Kitobni o'qish: «Против себя»

Посвящается самому любимому другу, моей сестре.

Тело как болезнь

Если долго всматриваться в бездну, бездна начнет всматриваться в тебя. Но если взять фонарик и спуститься туда, можно найти массу интересного.

Например, откопать какие-то старые переживания, которые ты, казалось, давно забыл. Или детские страхи, до сих пор невидимым грузом лежащие на твоих плечах и мешающие двигаться дальше. Все это можно достать на поверхность и рассмотреть со всех сторон спустя много лет, но как будто впервые. Очень увлекательно, рекомендую.

Мы редко задумываемся над тем, насколько мы зациклены на определенной проблеме. Обычно нерешенные проблемы в наших головах обретают некую масштабность и разрастаются, заполняя собой все возможное пространство. Мы радостно погружаемся в процесс поиска решения и порой забываем обо всем другом, что происходит вокруг. Вижу цель – не вижу препятствий! Решить свою проблему во что бы то ни стало! Лишь спустя время, оглядываясь назад, думаешь: «Боже мой, почему я вообще об этом так волновался?»

В английском языке есть замечательное выражение “An elephant in the room”, означающее наличие явной проблемы, которую в упор не хотят замечать. Этакий слон, который стоит в вашей гостиной, но все делают вид, что его нет. Потому что, признав его существование, придется с ним что-то делать. Как-то от него избавляться. Это же не нормально. Легче просто сделать вид, что никакого слона нет. Тогда можно оправдать свое бездействие.

Моим слоном долгое время была зацикленность на недовольстве собой и своей внешностью, обильно приправленная многолетней депрессией. Иногда мне казалось, что с этим нужно что-то сделать, а иногда – что это нормально, что все проходят через нечто подобное.

В этой книге я хочу поделиться своей историей, вытащить всех «слонов» из комнаты и рассмотреть их. Может быть, даже посмеяться над ними. Оглядываясь назад, мне легче отстраниться и посмотреть на все под другим углом. Мне хочется написать о своих мыслях в тот период, но самое главное – признаться наконец самой себе, что моя ненависть длиной в полжизни к собственному телу – это не нормально.

О депрессии сложно писать, потому что она статична. В ней ничего не происходит. Скорее наоборот, она высасывает из тебя всю энергию, как черная дыра, оставляя внутри только пустоту. Зияющую, глубокую дыру, которую нечем заполнить. Нечем, потому что внутри тебя больше ничего нет: ни энергии что-либо делать, ни желаний, ни эмоций. Ты становишься пустым. Все усилия, предпринимаемые тобой или другими, все то, чем ты пытаешься заполнить эту пропасть – все летит прямо сквозь тебя и тонет в черной дыре. Ты ничем себя не заполнишь, пока не закроешь этот бездонный колодец внутри.

В хорошие дни ты чувствуешь себя обессиленным и мечтаешь только об одном – лежать. В плохие дни тебе настолько тяжело существовать, что твое тело буквально физически ощущает эту невыносимую боль бытия и ты мечтаешь лишь о том, чтобы лежать и не чувствовать ничего вообще. В самые ужасные дни ты настолько страдаешь, физически и психологически, что не хочется жить. Тебе даже не столько хочется именно умереть, сколько просто невыносимо жить дальше. Внутри тебя большое и жирное ничего.

Именно из-за того, что депрессия – это в высшей степени ничего, о ней нечего рассказать. Намного интереснее все то, что происходило со мной из-за моего персонального «слона» – категорического неприятия себя, и как это влияло на мою жизнь, заставляя бесконечно бороться с собственным телом, как с какой-то болезнью. Я не могу определить ту грань, за которой заканчивается «нормальная» или допустимая и даже несколько одобряемая обществом одержимость внешностью и начинается нездоровая зацикленность на постоянном недовольстве собой. Я не могу представить, как живется людям, которых полностью поглотила непрерывная борьба с собственной самооценкой и собственными мыслями. На шкале различных расстройств пищевого поведения я всегда оставалась где-то посередине, никогда не доходя до крайностей и будучи достаточно далеко от общепринятой нормы для диагноза.

Несмотря на то, что я всегда оставалась посередине и мой вес всегда был в пределах установленной кем-то нормы, я не чувствовала себя нормально. Я всегда была недовольна. Я осознавала, что со мной что-то не так. С телом, с поведением, с мыслями. Даже в самый свой худой период строгих ограничений и голоданий я не весила меньше 47 кг. Разве это анорексия? Не смешите мои тапочки. А в период компульсивных перееданий и булимии весы никогда не показывали больше 65 кг. Разве это много? Это не страшно. Это все нормально для моего роста и комплекции.

Но кто устанавливает норму? Мы привыкли считать, что человек не здоров и имеет проблемы с едой, только если его вес выходит за рамки принятой официальной медициной нормы. Однако такой подход не учитывает психологическое состояние человека, его образ мышления, его поведение. Разве кто-то хоть раз мог подумать, что в моей голове творится самый настоящий хаос? Все, что видели окружающие, вписывалось в их понятия о норме – да, она похудела, это нормально. Или: да, она потолстела, это тоже нормально, наверное, просто мало двигается и много ленится, ей надо взять себя в руки.

