Kitobni o'qish: «Продавец вечности»

Shrift:

Продавец вечности

Когда в доме дочь-подросток – все время на пороховой бочке. Вот и сегодня жена доложила:

– От Валюхи табаком пахнет.

Савва уже засекал свою деточку с папироской. Матери тогда не сказал, взял слово, что больше не будет. Обманула, значит.

– И что с ней делать? – причитала супруга. – Я картинку рака легких в интернете нашла, показываю, а она мне: «Мать, у тебя самой – рак мозгов». Дверью хлопнула и умчалась.

Супруга, Леночка, если злилась, выглядела чертовски хорошенькой, Савва всегда умилялся. Он в нее и влюбился – когда пришел в поликлинику на укол, а совсем юная медсестричка ругалась, что у него ягодица излишне напряженная.

Сейчас тоже обнял, шепнул в ушко:

– Да и пусть гуляет. Пойдем пока побесимся.

Но Леночка отпрянула:

– Вечно ты с сексом своим! Не до того!

– Что мешает?

Она взглянула словно на умалишенного:

– Не могу я! Когда дочь в пропасть летит. И денег в доме нет!

Умела жена нагнетать. Какая там пропасть – училась Валюшка прилично, по мужикам не шлялась. Да и с деньгами в семье не хуже, чем у других, недавно машинку посудомоечную купили. Но Леночка всегда недовольна. И никогда не забудет подчеркнуть, что она теперь в семье – главная кормилица.

Еще недавно ничто в жизни женушки не предвещало блестящей карьеры. Леночка тарабанила в роддоме простой медсестрой, получала прожиточный минимум, радовалась редким шоколадкам от пациентов. Но недавно перевели ее в синекуру – пеленать, выдавать детишек счастливым родителям. Пятьсот рублей за девочку, тысяча за мальчика, а иногда и по пятерке совали. Жена зазналась неимоверно. Раньше был для нее «самым умным» и даже «Бисмарком», а теперь – «Кому твоя жалкая наука нужна!».

Древнерусская история и впрямь кормила не щедро. Но раньше Ленка ценила: график свободный. Савва всегда может дочку из садика подхватить, на больничном с ней посидеть. Гордилась, когда в любой компании он побеждал в умном споре. Всем хвасталась, что муж придумывает удивительные авторские туры по родимой стране. Нынче все не так. Подавай ей Египет, олл инклюзив, автошколу, машину, а на его любимую отраду – книги – пылесборники! – деньги тратить нечего.

И сексуально привлекательны, видите ли, только успешные мужчины.

Но Савва Леночку любил и потому все ее закидоны терпел.

Вот и сейчас он покорно убрал руку с пышного, горячего бедра и пошел крутиться по хозяйству. Заварил для жены чаю, принес ей к телевизору плед. Спроворил ужин.

Дочь явилась в три минуты одиннадцатого. Леночка выразительно взглянула на часы и хмуро потребовала:

– Дыхни.

Хотя и так понятно: от одежды дочкиной тянет терпким одеколоном, а от нее самой, на весь коридор, – клубничной жвачкой.

– Ты понимаешь, дура, что кожа желтая будет? Зубы в коричневых пятнах? – завелась Леночка.

Но юная, цветущая дочь лишь презрительно хмыкнула и швырнула в лицо матери сумочку:

– Докажи сначала! Нет у меня никаких сигарет!

– А если найду? – улыбнулся Савва.

В наглом взгляде дочки на долю секунды промелькнуло смятение. Но тон остался вызывающим:

– Попробуй.

Он в сумку даже заглядывать не стал. От жены (та показывала на дочкину куртку) отмахнулся и внимательно посмотрел на Валечку:

– Слово даешь, что не куришь?

Она весело отозвалась:

– Конечно, папуля!

– Хорошо.

Савва сходил на кухню, принес из аптечки пульсоксиметр – жена недавно притащила с работы: контролировать, чтобы в дом ковид не прокрался. Велел:

– Давай палец.

– И что мне твоя прищепка?

– Не прищепка, а прибор нового поколения. Специально для тебя приобрел. Определяет даже малейшую концентрацию угарного газа. Куда эффективнее древней иммунохроматографии.

Блефовал откровенно, но дочка стушевалась, отдернула руку.

А Савва добил:

– И сигареты я знаю, где прячешь.

