Хоть повидать тебя перед смертью!

Потом шалаш, составившийся из двух взрослых, распался, и Аля опять смогла видеть удивительного гостя. Таких прекрасных людей она никогда раньше не видела. А ведь он мог позвонить к ним просто случайно, чтобы задать какой-нибудь короткий вопрос, например: где тут квартира Ивановых? Или просто принести телеграмму, и сразу же уйти. Как же удачно получилось, что бабушка его знает, и не стала выгонять, а наоборот, пригласила войти в дом и даже успела уже рассказать ему о том, что собирается скоро умереть.

– Ну что же вы, Ольга Алексевна, говорите! – возмутился незнакомец. – Зачем же «перед смертью»! Выглядите отлично! Молодцом!

Незнакомец говорил обыкновенные слова, и голос у него тоже был ничем не примечательный. Он здоровался, как все, и также возмутился, когда бабушка начала рассказывать про своё «перед смертью». Эта обыкновенность была удивительной и никак не вязалось со сказочным внешним видом. Вот если бы он не говорил, а, скажем, пел, как оперный певец по телевизору, это было бы, наверное, лучше.

Потом незнакомец снова увидел Алю. Он и с самого начала посматривал на неё с высоты своего роста, а теперь, наглядевшись на бабушку, присел на корточки и спросил:

– А это кто тут у нас?

– А это Александра, – прошептала Аля и стала смотреть на волшебную куртку, в которую был одет гость. На его лицо она смотреть не стала, хотя теперь оно было совсем близко. В конце концов, лица были у всех. Что там могло быть такого уж необычного? Ну, пара глаз, нос торчит, рот раскрывается, а в нём зубы – у кого больше, у кого меньше. Всё одно и то же. А вот такого, чтобы по вороту шли золотые листья, а на плечах лежали бы досочки с выпуклыми и тоже золотыми звёздами – такой красоты Аля ещё никогда так близко не видела.

– Ох, Женечка, что ты говоришь, как я могу в мои-то годы выглядеть. Да я же и в домашнем! – испугалась бабушка где-то у них над головами и принялась отряхивать подол халата с таким возмущением, как будто этот халат сам без спроса забрался к ней на плечи, а она только сейчас это заметила.

– Аля, покажи дяде Жене, где руки помыть! – распорядилась бабушка. – Я сейчас.

И очень быстро ушла в комнату, как будто там у неё подгорали оладушки.

– Ну, показывай, куда идти! – бодро попросил нарядный гость, снова выпрямляясь во весь рост.

Аля ткнула пальцем в сторону ванной, но тут же спрятала руку за спину, потому что пальцем показывать некрасиво. К счастью, никто пальца не заметил, гость очень решительно щёлкнул выключателем, до которого Аля пока только с трудом могла дотянуться, прошёл за дверь и зашумел струёй воды. Скоро из комнаты вернулась бабушка, уже переодетая в юбку и светлую блузку, и решительно направилась на кухню, на ходу ещё застегивая пуговицы на манжетах. Аля пошла за ней.

– Бабуль, это кто? – спросила она шёпотом.

– Да это же Женечка из Крыма! Можешь звать его дядя Женя, – ответила бабушка, совершенно не обращая никакого внимания на Алю и разговаривая только с внутренностями холодильника. Когда она всё-таки повернулась, на лице у неё было отчаяние.

– На стол-то и нечего поставить, – сказала она так, как будто её любимое «перед смертью» подкралось на этот раз особенно близко.

Бабушка считала, что гостей надо обязательно кормить. И все её знакомые знали об этом, потому что не приходили с пустыми руками. И новый дядя же-Женечка из Крыма вошёл на кухню с коробкой конфет, бутылкой из тёмного стекла и ещё какими-то свёртками в руках.

– Ой, Женечка, да зачем же! Не надо было! – заговорила бабушка. Она старалась звучать сердито, но по ней сразу было видно, что ходить в гости надо только так: со своей едой.

