Kitobni o'qish: «Двум смертям не бывать»

Глаза боятся

Срочным письмом Иван Никитич был вызван в городок Черезболотинск, расположенный в полутора часах от Петербурга, если ехать по железной дороге.

– Странное письмо, – сказал он своей Лидушке, зайдя в гостиную и застав жену за повязыванием банта на головку их трехлетней Сонечке.

– Отчего же оно показалось тебе странным?

– Да вот, послушай, что тетушка пишет: «…желала бы обсудить с тобой, Иван, одно непростое дело, совета в котором от тебя не ожидаю, но желаю непременно и безотлагательно уведомить. В письме излагать суть я не возьмусь, поэтому нам надобно переговорить лично. Не откладывай визита и приезжай как можно скорее, потому как не знаю, что и думать теперь по поводу завещанного тебе наследства». И как это понимать? Как будто она желает изменить завещание? Уж не обидели ли мы ее чем-нибудь? Не похоже это на Елизавету Андревну.

– И то правда, совсем на неё не похоже, – согласилась Лида, терпеливо принимая из рук Сонечки сдернутую с головы ленту. – Мы ведь были у нее в гостях в начале лета, и все, кажется, было чудесно. И что же, ты поедешь?

– Cегодня же дневным поездом и отправлюсь, – решил Иван Никитич. – А если тетя желает моего общества, то, пожалуй, останусь там переночевать.

– Пливези мне зайчика! – решительно потребовала Сонечка.

Обещав кланяться тетушке, не тревожиться понапрасну, не простудиться в поезде, во всем разобраться и привезти зайчика, Иван Никитич отправился на вокзал. Поскольку тетушка была любимая, он по дороге заехал к «Жоржу Борману» и приобрел изящную жестяную коробочку со свежайшими бисквитами за 55 копеек, потом решил, что этого будет мало, и купил еще шоколадных конфет на пятьдесят копеек. Вооружившись сладостями, он двинулся в путь и к пяти часам вечера благополучно прибыл в Черезболотинск.

Сойдя с перрона, Иван Никитич решил не брать извозчика, так чудно хорошо было на улице после тряского и шумного вагона. Он, хоть и ехал вторым классом, но изрядно утомился от долгой дороги. Подхватив саквояж, Иван Никитич уверенно зашагал в направлении Рождественской улицы, где тетушка жила в собственном деревянном доме, окруженном небольшим садом. Стояли первые осенние дни, еще теплые, ласковые. В листве за заборами уже проглядывали кое-где желтые и красные язычки, яблоки тяжело висели на ветках и в воздухе витал легкий пряный запах, который всегда чувствуется в эту пору. Десять минут бодрой прогулки, и Иван Никитич был уже на месте. Он решительно толкнул калитку и, не пугаясь свирепого Полкана, сидевшего на цепи и встретившего гостя громким лаем, прошагал по дорожке к дому. Первым тут ему повстречался Трофим – высокий мужик с седеющей уже бородой и длинными ловкими руками, который выполнял для хозяйки все тяжелые работы, смотрел за садом и вообще за порядком.

– А, это никак вы, Иван Никитич. Барыня Лизавета Андревна сказала, что может племянник пожаловать. Доброго здравия! – почтительно приветствовал гостя Трофим.

– Здравствуй, Трофим! – Иван Никитич остановился и с удовольствием огляделся по сторонам. Как же хорошо здесь! Покойная тишина разлита вокруг дома, яблоня клонит ветки к земле под весом спелых плодов, тут же врыта скамеечка. Вдоль дома высажены живописными рядами пушистые астры, торчат стрелы гладиолусов. Дорожка чисто выметена, а деревянные наличники, видно, совсем недавно наново выкрашены белой краской.

– Экая тут у вас лепота! – от души похвалил Иван Никитич, а про себя подумал: «Жаль будет, если тетушка передумает и не оставит мне этого дома. Я всегда любил его!»

– Да вы проходите в дом, барин! – пригласил Трофим. – То-то Лизавета Андревна будут рады. А то все места себе не находят.