Никто никогда не подозревает человека со средним весом в расстройствах пищевого поведения. Поэтому его никогда не воспринимают всерьез. О какой анорексии может быть речь, если ты весишь вполне себе адекватные 50 кг? Да тебе еще и похудеть можно! Ну и что, если ты голодаешь и питаешься на 500 калорий в день? Ты ведь не 30 кг весишь, значит, у тебя нет проблем. Весишь 65 кг и каждый день плачешь, потому что не можешь похудеть? Ты что, дура? Это ведь не 165, что ты ноешь! Просто возьми себя в руки, поменьше ешь сладостей, и все будет хорошо.

Я не чувствовала себя вправе обратиться за помощью, даже когда уже отчетливо понимала, что сама я не справляюсь. Ведь я не ощущала себя больной. Удерживая свой вес в рамках общепринятых стандартов, я держала свой ум в ловушке обмана восприятия: раз я выгляжу нормально, значит, и со мной все нормально. С депрессией все было гораздо сложнее: я знала врага в лицо, привыкла к ней, срослась с ней. Я знала о ней все и даже больше. Здесь стоял вопрос не в том, чтобы разобраться, что именно со мной происходит и почему. Вопрос всегда был в том, хочу ли я жить без нее. Звучит невероятно, но без нее становилось настолько невыносимо, что я каждый раз бросала антидепрессанты и терапию.

Записав свою историю от начала и до конца, я впервые для себя самой признала, что происходящее – не нормально. И даже если все симптомы и последствия умело скрыты, даже если, взглянув на вас, вам нельзя моментально поставить какой-либо диагноз; несмотря на то, что окружающие никогда ни о чем не догадаются, если ваше тело одним своим существованием доставляет вам массу неудобств, знайте: вы не одни. И это не нормально. Тело – это не болезнь.

Dear diary, у меня все хорошо

Она вошла в мою жизнь неожиданно. Тихонько подкралась и, даже не постучав, проскользнула в дверь. Сначала я не поняла, что происходит. Пройдет еще несколько лет, пока я наконец смогу отчетливо разглядеть ее черный силуэт в темноте и понять, кто передо мной. Жить с тенью весьма страшно и непонятно, особенно когда тебе едва исполнилось четырнадцать. До этого были первые знаки, на которые никому не пришло бы в голову обратить внимание, даже мне. Лет с двенадцати я иногда чувствовала упадок энергии и настроения, как будто кто-то выключал внутри меня свет и все вдруг теряло смысл. В такие моменты я говорила маме, что мне «вдруг что-то стало невесело», на что она изумленно смеялась и отвечала, что это нормальное состояние любого человека и никто не обязан меня развлекать. Якобы никому не бывает постоянно весело. Смирись. Я смирялась и думала, что так и должно быть, но где-то глубоко внутри меня уже начинал одолевать червячок сомнения: если это нормальное состояние, как люди с этим живут и зачем? Но до глубокой рефлексии еще было очень далеко, и эти кратковременные эпизоды резкой смены настроения забывались мной так же быстро, как и проходили сами, поэтому я не придавала им никакого значения.

Спустя пару лет все резко началось в один день. 11 ноября 2003 года я лежала на полу в своей комнате и листала модный журнал. У меня была типичная комната счастливого подростка: вся мебель и шторы в сине-фиолетовых цветах, много девичьих украшений, пушистый ковер, большое надувное кресло, на стенах висят плакаты красивых моделей и поп-звезд. Я считала себя очень модной и безумно красивой, у меня было много друзей и ни одной проблемы. Вдруг мой взгляд зацепился за фотографию Анжелины Джоли, и внутри что-то щелкнуло. «Она идеальна», – подумала я. Несколько минут я разглядывала ее изображение, в особенности губы. Это были необычайной красоты пухлые губы, абсолютно симметричные и идеально вписывающиеся в архитектуру ее лица. Полная противоположность моим тонким и несимметричным.

Почему-то на глаза начали наворачиваться слезы. Я вскочила и подбежала к зеркалу. Долго рассматривала свое лицо, которое в моем воображении начало ужасно деформироваться и приобретать совершенно гротескный вид, словно персонаж из картины «Едоки картофеля» Ван Гога. Годы спустя, стоя в музее перед этой картиной, я почувствовала все давно позабытые эмоции ненависти к себе и своему несовершенству, даже не отдавая себе отчета в том, что происходит.

Вернемся к несчастной фотографии Джоли. Ни в чем не повинная актриса спровоцировала такую мощную волну ненависти к себе, что я расплакалась и впервые отчетливо осознала: я несовершенна. Я уродлива, и мне никогда не стать красивой. А раз я несовершенна в своем внешнем виде, значит, я несовершенна в принципе, а значит, недостойна того, чтобы жить. Все резко потеряло значение, и я впервые почувствовала бессмысленность продолжения жизни.