Он отодвинул упрямицу, вышел в подъезд, вызвал лифт. Валька маячила сзади, кусала губы.

Отец дождался, пока подъедет кабина, зашел, сунул руку в полость между лифтовым пространством и потолком. Легко нашел в пыли пачку тоненьких, девчачьих, папиросок.

– Откуда ты узнал? – в ужасе спросила дочь.

Савва не стал объяснять, что сам когда-то там прятал. Усмехнулся:

– Дедуктивный метод. И, кстати: у нас в серванте джин к Новому году стоит. Я в курсе, что бутылка давно открыта и ее водой доливают. К празднику в лучшем случае вместо сорока градусов десять останется.

Дочка сжалась. Супруга побагровела. Савва сказал:

– Не переживай. Нашу дочку все-таки не зря Валентиной зовут. Имя для самых крепких, здоровых и жизнестойких. Не будет Валюшка пить и курить, правда ведь?

Дочка, не веря в спасение, мышью проскользнула в свою комнату. Леночка с восхищением произнесла:

– Да, ты все-таки Бисмарк.

И немедленно добавила ложку дегтя:

– Но только если такой умный – почему такой бедный?

* * *

Леночка давно пыталась приспособить витавшего в облаках супруга к какому-нибудь денежному делу. От некоторых экспериментов удавалось отбиться, в других участвовал. Но везде, где иные преуспевали, – даже почти что в «профильном» репетиторстве оболтусов, – терпел крах. Однако Леночка не теряла надежды.

И после вчерашней разборки с дочкой-подростком осенила супругу очередная идея:

– Будешь родителей новорожденных по поводу имен консультировать!

– Как ты себе это видишь? – перепугался Савва.

– Да очень просто! Выписку люди часа по два ждут, и кто там только не крутится – все бизнес вертят. Шары надувные в небо выпускают, фотографии делают, памперсами торгуют. А ты своим умом зарабатывай. Предлагай, как лучше назвать, чтоб ребенок счастливым вырос.

Отбиться не удалось, и следующим же утром Савва под присмотром супруги отправился в роддом, как на казнь. Леночка убежала в святилище, а новоиспеченный консультант остался в тесном холле, где отцы и прочие родственники ожидали выписки наследников.

Народ в основном сидел в телефонах, коробейников отгонял. Кому здесь нужны его советы да еще платные? Но он вспомнил укоряющее лицо жены, тяжко вздохнул и обратился к самой дружелюбной на вид, немолодой, но подтянутой даме:

– Э-ээ, добрый день! Скажите, у вас внук или внученька?

Та наградила уничижительным взглядом:

– Добить решил?

– Чего? – растерялся он.

– Из жизни бы вычеркнуть этот день! Бабкой сделали! И ты тут еще соль на рану!

– А я был бы рад, – пробормотал Савва.

– Сгинь, – цыкнула женщина.

Может, отцы добрее?

Но первый же устроил допрос:

– Вы на каком основании консультируете?

– Я историк. Знаю значения имен. Святцы. В чем-то на астрологию опираюсь.

– Лицензия у вас есть?

– Э… для моих услуг лицензия не нужна.

– А кассовый чек выдаете?

– Давайте я вас бесплатно проконсультирую. Вы как хотите ребенка назвать?

– Макс. Но полное имя не Максим, а Максимилиан.

– Означает «самый большой». С одной стороны, неплохо. Но сразу возникает коннотация с Робеспьером.

– С кем?

– Автор «Господства террора». Убийца сотен тысяч человек.

Распахнулись двери, с младенцем на руках явилась его Леночка и голосисто позвала:

– Копейкин!

Жадюга всколыхнулся, кинулся, протянул руки к свертку. Леночка ребенка не отдавала, улыбалась. Она произнесла со значением:

– У вас мальчик. Красавчик. Здоровенький.

– Тыщу плати! – хохотнул кто-то из очереди. – А лучше пять.

– Опять вымогательство! – побагровел папаша. – Что у вас за организация? Сплошная коррупция!

Леночка фыркнула и молча сунула ребенка Копейкину.

Женский голос из толпы укорил:

– Зря ты. Вековая традиция.

– Я по контракту уже все оплатил, – отрезал папаша.

– Дай хоть консультанту соточку, – снова высказалась та же дама.

