Kitobni o'qish: «Геммы. Сыскное управление»
Забытое знакомство
Карета остановилась у невысокого обрыва, откуда открывался вид на залив и рыбацкую деревню. Должен был открываться, потому что отец поспешно задернул шторы и вышел вон. Только бросил напоследок:
– Оставайся здесь.
Девочка несколько мгновений вслушивалась в его удаляющиеся шаги, потом в мелкий перестук камешков, катящихся со склона. Снаружи всхрапывали и били копытами кони, вскрикивали, будто переругивались, птицы. А за всем этим – море, море, море! Огромное, почти бескрайнее, оно гулко вздыхало, толкаясь о невидимый девочке берег мягкой грудью и вновь отступая.
В карете было темно и душно. И вдобавок невыразимо скучно. Терпение быстро иссякло – ну нечем ей заняться: разве что снова выдергивать золотые нити из обивки сидений, опостылевших за долгие дни пути. Девочка распрямила затекшие ноги и задумалась – не станет же папенька ругаться, если она отойдет от кареты всего на два шажочка? Не станет, разве только пальцем погрозит и тут же простит, как прощал ей до этого все выходки.
Она тихонько потянула за изогнутую крылом медную ручку, и лаковая дверца приоткрылась с тихим скрипом, потонувшим в новом чаячьем вопле. Морской ветер, будто только того и ждал, швырнул ей в лицо горсть мелких брызг и рванул шляпку так, что та едва не улетела.
Девочка облизнула соленые губы, рассмеялась и совсем откинула густую черную вуаль – здесь она ни к чему. Рина огляделась и увидела, что кучера Антона тоже нет на месте, он ушел в деревню с отцом. Тем лучше, некому будет нажаловаться.
Море оказалось не синим, не лазоревым и не небесно-голубым с радужными переливами от солнечных лучей. Ее глазам открылось поле молочной ртути, что на горизонте сливалось с таким же скорбным небом. Рина пожала плечиками и, подтянув тесемки плаща, зашагала к краю обрыва, за которым скрылся отец. Она никогда прежде не видела рыбацких деревень. Она вообще мало что успела повидать.
Каблуки ее высоко зашнурованных сапожек вязли в рыхлой песчаной земле. На такой хоть рисуй, все видно будет. Протанцевав до края, Рина заглянула за него.
Деревенька оказалась на удивление тихой. Может, все ушли в море?
Но, переведя взгляд выше, к водной кромке, Рина вдруг увидела силуэт отца. Он выглядел необычно: вместо гордой осанки – полусогнутая спина. Боком, пригнувшись, он приближался к воде, а рядом с ним кучер и его верный помощник Антон растягивали в руках рыболовную сеть. Как будто они собирались поймать кого-то.
Дальше, в воде, там стояла фигура. Кто-то совсем маленький стоял, и волны толкали его со всех сторон, пытаясь повалить на колени, захлестнуть с головой. А вокруг… на поверхности волн безжизненно лежали какие-то рыбины, ими двигала только вода, но не они сами. Большие рыбины, с человеческий рост. С руками и ногами, с юбками и в рубахах, со светлыми и темными волосами, что треплет прибой… Не рыбины. Люди. Все они лежали в прибое лицами вниз, головой к ртутному горизонту.
Все, но только не тот мальчик. В том, что это мальчик, ее ровесник, Рина уже не сомневалась.
Отец и Антон растянули сеть, приближаясь к линии прибоя. Они хотят поймать его? Этого ребенка?
Тут отец обернулся и увидел ее. Он закричал:
– Назад! Прячься!
Рина попятилась, сделала только один неверный шаг, но обрыв уже посыпался, поплыл под ее ногами, и она заскользила по песку и гальке вниз.
Мальчик, до того неподвижно смотревший на волны, тоже повернул голову. Светлые пряди захлестнули его бледное лицо.
Рина, запутавшаяся в юбках на кринолине, ободравшая ладони даже сквозь перчатки, замерла, не сводя взгляда с его тощей фигурки в развевающихся на соленом ветру пепельных лохмотьях.