– Да я и так вам как снег на голову! – непонятно отвечал гость. Аля ещё раз внимательно посмотрела на его красивую куртку. Она была украшена золотыми листьями, а вовсе не снежинками. Так что дядя Женя зря беспокоился. На снег на голову он совсем не был похож. Да и до зимы было ещё далеко. Пока ещё даже лето не закончилось.

– Ну что, Александра, скоро в школу? Через недельку? – спросил её дядя Женя запросто, как будто они всегда были знакомы.

– Нет, не скоро, – ответила Александра, стараясь говорить громче, но голос куда-то пропадал из горла и слова получались тоненькими и слабыми.

– Она на следующий год пойдёт, ей ещё только шесть, – объяснила бабушка, громыхая тарелками, как будто назло решила заглушить тихие Алины слова.

– А я-то подумал, что ты, Александра, уже школьница, – дядя Женя опять начал говорить обыкновенные для его роста и возраста вещи. Все, кто был значительно выше и старше Али, всегда спрашивали её про школу и, когда узнавали, что она пока ходит в детский сад, удивлялись, что она такая высокая. На это Аля всегда отвечала, что она не самая высокая, в группе только третья по росту среди девочек, и стоит после Наташи и Ани. Это были очень скучные разговоры. Поэтому дяде Жене она не стала рассказывать ни про Аню с Наташей, ни про свой рост. Этот человек – такой нарядный и удивительный – заслуживал каких-то особенных разговоров. Не мог же он явиться из Крыма просто так, чтобы поговорить о её росте и о школе. Он наверняка приехал, чтобы сообщить что-то важное.

– Ваших-то, наверное, не дождусь, – гудел дядя Женя по дороге из кухни в комнату. – Я же проездом, вечером в рейс, вы же понимаете, Ольга Алексевна. Во сколько они с работы? И что, каждый день на электричке приходится? Ну да, что поделаешь. Зато воздух у вас тут в пригороде чистый. А ты, Саша, пока папа с мамой на работе, значит, в садике, да?

– Я уже в подготовительную группу пойду, – ответила Аля, сжимаясь при упоминании «Саши». Она никогда не Саша, только Аля или Александра. А всё потому, что Саша – это невозможно выговорить, выдавить из себя. Этот шипящий мучительный звук портил Александре жизнь уже давно. Но что можно было поделать? Она ведь не родилась змеёй, и шипеть у неё никак не получалось. Аля даже умела правильно рычать «р», а это у них группе мало кто умел. Лучше уж пусть будет длинное раскатистое «Алекс-сандр-ра» или легко порхающее на губах «Аля», но только не унизительное провальное «Сася».

– А читать уже умеешь? – спрашивает дядя Женя и вдруг подхватывает её большими горячими ладонями и сажает к себе на колени.

Мир, качнувшись, заставляет девочку на мгновение умереть от смущения в этих крепких чужих руках, когда так близко вдруг проплывает незнакомая улыбка и прямо в лицо смотрят чужие глаза. Но потом всё вокруг обретает новые очертания и новый смысл.

– А вы – моряк? – шепчет Аля.

– А как же! Капитан-лейтенант, – кивает прекрасный гость.

– А почему?

– А потому, что ничего прекраснее моря нет на свете!

– А это что? – она проводит пальчиком по выпуклой золотой пуговице. Вот бы ей такую, хоть одну штучку! Такую круглую, блестящую. Ни одна из тех пуговиц, что лежит у мамы в деревянной шкатулке, не идёт ни в какое сравнение с этими сокровищами, щедро нашитыми на груди у дяди Жени.

– Это-то? Якорь.

– Почему?

– Потому что у каждого моряка должно быть место, где можно бросить якорь. Свой дом.

– Да зачем же ты её усадил к себе на руки? – Возмущается бабушка. – Она тебе поесть не даст спокойно. Да и тяжёлая уже.

– Ничего, – смеётся дядя Женя-капитан, и Аля решает больше ничего не спрашивать, чтобы бабушка не подумала, что она перебивает старших. Она помнит, что старших перебивать нельзя. Да и спрашивать – это необязательно.

