Моя любимая заноза

ПРОЛОГ

Аля Куликова стояла у дверей ЗАГСа, не зная, о чем говорить с человеком, которого еще вчера могла называть мужем, а сегодня грубая тетка вдруг объявила их брак расторгнутым.

Просто так, без всякой подготовки, ее выдернули из привычной жизни, даже не удостоверившись толком: а готова ли она? Ее будто окунули в ледяную прорубь с головой: холодно, мокро и противно. Отсутствие детей и совместно нажитого имущества назвали смягчающими обстоятельствами, хотя у Али на этот счет имелись совершенно иные мысли.

– Альк, ты, это самое, не реви только. Лады? Я как бы не тот, кто тебе был нужен и все такое. – Она вдруг подумала, что казенная тетка украдкой укусила стоящего перед ней молодого человека. Иначе с чего бы он заговорил такими странными фразами?

Он смотрел на нее: тощий, сутулый, но все такой же родной. Ведь печать в паспорте, перевернув все вверх тормашками ничего, не поменяла в ее голове.

– Леша… – Аля всхлипнула, но больше ничего не смогла выговорить, подготовленные слова камнем упали на дно желудка.

– Не реви, слышишь. – Он пошарил в кармане облегченной дубленки и протянул Але носовой платок. – На вот, утрись.

Дубленку эту она купила ровно год назад, в кредит. Зарплаты на подобную роскошь не хватило бы точно, а в осенней куртке по морозу не разгуляешься.

Аля посмотрела на протянутый платок, перевела взгляд на смущающегося отчего-то Лешку. Слез не было совсем, а поплакать надо. Неудобно как-то, все же развод – повод, да и он вон старается. Она вязала платок, приложила к одному глазу, потом к другому и, подумав немного, на всякий случай высморкалась в него. После чего машинально сунула платок в карман, не заметив протянутой руки, теперь уже бывшего, мужа.

Слово «бывший» казалось Але не то чтобы оскорбительным, но уж точно нецензурным. И примерять его относительно себя ей и в голову никогда не пришло бы. Но ее согласия никто и не спрашивал.

Грубая тетка спрашивала, но ответить ей отрицательно Аля не решилась.

– Я тогда пойду. – Лешка не спрашивал, скорее утверждал, но она все равно кивнула. – На неделе за вещами заеду, сам, или Пашку пришлю. Позвоню предварительно. Договорились?

Аля снова кивнула и потянулась застегнуть верхнюю пуговицу на его дубленке. Лешка дернулся, отступил на шаг. Пуговица осталась у Али в руке, и она мысленно отругала себя за то, что плохо ухаживала за мужем, вон даже пуговицу нормально пришить не смогла.

Может он и правильно поступил, когда решил уйти от нее? Ведь хороших жен мужья не бросают. Хорошим дарят цветы и носят на руках, читают лирические стихи, поют серенады под балконом…

Лешка принес ей цветы всего однажды. Правда, вручить так и не успел, оказавшись в отделении полиции, откуда Але его пришлось выручать.

– Алька, я так рад тебя видеть. – Пьяный Лешка тогда улыбался, протягивая ей чахлый букетик подвядших тюльпанов. – Я мчался к тебе на крыльях любви, а эти меня схватили и посадили в клетку. У, коршуны!

Он щурился, крутил головой, но так и не смог сфокусироваться на обозначенных «коршунах».

– Гражданочка, ваш муж? – Монотонно спрашивал сидевший за столом полицейский. Все его внимание было приковано к монитору компьютера. На Алю он посмотрел лишь дважды и, как ей показалось, с осуждением.

Она быстро закивала, робко поинтересовавшись за какой проступок ее муж здесь оказался.

– Рвал цветы на клумбе возле здания администрации. – Кивок на тюльпаны. – Кроме того, в грубой форме выражался в адрес органов городской власти. В протоколе все зафиксировано. Если хотите оставим его у себя суток на пятнадцать, чтобы в следующий раз неповадно было совершать хулиганские действия.