И чужой голос в ее голове вдруг спросил:
«Кто ты?»
Непостижимо само бытие Серафимов.
Однако ведома им любовь не лишь духовная, но и мирская.
Называю себя сыном Крылатых Мудрецов не с гордыней,
но со смирением. Ибо жизнь дарована мне с целью единой:
проводить тебя, и тебя, и родителей твоих, и детей
твоих сквозь сотни лет молчания.
Великим Благословенным именем не наречен я, но обречен.
И Свет Крадущим ведома любовь, и плоды любви сей не обречены,
а наречены Великим Проклятым именем.
И грезит каждый из оных о сотнях лет слепоты.
Наставления Диаманта
ДЕЛО № 1:
Счастье как жар-птица I
Сквозь частые перекрестья узких оконных рам Архива свет проскальзывал будто бочком, стараясь не касаться высоких тонкокостных стеллажей, шатких стопок пергаментов и груд свитков.
Луч перешагнул через выдающего немелодичные носовые рулады Хранителя, рассеянно погладил по лысеющей голове Рустикса, который тайком размазывал козявку по корешку фолианта четырнадцатого века, и на цыпочках подобрался к кудрявому светловолосому пареньку лет восемнадцати, младшему из троих работников Архива. Тот совершенствовался в тонком искусстве сна с открытыми глазами. Если бы случайный прохожий, никоим образом не знакомый с делами Ордена, заглянул в эти глаза, он содрогнулся бы – настолько нечеловеческими они были: то были глаза ястреба, золотисто-желтые и прозрачные, как застывшая в тысячелетиях смола; зрачок, будто древнее живое существо, замер в ее глубине.
Но случайный прохожий никак не мог попасть в здание Архива, так что содрогаться было некому, и парень продолжал таращиться на страницу с переписью рыцарей Ордена за тысяча шестьсот девяносто второй год, а кончик гусиного пера уже истек красными чернилами на пергамент и безнадежно высох. Тут луч коснулся носа парня всеми пылинками, которые он нацеплял на свой шлейф, пока гулял между полок, кудрявый сморщился и чихнул во весь голос. Где-то между стеллажей прокатился шорох бумажной лавины.
– Я пишу, пишу! – вскрикнул парень, очнувшись. – Я не сплю!
– Ила-а-ай! – протянул Хранитель с другого конца зала самым сварливым своим тоном. После такого обращения всякий поймет – добра не жди. – А ну иди сюда, паршивец!
– Вот же демон! – шепотом выругался незадачливый переписчик по имени Илай. – Химера рогатая, будь я трижды проклят!
– Гемм Ила-а-ай!
В тот миг он испытал почти такой же ужас, как когда ему вынесли приговор и заточили здесь.
– И угораздило же, – все так же тихо бормотал Илай, обреченно шаркая к высокой кафедре, над которой уже покачивалась пегая, как перепелиное яйцо, голова Хранителя Архива.
Еще миг – и на переписчика уставились глаза старика: когда-то пронзительно-синие, но теперь поблекшие до водяной прозрачности от того, что Хранитель долгие годы не использовал свой талант.
– Я слышал колыбельную, – подозрительно протянул Хранитель, – навязчивую такую мелодийку… Признайся, твоя работа, шельмец?
– Колыбельную? – Илай сдвинул брови с самым невинным и в то же время сосредоточенным видом. – Не понимаю, о чем вы, я не слышал никаких посторонних звуков. Разве что муха пролетала полчаса назад – от восточного окна к южному.
Притворство далось ему с трудом, но он знал, что бывшему дознавателю нипочем не расколоть его, если он только сам не признается – слишком слаб лазурит старика.
Но тот был не так прост. Говорили, в свое время он чуть было не попал в Орден и не стал Сияющим, но предпочел остаться на старой службе.
