Kitobni o'qish: «Сердолик – камень счастья», sahifa 3
Глава 5
Июнь был наполнен тополиным пухом. Пух щекотал лицо, лез в глаза и нос. Алина поморщилась, смахивая пушинку со щеки. Наконец-то наступило такое долгожданное лето, последние школьные каникулы, уже забронированы билеты в Испанию, уложены вещи в чемодан, и тут выясняется, что никто никуда не полетит. Мать сломала лодыжку накануне отъезда, и отец сразу же от отдыха на берегу Атлантического океана отказался, хотя вполне могли вдвоем полететь, можно подумать, что без него у матери нога бы не зажила. Инна всё равно оставалась с Москве, сдавала бы свои госы и в больницу к матери заодно ездила, тем более что больницы – её стихия. Алина вздохнула, она бы и без родителей полетела, но кто её одну отпустит. И теперь ей вместо солнечного пляжа надо сидеть в Москве и глотать этот тополиный пух.
– Алин, не расстраивайся ты так, никуда Канары от тебя не денутся, – успокаивала Инна сестру. – Мама поправится и поедете.
– Ага, поедем… на дачу. «Моё родное Подмосковье», как там дальше не помнишь?
– «Люблю широкое раздолье и в рощах трели соловья, моё родное Подмосковье, тебе навек любовь моя», – улыбнулась Инна. Елена Павловна, бабушка Мити, пела в народном хоре, и песня про родное Подмосковье, доносившаяся с соседнего участка, в детстве сопровождала их каждое лето.
– Во-во, птички щебечут, пчелки жужжат, и я этой какофонией должна буду всё лето наслаждаться.
Всё так и произошло, как ожидала Алина. Выписавшись из больницы, Лидия была отвезена на дачу, а Алина и Инна были к ней приставлены, чтобы помогать восстанавливаться после операции. Перелом был сложным, и дома надо было продолжать укладывать ногу на возвышение и постоянно прикладывать лёд. Опираясь на костыли, Лидия могла медленно передвигаться по дому, но нормальная нагрузка на ногу могла быть разрешена только через полтора месяца, после рентгена, а спортивные нагрузки и вовсе не рекомендовались раньше, чем через полгода… Другими словами, тем летом отдых на песчаном испанском пляже накрылся.
Хотя Алина посчитала лето потерянным, но долго грустить было не в её правилах. Ей вменялось в обязанность ходить на станцию в магазин, а вернувшись, задавать вопрос: «Мамочка, как нога? Лучше?». Инна должна была массажировать Лидину больную лодыжку, помогать делать лечебную гимнастику и усиленно готовиться к экзаменам (сидела даже по ночам с какими-то тестами). Алина не понимала: сколько можно зубрить про санобработку или снятие послеоперационных швов! Сегодня прочитала, завтра повторила и пошла гулять.
В воскресенье молодежь посёлка по традиции собрались на поляне с сеткой поиграть в волейбол. Сначала хотели играть девчонки против мальчишек, но команды не набрались, и играли смешанные составы. Митя шёл мимо площадки и присел на грубо сколоченную лавочку покурить и посмотреть на игру. Ребята позвали его шестым в команду, Митя неохотно поднялся, но через несколько минут уже с азартом играл в волейбол. Алина оказалась в команде с Митей. Она отметила, что удар по мячу у него сильный, плечи широкие, под футболкой при каждом движении играли мышцы, вообще, Митька классный, как-то раньше не замечала.
Они возвращались после игры, усталые и довольные.
– Инна чего играть не пошла? – Митя внимательно смотрел на Алину: он только заметил, что Иннина сестра настоящая красавица.
– Изучает, как померить аксиллярную температуру.
– Какую температуру?
– Подмышечную, – рассмеялась Алина, – даже я запомнила. А она всё зубрит особенности течения, лечение, осложнения…
У ворот дачи Рождественских остановились.
– Ну, я пошла, – Алина посмотрела на Митю. Уходить домой не хотелось. – Ты на костёр придёшь?
