Kitobni o'qish: «Прозвище: Вилка»

Анна Никольская

Shrift:

* * *

Этот дневник принадлежит: МНЕ!

ОСТОРОЖНО! НЕ ЧИТАТЬ! СУГУБО КОНЦИФЕ… КОНФЕЦИ… КОНФИДЕНЦИАЛЬНО!!! Бабушка, к тебе это тоже относится!

ФИО: Б. В. И.

Прозвище: Вилка

Дата рождения: 4 июня

Возраст: 12 лет и 364 дня!

Место рождения: коридор перинатального центра имени Н. К. Крупской, на полпути к родильной палате (если верить бабушке)

Адрес: У-ск, 3-я улица Строителей, дом 25, квартира 12 (настоящий писать не буду – вдруг мой дневник найдет маньяк и начнет за нами охоту?)

Привычки: трогать себя за ухо, делать перестановку в комнате, размышлять о грядущей смерти, собирать неожиданные правдивые факты, распутывать загадочные преступления, есть

Кумиры: Гарри Стайлс, И. Б. (мой папа) и человек, изобретший пенициллин

Заветные мечты: стать женой Гарри Стайлса и лидером «Зеленого Движения», похудеть сразу на 150000000 кг!

Темперамент: ммм… БУРНЫЙ! Средней бурности (люди думают, что я довольно странная, но то, что думают о тебе люди, не всегда правда, так?)

Рост: 1 м 48 см 3 мм (если верить бабушкиной сантиметровой ленте)

Вес: 58 кг (но вечером я плотно поела)

Цвет волос: натурально-пшеничный блонд.

Особые приметы: непропорционально развитое большое ГИГАНТСКОЕ правое ухо

Друзья: Татьяна Анатольевна Кукушкина (Танюся), Ирина Приставкина (свое отчество Ирочка скрывает)

Питомцы: нет ни одного ДО СИХ ПОР!

Романтические привязанности: Гарри Стайлс, иногда Кузин

Страхи: растолстеть, на старости лет остаться безработной, увидеть вблизи полтергейст, летать на самолете

Девиз: не кусайтесь, да не кусаемы будете!

Еще несколько слов о себе: я очень умная и осторожная, я никогда не пойду в подвал под тревожную музыку

Суббота, 3 июня

Правдивый факт дня: если у вас одна ноздря закрыта в течение 72 часов, вы будете медленно терять способность видеть цвета. Ваше зрение мгновенно нормализуется, когда вы отпустите ноздрю.

Выходит, если зажать на некоторое время ноздрю, то можно взглянуть на мир глазами собаки!

Сегодня мне чуть не ампутировали ухо. Бабушка хотела, чтобы его «резали с концами», но Вадим Николаевич сказал, что мне оно еще пригодится. Если я вдруг стану оперной певицей или, например, как он – оториноларингологом, то парочка ушей мне еще как потребуется. Вообще-то, ковыряться в чужих ухо-горло-носах мне неинтересно, а вот сцена – это, может быть, и мое. Еще он сказал, что приклеивать уши к голове супер-клеем не то чтобы глупо, но смертельно опасно для жизни.

– Она так больше не будет, – мрачно сказала бабушка. – Уж поверьте мне на слово.

Мне не понравилось, как она это сказала. И как судорожно ее побелевшие пальцы сжали при этом сумочку.

– Вот и отлично, – вежливо улыбнулся Вадим Николаевич и стал намазывать мне ухо чем-то холодным и вязким. Ухо у меня бумкало, как маленький барабан. Хотя оно увеличилось в размере раз, наверное, в пятьсот! Я послушно лежала на кушетке лицом к стене, слушала радио, и мне казалось, что Вадим Николаевич пытается сделать из моего уха бутерброд с маслом. А потом его откусить. Но когда сводка криминальных новостей закончилась и начали петь «Блэк Пинк», Вадим Николаевич сказал, что я могу вставать, а сам принялся что-то быстро строчить в амбулаторной карте. Он почему-то был не в зеленом медицинском халате, а в брюках и свитере. Я вспомнила, что у меня есть точно такой же, в толстую кривую косичку – мне его вязала бабушка. Прямо один в один.