– Я вижу больше, чем могут мои бесполезные глаза, – угадав его мысли, рявкнул Хранитель, перегнулся через край кафедры и ухватил Илая за подбородок длинными серыми ногтями. Бледные радужки стариковских глаз на долю секунды затянулись синими прожилками и тут же угасли. У Илая подогнулись колени. – Кому, как не тебе, вытворять такое? Я знаю, ты заполз мне в голову со своей дурацкой песенкой! Думал, усыпишь старика и сбежишь в город через Черный сад? Но ты настолько слаб и глуп, что своим шепотком усыпил нас обоих! Ха, мальчишка, не провести тебе меня! Не сегодня!
Илай отшатнулся от мерзких нестриженых когтей Хранителя, оставивших след на его лице. Ему было противно, что его план был так легко разгадан. В груди бурлило что-то раскаленное и вязкое, как смола. Но он не позволит себя сломать, не покажет своего разочарования, даже если он обречен навеки остаться в Архиве. Если бы он только добрался до учебного корпуса, если бы только смог объясниться!
За спиной Илая захихикал увалень Рустикс, сосланный на бумажную работу за вопиющую тупость и неспособность использовать дарованный ему талант. Зелень уже увядала в его маленьких, близко посаженных глазах. Здесь, в Архиве, нет нужды в талантах геммов, здесь их кладбище.
Но Илай не таков! Он был лучшим, одним из лучших кадетов! И теперь, пока остальные геммы уже вступают в должность и начинают нести службу, он осужден поблекнуть и исчезнуть в этих стенах, состоявших, казалось, из прессованной пыли!
– Малютка Янтарь усыпил себя сам, – не унимался Рустикс. – Заболтал сам себя!
– Захлопни пасть, пустышка! – огрызнулся Илай.
Архив почти отравил его своей дремотой, и Илаю хотелось движения, любого, даже если это будет движение кулака к носу тупицы Рустикса. Но тогда он выйдет отсюда и вовсе нескоро.
– Ну-ну! – раздался насмешливый голос. Не в голове Илая, как это бывало часто, а в самом Архиве. Илай встрепенулся, сердце радостно застучало. – Доброго дня, господин Хранитель.
Все обернулись на статного молодого мужчину в шерстяном плаще и треуголке, отряхивающего с плеч снежную крупу. Его темно-рыжие волосы были убраны в хвост и перевязаны бархатной лентой, а глаза светились таким же неестественно желтым, что и у Илая.
– Ваше Превосходительство, – сварливо проскрипел Хранитель, тускнея на глазах. – Чем обязаны вниманием Сияющего?
Илай догадывался, но верить боялся. Михаэль, рыцарь Ордена Сияющих и по совместительству его куратор, раньше тоже был в ранге гемма-янтаря, но настолько преуспел в службе, что был произведен в ранг Топаза самим Диамантом. Илай в нем души не чаял.
Михаэль с учтивой улыбкой коснулся края треуголки, отороченной лебяжьим пухом, и пояснил:
– Я здесь, чтобы забрать своего кадета.
– Его наказание за дерзость еще не закончено.
Илай, конечно, и сам недоумок – это ж надо было разозлить самого ненавистного наставника перед днем выпуска!
– Обстоятельства изменились, – спокойно возразил Михаэль, – и наказание велено считать завершенным.
От возмущения у Хранителя аж голова затряслась на шее, отчего Рустикс, о котором все благополучно позабыли, тупо захихикал, но тут же осекся, поймав свирепый взгляд Хранителя, и убрался восвояси.
– Полагаю, мое мнение… – завел старик.
– …чрезвычайно ценно, – закончил за него Михаэль и продолжил, обращаясь уже к Илаю: – Немедленно одевайся.
Не помня себя от счастья, Илай бросился за верхней одеждой. Застегнул на все пуговицы мундир учебного корпуса, поправил шейный платок, обмахнул тряпкой ботфорты с квадратными носами и пристегнул плащ. Конечно, не такой роскошный, как у Михаэля, но где он, а где Илай?
На бегу надевая треуголку, юноша вернулся к куратору и вытянулся перед ним во фрунт прямо возле кафедры:
– Кадет Илай готов служить!
Михаэль хмыкнул и положил ему руку на плечо.