– Ему не денег, а в шею надо! Гадостей мне наговорил! – окончательно взъярился Копейкин.

Савва подкатил к сердобольной женщине:

– Давайте вас проконсультирую. По поводу имени для ребеночка.

Женщина взглянула весело:

– А чего голос такой загробный?

Врать не стал:

– Неприятно к людям приставать.

– Так и не приставай!

– Деньги нужны.

Она авторитетно отрезала:

– Таким образом точно не заработаешь. По профессии кто?

– Историк. Специализация по Древней Руси.

Женщина хихикнула – обычная реакция обывателя – и спросила (в тысячный, наверное, раз у него интересовались):

– На хрена тебе это нужно?

Раньше он пытался рассказывать – про строгую красоту «Слова о законе и благодати» и сейчас почти детективный сюжет «Повести о Петре и Февронии Муромских». Но взглянул в глуповатые ярко-синие глаза женщины и промолчал.

Та посмотрела оценивающе:

– Интеллигент, значит. Костюмчик тебе, кстати, идет. А звать как?

– Савва.

Она развеселилась:

– Как ты сказал? Саван? Себе-то что такое имя дурацкое выбрал?

– Это родители выбирали. И оно не дурацкое. Означает старец или мудрец.

– Да, Савушка, с тобой не соскучишься. Хочешь, на работу к себе возьму? Двести косых в месяц.

– А что делать?

– Вечность продавать.

– Не понял…

– Бизнес, конечно, грязный. И морально непросто. Но чтобы в штат попасть, люди по пять лет ждут. А тебя возьму вне конкурса. У нас чокнутых много. Вдруг тоже приживешься.

* * *

Когда муж больше года в параличе, уже не так и страшно, что помирает. А те, кто осуждают за жестокосердие, пусть попробуют сами денно и нощно, без помощников, тягать, переворачивать, подмывать, кормить через трубочку, впихивать таблетки и с ангельским ликом сносить вечно дурное расположение духа.

Супруг, честно сказать, и в здоровом состоянии был тот еще подарочек. Но семью кормил, подарки дарил, руку не поднимал, потому Марьяна терпела. И даже когда паралитиком стал, в благодарность за все хорошее старалась не тиранить. Почти. Но уж после того, как призвали, наконец, страдальца на вечный покой, перед собой лицемерить не стала. Закрыла покойному глаза – руки не дрожали. Переодела кофту – ту, что муж в агонии обслюнявил, сначала отнесла в стиралку, но потом передумала и швырнула в мусор. Подошла к зеркалу, легонько подкрасила глаза, положила на губы сдержанный блеск. Хватанула рюмочку за помин новопреставленной души и без всякой дрожи в голосе пошла звонить, сообщать экстренным службам о прискорбном событии. Ритуальщиков беспокоить не стала – говорят, стервятники на свежий труп сами слетаются. И хорошо. Пусть побольше понаедет – последних распоряжений супруг, в паралитической скуке, наоставлял немало.

Как и предупреждали знающие люди, первый похоронный агент явился через пятнадцать минут – задолго до «Скорой». Толстый, шумный, настойчивый дядька сразу начал совать под нос эксклюзивный договор, полный цикл услуг навязывать.

Марьяна охолонила:

– А вы мобильную связь в гроб предоставляете?

– Чего?

– Муж велел: чтобы обязательно встроенные динамики. Телефон с усиленной батареей. На двести часов, и заряд должна держать минимум год.

Бодряк хмыкнул:

– А на фига? Раз умер дома, значит, всяко вскрытие будет, там точно добьют. Не останется у него технической возможности позвонить.

– На фига – это не вам, а мне решать, – отрезала Марьяна. – И раз не можете оказать услугу, нечего тогда про полный цикл трепаться.

Но толстяка не прогнала – пусть остается, конкуренцию создает.

Очень быстро подтянулись и другие – мадам в черном бархатном пиджаке с алой гвоздикой в петлице, трепетный, тонкокостный дядечка с лицом школьного учителя, гламурный молодой человек с наглым взором и помадой на губах куда ярче, чем у нее. Марьяна всех приветила, отвела в мужнин кабинет, велела вести себя тихо, ждать. Сама пока что встретила докторов, полицию, провела к смертному одру. Отвечала машинально на вопросы представителей власти и ломала голову: черное платье с длиной чуть выше колена – это траур или уже легкомыслие?