Он все писал и писал, бабушка напряженно молчала, а я вдруг подумала: а что, если этот свитер ему тоже вязала бабушка? В смысле, не его, а моя. Это была такая страшная мысль, что я моментально вспотела. Ведь моя бабушка вяжет только мне и еще иногда – папе! Так почему же на нем, на этом Вадиме Николаевиче Каце, на этом участковом ухо-горло-носе, которого мы с бабушкой видим впервые, надет свитер, связанный собственноручно моей собственной бабушкой?!

В поисках ответа я стала придирчиво разглядывать его кабинет. Все в нем было подозрительным, начиная с пластикового окна и заканчивая ковриком у двери с надписью «Добро пожаловать!». Всюду чистые белые стены, пол, потолок, стул… Странно, очень странно.

Но тут мой взгляд упал на стол, и это отвлекло меня от тревожных предположений. На нем лежал надкушенный батончик «Сникерс».

Я подумала: надо же, этот доктор ест «Сникерс». Не здоровые легкоусвояемые белки, жиры и углеводы, а вредный промышленно-обработанный «Сникерс»! Наверное, он открыл его перед самым нашим приходом и даже успел надкусить. Но не успел спрятать, потому что пришли мы.

Я посмотрела на бабушку – она его тоже заметила, этот тихий шоколадный ужас на столе, и уже брезгливо поджимала губы. А потом она заметила, что я заметила, что она заметила, и тогда она спросила у доктора Каца ехидным голосом:

– Надеюсь, до сепсиса дело не дойдет?

– Я прописал вам антибиотики, – ответил он и отправил нас в коридор.

Домой мы шли молча. Мимо нас молча шли люди в головных уборах и без. Человек с козлиными ногами. Женщина с гигантской попой. Ребенок с голубым лицом. Высокий старик с пакетом. Бабушка несла в сумочке антибиотики и со мной не разговаривала. Она зачем-то замотала меня шерстяным шарфом по самые уши. Ощущение, как будто это боа Констриктор¹ вокруг меня обвился, а сама я – баобаб. Боа на баобабе с бабушкой. Она была в шлепках с резиновой розочкой между большим и указательным пальцами. То есть не указательным, он же на ноге, а этим… В общем, не знаю, как он правильно называется. Короче говоря, между первым и вторым пальцами с внутреннего края. С утра бабушка надела юбку и нанесла на ноги автозагар. Но не «тщательно и равномерно», как это написано в инструкции, а как бог на душу положит. Поэтому сверху ноги у нее были ярко-оранжевые, а снизу – молочно-белые.

Бабушка на меня все еще дулась. Но скажите: есть ли моя вина в том, что родили меня с двумя непропорционально развитыми ушами? И еще ответьте: как на свете жить человеку, когда левое ухо у него крошечное, как у хомячка, а правое – величиной с августовский лопух и торчит под углом девяносто градусов?!

Денег на пластическую операцию я просила у папы. Но бабушка сказала, что это мотовство и что лишних денег в семье нет. Вот поменяем на кухне раковину, а там посмотрим. Я не спорю, что кухонная раковина для людей без посудомоечной машины – архиважное приобретение. Но собственная УШНАЯ раковина мне все-таки гораздо важней. Поэтому я решила приклеить ее к голове. Скотчем не получилось – он не прилипал к волосам. Большая канцелярская скрепка продержалась недолго. Поэтому оставался клей. Суперклей.

И все было хорошо, просто замечательно в течение двух первых дней. Впервые в жизни я позволила себе выйти на улицу с конским хвостом! Обычно я ношу распущенные волосы. Вы бы только видели, какой фурор я произвела во дворе среди бабушек (хвост я начесала и набрызгала сверху цветным лаком)! Но сегодня утром я проснулась с пылающим беляшом справа на голове. Вдобавок завтра у меня день рождения, и бабушка сказала, что будут гости.