Аля давно уже решила для себя, что если что-то красивое кажется непонятным, то вовсе и не нужно спрашивать о названии и назначении этой красоты. Когда вещь красивая, ей совсем не обязательно иметь смысл или имя. Вот мама ставит пластинку и спрашивает:

– Тебе нравится? Красивая музыка?

– Красивая, – кивает Аля.

– Это Чайковский, – с гордостью говорит мама. И потом, когда опять ставит ту же пластинку, или когда по радио передают ту же мелодию, она спрашивает:

– Что это за музыка?

И попробуй не ответь, что это Чайковский. Хотя какой это Чайковский? Как угадать, что это он, а не кто-нибудь другой. Мама знает много всяких фамилий. Музыка слетает с тёмного, плавно вращающегося винилового круга, расчерченного тоненькими бороздками, и наполняет постепенно всю комнату. Аля понимает, что эти звуки родились не здесь и не сейчас. Имена музыкантов перечислены на бумажном конверте от пластинки. Эти музыканты умеют играть так, что вдруг ни о чем не думаешь, а оказываешься где-то не в комнате, а как будто в другом месте, где очень красиво. И никакого Чайковского там нет, там нет даже мамы, и кажется иногда, что и самой Али больше нет, а есть только музыка.

А вот с некрасивыми вещами бывает наоборот. Узнаешь их имя, увидишь для чего они – и можешь даже полюбить. Вот у папы на балконе лежат всякие железные ковырялки, тяжёлые, некрасивые и некоторые грязные. Но когда папа объясняет, что, например, вот это – плоскогубцы, и показывает, что ими, как крокодильей пастью, можно ловко ухватить торчащий из дверцы шкафа гвоздь и вытащить его, чтобы он больше не царапал руку, то Але плоскогубцы начинают нравиться и казаться красивыми в своей ловкости. Чайковским-то небось гвоздь из дверцы шкафа не вытащишь.

Аля путешествует в новом мире дальше, легко касаясь пальчиками тяжёлого сукна, золотого шитья, надавливает ладошкой на погоны – дополнительные широкие плечи, приделанные поверх обыкновенных человеческих плечей. Бабушка с дядей Женей всё говорят и говорят о чём-то, про каких-то людей и про погоду, про здоровье и про работу, и про папу с мамой, и про их работу тоже. Бабушка пытается накормить дядю Женю то колбасой из его свертков, то их собственной квашеной капустой, а дядя Женя понемногу пьет из рюмки то, что он принес в тёмной бутылке, и у него изо рта начинает пахнуть сильно и сладко. Але он дает конфеты из своей коробки, а бабушка говорит, что хватит ей уже.

– Ну, покажи мне свою любимую игрушку, – просит дядя Женя и ссаживает Алю с колен.

Бабушка учила Алю, что её лучшая игрушка – это кукла-блондинка, которой родители дали некрасивое имя «Гэ-дэ-эровская». Аля зовёт её Светланой, потому что у куклы светлые волосы. Гэ-дэ-эровская Светлана одета в голубое платье с кружевами и белую жилетку. Её пластмассовые ботиночки ещё не потеряны, как у всех других Алиных кукол. Бабушка держит лучшую игрушку в серванте за стеклом – «от греха подальше». Где у них в квартире грех, Аля не знает, понятно только, что далеко от серванта.

Аля снова внимательно посмотрела на дядю Женю. Такого нарядного человека не удивишь куклой в пышном платье. Ещё чего доброго подумает, что это, и правда, любимая Алина игрушка. Если уж он капитан с золотым якорем на каждой пуговице, то ему можно показать Читу.

– Ну какая хорошая! – хвалит дядя Женя, вертит в руках небольшую тряпичную обезьянку с замечательными мягкими ладошками и приветливой смышлёной мордочкой.

– А ты живую обезьяну когда-нибудь видела?

– Видела. В зоопарке, – кивает Аля, проводя кончиками пальцев по золотому шитью на рукаве гостя.