Ей всего пятьдесят четыре, она заслужила право немного побыть веселой вдовой. Как воздаяние за годы скучной семейной жизни, ангельского терпения и аскезы.

Когда спровадила докторов, полицейских и тело супруга (санитары выторговали тысячу рублей за дезодорацию и десять тысяч за макияж), отправилась в кабинет. Лица у агентов красные, вид взбудораженный – явно все это время ругались. Но драки вроде не устроили, мебель цела.

Но хотя друг другу конкуренты, цены снижать отказались тоже дружно. Да еще причитают: мол, нельзя, чтобы транспорт у одних, а ресторан – у вторых. Горланят в три глотки, каждый своим эксклюзивным договором размахивает. Только тихоня в костюмчике в общей склоке не участвует.

– Тогда конкурс устрою, – решила Марьяна. – У кого из вас оркестр есть?

– У меня имеется! Духовой! – радостно отозвался толстяк.

– Боже! Какое дурновкусие! – закатил глаза рафинированный.

– Зачем вам этот пережиток прошлого? – укорила дама в бархатном пиджаке. – Похоронная музыка несовместима с православным отпеванием!

– Мне не духовой нужен, а чтобы скрипки, – вспомнила Марьяна. – Супруг какой-то «Эйр» хотел. Это Бах, что ли. Или Бетховен. Точно не помню.

Похоронщики примолкли, в недоумении уставились друг на друга. В наступившей тишине из дальнего угла гостиной донеслось:

– Бах. «Эйр», она же Сюита номер три. Исполняет струнный оркестр. Скрипки, альты, виолончели, контрабас. Лучше шестнадцать человек, но шестерых вполне хватит. Можно студентов консерватории позвать. И стараться будут, и возьмут недорого.

– А этого, как его… Альбинони, – вспомнила Марьяна еще одну мужнину волю, – смогут?

– Для Альбинони, конечно, идеален орган. Но есть прекрасные вариации, когда главную партию исполняет солистка. Или гобоист. – Без запинки оттарабанил культурный.

Прочие поглядели в его сторону с ненавистью.

– Цена вопроса? – спросила Марьяна.

– Студенты вечно голодные, – сдержанно, сообразно скорбному поводу, улыбнулся скромник. – Тысяч за пятнадцать сговоримся.

– А гроб с окошечком у тебя имеется в прайсе? – вспомнила еще одно пожелание супруга Марьяна.

– Откуда у него?! – взорвалась дама в бархате. – Он из частной лавочки! Только ящики небось деревянные! А у нас – ассортимент. Связи! Государственная структура!

– И вообще, не видно, что ли: лопух! С таким тело будете с утра до обеда ждать! На кладбище уже к ночи приедете! – подхватил багровый толстяк.

Но Марьяна только усмехнулась:

– Баста, карапузики. Пусть лопух, зато стараться для меня будет.

Худосочные и не приспособленные к жизни, не совсем в ее вкусе. Но после мужниных отекших, вялых пальцев на артистичные кисти похоронного агента она смотрела почти с вожделением.

* * *

В нищете супруг не оставил, и торговаться за каждую рюшечку на гробе Марьяна не собиралась. Но культурный (нет бы пользоваться моментом и впаривать самое дорогое из прайса) со смущением в голосе предложил:

– Мой служебный долг – развести вас на максимум, но я хотел предупредить: цены в прейскуранте завышены минимум втрое. Не связывайтесь с ритуальным агентством. Все услуги возможно заказать самостоятельно. Автобус напрямую в транспортной компании, гроб – у производителя.

Марьяна взглянула внимательно:

– Твой-то интерес в чем? Хочешь от своего агентства слевачить? За комиссионные от гробопроизводителей?

– Нет, нет! – возмутился тот. – Я ничего ни от кого не получаю. Просто перед вами неудобно. Такое горе, мужа только что потеряли. А тут мы – на вашей беде наживаться.

– Тебе что до моей беды?

– Ну… вы такая красивая и беззащитная женщина, – смутился интеллигент, – не могу я на вас бизнес делать. Хоть и обязан.

– Да, – фыркнула она снисходительно, – ты бизнес вряд ли сделаешь. Кто тебя в агенты-то взял?

– Первый заказ. Испытательный срок.