Я не хочу гостей. На день рождения я хочу космическую пластику уха! То есть косметическую.

– А свитер ТЫ ему связала?

– А? Какой свитер?

Я остановилась и пристально посмотрела бабушке в глаза. Горло от шарфа у меня пересохло. Я вдруг все поняла. Это она – точно. Она связала ему этот проклятый свитер! Но зачем же она скрывает? Этот Кац – он что, ее незаконнорожденный сын?!

– Который у доктора… В косичку… У меня ведь точно такой же… – сказала я таким тоненьким от волнения голосом, который можно расслышать, только если ты летучая мышь или моя бабушка. У нее немецкий слуховой аппарат.

– Ты что, больная? – сухо спросила бабушка и, наслюнив палец, стала тереть у меня под носом.

А самое страшное в моей жизни знаете что? Что меня зовут Виолетта.

Виолетта Ботова. И завтра мне исполняется тринадцать лет. А шампанское с антибиотиками нельзя.

Воскресенье, 4 июня

Правдивый факт дня: ДНК человека на 30 % совпадает с ДНК салата.

Проснулась я не с пионами и подарками на подушке, а оттого, что в туалете тошнило бабушку. Я обула тапочки и пошла смотреть, что случилось.

С несчастным видом, вся в черном, бабушка сидела на холодном кафельном полу.

– Это от меня?

– А? – бабушка отрешенно смотрела в пространство между мной и дверным косяком. На лице у нее было выражение невыносимой муки.

– Ну ты же всегда говоришь, что тебя от меня уже тошнит.

Кряхтя бабушка поднялась с пола и, отодвинув меня в сторону, на слабых ногах пошла на кухню. Зашумел кран, потом телевизор и чайник.

А может, они просто забыли?

Я вернулась в комнату и хорошенько все там проверила. Нет, подарка нигде не было. Кота тоже.

Просто я надеялась, что бабушка подарит мне деньги на операцию, а папа – кота. Он обещал. Но папы дома тоже, кажется, нет.

Я легла обратно в постель и стала думать. Почему бабушке так плохо? С утра ведь ей обычно хорошо, давление поднимается лишь к вечеру. Утром плохо бывает только алкоголикам и беременным женщинам, но бабушка у нас непьющая, а значит… Получается, что…

Она беременна!

Но ведь ей же шестьдесят четыре года!

Меня прошиб холодный пот. Науке известны случаи, когда женщины рожали и в шестьдесят, и в семьдесят лет. А одна девочка в нашей школе родила в тринадцать! То есть, гипотетически, начиная с сегодняшнего дня, я тоже могу родить. И если мы родим с бабушкой вместе, то мой ребенок ей будет правнуком, а ее – мне кем? Кузеном? Внучатым племянником? И потом: бабушкин муж, мой дедушка и папин папа, давно умер. Выходит, ее ребенок будет незаконнорожденный?! Но тогда кто же отец?

Я вдруг вспомнила вчерашнего Вадима Николаевича, из больницы. Свитер! Так вот почему она его ему связала! Теперь все ясно. Эта мысль так потрясла меня, что у меня зашевелились волосы. В голове никак не укладывалось: как бабушка могла предать память дедушки? Ведь она же до сих пор носит по воскресеньям траур!

Я вдруг явственно представила себе, как мы с ней идем по парковой аллее с колясками. У нее серая (это бабушкин любимый цвет), а у меня синяя. Мы идем все в утреннем тумане, а в колясках в это время лежат наши дети примерно одного возраста. Звучит красиво – идем в тумане, но на самом деле это как через мокрую грязную тряпку идти. Мне не видно крошечных лиц наших деток, но я знаю, что похожи они как две капли воды на своих матерей. Мой – толстый с ухом, а бабушкин – весь в морщинках у рта.

Я прислушалась к себе: нет, не тошнит. Только в животе бурчит, потому что уже хочется есть. И потом, с чего бы меня тошнило? Пашка меня всего один раз поцеловал, да и то в щеку.