Елизавета Андреевна, и правда, как-то даже чрезвычайно обрадовалась Ивану Никитичу. Обиженной она вовсе не выглядела. Уж не больна ли? Но особых перемен во внешности тетушки Иван Никитич не обнаружил. Она была такой, как прежде: не слишком худа, но и дородной не назовешь. Двигалась бодро, не по возрасту порывисто. Платье носила удобное, простое и туфли на плоской подошве, на мужской манер. Седые волосы аккуратно убраны под чепец. Очки, сдвинутые на кончик носа, блестят с лукавым вызовом. Только вот что-то очень уж взволнована.

– Приехал, приехал-таки! – все повторяла она, сжимая руку племянника сухими ладонями. – Это сколько же мы не виделись? С июня, должно быть. Я и потом вас ждала, а вы так и не выбрались! Как Лида, как Сонечка?

– Все благополучны, слава Богу. А мы и собирались к вам, любезная Елизавета Андреевна, да все откладывали.

– Может, и к лучшему, что откладывали, – покачала головой тетушка. – Тут ведь у нас не все ладно стало.

– А что же неладно, Елизавета Андреевна? – удивился Иван Никитич, оглядывая знакомую обстановку гостиной. – Я смотрю, у вас все по-прежнему: спокойствие и уют!

– Все это, Ванечка, потом! – отмахнулась Елизавета Андреевна. – Обещай мне только, что непременно останешься ночевать. Мне с тобой переговорить необходимо.

– Что за тайны такие, любезная Елизавета Андревна? – Ивану Никитичу совсем не понравился тетушкин беспокойный взгляд и ее общая озабоченность.

– Потом, потом. Сейчас доктор приедет. Да и тебя с дороги надобно чаем напоить. А доктор, Ванечка, у нас новый теперь, молодой. Полгода только как приехал из Петербурга. Впрочем, я довольна, он толковый молодой человек.

В столовой все было без изменений: большой круглый стол, покрытый белой крахмальной скатертью, самовар, резной шкаф темного дерева. Иван Никитич вручил хозяйке коробочку с бисквитами и кулек конфет. Стоит отметить, что последний за время пути значительно потерял в весе.

К удивлению Ивана Никитича, в столовую явилась незнакомка. С первого взгляда и не поймешь: дама или прислуга. Лет сорока, одета и причесана по-простому.

– Хочу представить тебе, Ваня, Елену Павловну, – заулыбалась тетушка. – Аксинья-то, прежняя моя девушка, замуж вышла и уехала. Я, помнится, письмом тебе сообщала об этом. Теперь вот Елена Павловна со мной. Я в ней нашла не только помощницу по хозяйству, но и компаньонку.

– Как же, как же, припоминаю, вы мне писали, – кивнул Иван Никитич. Елена подошла к племяннику хозяйки как равная: не стала делать книксен, а решительно протянула руку.

– Добро пожаловать, Иван Никитич! Должно быть, Елизавета Андреевна сообщила вам, что раньше я была гувернанткой. Но с детьми бывает тяжело управляться. Я решила подыскать более спокойное место. И вот уже месяц, как я у вашей тетушки. Лучшего и пожелать было нельзя!

– И мне с Еленой Павловной повезло. Мы и книги вместе читаем, и давеча вот на постановку Чехова выезжали вдвоем. Хорошо у нас сложилось.

– Я рад, – поклонился Иван Никитич.

Стали садиться за стол, и как раз прибыл доктор. Ивану Никитичу представили и его. Лев Аркадьевич ему понравился: он был примерно тех же лет, что и Иван Никитич, с внимательным веселым взглядом, подвижный и наряженный в забавный зеленый в клетку пиджак, каких у провинциальных докторов не ожидаешь увидеть.

– Отрадно, что родственники не забывают Елизавету Андревну! – заговорил он, по-свойски подсаживаясь к столу и принимая из рук Елены чашку горячего чая. – А то тут у нас странные события происходят в последнее время. Правильно ли я говорю, Елизавета Андреевна?

Елизавета Андреевна посмотрела на доктора так, как будто его слова могли ее обидеть, молча поджала губы.

– Вы, Лев Аркадьевич, не так давно окончили медицинский курс, и все еще меряете жизнь по учебнику, – мягко сказала Елена Павловна. – Мужчинам вообще свойственно полагаться в большей степени на опыт практической деятельности. Женщины деликатнее устроены и глубже чувствуют. Оттого и склонны верить в необъяснимое.