Марьяна вырвала из его рук многостраничный прайс-лист, быстренько пролистала, наморщила нос:

– Хм. «Рытье могилы класса люкс, двадцать семь тысяч рублей» – это, конечно, сильно.

– Вот и я говорю, – подхватил он, – яму вырыть – это максимум тысяч пять. Требовать двадцать семь – подлый расчет на то, что вы от горя ничего соображать не будете.

– Не волнуйся. Я способность соображать не утратила, – заверила Марьяна. – Но по производителям бегать и копейки выгадывать у меня времени нет. Так что доставай договор, или что там у тебя, будем выбирать. Давай начнем с гроба. Муж хотел, чтоб обязательно красного дерева и ручки бронзовые. Такой в прейскуранте имеется?

* * *

Набрала в итоге всякого-разного по классу люкс на две странички.

Костюмчик – от масштабности заказа он выглядел совсем растерянным – подвел итог:

– Два миллиона восемьсот тридцать две тысячи. И… это ресторан еще пока не включен.

– Ясный перец, помины на сто персон где-то во столько же встанут! – хохотнула Марьяна.

– Я вынужден просить у вас авансом, – закраснелся скромник. – Всю сумму.

– Ща.

Муж свою будущую кончину обсуждал со странным, мазохистским удовольствием, и уже давно велел Марьяне: запастись наличными загодя, ибо оплату по карте похоронные агенты вряд ли примут, а бегать по банкам, когда в доме смерть, не с руки. Сумма, что казалась новичку огромной, вдову совсем не смутила: всего-то три пачки по сто тысяч в каждой. Можно, для ровного счета, ещё пару венков заказать. Но принести деньги не успела. Шла мимо своего будуара – и встала. Это что ж за дела?!

Марьяна прекрасно помнила: сразу после кончины мужа, еще до того, как в доме явился первый похоронный агент, она святилище свое заперла и ключ бросила в карман домашних, черно-траурных, брючек. А сейчас – дверь открыта. И замок, похоже, взломан – через него идет огромная, кривая царапина. Кто посмел? В квартире, конечно, много постороннего народа побывало – «Скорая», полицейские, санитары. Но она, хотя старательно изображала вдову в прострации, бдила зорко: чтоб из гостиной, где мертвое тело, никто не выходил. И в коридор (дверь туда оставалась открытой) постоянно поглядывала. Никого там не было, агенты склочничали в мужнином кабинете и оттуда не высовывались. Или она пропустила?

Ладно. Она вошла в спальню, отодвинула картину с Венерой Милосской, осмотрела сейф. Вроде заперт и цел. Достала ключ. Замок, заботливо смазанный ещё мужем, приятно щелкнул – и Марьяна в изумлении застыла перед открытой дверцей. В сейфе оказалось пусто. Ни денег, ни украшений золотых.

Вот, значит, как! Она вернулась к агенту-интеллигенту, сухо спросила:

– Тебя как зовут?

– Савва. Савва Сторожевский.

– Скажи мне, Савва, вы когда в кабинете отношения выясняли, из него кто-то выходил?

Пауза. Он смутился.

– Ну? – нахмурилась Марьяна.

– Д-дама. Дама в костюме.

– Куда ходила?

– Сказала, что э-э… поправить прическу.

Мужчина встретил ее пронизывающий взгляд и поспешно добавил:

– Только я думаю, что она ходила не в туалет.

– Почему?

– Когда спор из-за клиента… из-за вас… начался… остальные двое от души за заказ боролись. А эта, хотя вроде и орала громче всех, заключать с вами договор не собиралась. Вообще.

Савва замолчал. Взглянул испуганно, исподлобья.

– С чего взял? Давай, не тяни! – поторопила Марьяна.

– Ну… мне сразу показалось, по всему поведению: она с другим резоном в вашу квартиру явилась. К двери несколько раз подходила, приоткрывала и в коридор выглядывала. А когда шум начался, – потупился он, – я так понял, в момент, когда тело вашего супруга покойного выносили, пробормотала про туалет и шныркнула прочь из комнаты.

– Вот почему я ее не видела! – в азарте вскричала Марьяна. – Сама тогда в подъезд выходила: санитаров до лифта проводить, супруга на прощанье облобызать. Она, видать, и проскочила!

– А что случилось?

Вдова в удивлении отметила: интеллигентская растерянность с похоронного агента разом слетела, лицо увлеченное, почти решительное.