Костром называли вечерние посиделки на опушке леса за посёлком, иногда действительно жгли сухие ветки, любуясь пламенем, но чаще просто сидели на поваленных вокруг костровища брёвнах, шутили, разговаривали.
– Я вечером в Москву поеду, – развёл руками Митя.
Дома Алина первым делом заглянула в спальню к Лидии:
– Мамочка, как твоя нога? Лучше?
Услышав, традиционное «Спасибо, доченька, получше», отправилась к сестре.
– Ин, чего у нас поесть?
– Борщ на плите ещё горячий, я только что маму покормила.
Алина фыркнула (борщ есть не хотелось), отрезала колбасы, хлеба и вернулась к Инне:
– Пойдем вечером гулять?
– Прожуй, потом говори, – Инна не поднимала головы от своих записей.
– Хватит зубрить, жизнь мимо проходит. Сейчас в волейбол играли с Лесной. Разбили их по полной – двадцать пять, пять. Кстати, с нами Митька твой играл. Он ничего так играет.
– Он же в Москве сейчас, у него сессия, – Инна удивленно уставилась на сестру, – ему завтра макроэкономическую политику сдавать.
– Нефига себе! Я думала, ты кроме пищеварительной и мочеполовой системы других слов и не знаешь. А ты ещё Митькины выучила, – хихикнула Алина.
– Он не собирался на дачу приезжать, – Инна словно не слышала сестру. – Мы вечером должны созвониться, «ни пуха ни пера» друг другу пожелать.
– Как у вас всё сложно. Да, не смотри так, засядет он за книжки и тебе позвонит вечером из Москвы. Я его на костёр звала, а он сказал, что сейчас уезжает.
Когда наступили сумерки, за посёлком собралась дачная молодежь. Было здорово сидеть вокруг костра, наблюдать за исчезающими в темноте искрами, загадывать желания. В аромате летней ночи есть что-то сладкое, что волнует, говорит о любви и обещает счастье.
Алина смотрела на пламя костра, ловя на себе взгляд Сани, красивого паренька с соседней улицы. Намечался лёгкий дачный роман, о котором зимой будет приятно вспоминать, как и о солнце, о зелёной траве, о клубнике с грядки – о всём том радостном и беспечном, что дарит нам лето.
– Привет! – рядом с Алиной на землю уселся Митя.
Митя ждал, что посыплются вопросы «Почему ты не уехал?», «Что-то случилось?», однако девушка равнодушно кивнула:
– Привет!
Но остальные Мите обрадовались: он принёс гитару, значит, сейчас будет настоящий концерт. Нестеренко обладал великолепным голосом, пел охотно, и пение его было предметом всеобщего восхищения. Митю не пришлось упрашивать, пальцы пробежались по струнам, и зазвучала всеми любимая весёлая мелодия, потом другая, уже печальная… Какие-то, всем известные песни пели вместе с ним, какие-то слушали, иногда подпевая. Алина внимательно рассматривала Митю: а он и вправду ничего, не зря Инка по нему сохнет.
Возвращались Алина с Митей по спящему посёлку.
– А ты Инне ни пуха ни пера пожелал? – Алина строго посмотрела на спутника. – Она ждёт, у неё завтра госэкзамен.
– Всё-то ты знаешь, – усмехнулся Митя.
– Знаю. Что у тебя завтра экзамен, тоже знаю, и ты должен был к нему готовиться, а ты песни мне пел.
– Почему это тебе? Всем пел, и все пели.
– Мне, я же видела, – уверенно заявила Алина и, внезапно приподнявшись, обхватила шею Мити, прижалась и начала его целовать.
Целоваться Алина умела и любила, а Митя был симпатичным, и пел хорошо – так, почему бы с ним и не поцеловаться. Поэтому девушка сначала нежно провела языком по Митиным губам, а потом буквально впилась в рот обалдевшего от неожиданности парня. Это был очень чувственный поцелуй. За Алиной уже захлопнулась калитка, а Митя всё стоял на месте, с трудом приходя в себя. Сердце билось чаще обычного, а рот ещё чувствовал смело в него проникший девичий язычок.