Аля поняла, что оставить собираются не протокол, а поникшего подобно сорванным тюльпанам, Лешку. Разумеется, она не хотела, о чем сразу сообщила полицейскому и клятвенно пообещала присмотреть за мужем. Вот здесь и был второй взгляд в ее сторону. Тяжелый, колючий, не просто осуждающий, а приговаривающий к исполнению обещания.

Помимо обещания, пришлось заплатить штраф, а цветы вообще изъяли как вещественное доказательство. Зато Лешка с того самого дня бросил пить и даже про пиво по выходным забыл.

Однако и попыток что-то подарить не предпринимал.

Говорят, к хорошему быстро привыкают. Аля привыкнуть не успела, потому согласиться или поспорить с таким утверждением не могла. Она вообще не успела очень много: не успела разлюбить, не успела возненавидеть и самое главное – не успела поймать тот момент, когда из милой и нежной вдруг превратилась в надоевшую вещь, которую можно взять и выбросить. Однажды Лешка вернулся домой позже обычного и сказал, что хочет получить развод. Свое желание он преподнес буднично, даже не потрудившись окрасить эмоционально, будто собирался рассказать, как прошел его день.

Именно тогда прозвучало как приговор: «Ты, Алька, всю жизнь мне испортила»

Они и прожили-то вместе всего два года. Разве два года – это вся жизнь?

Она тогда растерялась и не знала, как реагировать. Робкое блеяние не произвело нужного эффекта, муж так не смог толком разобрать ее контраргументов. Ей бы закричать, разозлиться, разбить пару тарелок. Не смогла. Или просто не умела?

Лешкина мама всегда говорила, что источник бед в самой Але. Возможно, еще и поэтому, придя в себя от первого шока, она не стала скандалить и выяснять отношения, а просто постелила мужу на диване.

Она верила, что утром все окажется лишь дурным сном. А может Лешка скажет, что все было не всерьез и он просто пошутил.

Утром ничего не изменилось.

А теперь он ушел окончательно.

Аля долго смотрела вслед удаляющейся фигуре силясь понять, что происходит у нее внутри. Было немного грустно от того, что придется встречать Новый год в одиночестве. И не будет уже ощущения приближающегося чуда, которое она помнила с раннего детства.

Наверное, она просто перестала в него верить, поэтому и чудо больше не верило в нее.

А еще было очень холодно. Но это не тот холод, о котором пишут в женских романах, мол, душа покрылась льдом, а сердце сковали морозные узоры. Вовсе нет. Она продрогла до самых костей из-за тоненького пальто, которое совсем не согревало. Можно, конечно, купить новое, но тогда снова придется влезать долги.

Еще вспомнилось, что она не покормила кота и тот теперь, наверняка, навел в квартире свои порядки, как поступал всякий раз, когда его кошачьи права жестоко ущемлялись.

Покопавшись в себе, Аля попыталась отыскать плюсы своего дальнейшего существования. Их оказалось немного. Теперь можно сэкономить на новогоднем подарке и даже лечь спать сразу после боя курантов. А еще не придется строгать обожаемый Лешкой оливье, который сама Аля терпеть не могла. И без нового пальто вполне можно обойтись – перед кем ей теперь красоваться? До работы всего пара остановок на автобусе, супермаркет на первом этаже ее дома, да и Лешка вот ушел…

Пришлось признать – круг замкнулся. Плюсы у нее получились совсем нежизнеспособные, сплошные кресты, а не плюсы.

Улица вдруг поплыла у Али перед глазами, в носу защекотало, а щеки залило жаром. Плакала Аля редко, для нее это было почти роскошью. Она даже завидовала другим девушкам, которые могли разрыдаться только для того, чтобы выпросить у любимого новую шмотку или просто лишний раз напомнить о своей слабости и потребности в защите.

Папа беспрестанно твердил, что дочь военного – почти сын, и она не имеет права распускать нюни по пустякам. При этом список пустяков был внушительным и не оставлял ни малейшего шанса на отступление. Папы давно не было в ее жизни, а слова его засели в памяти основательно. Аля честно старалась измениться, но все ее попытки до сих пор оказывались тщетными.