– Деньги из сейфа пропали. Пять миллионов. И вся ювелирка.

– Та-ак, – протянул он нараспев, будто заправский следователь. – Замок сломан?

– То-то и странно, что нет. Я ключом отперла. А вот дверь в комнату мою, похоже, вскрыли отмычкой или еще чем. Я в этом не разбираюсь.

– Позволите взглянуть?

– Смотри.

Она пожала плечами, повела за собой. От великолепия ее будуара – с золотой лепниной на потолке, антикварной двуспальной кроватью на витиеватых ножках и искрящейся хрусталем люстрой – скромник Савва аж зажмурился, но быстро взял себя в руки. Осмотрев входную дверь, он констатировал:

– Замочек здесь символический. И отмычка, насколько понимаю, простейшая.

– Спасибо, утешил! – огрызнулась Марьяна.

– Но даже самый несложный сейф открыть гораздо сложнее.

Он подошел деловитой походкой, оглядел и уверенно заявил:

– Следов взлома нет. Здесь точно не отмычка. Использовали родной ключ. Ну, или его дубликат. Вы ничего не теряли?

– Ну, мой – всегда при мне, – продемонстрировала Марьяна.

– А дубликат? – взглянул он испытующе.

Вдова поморщилась:

– А про дубликат, мой милый Савва, я наверняка утверждать не могу. Однако могу тебе сообщить, что у мужа имеется дочка от первого брака. Очень ушлая, расчетливая особа. Он, слепец, ее агнцем считал, всячески в наш дом приваживал, хотя я и протестовала.

– Может быть, дама в бархатном пиджаке на нее чем-то похожа? – вкрадчиво спросил Савва.

– Да ни черта она не похожа. Но Люська сама бы и не стала мараться. А вот асоциальную личность на грязную работу нанять – для нее вообще не вопрос. Дама без принципов.

– Если женщина в бархатном пиджаке исполнитель, мы и на заказчика легко выйдем.

– Как?

– У меня имеются четыре фотографии предполагаемой воровки, – похвастался Савва. – Две профиль, две анфас. Сделал тайно. Можно пробить по соответствующим базам.

– Ты, что ли, детектив-любитель? – насмешливо взглянула Марьяна.

– Я историк. А в развитии событий – особенно в нашей стране – немало детективных загадок. Вот и поднаторел. У меня еще вот что есть, – он триумфально извлек из кармана и продемонстрировал целлофановый пакетик на застежке. – Волос ее. Когда увидел, что странно себя ведет, с пола подобрал. На всякий случай. Как возможный образец ДНК.

– Да, Савва, ты крут! – похвалила вдова.

А дурачок – вместо того чтоб пользоваться моментом, цену себе набивать – беззащитно улыбнулся:

– Я не для крутости, а просто для собственного удовольствия за людьми наблюдаю. Но прежде пригождалось только для мелочей всяких. Вычислить, например, где дочка сигареты прячет.

Из-за дочки Марьяна расстроилась, но вида не подала.

– Полицию вызывать я не буду.

Он опешил:

– Пять миллионов и золото преступникам отдать?!

А вдова снисходительно отозвалась:

– Не такой уж ты и внимательный. Я тебе что сказала? Дочка мужнина – та еще стервь. У меня давно подозрение имелось, что папаша ей ключ от моего сейфа вручил. Думаешь, я б в такой ситуации деньги там оставила?

– Но вы ж сами сказали! Было пять миллионов!

– Не миллионы, а бумага цветная. Специально заказывала фальшивки в хорошем качестве. А золото – копии и бижутерия. Пойдем со мной. Я тебе настоящий сейф покажу.

– Зачем? – закраснелся он. – Просто принесите деньги, я здесь подожду.

Но вдова жарко облизнула губы:

– Нет уж, Савва. Боюсь я теперь одна – раз в доме вор побывал. Пойдем. Будешь моей защитой.

Из будуара, через коридор, прошли в мужнину спальню. Когда-то очень кобелиная, обшитая дубовыми панелями комната давно превратилась в филиал комфортной больничной палаты. Бархатные портьеры сменили на эргономичные жалюзи, чучела совы, кабана и лисы – охотничьи трофеи супруга – обернули в пленку, массивный диван заместила ортопедическая кровать с пультом управления, кожаное кресло – инвалидная коляска.