Митя ругал себя: девчонка, школьница, даже думать о ней нельзя себе разрешать. Но ни о чём другом он думать не мог. Весь прошедший вечер Митя уговаривал себя, что не поехал в Москву, потому что не хотел толкаться на шоссе в вечерних воскресных пробках, но младшая Иннина сестра, манкая, сладкая, не шла из головы. Захотелось вновь её увидеть. О ней он думал, когда, коря себя, зачем-то потащился на поляну, забыв, что в девять утра ему надо быть в универе, что он толком не готов к завтрашнему экзамену. И правильно эта девчонка поняла: именно ей он пел весь вечер, для неё был этот концерт. И ведь почувствовала это, несмотря на свой возраст. Впрочем, какой возраст? Школу заканчивает, через год может замуж выходить, а как целуется, так и в двадцать мало кто умеет…
На следующее утро Алина спала долго, проснулась почти в полдень, потягиваясь, спустилась на кухню.
– Алинька, садись завтракать, я тебе сырнички со сметанкой положила, сейчас кофейку сварю, – Лидия, опираясь на костыли, с умилением смотрела на дочь.
– Спасибо, мамочка! Как нога? Лучше?
– Лучше доченька, – Лидия не могла нарадоваться: какая же прекрасная у неё выросла дочь, красивая, умная, заботливая.
В семь часов приехала Инна, приволокла целую сумку продуктов, переодевшись, сразу кинулась к Лидии – нельзя пропускать массаж, физкультуру. Потом бросилась на кухню.
– Мам, я сейчас ужин приготовлю, покормлю тебя, – только сейчас Инна вспомнила, что сама весь день ничего не ела.
На кухню зашла Алина.
– Как сдала?
– На отлично. Мне билет хороший достался. Лёгкий. Функциональные обязанности медсестры процедурного кабинета, – Инна словно оправдывалась за свою пятёрку, – и задача несложная.
– Молодец! Хотя я и не сомневалась. Столько зубрить и не сдать на пять, это какой дурой надо быть, – похвалила Алина сестру; она умела и похвалить, и обидеть одновременно.
– Я-то сдала, а вот Митя сдал или нет – не знаю. Весь день звоню, а у него телефон вне зоны. И вчера вечером не звонил, видимо, перезанимался.
– Ты по себе всех не равняй, не все зубрилы. Митька вчера полночи песни у костра пел.
– В смысле?
– В смысле – пришел с гитарой и развлекал всех. Прямо Скриптонит.
– Как весь вечер пел? У него же сегодня очень сложный экзамен. Он сам мне говорил, что переживает. Может, перенесли? А вдруг что-то случилось?
– Успокойся. Если бы случилось что, то уже все бы знали. Тётя Настя сразу поделилась бы, она молчать не умеет.
– Всё равно странно. Мы с Митей перед экзаменами всегда созванивались. А тут не звонил, и на костёр почему-то пошел…
– Если твой парень захочет тебе позвонить, он позвонит. Он этого не делает не потому, что что-то случилось, а просто потому, что ему это не нужно. Забей и не думай об этом, – Алина намного лучше старшей сестры разбиралась в делах сердечных.
– Он не мой парень. Мы друзья.
И тут зазвонил Иннин мобильник.
– Митя! – Инна прижала трубку к уху. – Да, сдала. На пять. А ты? Главное, что сдал…
Алина пожала плечами и ушла с кухни. Ей был неинтересен этот разговор. Днём она с ребятами купалась на озере, и красавчик Саня её явно клеил, подплывал к ней, пытался, шутя, обнять. Впереди её ждал вечер, обещающий много-много приятного. А что вчера целовалась с Митей у калитки, Алина уже забыла, как забывала обо всём для неё неважном.
– Ты представляешь, Митя уехал вчера с дачи, а телефон забыл. Сейчас приехал, поставил на зарядку, и сразу позвонил. Он сейчас к нам зайдёт, – голос Инны звенел радостью.
Действительно, Митя появился через несколько минут, с огромным букетом пионов:
– С отличной сдачей госэкзамена!
Пионы были только что сорваны, они напоминали розы и наполняли комнату пленительным ароматом.