Следующие несколько дней я провела в эмоциональном раздрае. Это были настолько новые и неожиданные для меня переживания, что даже собственная внешность и сравнения с Джоли (будь она трижды проклята с ее идеальными губами!) отошли на второй план, а вскоре и вовсе забылись. Осталось лишь чувство опустошенности, а в голове прочно поселилась мысль о бессмысленности бытия. Зачем все? Зачем жить? Моя бедная неокрепшая психика подростка оказалась совершенно не готова к такому повороту, и я не знала, чем себе помочь. Я постоянно плакала. Мне ничего не хотелось. Я начала слушать грустную музыку и одеваться во все черное.

Как-то я ела шоколадку и поймала себя на мысли, что я совершенно не ощущаю ее вкуса. В тот день я записала в своем дневнике: «Зачем есть шоколад, если он на вкус ничем не отличается от морковки? Зачем вообще все?» Ответов у меня не было, а где их искать, я не знала. Я исписала множество тетрадок, старательно выливая все негативные эмоции на страницы дневника. Когда очередной дневник подходил к концу, мне было настолько неприятно его держать в руках и даже в комнате, что я сразу же его выбрасывала куда-то подальше от дома, чтобы никто его не смог найти и прочитать.

«Дорогой дневник, у меня все хорошо, но почему мне так плохо?» Я в упор не понимала причин навалившейся на меня вселенской печали. У меня ничего не произошло, в жизни все шло своим чередом, почему же мне так отчаянно не хотелось жить? Я испытывала самую настоящую физическую боль, настолько глубокими были мои душевные терзания. Но самое главное – я не понимала их причину и внезапное возникновение, поэтому понятия не имела, что с ними делать.

О явлении «депрессия» я узнала не сразу. Мне всегда казалось, что это нечто такое низкое, во что опускаются непременно после каких-то серьезнейших жизненных потрясений, после смерти родных или после того, как у тебя сгорел дом, рухнул бизнес, а жена ушла к лучшему другу. Что-то, что никак меня не касалось и не могло затронуть в моем уютном благополучном мирке. С другой стороны, среди моих друзей-подростков в то время часто можно было услышать, что кто-то «депрессует», потому что, например, у него прыщ на лице. Или мама накричала. Поэтому «депрессия» в моем окружении стала ходовым словом, обозначающим плохое настроение. Но мое состояние не вписывалось ни в одно из этих двух определений, поэтому я страдала молча.

Периодически я искала что-то в интернете или в книжном магазине, но единственное, что я нашла, была книга «Как справиться с горем после утраты». Утраты у меня не было, но было горе. Конечно, тогда я не могла описать свои чувства одним словом, мне просто было плохо. Мне было грустно, уныло, тоскливо, печально, не хотелось жить, но я не понимала почему. Ухудшало ситуацию чувство вины, которое постоянно накладывалось на мои страдания. Мне казалось, что я не имела права быть несчастной, ведь у меня все хорошо. В моей семье не было культуры обсуждения психического здоровья, а родители искренне считали, что если нет внешних причин для расстройства, то они не могут сами взяться ниоткуда. Соответственно, я просто не могу быть несчастна, ведь я живу в любящей семье, в достатке, у меня ведь все хорошо, и я просто выдумываю.

Я даже не могла сказать, что конкретно я чувствую. Это я поняла спустя несколько лет, в разговоре с папой. Многие годы я безрезультатно копалась в себе, выискивая то одно идеальное слово, которое бы все объяснило и расставило по своим местам, но тщетно. И вот как-то мы сидели в машине перед магазином, и я пыталась ему объяснить, что я чувствую. Тогда я спросила: «Что бы ты чувствовал, если бы вдруг вся твоя семья, все, что ты любишь, все – умерли?» Папа ненадолго задумался и ответил: «Горе». В ту же секунду все встало на свои места, и я поняла, что много лет подряд я испытываю именно горе. Тяжелое, темное, душащее горе, пожирающее меня на ментальном и физическом уровне, только без какой-либо причины. Это и есть депрессия для меня. Депрессия – это горе.

Этот груз я буду тащить на себе все последующие пятнадцать лет, с редкими передышками. Из тяжелого мешка с булыжниками моя депрессия постепенно трансформируется в теплое одеяло, куда можно спрятаться, завернувшись, словно в кокон. Внутри себя я часто сравнивала ее то с ночным океаном – черная холодная бездна, где я тону в кричащей тишине, пока меня накрывает черной волной; то с узким заброшенным колодцем – там так же темно, глухо и пусто; а я сижу в одиночестве без малейшей надежды выбраться на поверхность.

Впоследствии я открою для себя множество способов борьбы: от спорта и медитаций до таблеток и врачей. Буду поочередно то бороться с ней всеми силами, то отдаваться ей без остатка, своими же руками топя себя в черноте. Вместо дневников-тетрадок на смену придут электронные дневники, которые останутся со мной надолго, увековечивая мои страдания и стадии отношений с ней. Она станет настолько огромной частью моей жизни, что будет уже неотделима от меня. Я стану ею. Она станет моей реальностью. В какой-то момент надпись «Dear diary, у меня все хорошо» на заглавной странице моего личного блога изменится на «Dear depression, у меня все хорошо». Иногда после этого я мысленно добавляла: «А у тебя?»