Постель еще хранила контуры мужниного тела, терпко пахло нашатырем – когда благоверный начал кончаться, Марьяна честно пыталась привести его в чувство. Савва, явно непривычный к местам, где побывала смерть, заробел совсем уж очевидно – смех, а не похоронный агент. Чтоб разогнать торжественную и гнетущую атмосферу, вдова плюхнулась в инвалидное кресло, щелкнула кнопкой пульта, врубила While my guitar gently weeps, объяснив:

– «Битлов» муженек любил.

– Встаньте, пожалуйста! – взмолился Савва.

– Почему?

– Плохая примета!

Она отмахнулась. Ловко подцепила ноготком панель, что покрывала подлокотник, объяснила:

– Ключ там лежит. Тот еще Гобсек был. Уже еле дышал, а богатства свои каждый день проверял. Поглядит на них – и будто сил прибавляется.

– Он же вроде парализованный был?

– Минимальная подвижность сохранялась. Руку мог приподнять, и два пальца работали, – поморщилась Марьяна. – Ими ключ и держал. А отпирала я, конечно.

Она всунула ладонь в узкое пространство, заворчала:

– Черт! Опять, видно, за обшивку завалился. Знаешь, какой однажды скандал устроил? И воровка я, и ограбила его. А ключик маленький, плоский, просто в щелку юркнул.

Марьяна продолжала безуспешно искать, Савва все больше хмурился. Наконец женщина с растерянным видом вытащила из полости руку и прошептала:

– Нету. Но как? Кто мог?

– Ваш муж, возможно, перепрятал?

– Э…

– Чисто физически у него такая возможность имелась?

– Ну… он своими крюками ключ всегда доставал… Но только ведь два пальца, и то с ограниченной подвижностью. Часто ронял, злился. Как спрятать-то мог?!

– Он оставался один в комнате?

Марьяна отозвалась со злобой:

– Когда он там оставался! Вертелась с ним круглые сутки! Ни на шаг от себя не отпускал. Если не дрых, даже в туалете меня контролировал!

– Но вы же иногда спали?

– Здесь. При нем. – Она злобно пнула еврораскладушку, что стояла подле постели. – От каждого кашля вскакивала, то одно ему подай, то другое!

– В какой-то промежуток времени вы, от усталости, могли заснуть крепко, – возразил Савва.

– На хрена ему от меня ключ прятать?! В чем смысл? Есть свидетельство о браке, завещание. Я все равно его наследница, основная. Дочке он только дом на Кипре отписал.

– Значит, тогда ключ не нужен. Можно просто вызвать специалиста и сейф вскрыть.

– Нет. Нельзя! – взвизгнула она.

– Почему?

– Да потому что! В завещании про сейф ни слова. Так я забрала – и все мое, шито-крыто. А эти слесари небось будут акт составлять и содержимое описывать. А по закону – дочка тоже наследница. С ней, что ли, делить?

Савва поглядел на нее брезгливо, и Марьяна совсем уж разозлилась:

– Думаешь, не заслужила? Легко мне было? Больше года бревном лежал! Ни поссать, ни посрать, ни перевернуться сам не мог!

– Можно, я осмотрю кресло? – кротко попросил Савва.

– Нет там ничего, – в отчаянии выкрикнула она. – Я все обшарила!

– Вы на взводе. После стресса, – сказал он участливо. – Позвольте я взгляну сам?

Савва присел на корточки, ощупал своими музыкальными пальцами подлокотник, достал телефон, включил фонарик, внимательно оглядел полость и вдруг попросил:

– Пилочка есть для ногтей? Ну, или ножик маленький?

– Нашли? – просияла Марьяна.

– Тут какой-то конверт. Приклеен на скотч.

– Да ладно! Где?

Она подскочила и аккуратничать не стала – схватила, рванула. Вытащила фотографию и охнула.

Савва бесцеремонно разглядывал снимок из-за ее спины. В расслабленном тропическом интерьере, на фоне океана и пальм, двое. Марьяна в облегающем платье и худощавый, черноволосый латинос в льняном белом пиджаке. Стоят рядышком, позируют.

– Кто это? – потребовал он ответа.