– Так идем! Надеюсь, «когти» при тебе? А, не беда, я взял все!
Попрощавшись со все еще взбешенным Хранителем, геммы покинули Архив Ордена.
В экипаже Михаэля Илая дожидалась его амуниция – «когти» на ботфорты и мушкет с поясом для патронов и прочей дребедени вроде шомпола и смазки. Кучер чмокнул губами, и легкие крытые сани с серебряными бубенцами покатились в сторону пристани. Пока Илай корячился на сиденье, цепляя металлические крюки на место привычных шпор, куратор вводил его в курс дела:
– Не успели остальные принести присягу, как прилетело, – поведал Михаэль, поднимая выше воротник. – В сыскном управлении все пребывают в непередаваемом восторге, что часть дел, а значит, и своих неудач, теперь можно сваливать на ваши плечи. Но Диамант и государыня императрица полагают, что геммы способны на большее, чем блюсти веру в серафимов и украшать ее двор. – на этих словах он улыбнулся особым образом, явно имея в виду себя. – Ты должен осознавать возложенную на тебя ответственность, Илай, и впредь не допускать ошибок. Держи свою гордыню в узде.
– Да, сударь.
Илай почувствовал, что краснеет самым позорным образом, и отвернулся, чтобы куратор не заметил его смущения. Михаэль был на семь лет старше, а потому гемм чувствовал себя совершенным ребенком. Если бы удалось хоть отрастить усы! Жизнь вмиг стала бы невообразимо легче и прекраснее.
Город несся навстречу черным саням, прохожие с оханьем и криками бросались врассыпную под свист кучера и его хлыста. Посторонись! Торговые ряды и доходные дома, кабаки и хибары исчезали в снежной пурге, поднимаемой конскими копытами и наточенными полозьями. Посторонись, дело государственной важности!
– Итак, к делу, – невозмутимо продолжил Михаэль. – В городе давно действует банда контрабандистов. Это обыденность, с которой вашей команде вряд ли придется сталкиваться часто, ведь, напоминаю, ваша главная обязанность – проводить следствие по делам, в которых замешаны мистерики и прочие нечистые еретики. Миссия эта негласная, но и забывать о ней не стоит. Понимаешь, о чем я?
Пронзительные желтые глаза Михаэля впились в Илая, и тому оставалось только кивнуть. Обычные полицейские попросту не способны угнаться за преступным умом и силой мистерика, владеющего чарами, ваятеля, изобретающего проклятые механизмы, или спятившего капурна, повелевающего мертвыми. А что до нечисти или неразумных монстров, кишащих по углам и канавам этого города и всей страны? Или, к примеру, демонопоклонников, способных ради своих господ на все? Как ни посмотри, обычным смертным не обойтись без заступничества геммов, взращенных церковью Святых Серафимов. Его, Илая, как и остальных геммов его поколения, вырастили именно для этой миссии.
Стон хлыста – и какой-то бродяга летит в сторону с рассеченным лицом, изрыгая мутные проклятия. И хватило же ума бросаться под рыцарские сани!
– Возвращаясь к нашим контрабандистам. Не хмурься, знаю, ты рассчитывал на какой-нибудь блестящий подвиг, но служба в полиции состоит не столько из захватывающих перипетий, сколько из угнетающей рутины. Однако на этот раз эти подонки, контрабандисты, грозятся спровоцировать международный скандал, поэтому твоим новым руководством, господином полицмейстером и по согласованию со мной лично было решено подключить вас четверых к поимке.
– Вам нужен «неслышный голос», – решился открыть рот Илай.
– Именно. Хоть вы и прошли полное обучение, но сегодня особенно важно показать слаженность ваших действий. Не подведи меня, – произнес Михаэль тише, и его пальцы сжали плечо гемма сквозь шерсть форменного плаща учебного корпуса.
Со всей спешкой они преодолели путь всего за четверть часа, и сани остановились в безымянном переулке на задворках столицы, в Забродье.
Юноша спрыгнул в чавкнувший серый снег и закинул тяжелый мушкет на плечо.