– В зоопа-арке, – разочарованно тянет капитан, и Аля с удивлением поднимает на него глаза. – В зоопарке это не то, там все звери за решёткой. А я вот видел обезьян по-настоящему, в природе. Они знаешь, какие воришки? Так и смотрят, чего бы стянуть у тебя вкусного.

– А слона? – спрашивает Аля.

– И слона видел, – с гордостью рассказывает дядя Женя. – Слон – умный. Он хоботом поднимает бревна и помогает людям строить дом. Представляешь себе?

– А дельфина?

Дядя Женя смеётся, притягивает к себе Алю и ласково треплет её по макушке.

– Вот вырастешь большая, приедешь к нам на море, и сама посмотришь на дельфинов.

– А я уже выросла больсая, – говорит Аля и даже не замечает позорно провалившийся куда-то звук.

– Ну, конечно! Конечно ты уже большая! – сразу соглашается дядя Женя и снова смеётся. – Большая-пребольшая, почти невеста уже!

Конечно, этот гость и этот праздник не могли длиться вечно. Але всего только шесть, но она уже знает, что хорошенького – понемножку. Такого человека, который рассказывает про слонов и обезьян, и носит невиданную красивую одежду, не может быть много в жизни, как не может быть много мультиков или шоколадных конфет. Дядя Женя должен уехать, потому что его ждёт рейс. Что это такое – не понятно – но, видимо, дело неотложное, раз дядя Женя не стал дожидаться папу с мамой.

После отъезда дяди Жени-капитана Аля сидела на диване, прижав к груди Читу, и переживала снова и снова этот счастливый день. Бабушка тоже переживала. Она даже не помыла посуду, ушла к себе в комнату и лежала там на кровати, читала письма, которые привёз ей дядя Женя, и громко вздыхала.

В дверях заворочался ключ, Аля слетела с дивана и понеслась в прихожую.

– Мама, папа! Мама, папа! Дядя Женя-капитан сказал, что я невеста! И когда я вырасту, я поеду в Крым, и мы с ним поженимся! И я тоже стану капитаном! И там будет прекрасное море! И дядя Женя покажет мне дельфинов! И у нас будет дом, который построит слон!

– Аля, Аля, что ты такое говоришь? – удивилась бабушка. Она встала и тоже вышла, шаркая тапками, к дверям. – Это к нам Женечка из Крыма заезжал сегодня. Женечка, племянник мой. Проездом у нас в Ленинграде.

– Жаль, жаль, что не застали, что не смог дождаться нас, – посокрушался папа, как ни в чём ни бывало снимая куртку и ботинки. А мама переспросила Алю, как будто хотела убедиться, что бабушка ничего не напутала:

– Значит, у вас сегодня были гости, и ты познакомилась с дядей Женей?

– Он настоящий капитан! И он… он…

И вдруг море, и дельфины, и дядя Женя – всё это рядом с родителями, которые не удивились такому гостю и не расстроились оттого, что он их не дождался и уже уехал – всё превратилось в какую-то детскую игру. Как будто она рассказывала им не про настоящего капитана, а про мультяшного. Как будто всё это сегодня было невзаправду. Аля задышала часто, а потом не сдержалась и расплакалась. Напридуманное счастье куда-то улетучивалось, оттого что никто не хотел поверить в него. Аля схватила свою мечту обеими руками, крепко прижала её к груди и понесла в комнату.

Глава 2

Старая и толстая

Родители ездили на работу в Ни. Это значило, что дома не становилось ни папы, ни мамы, одна только бабушка. Добровольно и торопливо мама и папа выходили за дверь и растворялись в утренних сумерках. Пять дней в неделю до самого вечера они пропадали неизвестно где. Пока родителей не было дома, бабушка распространялась сразу по всей квартире. Она одновременно гремела посудой на кухне, шумела водой в ванной, выходила оглядеть двор с балкона и сидела в большой комнате, чтобы лучше присматривать за порядком. Пока бабушка присматривала за порядком, вещи лежали на своих местах, часы спокойно тикали на полке, и Чудовище почти никогда не показывалось. А когда вечером приезжали родители, бабушка уменьшалась, стягивалась опять до размеров своей комнаты, а в квартире становилось шумно, тесно, часы начинали торопиться, скоро уже было пора спать, а когда выключали свет, Чудовище выступало из темноты, открывало глаза и смотрело на Алю.