– Уж не занялись ли вы, любезная Елизавета Андревна, модным нынче спиритизмом? – удивился Иван Никитич. Он рассчитывал, что тетушка хоть улыбнется, но она только серьезно посмотрела на него и пообещала:

– Я вечером с тобой, Ванечка, переговорю tête-à-tête.

За чаем с привезенными бисквитами и домашним яблочным пирогом, который оказался не в пример вкуснее покупных сладостей, говорили потом на темы, которые интересовали хозяйку: о последних театральных постановках, об урожае яблок и слив, о новом рецепте засолки огурцов, о поселившемся в огороде кроте, об окотившейся кошке в доме Льва Аркадьевича, о бывшем воспитаннике Елены Павловны, который всякий раз придумывал смешные отговорки лишь бы не заниматься латынью. Откланиваясь, доктор пригласил Ивана Никитича назавтра не обинуясь забежать на чай.

– Настоятельно приглашаю заглянуть! – Лев Аркадьевич с намеком блеснул стеклышками очков в сторону Елизаветы Андреевны, отвлеченной по счастью укрыванием пирога большим, нарядно расшитым полотенцем.

– А! Понимаю, – кивнул Иван Никитич. – Непременно завтра загляну к вам.

Проводив доктора, Елизавета Андреевна объявила Елене, что та может идти отдыхать, а Ивана Никитича по-родственному пригласила пройти в свою комнату. Они уселись в кресла, стоявшие одно напротив другого подле окна.

– А тут ничего не меняется, – Иван Никитич обвел взглядом ряд портретов на стене, бюро со стопкой писем, этажерку, покрытую кружевной салфеткой, полки с рядами книг. – Вы, тетушка, все романы читаете?

– Я, Ванюша, свою библиотеку регулярно пополняю новинками. Только о литературе, мы с тобой, голубчик, потом переговорим. Я ведь тебя не случайно так срочно вызвала к нам, в Черезболотинск.

– Да что же у вас такое стряслось, любезная Елизавета Андревна?

– Боюсь, что ты мне не поверишь. Как вот и Лев Аркадьевич не верит. Смеется надо мной, старухой. Одна Елена меня понимает. Но полагаю, что с тобой я должна непременно обо всем этом переговорить, ничего не утаивая. Ты ведь хорошо знаешь, Ванечка, что я хочу этот дом тебе отписать. Признаться, я очень люблю этот дом и сад. Как представлю себе, что чужой сюда въедет, все тут поменяет, яблони мои повырубит, так аж плакать хочется. Одна мысль меня утешает, что вы с Лидочкой и Сонечкой будете тут жить, и хоть в первое время продавать дом не станете. Я понимаю, что тут надобно будет произвести перестановку. У вас дочка, ей надобно комнату, кроватку, игрушки. А там, даст Бог, и еще дети будут. Пусть тут все поменяется – это не важно. Лишь бы в доме свои жили. И чтобы за садом хорошо смотрели.

Ивану Никитичу был тягостен этот разговор. Он давно знал о завещании тети, и ему приятно было, что дом она оставляет ему, но вместе с тем по-детски представлялось, что Елизавета Андреевна будет всегда. Иначе кто же станет присылать им в город банки варенья и соленых огурцов? Кто станет журить за непрочитанный роман? Кто будет ждать летом, сидя на веранде над томиком стихов?

– Загородная жизнь мне по душе, – заверил тетю Иван Никитич. – Впрочем, не хотелось бы торопить события! Не рано ли вам, дорогая Елизавета Андревна, задумываться о том, что, Бог даст, будет еще так не скоро?!

Елизавета Андреевна с благодарностью пожала племяннику руку, посмотрела на него полными слез глазами.

– Так вот о чем, Ванечка, в этой связи я хотела с тобой переговорить. Ты мне, надо думать, не поверишь, а вот Лидушку твою это может напугать. Но я вас, дорогие мои, обманывать не хочу. Скажу как есть. Дом мой стал нехорош.

– Это как же нехорош? – не понял Иван Никитич. – Крыша что ли протекает? Или жук какой завелся в стенах?