– ВиолЭтта! ВИОЛЭТТА!

– Чтооо?!

Бабушка сразу замолчала. Она всегда так делает: позовет откуда-нибудь издалека страшным голосом и сразу замолчит. Затаится. Иногда бывает, часами сидишь с ней в одной комнате, она тебе слова не скажет, а выйдет – и сразу начинается: «Вио-лЭээээээээтта!»

Я быстренько натянула штаны с футболкой.

– Виолэээээээээээээээээээээээээээээ-ээээээээээээтта!

Терпеть не могу, когда меня так зовут. Через длинную Э. Хотя через Е – тоже ужасно. Это папа придумал. На протяжении трех месяцев они с мамой решали, как меня назвать. А когда им позвонили из ЗАГСа и сказали, что если меня немедленно не зарегистрируют, то меня заберут в детдом, папа начал листать телефонный справочник. Как на беду, Виолетта Эдуардовна Пантерова было первым, что бросилось ему в глаза. Не спорю, это звучит интересно и даже интригующе, но моего папу зовут Иван Ботов. Этого они не учли.

Папе всегда казалось, что девочка с таким шикарным именем, как у меня, вырастет стопроцентной красавицей. Но он ошибся два раза: во-первых, шикарное имя – это Настя. У нас половину девочек в классе так зовут. А во-вторых, красавицы из меня абсолютно не выросло. Зато выросли ступни и правое ухо. (У меня тридцать девятый размер. Не уха, а ноги.)

Бабушка стояла посреди кухни с утюгом в руке (я украдкой оглядела ее живот – он был обычного размера). Перед ней возвышалась гладильная доска с кучей штанов и футболок.

– Ты меня звала, бабушка? – скромно спросила я, все еще надеясь, что сейчас грянет музыка, хлопушки, из коридора выбежит папа с котом, и мы станем завтракать чем-нибудь вкусненьким.

– Ужас какой-то! – рявкнула бабушка.

Она все еще была зеленого цвета. Мне стало жалко ее, эту пожилую беременную женщину, и я спросила напрямик:

– У тебя будет ребенок?

– Ты рехнулась?

– Но тебя же тошнило в туалете.

– Я съела вчера проклятый хот-дог в переходе!

– В переходе?! – ужаснулась я. Это было так непохоже на бабушку.

– Никогда так не делай, слышишь! Ладно, бери утюг.

– Зачем? – не поняла я.

– Буду учить тебя гладить.

– Зачем?

– Затем, что тебе тринадцать! А если я помру, ты даже лифчик себе не сможешь погладить.

– А разве их гладят?

– А ты думала.

– Но я не ношу лифчиков.

Это, кстати, правда. Не ношу не из принципа, а просто у меня пока нет груди. У всех в классе уже есть, а у меня нет.

– Вот, – сказала бабушка, любовно раскладывая на гладильной доске свои панталоны. – Учись, пока я жива.

– Мы будем учиться на твоих старых панталонах?

– Нет, на новом папином костюме.

– Но это же твои любимые…

Тут бабушка покраснела, а я вспомнила тот знаменитый случай, который произошел с ней в 1999 году. Бабушка о нем нам часто рассказывает.

В тот обычный августовский день она пошла в магазин за носками для дедушки. Она ходила между прилавками и вдруг она увидела ЕГО! Не дедушку, а высокого мужчину с черными волосами! Бабушка сразу поняла, кто это, но сделала вид, что не поняла. Она всегда была хитрая. Она тихонько подошла к мужчине сзади и стала слушать, о чем он говорит с продавщицей. А говорили они о панталонах. При этом продавщица то и дело громко смеялась, предлагая мужчине разные модели. Но этот мужчина у нее так ничего и не купил. Он потом пошел в шляпный отдел – бабушка проследила за ним – набрал там разных шляп и скрылся в примерочной. Бабушка все ждала, ждала, когда он выйдет, но мужчина так никогда и не вышел оттуда. Он исчез в примерочной!