У бабушки отдельная комната. У неё там есть всё, что нужно: кровать с подушками, много фотографий в рамках на стене, фарфоровые фигурки, которые Але нельзя трогать, тумбочка у кровати, на которой стоят флакончики и коробочки с лекарствами, которые тоже нельзя трогать.

Телевизор тоже стоит в комнате у бабушки. Папа сказал, что всё равно там смотреть нечего, а мама сказала, что ребёнку можно смотреть телевизор не больше двадцати минут в день, чтобы не портить глаза. Так что телевизор отдали бабушке, пусть посмотрит перед смертью. Она всё делает «перед смертью», и Аля иногда даже завидует ей. Перед смертью всё становится уже нипочём, даже такое, что может навредить человеку. Перед смертью, например, можно есть карамельки сколько хочешь.

– Бабуль, ты уже ела сегодня конфету. Ты себе зубы испортис, – как-то заметила Аля.

– Такие зубы от конфет не портятся, – отмахнулась бабушка. – И не смей делать замечания старшим. Это надо же! Не дадут спокойно съесть конфету перед смертью!

Телевизор тоже можно смотреть перед смертью не по двадцать минут в день, а пока не закончатся все интересные передачи. Так что когда подходит к концу художественный фильм по первой программе, бабушка со вздохом встаёт, шаркает к телевизору, поворачивает чёрный круглый переключатель, и смотрит по второй программе, например, концерт. Когда заканчивается концерт, она опять встаёт, перещёлкивает на местную программу и слушает новости. А потом уже просто заканчиваются телевизионные каналы – их ведь только три и все они чёрно-белые.

– Бабуль, можно я побуду с тобой? – спрашивает Аля. Родители на работе. На улице идёт дождь. Над домом висят тучи, в большой комнате темно, и Чудовище молча пялится на Алю своими страшными глазами. Она не может оставаться с ним в одной комнате.

– Побудь, побудь, – кивает бабушка.

– А дядя Женя скоро приедет?

– Ну откуда же я знаю?

– А у него есть дом в Крыму?

– Конечно есть.

– А его, правда, слон построил?

– Что за ерунду ты говоришь? Какой ещё слон?

– Дядя Женя сказал, что это не ерунда. Дядя Женя-капитан сказал, что слоны умеют строить дом и что они умные!

– Да, что же это такое! – вскрикивает бабушка и даже машет руками. – Что это за ребёнок! Не даст спокойно телевизор посмотреть перед смертью!

Але приходится сидеть тихо. В комнате пахнет лекарствами. На экране рассказывают скучные новости. Аля краем глаза смотрит на бабушку, которая сидит рядом. Бабушка не двигается, молчит и дышит.

«Хорошо, что она дышит, – думает Аля. – Значит, до смерти ей ещё далеко».

Новости, наконец, заканчиваются и начинается балет. Кроме мультиков, Але по телевизору нравились цирк и особенно балет. Балет – это когда девушки в белых коротких пышных юбочках красиво прыгают по сцене.

– Бабуль, это Чайковский! – узнала Аля.

– Ах ты моя умница! – бабушка притянула Алю к себе, погладила по голове. – Кто бы мог подумать, что ты Чайковского запомнишь! У тебя ведь всё в одно ухо влетает, из другого вылетает. А Чайковского запомнила!

Бабушка порылась в кармане халата, вытащила карамельку, сунула Але в руку.

– Маме не говори, что я тебе конфеты давала.

– Не скажу, – пообещала Аля. Бабушка почесала под седыми волосами возле уха, посмотрела на Алю, у которой одна щека раздулась из-за карамельки.