Даже сейчас она почти смогла уйти от навязанных убеждений и расплакаться прямо здесь на глазах у прохожих. У нее и причина имелась веская: развод. Да и вообще на душе гадко.

Как она не старалась, ничего у нее не вышло, только рот кривился как у грустного клоуна. На стеклянной двери отразилась жуткая физиономия.

Поддавшись порыву, Аля показала отражению язык. Отражение в ответ покрутило пальцем у виска.

Аля зажмурилась, а когда открыла глаза, отражение больше не издевалось над ней и не корчило рожи, а смотрело печальными глазами. Она решила, что отражение ее понимает, как никто другой, ведь от него тоже ушло отражение Лешки. Значит, будут теперь грустить вместе.

– Как бы в психушку не загреметь с такими мыслями, – произнесла она вслух. Отражение послушно шевелило губами, повторяя за ней реплику. – И почему я такой уродилась? Была бы хотя бы красивой, не так обидно.

Аля никогда не считала себя привлекательной, а окружающие как-то не спешили переубеждать ее в обратном. Осознание собственной серости пришло к ней очень рано и висело персональной грозовой тучей, которая время от времени швырялась в темечко молниями самобичевания и сожаления.

Тело Али перестало расти и хоть как-то округляться в шестнадцать лет, навсегда оставив ее в образе субтильного подростка. Подходя к зеркалу, она всякий раз видела одно и тоже: тоненькая девчушка с глазами уставшей лошадки, которую кормить уже накладно, а пристрелить все еще жалко. И всю свою сознательную жизнь боялась, что на этакую красотку никто не позарится, а упрямые факты каждый день доказывали, что она не слишком далека от истины.

Справедливости ради стоит заметить, что ухажеры у нее были. И даже несколько. Правда, не один из троих не задержался в ее судьбе надолго, пока не появился Лешка.

Неизвестно какие струны он задел в ее душе, но сердце Али затанцевало румбу, и она поняла, что дождалась своего счастья.

Пародию на принца она рассмотрела в Лешке многим позже, а предательские мысли о том, что страх остаться в старых девах был принят за чистую любовь, нещадно вытеснялись из подсознания. К тому же, Лешка сделал то, чего не смог никто до него, он позвал Алю замуж.

Точнее, был еще один мужчина который повторил Лешкин подвиг, но она и по сей день думала, что он ей просто приснился.

В кошмарном сне.

И вот спустя два года она стояла на пронизывающем до костей ветру, сжимала в озябшей руке пуговицу, понимая, что это все, что осталось от разбитого личного счастья.

Аля укуталась в пальто, надеясь хоть немного согреться, и побрела прочь.

А из-за стеклянной двери вслед ей смотрела удивленная девушка, которой она только-что показывала язык.

ГЛАВА 1

Максим Макаров в спешке докуривал сигарету то и дело косясь на дверь. Курить в собственном кабинете ему никто не запрещал, но ощущение азарта от возможности быть застигнутым врасплох придавало курению хоть какой-то смысл.

Курильщик с большим стажем он до сих пор так и не смог понять какое удовольствие люди получают от процесса, но пагубная привычка, приобретенная еще в юности, укоренилась и избавиться от нее никак не получалось. Когда-то это было баловством, затем, в период подросткового максимализма трансформировалось в показатель «крутости»; к тому же очень хотелось казаться старше, в компании таких же как он сам пацанов, и вкупе подогревалось твердой уверенностью будто сигареты прокачивают скилл привлекательности для девчонок.

Теперь же они стремительно губили его здоровье.

В какой-то момент Максим решил будто бы сможет легко справиться с зависимостью, но спустя пару дней понял сколь велико оказалось его заблуждение. Сила воли не работала совершенно, а растиражированные всевозможными СМИ чудодейственные средства скорее всего базировались на эффекте плацебо. Иначе не объяснить абсолютную бесполезность «чудодейственных» пластырей и спреев, коих он перепробовал великое множество.