– Какие красивые! Спасибо! – Инна бережно приняла букет.
Алина с упрёком посмотрела на сестру: ну, чего так перед Митькой прогибаться – нарвал у себя на участке охапку цветов, и что? Вон, у них вдоль дорожки такие же, как у Нестеренко, пионы растут, даже лучше, бледно-розовые, молочно-белые, роскошные и величественные.
В гостиную достаточно легко, несмотря на костыли, вошла Лидия. Алина подумала, что мать реально молодец: не щадя себя делать все эти упражнения, зарядки, надо какую силу воли иметь! И сеструха тоже, разумеется, молодец, что так с матерью возиться, без Инки ещё не скоро мать бы на ноги поднялась.
– Митя, здравствуй! Давно тебя не видела, – Лидия приветливо улыбнулась.
Слушать разговор родных с Митей Алине быстро наскучило. С матерью понятно: прознав, что Инка встречается с Митей, решила, что, может, удастся старшую с рук сбыть в хорошую семью. Но то, что сестра в рот Митьке смотрит, как преданная собака, Алину разозлило. Инка каждое его слово пропустить боится, а ему пофиг – сестра его душевные раны полгода зализывала, а он её даже не слушает, на Алину пялится. Хотя, Алина вздохнула, Митька ничего – высокий, плечистый, шмотки дорогие, с таким в компании появиться не стыдно. Но долго размышлять на тему Мити Алине надоело, тем более что на поляне уже стала собираться дачная туса.
– Я гулять пошла. Мить, на костёр приходи, мы там будем, – небрежно бросила в дверях Алина.
– Аличка, только сегодня давай не до полуночи будешь гулять, – Лидия нежно посмотрела на дочь.
– Конечно, мамочка. Ты тоже не скачи – береги ногу, – чмокнув мать в щеку, Алина выпорхнула из комнаты.
Компания у поваленной берёзы обсуждала онлайн-знакомства. Смеялись над жирными и некрасивыми, размещающими чужие фотки, вспоминали забавные случаи, связанные с Тиндером. Алина про знакомства в интернете знала в основном от подружек (ей знакомств в реале хватало), и мысли были заняты именно реальным знакомым: через какое время появится Митя? Что он прибежит за ней, она не сомневалась. И была права: Митя появился спустя полчаса. И снова Алина ловила его ласковый взгляд, а потом они возвращались по тёмному посёлку и целовались у калитки Рождественских. Неожиданно Алина расстегнула свои джинсы и прижалась к парню.
– Наверное, не надо, – срывающимся шёпотом выдохнул Митя.
– Надо, – уверенно произнесла Алина и направила руку Мити себе под трусы.
Подруги уже делились подробностями своих сексуальных похождений, ни один фильм не обходился без сцен, в которых страстные поцелуи плавно не перетекали бы в нечто большее. И, конечно, Алина была уверена, что первый секс преобразит её жизнь немыслимым образом, а Митя вполне подходил на роль человека, который мог распахнуть «врата в волшебный мир»: во-первых, старше всех её поклонников-ровесников, во-вторых, симпатичный, наконец, целовался хорошо.
Всё случилось в беседке за домом Нестеренко, куда на руках Митя отнёс девушку. Секс, вопреки ожиданиям Алины, не был чем-то волшебным. Помимо острой боли она ничего не почувствовала, но сознание того, что стала женщиной, придало ей чувство гордости: теперь ей открылась новая сторона жизни.
В окне у Инны ещё горел свет. Алина удивилась (сестра говорила, что устала и ляжет пораньше спать) и обрадовалась: ей не терпелось поделиться переполнявшими её эмоциями.
– Я влюбилась в Митьку Нестеренко, – с порога объявила Алина, входя в комнату, где Инна, лежа в кровати, читала какой-то толстый учебник.
– В него все девчонки из его группы влюблены, – равнодушно заметила Инна.
– Но у нас взаимно!
– Откуда такая уверенность? – иронично поинтересовалась Инна.
– Он сказал. У нас с ним сейчас всё было. Понимаешь, всё!