– Ты, может, у нас пианисткой вырастешь? Может, нам тебя в музыкальную школу записать?

– Нет, бабуль, – Аля замотала головой. – Пианино на корабль не поместится.

– На какой корабль? – нахмурилась бабушка. – Зачем тебе пианино на корабле?

– Ну, бабуль! Дядя Женя-капитан сказал, что я невеста. Значит, когда он приедет, он на мне поженится и мы будем плавать вместе на его корабле. Я тоже буду капитаном.

– О, Господи! – бабушка засмеялась. Но потом сразу рассердилась:

– Что за наказание мне с этим ребёнком перед смертью! Ты где эти глупости взяла? Вот откуда? Дядя Женя тебя просто так невестой назвал.

– А зачем тогда он мне про слона и дельфинов рассказывал? И про обезьян?

– Дядя Женя взрослый, а ты маленькая! Ему тридцать шесть, а тебе шесть!

– Ну, так я вырасту. Мне потом тоже будет тридцать шесть. И когда нам будет поровну, тогда он на мне поженится!

– Не говори ерунды! – отмахнулась бабушка. – Никогда он на тебе не женится. Вы родственники, а на родственниках не женятся.

Аля не знала, как убрать человека из родственников. Повзрослеть до тридцати шести лет и стать такой же взрослой, как дядя Женя – это она могла. Но вот если он перестанет быть родственником, то он ведь больше не будет приезжать в гости. Потому что в гости ходят только родственники или те, с кем вместе работаешь.

– Бабуль, – позвала Аля и подёргала бабушку за халат. – Бабуль, ну всё равно. Пусть даже нельзя с дядей Женей пожениться, но я всё равно хочу быть капитаном.

– Капитаном? – удивилась бабушка.

– Ну, когда вырасту, – скорее уточнила Аля.

– Девочек на флот не берут, – пожала плечами бабушка.

– Но я хочу плавать на корабле! Я хочу быть капитаном, как дядя Женя! – закричала Аля.

– Дашь ты мне телевизор посмотреть по-человечески в конце-то концов! – отмахнулась бабушка. – Если не можешь сидеть спокойно, иди поиграй в другой комнате.

Аля замолчала и тоже стала смотреть телевизор. Лучше сидеть здесь с бабушкой, чем там с Чудовищем. И потом смотреть балет ей нравилось. Это было красивее, чем папин спорт, например. Вот когда в стране проходила Олимпиада, то приходилось часто смотреть спорт по телевизору.

Олимпиаду придумали древние греки, про которых дома было несколько книжек с картинками. Люди полюбили соревноваться ещё вот с тех самых древних времён. Собирались в каком-нибудь древнегреческом месте и несколько дней соревновались друг против друга. Те, которые проигрывали, не обижались. Все спортсмены, даже после драки, которую называли борьбой или боксом, обязательно потом мирились и жали друг другу руки. В детском саду объясняли, что олимпийские игры устраивают для того, чтобы дружить. Дома по телевизору Олимпиаду тоже смотрели дружно. Але было уютно и весело, когда вся семья собиралась в бабушкиной комнате, но смотреть соревнования было скучно. Подумаешь: группы товарищей собираются, раздеваются до трусов и маек и начинают из последних сил делать какие-то упражнения или бегать, или играть в спортивные игры. Аля удивлялась, что всем было до этого дело, и все вокруг хотели смотреть соревнования с трибун стадиона или по телевизору, и по-настоящему переживать из-за неудач и радоваться успехам этих совершенно незнакомых людей. Папа, во всяком случае, очень переживал за футболистов и хоккеистов, выкрикивал фамилии, так словно игроки могли его услышать, бил кулаком по краю бабушкиной кровати и нервно выбегал покурить. Але не очень нравились соревнования. Ей вообще на Олимпиаде больше всего запомнился толстенький меховой олимпийский мишка с круглыми ушами и добродушной полосочкой улыбки под черным носом. Мишка ни с кем не соревновался и всему радовался. В самый последний день Олимпиады на стадион вынесли огромного надувного мишку с воздушными шариками в лапах. Все прощались с ним и пели, что теперь ему пора возвращаться в свой сказочный лес, и он вдруг, правда, оторвался от земли и полетел, полетел куда-то в небо.