Но страшнее всего было другое. Как только Максим в очередной раз вступал в бой с дурным пристрастием, во сне к нему приходила странного вида женщина, больше всего похожая на продавщицу из сельмага в карикатурном представлении. Одетая в синий халат из грубой ткани, поверх которого болтался застиранный фартук, женщина улыбалась, обнажая крупные, желтые зубы, с зажатой в них толстой сигарой, подмигивала Максиму и хриплым басом говорила:

– Напрасно стараешься, милок. Никуда тебе от меня не деться.

Смех, похожий на воронье карканье, звучал в голове даже после пробуждения.

Вскочив с постели, Максим бежал на кухню, попутно включая свет во всей квартире, дрожащими пальцами вынимал заначку и жадно закуривал. Только тогда, колотившееся отбойным молотком сердце, успокаивалось, а ночная гостья не появлялась до следующей попытки избавиться от привычки.

Да и как было не курить, когда дел невпроворот, а еще Лиза затеяла свадьбу, как обычно, не особо считаясь с его мнением. Максим просил перенести все планы на январь, когда схлынет волна праздничного ажиотажа и появится возможность взять отпуск хотя бы на неделю. Неужели она не понимает, что Новый год самая горячая пора для его агентства по организации праздников? И что за средневековье в голове современной девушки?

– Макс, – растягивая гласные, ныла Лиза, сидя недавно в его кабинете, – я дала себе обещание, что выйду замуж до Нового года. По восточному гороскопу следующий год для меня неудачный, одинокие овцы так и не встретят своего барана. Ой, не смотри на меня так будто не знал, что я овца по китайскому календарю. И вообще мне уже двадцать семь лет, я не хочу оставаться в старых девах из-за каких-то там китайцев. Ну, Макс! Ты меня не слушаешь.

Максим в тот самый момент просматривал сценарий корпоратива для модной клиники пластической хирургии и понимал насколько катастрофично его положение: костюмы до сих пор не поступили, хотя и были заказаны почти месяц назад, аниматоры разбежались по ёлкам, а дата празднования наступает уже через три дня. Но разве для Лизы его работа была весомым аргументом хотя бы раз?

– Макс. – Лиза захлопнула крышку ноутбука, едва не ударив Максима по пальцам и уселась на край стола, гневно сверкая глазами. – Кто тебе дороже: я или твоя работа?

Максим не любил дешевой театральщины даже в той самой работе, чего уж говорить о реальной жизни. Но он любил Лизу, и потому приходилось сдерживаться, притворяться, что его все устраивает. Поэтому, вместо того, чтобы вышвырнуть ее за дверь, он встал, обошел стол и приобняв девушку за талию, притянул к себе.

– Осторожно, платье не помни, – кокетливо хихикнула она, особо не сопротивляясь его натиску. – У меня еще куча дел сегодня, а времени на переодевание совершенно нет. Так что скажешь?

– Лиз, мы не успеем расписаться до тридцать первого числа. Это не обсуждается. – Он потянулся губами к мочке ее уха, но девушка его оттолкнула, слезла со стола, поправила задравшееся платье.

– Расписаться? Ты в каком нафталине откопал это слово? У нас будет самая роскошная свадьба в этом городишке. Все бабы обзавидуются какой ты у меня красавчик. Кстати, помнишь платье, которое я тебе показывала? Его могут привести утром тридцатого.

– Лиза, это мы тоже обсуждали. – Максим вернулся за стол, открыл ноутбук. – Платье слишком дорогое. Зачем отдавать огромные деньги за вещь, которую ты наденешь всего один раз? Выбери что-то подешевле, я тебя умоляю.

Девушка раскрыла рот да так и не смогла его закрыть, будто в челюсти заклинило какой-то механизм. Пухлые губы забавно двигались, огромные глаза смотрели, не мигая в одну точку. Когда ей все же удалось справиться с возмущением, Лиза склонилась над столом и приблизив свое лицо вплотную к лицу Максима, зашипела зловещим шепотом:

– Что значит подешевле? Ты может считаешь меня дешевкой? Максим, свадьба бывает один раз в жизни, и я не хочу, чтобы обо мне потом вспоминали как о невесте в нищенском платье.