– Действуй по Уставу. Во славу Крылатых. – Михаэль глянул на него сверху вниз.
Илай сложил ладони на груди в жесте, символизирующем крылья Святых Серафимов.
– Не посрамлю чести! – воскликнул он запальчиво и щелкнул каблуками ботфортов, из которых тут же выскочили по бокам загнутые крюки «когтей».
Михаэль скупо кивнул ему и подал знак кучеру трогать. Вскоре его и след пропал, смешавшись в колее с другими. Дальше Илай должен был справиться сам.
Юноша огляделся. Проведя все детство и юность в стенах монастыря, в городе он ориентировался больше по картам, чем по личному опыту. Их растили вдали от мирской грязи, сохраняя души чистыми для служения. Служения на этих самых грязных улицах, которые он видел впервые.
Какая-то женщина со свекольно-румяными щеками, караулившая прохожих у входа в подозрительный подвал, заметила юношу в мундире, поманила его пальцем и распахнула залатанную душегрею. Под душегреей оказались тяжелые голые груди. Илаю вмиг стало так жарко, что даже немного больно. Он тряхнул головой и отвернулся, хоть уличная женщина пыталась привлечь его внимание развязными криками. Может, она – морок, призванный отвлечь его от миссии? Ну, нет! Он не посрамит чести, как и обещал до этого Михаэлю!
Илай разбежался и, оттолкнувшись подкованными подошвами, ухватился за карниз окна ближайшего каменного здания. Дальше тело вспомнило само, а «когти» ему в этом помогли – двигаясь, как длиннорукий гиббон, он подтягивался и вновь подскакивал, пробирался между карнизов и наличников, повисал на ставнях, пока не оказался на двускатной черепичной крыше какой-то мануфактуры, откуда открывался прекрасный… кого я обманываю, довольно отталкивающий, но все же ясный вид на эту часть Вотры. Вся грязь осталась внизу, с крысами, нечистью, несвежими трупами, которые не всегда успевали найти и опознать до того, как тем обглодают лица; а здесь было солнце и облака, будто подсвеченные тайной благодатью серафимов.
Янтарные глаза Илая сощурились, он весь подобрался и бросился вперед по гребню крыши, а достигнув края, легко перескочил с ее конька на соседнее здание. Не будь его тело подготовленным, а ботфорты – оснащенными когтями, он бы попросту сорвался вниз и сломал себе шею. Но Илай был тем, кем ему посчастливилось родиться и вырасти – он был геммом, а значит, он был лучше прочих. По крайней мере, он в это искренне верил.
Михаэль четко указал ему направление в портовый район. Илай бежал, прыгал, подтягивался и вновь бежал. Мушкет оттягивал плечо, мешая двигать лопатками, но на тренировках он вытворял и не такое. Ветер швырял ему мелкий снег в лицо, но холодно уже не было – гонка разогрела тело изнутри. Другие геммы уже ждут его, и времени до приказа все меньше. Илай забрал немного западнее, соскользнув по глиняно-черепичному скату и затормозив у желоба водостока. Впереди – порт с вставшими на якорь бригантинами, чьи мачты возвышались над тонущим в серой дымке кварталом рыбьими остовами. Туда-то ему и дорога. Еще одна крыша, другая. Вниз летят обломки черепицы и пустые птичьи гнезда.
Наконец он остановился, придержавшись рукой за печную трубу, и снова вгляделся вдаль – в тридцати метрах от него мелькнул вечно растрепанный пучок Дианы – младшей сестры в их отряде. Со спины не видно, да он и так знает, что за толстыми линзами ее окуляров скрываются глаза цвета глубокой зелени, какие и положено иметь малахиту. Диана уже переоделась в форменный мундир сыскного ведомства, но выглядела в нем так, будто втихаря напялила чужую одежду. Нахохлившись и положив покрасневшие пальцы на рукоять короткого клинка, она всем телом подалась вперед, готовая в любой миг сорваться с места.