– А мишка ещё вернётся? – спросила Аля, вытирая выкатившиеся сами собой из глаз слезинки.

– Хватит с нас уже Олимпиады, – отмахнулась бабушка, потом посмотрела на Алю и добавила очень уверенно:

– Ты же понимаешь, что мишке в сказочном лесу будет намного лучше. А вот тебя надо бы записать в какую-нибудь секцию.

Получалось, что такое важное событие, как Олимпиада, не проходит бесследно, не растворяется в памяти, как олимпийский мишка над стадионом.

– Хорошо бы ребёнка записать на какой-нибудь спорт, – говорила теперь время от времени бабушка.

– Надо бы, надо бы, – соглашался папа, с шуршанием переворачивал страницу спортивной газетой и скрывался за ней почти целиком. А мамы в такие моменты почему-то вообще никогда в комнате не было, она каждый раз на кухне что-то готовила.

– Родители твои и не почешутся, – ворчала бабушка. – Придётся мне самой перед смертью суетиться.

Але не хотелось суетится по поводу спорта, но бабушка повела Алю записываться в секцию гимнастики.

Детская спортивная школа располагалась в самом центре города, на проспекте 25-го Октября, в сложенном из желтоватого известняка здании, которое было совсем не похоже на все остальные дома, потому что оно было с колоннами перед входом и с башенкой на крыше. Все называли это здание странным словом «кирха».

– А почему «кирха»? – спросила Аля, когда они поднялись по широким ступеням к дверям.

– А потому что раньше это была лютеранская церковь, – непонятно объяснила бабушка, обмахиваясь платком. На самом деле, бабушка тоже волновалась, хотя наверняка меньше, чем Аля. – Тут раньше внутри были скульптуры и орган – это такой музыкальный инструмент. Но теперь от всего этого ничего не осталось.

Аля ещё никогда не бывала внутри никакой церкви, но знала, что их строят для богов. Ей казалось, что в такие здания нужно входить, чувствуя что-то особенное, но что именно, она не знала и немного волновалась. Бабушка решительно потянула на себя высокую деревянную дверь. Под сводами кирхи в лучах летнего солнца, льющегося в зал с обеих сторон через окна, Аля увидела людей – маленьких и постарше – облачённых в одинаковые белые футболки и синие трусы. Эти люди легко вспархивали над брусьями, с кошачьей непринужденностью изгибались на шведских стенках и беззаботно парили под потолком на кольцах. Это было какое-то удивительное племя, может быть даже одна семья, так слаженно они двигались и так похоже выглядели. В них без сомнения было что-то божественное, как в той самой Алиной книжке с картинками про мифы Древней Греции.

Одна из богинь снизошла до бабушки и внучки. Она покрутила Алю так и эдак, заставила поднять руки и сделать несколько наклонов и приседаний. Потом сказала, что Аля не подходит: не тот возраст и комплекция. Аля не совсем поняла, что говорила спортивная богиня, но обиделась на равнодушное выражение её лица. Богиня не полюбила её, не приняла в этот круг избранных, которыми зрители восхищаются даже по телевизору.

Бабушка поджала губы, взяла Алю за руку и решительно прошагала к дверям. И тут Аля с облегчением и радостью поняла, что раз её не полюбили и не оставили здесь, то можно будет просто спокойно вернуться домой. Раз её не взяли, то никто не будет заставлять её ставить рекорды. Она не представляла себе, как это: ставить рекорды. И вообще, бабушка ведь говорила каждый раз, когда Аля начинала заниматься спортом дома, что места для этого у них в квартире слишком мало. Так что ставить рекорды было бы просто некуда.