– Не перегибай палку, дорогая. – На последнем слове он сделал особый акцент. – Ты в любом платье будешь выглядеть великолепно. А это действительно дорогое. Не забывай, что я не олигарх – это первое. И свадьба у тебя уже была – второе.

С лица девушки разом сошли все краски. Она резко выпрямилась и отвернувшись к окну, срывающимся голосом спросила:

– Ты попрекаешь меня прошлым? Мы же договорились не поднимать эту тему. Кто не совершает ошибок в юности? Я была наивной дурочкой, которую проходимец обвел вокруг пальца. Неужели я не заслужила хотя бы капельку сочувствия?

Кадык Максима дернулся: вверх-вниз.

– Лиз, не начинай, умоляю. У меня и без того голова кругом.

Прошипев нечто нечленораздельное девушка пулей вылетела из кабинета.

Телефон на столе завибрировал ровно через минуту. Максим прекрасно знал, что произойдет все именно так, поэтому трубку взял сразу же.

– Да, дорогая, – выдохнул он в трубку, ослабляя узел галстука.

– Ты ничего не хочешь мне сказать? – трубка всхлипнула голосом Лизы.

– Прости. Я тебя люблю.

– Это все?

– Я никогда не попрекну тебя прошлым и не стану к нему ревновать.

– И?

– Уже забыл подробности сегодняшней ссоры.

– И?

– И… все. Я люблю тебя, – добавил уже менее уверенно.

– А платье?

– Лиза, платье слишком дорогое. – Он встал, прошел от стола к окну, раздвинул пальцами ламели жалюзи, с тоской посмотрел на украшенный к празднику город. – Такую сумму можно потратить на путешествие. Подумай над этим.

– Уже подумала. Прощай, Макс! Свадьба отменяется! – градус пафоса зашкалил настолько, что Лиза сама едва не поперхнулась своей репликой. В трубке зашипело, потом зашуршало. Было похоже на то, что она сунула трубку в сумку, не нажав кнопку «отбоя».

– Не горячись, Лиза. – Слова потонули в тишине.

Замолчавший телефон упал на диван. Подобные разговоры, как по скрипту, случались с периодичностью раз в две недели. Настроение Лизы скакало точно давление у гипертоника и предсказать его динамику не представлялось возможным. Сценарий всегда был одинаковым: Максим просил перенести торжество на вторую половину января, Лиза спорила, возмущалась, шантажировала и в итоге сообщала об отмене свадьбы. Вечером он возвращался домой с цветами и ее любимым шампанским, выслушивал претензии, понимающе кивал, раскаивался искренне и на показ, после чего следовало бурное примирение в спальне.

И вот ради этого он готов был терпеть выходки взбалмошной невесты.

За окном тихо падал снег, укрывая землю белым покрывалом, на котором люди тут же протаптывали паутинки тропинок. Паутинки путались, сплетались в причудливые узоры и, наверное, если можно было бы подняться выше, то стало бы возможным увидеть некое тайное послание всему человечеству перед самым ожидаемым праздником в году.

Ведь если никакой тайны нет, зачем все это?

Максим не был романтиком и не понимал почему перед Новым годом люди вдруг срываются с места и начинают носиться в поисках подарков, забивать продуктовые корзины и радостно ждать чуда. Разве не человек создает чудеса своими руками? Вряд ли сожжённая и утопленная в игристом вине бумажка подарит что-то кроме гастрита.

Новый год – страшное время, когда вполне себе современные, образованные люди вдруг превращаются в безумных зомби. Хорошо еще, что апокалипсис, который все с ужасом ожидали несколько лет назад¹, совпавший с предновогодней суетой, минул. Максим еще помнил ту истерию, нарастающую с приближением зловещей даты. Какие-то индейцы в незапамятные времена начали вырезать на камне лишь им понятные символы, после чего по неизвестной причине бросили это дело. Просто надоело или камень закончился, теперь никто не ответит, а люди буквально сходили с ума. Максим решил, что лишился рассудка за компанию со всем миром, когда его заказчик, сорокалетний владелец мясокомбината, у которого день рождения выпадал на злополучную дату, попросил перенести все на день раньше.