– Если бы жук, – вздохнула тетушка. Помолчала, еще раз вздохнула. – Ох, Ванечка, ты не смейся надо мной. Я тебе скажу. Привидение тут у нас стало являться.

– Привидение?! – Иван Никитич, который давал себе слово наперекор тетушке не засмеяться, громко фыркнул от неожиданности. – Это в каком же смысле привидение?

– Натуральный призрак. Бестелесный, – уточнила тетушка.

– Где же вы его видели?

– Вон там, за дверью. Уже дважды.

– И что же оно…? Как выглядит?

– Все, как описано в книгах, – вздохнула Елизавета Андреевна. – Не зря ведь писатели единодушно упоминают, что призрак является в белом саване до пят, лица не разобрать, черты его туманны, как и весь облик этой сущности. В руке оно держит свечу. Сначала раздается стук. Два или три раза. Тук, тук-тук. В воздухе веет холодом. А потом оно является.

– И что же оно делает?

– Стоит и смотрит.

– Молчит? Или знаки какие подает?

– Молчит. А что знаки? Оно и само знак. Знамо дело, Ванюша. Нехорошо стало в этом доме. И как теперь такое дурное наследство тебе оставить?

– Ну, тетушка, такого я уж никак не ожидал! Привидение! – Иван Никитич развел руками и даже не нашелся, что еще можно сказать по этакому странному поводу. Ни он сам, и никто из его родни или знакомых никогда о встрече с бестелесными призраками не рассказывали, и он решительно не знал, что нужно предпринять в такой ситуации.

На ночь Ивана Никитича уложили в гостиной на диване. Тут было вполне удобно, но он долго не мог заснуть. Сначала удивительной казалась тишина, стоявшая вокруг дома. У них в Петербурге никогда не было так тихо: там вечно кто-то ехал мимо, слышны были голоса, шаги, звон колоколов, перекличка сторожей, свистки городовых, скрип колес – да мало ли. А тут даже и собаки, кажется, легли спать до утра. Иван Никитич, наслушавшись тишины снаружи, принялся прислушиваться к звукам спящего деревянного дома. Тикали часы. Легко прошуршала у приоткрытого окна занавеска. Потом он услышал странный стук. Что-то трижды отчетливо ударило за дверью гостиной – как раз там, где была тетушкина комната.

«Уж не призрак ли бродит?» – усмехнулся про себя Иван Никитич и вдруг в тишине и темноте чужого дома ему стало по-настоящему страшно. Он съежился под одеялом, зажмурился, да так и заснул.

Утром, позавтракав с тетушкой и ее компаньонкой, Иван Никитич, сославшись на вчерашнее приглашение, отправился навестить доктора. С утра Лев Аркадьевич работал в местной лечебнице. Заболевших в этот погожий день было, видимо, не много. Иван Никитич застал доктора как раз за чаем, который тот распивал с сестрой милосердия. Лев Аркадьевич тут же отослал ее и достал из шкафчика, выкрашенного белой медицинской краской, чашку для гостя.

– Хорошо, что вы пришли, – говорил он, наливая в чашку кипяток. – Я хотел вас уведомить о состоянии Елизаветы Андревны. К сожалению, я в Черезболотинске всего полгода – срок невелик. Но я успел составить о вашей тетушке самое лестное впечатление. Я ее местным кумушкам бывает в пример ставлю. Она и в саду работает, и в Петербург выезжает, и мозг ежедневно тренирует чтением. Еще я отметил у нее одну прекрасную черту: она в каждом человеке непременно старается видеть хорошее. Одним словом, к своим семидесяти ваша тетушка приближалась в прекрасной форме. Но тут давеча произошло одно событие. Уж и не знаю, с какой стороны к нему подступиться.

– Мне тетя вчера уже сама рассказала, что узрела призрака, – вздохнул Иван Никитич и принял соответствующее выражение лица. Примерно так выглядит взрослый, рассказывающий о предосудительных, но не слишком злонамеренных проделках неразумного ребенка. Доктор, оценив настрой племянника, покачал головой:

– Не спешите с выводами, любезный Иван Никитич. В ту ночь в доме определенно что-то произошло. Это было, если не ошибаюсь, с неделю назад. Около полуночи ко мне домой прибежал ваш этот мужик, как бишь его…

– Трофим.