Проспект обдал их жаром раскаленного пыльного асфальта и грохотом проезжающего мимо грузовика с огромной синей мордой и деревянным, сбитым из разболтанных досок, кузовом.

– Всё, идем домой! – сказала бабушка, отмахиваясь от поднятой грузовиком пыли. – Ну её, эту гимнастику. А давай-ка мы с тобой сейчас купим мороженого!

Спорт, получается, и правда, приносил человеку много пользы, раз за одну только попытку записаться в спортивную школу человеку уже полагалось мороженое.

– Зачем только отдавать ребёнка на спорт? – говорила бабушка вечером на кухне родителям. Аля катала по коридору зайца в игрушечной машинке и всё слышала. – Это же одни комплексы будут у ребёнка. Эта тренерша сегодня мне заявила, что у Александры не тот возраст и комплекция. Она что же, получается, уже слишком старая или слишком толстая для художественной гимнастики? Вы подумайте только! В шесть-то лет!

– Ну, ничего, обойдёмся как-нибудь без спортивных секций. Скоро Алька пойдёт в школу, у них там будет физкультура, – ответила мама.

– Физкульту-ура, – проговорила бабушка так, как будто положила в рот горькую таблетку. Аля, слушая взрослые разговоры, теперь совсем запуталась, и чтобы разобраться, хорошая штука спорт или всё-таки вредная, пошла в комнату, вытащила с полки книгу про древних греков и стала смотреть картинки. А бабушка ушла к себе и начала там вздыхать, как будто перед смертью.

Спорт так и остался чем-то не совсем понятным. Огромные усилия спортсменов и нешуточные переживания болельщиков растворялись в воздухе вместе с дымом выкуренных папой за матч сигарет. С балетом всё обстояло иначе. Спектакли часто повторяли по телевизору, а отдельно музыку из балетов – по радио. А ещё были пластинки. Своим танцем балерины рассказывали целые истории, так что это была не просто беготня и прыжки по сцене. Балерины не падали во время спектакля и не получали травм, бригады докторов не бежали к ним через зрительный зал, прерывая игру музыкантов. Зрители в зале сидели не такие, как на стадионе, а чинные, спокойные и нарядные, они не нервничали, не кричали и не спорили, не выбегали покурить. Одним словом, балет казался Але намного привлекательнее спорта.

Аля сползла с бабушкиной кровати, встала на цыпочки, сделала несколько маленьких балетных шажков.

– Ну просто настоящая балерина! – задумчиво перекатывая за щекой карамельку, проговорила бабушка. Потом вздохнула, надела другие очки и принялась нашаривать ногами тапки. Потом она встала и пришаркала к телевизору. Здесь на белой вышитой салфетке стояла поражавшая своей прекрасностью фарфоровая фигурка балерины, изящно изогнувшейся и откинувшей назад правую руку. Бабушка взяла балерину, обтерла с неё ладонью невидимые глазу пылинки, отряхнула вышитую салфетку и снова опустила на неё фигурку.

– Видишь, какие балерины красивые!

Аля подошла, влезла коленками на стул и стала водить пальцем по гладкому прохладному фарфору, впитывая через кожу изящный поворот головы и изгиб тонкой руки.

– Не трогай, – сказала бабушка. – Разобьёшь.

– А как её звали? – спросили Аля просто так, не особенно рассчитывая на ответ.

– Наталия, – не задумываясь, ответила бабушка.

– Почему Наталия? – удивилась Аля.

– Что значит: почему? – бабушка посмотрела на Алю поверх очков. – Вот ты почему Александра?

– Потому что вы думали, что родится мальчик. И он будет Александр, Александр Сергеевич. Как Пушкин, – ответила Аля. – А родилась я.

– Это Наталия Дудинская. Народная артистка, – бабушка снова смахнула с фигурки невидимые пылинки.

– Взаправдашняя?

– Ну а какая же ещё? Она тут и училась, в Ленинграде. А потом выступала в самом лучшем театре, в Кировском. И была она такая красивая, что скульптор с неё слепил эту модель. А я однажды её вживую на сцене видела.