Инна ещё не поняла до конца сказанное сестрой, но сердце забилось сильнее и кровь застучала в висках. Алина красочно описывала произошедшее с нею, причем, об испытанном разочаровании не было ни слова. Девушка рассказывала, и сама начинала верить, что её первый секс, как в романтической истории, сопровождался фейерверками и множественными оргазмами.
Уже глубоко за полночь Инна осталась одна. Она погасила свет и, как всегда в минуты смятения, почувствовала, как на край кровати села её родная мама и начался их привычный вечерний «разговор». Психологи скажут, что Инна обращалась к своему подсознанию, мистически настроенные люди объяснят, что это душа матери прилетала к дочери, но как бы то ни было, для Инны эти «беседы» помогали разобраться в себе. Описать маме свои чувства Инна в тот вечер не смогла: само собой, она довольна, что рядом с младшей сестрой оказался добрый и честный Митя. Она понимала, что рассчитывать на любовь Мити ей не стоит, у неё нет шансов. Но что-то царапало душу, когда она вспоминала Алинино: «Он без конца повторял: «Любимая моя девочка!» и целовал, целовал…». То ли память подсказала, то ли мама в их ночном «разговоре» напомнила знакомые строки, но, уже засыпая Инна, шептала: «И истину узнав простую, я повторяю лишь её: всё, что своё, – нас не минует, то, что уходит – не твоё».
Глава 6
Инну с её лучшей подругой Ритой приняли на работу в травматологическое отделение многопрофильной больницы. Перед этим Инну приглашали операционной сестрой в платное отделение, где она подрабатывала во время учёбы санитаркой, но Риту туда не брали, да и ездить было далековато.
– Учти, – сказал Инне завотделением, услышав отказ бывшей санитарки, – если передумаешь, мы в отделении тебе всегда будем рады. А вообще, тебе дальше учиться надо, из тебя получится хороший врач.
Что ей надо продолжать учёбу, Инне говорили и преподаватели колледжа, но она хотела получше разобраться в профессии, прежде чем поступать в вуз.
– Врач – это следующая ступень, а я пока ещё и на первой твердо не стою, – объясняла Инна Мите своё решение отложить на время подготовку к институту.
– Ты уверена, что это ступень, а не выброшенное время?
– Понимаешь, без медсестер и акушерок врачи в стационарах практически бесполезны. Но я считаю, что настоящий врач должен уметь и капельницу поставить, и перевязку сделать. Вот у нас в отделении работает доктор Мишкин, он врач, но может не только проконтролировать сестринскую работу, но и показать нам, как надо работать.
Про доктора Мишкина Инна вспомнила, потому что накануне он по пунктам показывал им с Ритой, как правильно накладывать гипсовую повязку. Не торопясь, замачивал по одному бинту, полностью погружая его в воду и удерживая в ней до исчезновения пузырьков воздуха. Спокойно объяснял, почему не надо форсировать намокание бинта, сжимая его в воде. Сам доктор Мишкин был совсем на травматолога не похож: узкоплечий, с тихим голосом, но при этой тщедушной внешности обладал недюжинной силой. Инна видела, как легко и умело он вправлял вывихи. Но вне стен кабинета маленький востроносый, похожий на подростка доктор вызывал улыбку, и фамилия у него была смешная – Мишкин (Мишкин-Шишкин – так прозвала его Рита), даже завотделением, называвший всех сотрудников по имени отчеству, обращался к Мишкину «Дима». Все в отделении знали, что от Мишкина к успешному бизнесмену недавно ушла жена, работавшая в отделении гинекологии той же многопрофильной больницы, и бывшая супруга теперь не разрешает видеться с сыном, к которому Мишкин очень привязан. Глядя на Мишкина, Инна думала о том, как имя Дмитрий вызывает такие разные ассоциации: Митя – сильный, спортивный красавец, а Дима – сутуловатый, щуплый недотёпа.