– Максим Борисович, эта грудь мне совершенно не идет. – Звонкий девичий голосок довольно беспардонно вырвал его из размышлений.

Он не услышал, как в кабинет вошла костюмер Юля. Кареглазая, стройная брюнетка с задорными косичками. Девушка примеряла на себя безразмерное нечто, больше всего похожее на две гигантские капли. Конструкция крепилась ремнями на плечах, начинаясь от шеи и свисала почти до колен девушки.

«Надо бы поинтересоваться чем занимается моя секретарша, если кабинет больше похож на проходной двор», – подумал Максим. Вслух же сказал другое:

– Юля, что это, позвольте спросить?

– Как что? Грудь для корпоратива клиники пластической хирургии. – Юля смотрела на шефа и не понимала зачем он задает вопросы, не требующие разъяснений.

– Я знаю, как выглядит женская грудь. – Максим обошел девушку по широкой дуге, рассматривая со всех сторон. – Это – не она.

– Максим Борисович, не морочьте мне голову. Я не отвечаю за анатомическое соответствие реквизита. Просто хотела сказать, что под такой вес придется нанимать очень сильного аниматора, у меня уже спина отваливается, а я всего пару минут на себе ее таскаю. И с меня хватит.

Щелкнули пряжки ремней и резиновое нечто шлепнулось на пол. Юля повела угловатыми, совсем как у подростка плечиками, выдохнув с облегчением.

– Оно потянет килограммов на пятнадцать, – продолжала негодовать она. – Если только на Ираиду Сергеевну повесить. Так у нее своя грудь больше.

– Мы не будем ничего вешать на Ираиду Сергеевну, на ней и без того головой отчет уже висит. Ты пока иди, а это – пусть полежит у меня. – Максим недвусмысленно подтолкнул девушку к выходу. – Я подумаю, как быть и сообщу тебе.

– Да я только рада избавиться от монстра. – Юля широко улыбнулась, блеснув пластинкой брекетов. – Спасибо Максим Борисович, вы – душка.

Она послала начальнику воздушный поцелуй и выпорхнула за дверь.

Максиму льстило внимание прекрасной половины его сотрудников, но иногда подобное панибратство напрягало. Все же между руководителем и подчиненными должна сохраняться определенная дистанция, в то время как его почти каждый принимает за «своего парня». При встрече называют по имени отчеству, а за глаза «наш Максик».

Странно, но до появления в его жизни Лизы, он и не думал ни о какой субординации. Неужели она действительно так сильно на него влияет? Разобраться бы еще на пользу это или во вред.

А может не стоит искать подводные камни там, где их быть не может? Если разобраться трезво, с Лизой ему повезло. Ну а капризы врожденный рефлекс каждой девушки. К тому же Лиза нравится его маме и, похоже, чувство взаимно. До Лизы многие девушки пытались пройти строгий отбор родительницы, однако она первая кому удалось попасть в финал.

Мысли вернулись к Юле, которую, по-хорошему, стоило бы отчитать, только Максим не смог найти в себе достаточно злости или хотя бы строгости для этого.

Настроение вопреки всему поползло вверх, как столбик градусника у больного гриппом. Максима охватило нестерпимое и абсолютно иррациональное желание выбежать на улицу, лепить снежки и бросать их в прохожих. Дурачиться на всю катушку позабыв о своем деловом имидже, не подразумевающем подобных выходок. Вот только зима не радовала обилием снега, а спешащие по своим предновогодним делам люди вряд ли оценят душевный порыв какого-то сумасшедшего. То, что его посчитают именно сумасшедшим, Максим не сомневался. Он бы именно так о себе и подумал.

– Я старею, – вслух протянул он, вытаскивая из пачки сигарету, удрученно отметив – последняя. – Самым большим безумством теперь кажется отключить телефон на выходные.

Курить перехотелось. Гулять тоже.