Но самое интересное знаете что? Это был знаете кто? Это был Элвис Пресли. Бабушка его сразу узнала, а ведь все до сих пор думают, что он давно умер.

Потом бабушка видела его еще неоднократно: один раз в 2010 году, он ел пельмени в пельменной, и два раза у памятника Пушкину прошлым и позапрошлым летом. Он возлагал цветы.

Я все думаю: почему Элвис Пресли живет теперь в нашем городе? И как ему удалось за эти годы нисколечко не постареть? Бабушка говорит, что он ни капельки не изменился, только бороду отпустил. И почему он возлагал цветы Пушкину, как будто это его кумир?

В тот день бабушка купила эти самые панталоны, которые мне предстояло сейчас отутюжить. Теперь вы представляете весь груз ответственности, который свалился на мои плечи? Дрожащей рукой я взяла у бабушки утюг и стала гладить. Я бы наверняка прожгла в них дырку – даже не от неопытности, а от волнения – но тут к нам в дверь позвонили.

Это был папа. Он ворвался в коридор, как целая стая птиц, – крепко обнял меня, звонко поцеловал и протянул коробку, в которой было что-то живое. Я поняла это по звуку – из коробки шел звук!

И я решила: ура. Это кот. Наконец-то! Я назову его Вася! Столько радостных мыслей пронеслось у меня в голове, пока я открывала эту запечатанную скотчем коробку.

Вот я и кот идем по тротуару.

Вот кот и я сидим на диване и смотрим кино.

Вот я глажу Васю по голове, а он тихонько так мурлычет и мигает глазами.

Вся наша счастливая жизнь с котом в одночасье промелькнула у меня перед глазами!

Но этот был совсем не кот.

В коробке, устланной рваной газетой, в этой коробке с дырочками, чтобы не задохнуться, в коробке, которую мне вручил на тринадцатилетие мой собственный папа, сидела курица.

Не жареная, а живая. Она была зеленого цвета.

Так. Кажется, теперь мне надо подробно рассказать про папу. Ведь вы с ним еще не знакомы.

Люблю, когда из людей дует свежий ветер! В смысле вдохновенных, окрыленных, увлеченных людей люблю. Мой папа как раз из таких. Многие думают, что он чудик. А вообще-то он страховой агент. Он страхует людей! Он может застраховать любого! И от чего угодно! От пожара, от наводнения или, наоборот, от засухи, от ограбления, от землетрясения, от потери ключей от дачи, от того, что вам на голову упадет кирпич, от паралича, от нападения хулиганов, от облысения и выпадения зубов, от крушения поезда, от попадания молнии в дерево, под которым вы стоите, от укуса клеща или кенгуру и даже от смерти! Единственное, от чего мой папа не сможет вас застраховать, это – от несчастной любви.

– От любви не страхуются, – часто повторяет папа, – от любви теряют голову! (А бабушка считает, что от любви деградируют.)

Еще он любит повторять, что Вселенная изобильна.

– Не ждите чуда, чудите сами! – говорит мой папа. – И Вселенная вам в этом поможет!

Сам он недавно потерял голову от любви к библиотекарше. Но об этом мы с бабушкой предпочитаем напряженно молчать.

Кроме того, что папа очень занят на работе, он всерьез озабочен будущим нашей планеты. Он «зеленый» или, в трех словах, защитник окружающей среды. Но не обычный, как я или бабушка (мы никогда не мусорим на природе, всегда сдаем пластик и макулатуру в прием и, уходя, тушим свет), а воинствующий. Кстати, использованные батарейки мы с бабушкой относим в супермаркет. Там у них прозрачная корзина для этого стоит.

Так вот, быть воинствующим зеленым в нашем маленьком городе – дело непростое. Потому что в нашем городе традиционно мусор разбрасывают все – от мала до велика. И я не знаю ни одного жителя города (кроме нас с бабушкой), который бы сдавал макулатуру. Поэтому дел у папы всегда невпроворот.