Митя, не перебивая, слушал Иннины рассказы о докторе Мишкине, о её работе в отделении. Иногда Инне казалось, что Митя её не слышит, но ей всё равно было приятно рассказывать и видеть его рядом. Митя с Инной по-прежнему общался, чтобы обсудить свои проблемы. Но если прошлой зимой Инна сострадала Мите, которому нашлась замена в Лондоне, то теперь её миссия состояла в помощи другу сохранить любовь Алины. Лето – время романов, незатейливых и радостных, как легкий ветерок. Короткие шорты, открытые сарафаны – целых три месяца неописуемого счастья. Но наступила осень, и Алине наскучило играть во «взрослую» любовь, появилось множество других, более интересных занятий. Инна не понимала: как можно не дорожить чувствами Мити, такого замечательного, доброго, порядочного. Она пыталась объяснить сестре, что та совершает ужасную ошибку, пренебрегая Митей, но Алина безапелляционно заявила:
– Он скучен, как понедельник! Он ещё не заговорил, а я уже знаю, что он скажет. К тому же у него появилась навязчивая идея, что нам нужно пожениться. Только школу окончу, и бегом в ЗАГС.
– Митя серьёзно относится к Вашим отношениям. Он порядочный человек.
– Вот тебе надо за Митю замуж выходить. Жить будете скучно, зато правильно.
Инна ничего не ответила, но от слов сестры «тебе надо за Митю замуж выходить» неожиданно для себя покраснела.
***
Отделение травматологии было большим, и полагалось две постовых сестры. Инна с Ритой работали вместе. Подружились они ещё на первом курсе колледжа, но по-настоящему стали близкими подругами именно выйдя на работу. Дружба их многим казалась странной: уж очень подруги были не схожи. Громогласная, энергичная Рита любила шумные компании, могла на спор выпить залпом стакан водки, знала великое множество анекдотов, но успехом у парней не пользовалась – слишком напориста была, слишком груба. Рита жила одна: отца она не помнила, а мать вышла замуж и переехала к отчиму, когда дочь ещё была только на первом курсе. Подразумевалось, что за девочкой будет приглядывать бабушка, но та сразу после переезда дочери слегла, и уже внучке надо было приглядывать за ней. А через полгода бабушки не стало, и Рита стала жить совершенно самостоятельно: готовила, стирала, ездила на занятия. «Ну, а как в общежитиях в её возрасте живут?» – спрашивала мать, если кто-то интересовался, как шестнадцатилетняя девочка живёт одна. Инна, привыкшая к строгому домашнему контролю, порой завидовала подруге, а та, в свою очередь, с аппетитом поедая домашние пирожки, принесенные Инной, говорила:
– Завидую тебе, Инка, белой и разноцветной завистями: дома тебя ждут, на плите сковородка с котлетами, в холодильнике кастрюля со щами.
Как-то на дежурстве Инна поделилась с Ритой своими переживаниями:
– Я между двух огней оказалась. Митя ждёт, что я с Алиной поговорю, объясню, как она ему нужна; Алина – что я Мите объясню, как он ей не нужен.
– Не врубаюсь: чего ты паришься? Объясни своему мажору, что он твоей сестре нафиг не сдался. Тем более, ты сама в него по уши влюблена, – Рита непонимающе посмотрела на подругу.
Подруги сидели в перевязочной – рабочий день подходил к концу, надо было провести дезинфекцию помещения и заложить инструменты в сухожаровой шкаф. Ни на минуту не прекращая работу, девушки обсуждали сложившуюся ситуацию.
– Ничего я не влюблена, – Инна против воли густо покраснела. – Мы с Митей с детства дружим.
– Ага, «дружим», – Рита презрительно фыркнула, – поэтому, когда от тебе звонит, ты в лице меняешься. Ты бы себя видела, когда со своим мажором по телефону разговариваешь: глаза сияют, голос звенит, и потом полдня в себя прийти не можешь.
– Митя не мажор. Мажоры – это избалованные папенькины сынки. А Митя очень порядочный, душевный. С ним интересно – он много знает…
– А если порядочный, – перебила Рита, – чем на него любоваться, давно бы залетела, и он на тебе бы женился. Тем более, что Алинке он, сама говоришь, не нужен.
– Каким образом залетела? Я же объясняю тебе: у нас с ним дружеские отношения. Ни о чём таком даже речь не идёт.