– Да, верно, Трофим. Сказал, мол барыне плохо: упала. Я, конечно, поспешил с ним на Рождественскую, благо, тут у нас все недалеко. Елизавета Андревна была уже уложена в постель. Ее компаньонка свидетельствовала, что услыхала, сидя у себя в спальне, громкий стук, какой мог бы произойти от падения чего-то тяжелого, и поспешила проверить, что случилось. Вашу тетушку она нашла в ее комнате, сидящей на полу. То ли та потеряла сознание и уже пришла в себя, то ли оступилась и упала – было не разобрать, а сама она не помнила.

– Ну а вы, Лев Аркадьевич, как доктор обнаружили следы каких-то телесных повреждений или признаки болезни? – с беспокойством уточнил Иван Никитич.

– Я осмотрел Елизавету Андревну и нашел ее в состоянии крайнего испуга. Сердцебиение, движение глаз, речь – все свидетельствовало о перенесенном потрясении. Поначалу она отказывалась говорить, что случилось, потом призналась, что видела кого-то за дверью. Трофим, взяв топор, отправился обыскать дом и сад, тогда-то ваша тетя и сказала, что ей явился призрак.

Лев Аркадьевич прервал рассказ и спрятал нос в чашке.

«Не хочет обижать меня насмешкой», – понял Иван Никитич и потянулся за кусочком сливовой пастилы.

– Угощайтесь, Иван Никитич! – поощрил его доктор. – Это жена одного болящего приносит. Отменная пастила!

– Благодарю, действительно отменная! Так а что же с этим привидением?

– Ну а что с ним? Я медик, я экзорцизму не обучен. И вообще придерживаюсь крайне скептического взгляда на мистические явления. Выписал успокоительных капель. Елена Павловна приглашала батюшку. Да вот только призрак явился повторно.

– И что же вы думаете, Лев Аркадьевич… – Иван Никитич понял уже, куда клонит доктор, но не знал, как можно тактично спросить об этом. – Вы полагаете, стало быть, что у Елизаветы Андревны с возрастом может явиться некий род душевного расстройства?

Лев Аркадьевич подпер щеку кулаком и погрузился в скептическое раздумье.

– Мне, как и вам, любезный Иван Никитич, сложно представить, что такая деятельная и трезвомыслящая, хорошо образованная дама, как ваша уважаемая тетя, вдруг, как говорят в народе «с глузду съедет». Простите великодушно, я, знаете ли, люблю и записываю этакие народные диагнозы. А разрешите, Иван Никитич, начистоту?

– Извольте!

Лев Аркадьевич придвинул стул поближе к гостю, нагнулся к нему и заговорил, заглядывая ему в лицо:

– Странная это какая-то история. Я грешным делом подумал даже, нет ли тут злого умысла. Не пугает ли кто вашу тетушку по ночам нарочно?

– Зачем бы это кому-то могло понадобиться? – не понял Иван Никитич. – Что за глупые шутки? К чему?

– Да известно к чему тетушек со свету сживают. Ради наследства.

Иван Никитич встал и взял свою шляпу.

– Уж не намекаете ли вы… Елизавета Андреевна, действительно, часто говорила о том, что хочет отписать дом на мое имя. Мне ее воля уже давно известна. Но я проживаю с женой и дочерью в Петербурге и не имею обыкновения являться тетушке по ночам ряженым привидением. Да неужели же я оправдываться должен?

– Не должны, не должны, – смешно замахал на него руками Лев Аркадьевич. – Я на вас и не подумал. Мне Елизавета Андревна тоже уже не раз говорила, что хочет вам дом отписать, да только опасается, как бы ваша жена не пожелала остаться в Петербурге. Я грешным делом стал думать на Елену Павловну. Она в доме вашей тетушки человек новый. Вам что-нибудь о ней известно?

– Едва ли. Но я заметил, что она держится не как прислуга, а ставит себя выше.

– Ваша правда. И своенравна. Давеча, когда Елизавета Андревна подхватила простуду, я выписал ей одно лекарство. Так Елена мне мой рецепт вернула и заявила, что сама ее вылечит малиной и зверобоем. Нет, я траволечение не отрицаю, но не слишком ли много воли она взяла над Елизаветой Андревной?