– Рауль, – прошептала Марьяна. – Саксофонист. С круизного лайнера… Муж… считал, что у нас с ним что-то было. Хотя мы оба просто любили танго. Познакомились на капитанском вечере… танцевали несколько раз. Потом здоровались, конечно. Несколько раз ужинали за одним столом. Супруг всегда присутствовал. Он и сфотографировал нас!

– А круиз долгий был? – невинным тоном поинтересовался похоронный агент.

– Две… две недели.

Она неожиданно разрыдалась. Савва не утешал. Подошел к окну. Осмотрел массивный дубовый шкаф. Заглянул в прилегающий к комнате туалет.

Марьяна, продолжая всхлипывать, в мелкие клочки разорвала фотографию, выкрикнула истерически:

– Скотина! Как он достал меня ревностью своей! Даже сейчас, уже дохлый, – и все равно напомнить надо, подгадить! Сука. Я вспомнила. Дня три назад жарко ему, видите ли, стало. Кондиционер, майка легкая – все не то. Потребовал окно открыть на полную, подкатился и дышал. А меня на кухню погнал за водой со льдом. Видно, и выкинул ключ в тот момент. Теперь все, не найдешь.

Савва нахмурился, нерешительно спросил:

– А ваш покойный супруг вообще склонен был к спонтанным поступкам?

– К спонтанным? – нервно выкрикнула она. – Издеваешься? У него все по полкам, органайзеры, планы.

– А во время своего недуга… он сохранял рациональность?

– Крыша у него, конечно, ехала, инсульт-то обширный. Но счета, скупердяй, по-прежнему проверял. Слюнями все зальет и блеет: «Как может пачка влажных салфеток стоить пятьсот рублей?»

– А она может? – простодушно спросил Савва.

– В «Азбуке вкуса» и за тысячу бывает! – запальчиво отозвалась Марьяна.

Но почему-то покраснела.

– Что вообще в сейфе? – перевел разговор похоронный агент.

– Его коллекция – он эксклюзивные охотничьи ножи собирал. Очень дорогая. Ну, и денег сколько-то. Миллионов пятнадцать, наверно.

– В завещание это не включено?

– Нет. Нотариусу я уже звонила – еще до того, как вы все явились. Последнюю волю муж не менял, распоряжения только про недвижимость. Про сейф – ни слова.

– Тогда зачем ему выкидывать на улицу ключ? – задумчиво спросил Савва.

– Мне досадить! Чтоб не наслаждалась, когда он сдохнет, а за деньги билась! Я-то с ним пусь-пусь, вась-вась, хотя могла б на сиделку скинуть, но такая сволочь разве будет благодарной? Обязательно хоть раз в неделю да скажет: «Что, ждешь не дождешься, когда я помру?» Или требовал еду его пробовать. Боялся, что отравлю.

– Он засек вас с Раулем?

– Ничего он не видел! – отозвалась она запальчиво. Запунцовелась, но твердо повторила: – Обычный корабельный флирт. Муженек тоже официанток щупал дай бог.

И вдруг напустилась на Савву:

– Что вы-то тут все разглядываете, щупаете?

– Мне кажется, – задумчиво произнес похоронный агент, – никуда ваш муж ключ не выкидывал. И в другое место в квартире перепрятать не мог. Даже если вы крепко заснули, коляска инвалидная в дверной проем все равно не пройдет.

– Да, точно…

– Значит, ключ здесь. В этой комнате.

– Но зачем ему надо это? – всплеснула руками Марьяна.

Савва взглянул внимательно:

– Он сколько, вы сказали, парализован был?

– Почти четырнадцать месяцев, но при чем здесь это?

– Вы наверняка устали за ним ухаживать. Покрикивали. Может быть, зло срывали.

– Ну… я старалась, конечно, себя в руках держать. Но иногда нервы сдавали. Это правда.

– А раньше – когда супруг был здоров – не имелось у вас привычки посмеиваться над ним?

– Да это он, наоборот, вечно до меня докапывался! Типа, сам элита, а я так, дворняжка. И книжки не те читаю, и фильмы неправильные смотрю. Не так одеваюсь, не так крашусь. Все не так!

Савва кивнул и снова зашагал по комнате. Он не спешил, останавливался, морщил задумчиво лоб. Марьяна больше не препятствовала – ждала, смотрела с надеждой.

На подоконнике похоронный агент обнаружил упаковку одноразовых перчаток и спросил:

– Это зачем?

– Мне ему задницу, что ли, голыми руками было вытирать?