– А надо, чтобы шла. Давно надо было с ним переспать.
Инна молчала: слишком диким казалось, что говорила Рита. Митя, в понимании Инны, был почти небожителем – воплощением мужской красоты, ума и сосредоточением лучших душевных качеств.
– Хотя понимаю, – Рита продолжала развивать тему, – тебе это непросто. Вообще-то с девственностью давно пора было расстаться. Третий десяток уже.
– Двадцать лет – это ещё не третий десяток, – зачем-то начала оправдываться Инна, – да и нет у меня никого, с кем можно было бы.
– Что значит «нет никого»? Мужиков полно. Вон хотя бы Мишкин-Шишкин. Сколько раз с ним ночью дежурила? Могла бы и пасть в объятия.
– Скажешь тоже: Мишкин… Лучше навсегда девушкой остаться, чем отдаться Мишкину.
– Какая же ты, Инка, высоконравственная. Я бы сказала, что лучше даже Мишкину отдаться, чем навсегда оставаться девушкой, – Рита обернулась и осеклась на полуслове: в дверях перевязочной стоял доктор Мишкин.
Мишкин густо покраснел: он явно слышал окончание разговора. Сразу же покраснела и Инна. Рита испуганно затараторила:
– Дмитрий Игоревич, мы сейчас уже заканчиваем. Вот журнал «Учет работы сухожарового шкафа» заполню, и всё закрываем. Или Вам перевязочная будет нужна?
Вернувшись домой, Инна поведала Алине о неловкой ситуации, в которую они с Ритой попали.
– Ты не представляешь, как было стыдно!
– А чего вы вдруг решили обсуждать, стоит ли Мишкину отдаваться? – Алина заинтересовалась рассказом сестры.
Инна замялась: не объяснять же, что разговор начался с обсуждения её отношений с Митей. Но неожиданно Алина сама заговорила о своем поклоннике:
– Инн, выручи, пожалуйста. В пятницу у Митьки день рождения.
– Знаю. Он же нас всех в субботу на пинбол пригласил.
– Это он массово с друзьями и подругами будет днюху отмечать, туда мы с тобой сходим. А в пятницу, день в день, он в кругу семьи справлять будет – с мамой, папой за столом. Так он придумал, чтобы я тоже с ними отмечала. Сходи вместо меня.
– С ума сошла! Он же тебя позвал! – Инна не находила слов, чтобы растолковать сестре безумие её предложения.
– Я не могу, у меня в пятницу репетитор по английскому.
– А перенести занятие нельзя?
– Зачем? Чтобы убить вечер в компании Митькиных родителей. А тебя, кстати, тётя Настя очень нежно любит. Вы бы с ней и курлыкали.
– Алин, если ты не хочешь встречаться с Митей, так прямо ему и скажи. Это будет честно. Хотя, я уверена, ты потом об этом будешь очень жалеть, – Инна наконец высказала то, о чём думала всё последнее время.
– С чего ты взяла, что я не хочу с ним встречаться? Вот в субботу на пинбол с удовольствием отправлюсь. И вообще с Митькой удобно: он всегда отвезёт куда надо и мать с ним вечером в клуб отпускает. Но он любит мне по ушам постоянно ездить или вот – придумал в пятницу мне с его родней весь вечер сидеть. Меня не Митька, а его формат отношений не устраивает.
Инна хотя и была не согласна с Алиной, но не могла не восхититься сестрой: «формат отношений» – как красиво Алина умеет выразить свою мысль. Если бы она умела так оригинально думать, как младшая сестра, и так же образно говорить, то Митя смотрел бы на неё совсем по-иному, чем сейчас!
***
После того неприятного случая в перевязочной Инна густо краснела, сталкиваясь с Мишкиным в коридоре отделения. Окружающие это замечали, и вскоре все сотрудники, да и больные тоже были уверены, что молоденькая медсестричка Инна влюбилась в доктора Мишкина.
– Чего ты краснеешь, как помидор, – Рита строго посмотрела на подругу. – Тебя уже Шишкин-Мишкин бояться стал.