Он прошел к огромному панорамному окну, наглухо забранному жалюзи, которые в тот момент жутко его разозлили, будто они, а не он сам, закрыли Максима Макарова, успешного бизнесмена и без пяти минут счастливого мужа от всего мира. Сорвать бы их к чертовой матери, впустить солнечный свет, пусть заливает пол, стены, стол; утопит заботы и хлопоты, растворит беспросветную серость одинаковых будней. Он классический сапожник без сапог: устроить столько веселых праздников клиентам, совершенно забыв о себе. Лиза права, он закостенел в своем бизнесе, сидит как бобыль в четырех стенах, уверенный, что все делает правильно.

– Вера! – крикнул Максим и не дожидаясь ответа шагнул к двери. – Вера, где вас носит?

Он совсем забыл об оставленном реквизите и, конечно же споткнулся об него, растянувшись на полу.

– Звали, Максим Борисович? – Секретарша не утруждала себя стуком, всегда сначала входила и лишь потом спрашивала разрешения.

– Звал. – Он смотрел на круглые лакированные мысы женских туфель. – Присядьте и послушайте меня.

Поднявшись на ноги, подхватил резинового монстра и изо всех сил прижал к груди, поразившись как хрупкая Юлечка могла таскать такую тяжесть на себе.

– Максим Борисович, что это? – На лице секретарши не дрогнул ни один мускул, будто она каждый день видела нечто подобное, а спрашивала просто из вежливости.

– А это вам, Вера.

– Мне? – удивление ее было скорее формальным. – Зачем?

– А мне зачем? – Максим устал держать реквизит и просунув руки в ремни, повесил себе на плечи. Легче не стало.

– Вам очень идет, – заметила секретарь, старательно пряча улыбку.

– Вера, покиньте мой кабинет, пожалуйста, – устало выговорил он. – И впредь попрошу стучать, прежде чем входить.

Когда за дверью стих цокот каблучков, Максим шумно выдохнул, подумав, что совершенно напрасно обидел девушку. Он даже хотел выйти в приемную и извиниться, но тут же перед внутренним взором встал образ Лизы со сведенными к переносице бровями. Она грозила ему пальцем, как маленькому, провинившемуся мальчику. Выходить и извиняться перехотелось.

Никогда еще Максим так не ждал окончания рабочего дня. До Нового года неделя и обычно в этот период он буквально ночевал в офисе, но только не сегодня. Он заслужил, если не выходной, то по крайней мере пару часов отдыха.

Уже потянувшись к ручке двери, вспомнил про злосчастную грудь. С ней нужно было что-то делать и решение пришло неожиданное и простое, хотя и немного трусливо-хулиганское. Он решил подбросить безобразный реквизит обратную в костюмерную.

Вспомнив о весе изделия, он не придумал ничего лучше, как повесить грудь себе за спину на манер рюкзака. Все равно в это время его уже никто не встретит и не удивится экстравагантному образу.

Вотчина Юлечки находилась на одном этаже с кабинетом Максима, и он прекрасно знал, что помещение не запирается на ночь. Дело в том, что рассеянная Юля постоянно теряла ключи и когда слесарь в пятый раз пришел вскрывать замок то обронил довольно обидную для Юли, однако, вполне справедливую фразу:

– Да кому твое тряпье нужно? Опасаешься нападения юных ТЮЗовцев?

На ощупь отыскав выключатель Максим зажмурился от вспыхнувшего света и прошел в тесную коморку, заставленную вешалками и стеллажами. Чего здесь только не было: диких расцветок платья, пиджаки, шляпы и туфли; на полках довольно инфернально смотрелись отделенные от пластиковых тел головы в разнокалиберных париках. Каждую вещь украшала бирка с непонятными для простого обывателя цифрами и буквами, а в углу притулилась самая настоящая ступа с торчащей из нее метлой.

Мобильный зазвонил в тот самый момент, когда Максим пытался избавится от груза, но запутался в ремнях. Выругавшись сквозь зубы, он кое-как нащупал в кармане надрывающийся телефон и ответил, не посмотрев на определитель номера. В ухо сначала ударила громкая музыка, которая почти сразу стала тише, видимо, звонивший вышел из помещения на улицу.

– Макс, ну сколько можно тебя ждать? – возмущалась трубка голосом его лучшего друга Кирилла.