– Возьмем, к примеру, дыры, – часто говорит папа. – Ты в курсе, что в озоновом слое Земли есть дыры? Так вот, еще тридцать лет назад их общая площадь составляла пятнадцать миллионов квадратных метров. А сейчас – уже тридцать! Тридцать, ты понимаешь весь космический ужас этого числа? Совсем скоро наш озоновый слой превратится в дуршлаг, это приведет к глобальному потеплению, и я не могу с этим мириться!

После таких заявлений папа обычно громко хлопает входной дверью и уходит из дома. А мы с бабушкой ждем его к ужину. Но бывает, что и к ужину папа не возвращается. Что он делает и где ночует при этом, мы не знаем. И позвонить библиотекарше нам неудобно. А больше некому, ведь папа единственный зеленый в городе.

Но вернемся к нашим баранам. То есть курицам.

– Это что – курица? – спросила бабушка. – А кто ее будет убивать и ощипывать?

– Никто ее не будет убивать, – сказал папа. – Это подарок Вилке на день рождения. Домашний питомец, понятно?

– Непонятно, – сказала бабушка.

А я сказала:

– Но я хотела кота!

– Котов на птицефабрике не было, – заявил папа и полез в холодильник. – Мы будем завтракать? Я сегодня жутко голодный!

– Ты что, украл ее с птицефабрики? – удивилась я.

– Не украл, а спас.

– А почему она вся зеленая?

– Я покрасил ее из аэрозоля. Случайно. Я им там все покрасил, а курица просто под струю попала. Как мы ее назовем?

Я посмотрела на бедную курицу. Она сидела в коробке, вжавшись в стенку, и тряслась.

– Почему она не вылезает? Цып-цып-цып, – я поманила курицу пальцем.

– У нее агорафобия – боязнь открытого пространства, – заявил папа, откусывая кусок от батона. – Они там знаешь в каких условиях живут? Только представь: всю жизнь это бедное создание провело в клетке не больше нашего телевизора! И вот результат, – он красноречиво уставился на дрожащую курицу.

Я посмотрела на телевизор. Он у нас от старой дедушкиной машины – малюсенький. Просто его никто, кроме бабушки, все равно не смотрит (она каждый день следит за политической картиной мира, особенно ее интересует Ближний Восток). Я представила себе мою бедную, бедную курицу в этом крошечном телевизоре. Ужас.

– Но ничего, она скоро освоится и начнет нести яйца, – сказал папа.

– Давай назовем ее Васей, – предложила я в честь кота.

– Никого мы называть не будем, и яйца тоже никто нести не будет, – сказала бабушка.

– Почему? – хором спросили мы с папой.

– Потому что ты сегодня же вернешь ее обратно. Я не хочу, чтобы мой единственный сын сел в тюрьму из-за какой-то несчастной курицы. И вообще, хватит кусочничать!

– Вот именно что несчастной! – взвизгнул папа, пряча за спину батон. – Смотрите, сколько страха и тоски в ее маленьких круглых глазах!

Мы с бабушкой опять посмотрели на курицу.

– А, делайте что хотите, – вдруг услышала я волшебные бабушкины слова. Услышала – и как будто пироженку съела. – Только убирать вы за ней сами будете.

– Мы будем! Мы будем! – радостно закричали мы с папой. – Ты не волнуйся.

Но я подумала, что как-то подозрительно быстро бабушка сдалась. Обычно-то она непоколебимая.

Потом мы все вместе, включая Васю, сели завтракать. В честь дня рождения бабушка напекла булочек и сварила малиновый компот. А еще она подарила мне свой старый бюстгальтер.

Вечером я пойду отмечать день рождения в кафе. Одна! Вернее, без папы с бабушкой, но с девочками! Первый раз в жизни! Завтра подробно про все напишу.

PS: Я все-таки прожгла бабушкины панталоны. Но она не ругалась (у меня ведь ДР), заштопала их, надела и пошла в магазин. Все надеется опять встретить Элвиса. Или Николу Теслу – она верит, что он тоже жив и изобрел perpetuum mobile (вечный двигатель).

1.Удав обыкновенный.