– Я же не нарочно. Просто вспомню, что мы про него говорили и что он про нас подумал, и кровь к лицу приливает.
– Ох, тяжелый случай с нашей коровой! Мы с Шишкиным давно уже забыли, а ты все чего-то вспоминаешь.
– Ты думаешь, что Мишкин уже про тот разговор забыл?
– Естественно. Это только ты у нас такая не в меру впечатлительная.
В этот момент к сестринскому посту подошёл Мишкин и, стараясь не смотреть на моментально покрасневшую и потупившую голову Инну, обратился к Рите:
– В десятую палату Кремнёву лидокоин надо ввести. Я сейчас назначение запишу.
– Дмитрий Игоревич, – Рита незаметно ткнула Инну в бок и весело посмотрела на врача, – между нами недавно недоразумение произошло. Мы с Инной извиниться хотим. Вы наш разговор слышали и могли неправильно растолковать.
– Я не понимаю, Маргарита, о чём ты говоришь, – оборвал Риту Мишкин. – К Кремнёву в десятую поторопись, пожалуйста.
Отдав распоряжение, Мишкин заспешил в ординаторскую, а Рита подмигнула Инне:
– Что я говорила! Инцидент исчерпан. А ты куда это подхватилась?
– В десятую, Кремнёву обезболивающее ставить.
– Мишкин мне сказал. И вообще, – Рита лукаво улыбнулась, – Кремнёв мой больной.
– В смысле?
– В смысле, неженат, работает в автомастерской, и мы друг другу симпатизируем.
– Ты про рыжего у окна со сломанной ногой?
– Ага.
– И когда вы симпатизировать стали? Он три дня назад к нам поступил.
– А что, надо как ты со своим мажором: десять лет дружить и не разобраться, симпатизируете или нет?
Инна ничего не ответила, но подумала: «Не десять, а двадцать лет они с Митей знают друг друга. А все двадцать лет Митя ей именно симпатизирует. А любит он других».
Весь вечер Инна думала о том, что Алина сейчас на Дне рождения в доме Нестеренко. Сестра всё же снизошла до Митиной просьбы и теперь сидит за столом с его родителями. Интересно, как Митя объяснил её присутствие на семейном празднике: сказал, что Алина его любимая, или даже невеста, или ничего не сказал, все и так всё поняли.
Но вечером Инна узнала, как прошло семейное торжество у Нестеренко.
– Квартира у них обалденная, – восторженно делилась Алина впечатлениями с сестрой, – вся прихожая в зеркалах, полы мраморные…
– Я это знаю, я у них была. Ты расскажи, как прошло?
– Никак. Дядя Витя двух слов не сказал, а тётя Настя, как всегда, рта не закрывала. Когда устала вещать, меня принялась расспрашивать. Что я люблю? Какие у меня планы? Я ресницами захлопала, ответила, что обожаю танцы и ходить по клубам. Мечтаю стать танцовщицей в ночном клубе, а ещё участвую в конкурсах «мокрая майка» и «мисс бикини». Ты бы видела, как у Митьки физиономия вытянулась, залепетал: «Алина шутит. Алина в иняз готовится». А я: «Ни разу не шучу. Сейчас фоты в телефоне найду, где я мисс Мокрая майка. Думаю, я тогда победила, потому что у меня соски больше, чем у других, торчали».
Инна испытала испанский стыд за сестру:
– Зачем ты поставила Митю в дурацкое положение?
– Затем, что он мистер Скука. Мог бы шутку поддержать, что-то для прикола подкинуть, но «рождённый ползать летать не может».
Вечером, засыпая, Инна вела свой бесконечный диалог с мамой:
– Как Алина глупо поступила! Ему теперь надо будет родителям объяснять, что Алина вовсе не вульгарная пустышка.
Смеющаяся девушка с фотографии погладила Инну по руке:
– Доченька, а что ты так расстраиваешься? Ты же страдала из-за этих отношений. Себе боялась признаться, что ревнуешь сестру и сама на её месте хотела бы быть.
– Конечно, хотела бы быть. Но где мне…
– Значит, будешь. Только сама потом не пожалей.