– Я уже выхожу, – пообещал Максим, пытаясь одной рукой все же стянуть запутавшийся ремень. – Только мы вроде не договаривались о встрече.

– Ну ты даешь, старик. Решил прогулять собственный мальчишник? Не выйдет! Если через двадцать минут не приедешь, мы сами завалимся к тебе.

Максима напрягало упоминание загадочных «мы», но более того напрягало то, что он забыл позвонить и отменить мероприятие. А все Лиза со своими капризами. А еще так не вовремя наступающий Новый год. Теперь перед ним стояла дилемма: отменить встречу и обломать планы друга или пойти, что автоматически обидит Лизу. Их перемирие после последней ссоры по поводу свадьбы пока еще походило на тонкий лед, готовый треснуть от любого неверного шага.

– Кир, погоди минуту, у меня вторая линия. – Прохрипел он, потому как один из ремней непостижимым образом начал затягиваться вокруг шеи, и не дожидаясь ответа, сбросил вызов.

Лиза очень долго не брала трубку, а когда ответила, Максим услышал все ту же громкую музыку. Он даже убрал телефон от уха дабы убедиться, что не набрал второй раз Кирилла.

– Ты уже дома, котик? – его невеста старалась перекричать грохот. – Мы с девочками посидим в баре, дождись меня обязательно, не ложись.

Звонок оборвался счастливым девичьим визгом, не оставив шанса на возражение.

Здраво рассудив, что судьба распорядилась за него, Максим перезвонил Кириллу и пообещал приехать как можно скорее. Если все вокруг решили сегодня устроить себе вечеринку, он тоже имеет право.

А потом произошло то за что Максим всегда ругал сценаристов плохих комедий. Когда он одной рукой снимал с себя резиновую грудь, а второй пытался засунуть телефон обратно в карман брюк, последний вдруг выскользнул из вспотевших пальцев и, упав на пол, отскочил под вешалки. Максим наклонился поднять телефон, не рассчитал вес груза и плашмя растянулся на полу нырнув в ворох пестрого тряпья. Телефона нигде не было, зато была пыль, которая забивалась в рот и нос. Максим чихал и отфыркивался, пока не услышал пронзительный визг, а после… на него упал потолок.

Мир закружился вокруг своей оси и потух, как фонарь подбитый хулиганом из рогатки.

***

– Сухарь! Черствый и безвкусный сухарь! – бормотала себе под нос Юля, роясь в сумочке в поисках кошелька. – Как только ему в голову могло прийти открыть агентство по организации праздников? Такому больше подошло бы похоронное бюро.

– Дамочка! – грубый голос водителя гаркнул в самое ухо заставив ее вздрогнуть. – Ты либо плати, либо топая ножками.

– Да она же пьяная, – хмыкнула тетка в мохнатой шапке, сидевшая в маршрутке напротив Юли. – Вон сама с собой разговаривает.

– Ну в самом деле, сколько можно? – крикнул кто-то с заднего сидения. – Мы из-за вас не можем уехать. Если денег нет, зачем было в маршрутку лезть?

– Да все у меня есть. – Юля вывернула сумку буквально наизнанку, вот только кошелька в ней все же не оказалось.

И тут она вспомнила как доставала его днем, чтобы скинуться на подарок Кате Шмелевой из отдела кадров, а потом привезли ту уродскую грудь и ей стало не до кошелька.

Юле повезло, охранник еще не успел закрыть дверь. Она пулей взлетела на свой этаж, но подходя к костюмерной увидела пробивающуюся из-под двери полоску света. Девушка точно помнила, как выключала свет перед выходом.

Неужели кто-то все-таки решил ее ограбить? Спину обдало холодом, задрожали коленки. Только попадись ей тот слесарь, отказавший в установке замка.

Кабинет шефа, куда она пробралась на цыпочках, оказался заперт. Кроме него в это время на рабочем месте никого было не застать. Юля думала позвонить в полицию, но решила, что пока те приедут, грабители вынесут все имущество. Но еще страшнее было то, что они утащат ее кошелек, в котором лежала почти нетронутая зарплата.