Чуть ближе к наблюдательному пункту Илая, в тени груженной сеном телеги, притаилась Норма. Илай знал, что такие развлечения ей не по душе – Норма всегда хуже всех справлялась с тренировками, промахивалась даже по неподвижным мишеням и пользовалась особым нерасположением их общего наставника по атлетике, то и дело отрабатывая штрафы. Норма заметила Илая первой, сверкнув своими лазуритами.
«Я пришел, – шепнул он Норме. – Каков план?»
Ее взгляд несколько смягчился, хоть радужки все так же обжигали синим льдом.
«Преступники внутри здания. Лестер на позиции. Полицмейстер отдаст приказ – и он ворвется. Мы пресекаем попытки к бегству», – бесцветно отрапортовала она. Только одна Норма и понимала, как именно стоит общаться с носителем неслышного голоса, каким был Илай, – отсекать все охи и вздохи, доносить только то, что нужно, короткими мысленными фразами, чтобы не отвлекать. Впрочем, это не удивительно, ведь ее талант тоже касался чужих разумов, но иначе.
«Значит, засада, – сориентировался Илай и переключился на невидимого с его позиции Лестера: – Лес!»
«Здаров, братишка! – тут же заорал тот. – Как дела, уже кончилась твоя ссылка? Всю пыль в Архиве задницей протер? Аха-ха-пх-х-х-х… А нечего было этому блр-пр-фр-р-р…»
«Лес, не егози! – Илай поморщился и помассировал висок, другой рукой снимая с плеча и пристраивая на колене мушкет. – Кто с тобой?»
«Только мы с Фундуком, – с готовностью отозвался Лес. – Пятеро полицейских выдвинулись к складу, мы тоже готовы».
«Наши полномочия?»
«Не убивать, – на этот раз понял с первого раза Лес. Вообще, он был довольно сообразительный малый, хоть и порывистый. – Всех на допрос».
Вот, значит, зачем здесь Норма.
«Диана», – позвал Илай, заметив движение нескольких фигур у стен склада.
«Я готова», – ровно отозвалась она.
«Только никого не прикончи», – напомнил он, но ответа дожидаться не стал. Младшая терпеть не могла, когда с ней говорили неслышным голосом, все твердила, что это как щекотка пером, только внутри головы.
Покончив с перекличкой, Илай, одним глазом поглядывая, как рядовые полицейские слаженно и тихо скручивают расхлябанного вида охрану у ворот, стал заряжать мушкет. Отгрыз у патрона бумажный мундштук, сплюнув на сторону горькую пороховую крошку, ссыпал крупинки в ствол и быстро утрамбовал их шомполом. Затем взвел курок, наведя дуло на неприметную калитку в задней части склада. Уж очень заманчиво она выглядела – будь он контрабандистом, непременно бы ей воспользовался.
Впрочем, Илай до сих пор не понимал, для чего он здесь. Не в целом: он твердо знал, что сыскное для него только этап, ступень на пути. Он не мог взять в толк, для чего нужен элитный отряд из четверых обученных геммов при обычной поимке каких-то голодранцев? Вон как эти молодцы ловко управляются, никто им не нужен.
Смахнув с губы приставшую крупицу пороха, Илай приметил полицейского с блестящими эполетами, что красноречиво указывало на его право принимать решения, деликатно постучался в его мысли. Не полноценной фразой, только вопросительной интонацией. Уловил в ответ подтверждение и тут же шепнул Лесу: «Вперед!»
До него донесся еле слышный перестук мягких лап массивного тела, а после – треск и лязг, обескураженные вопли и хлесткие звуки ударов. Кто-то внутри выстрелил, и Илай только сильнее нахмурился и сильнее припал к прицелу – это не мог быть Лес. Но тут же раздался голос брата, вполне обычный, раскатистый и радостно-злой:
– Куда ты, скуда, лепиться изволишь?! Н-на! – и грозное ворчание.
Понеслось.
Из калитки ожидаемо выскочил мужичина в распахнутом тулупе. Илай нажал на крючок, и мужик упал с расцветающим алым пятном на плече. Илай разодрал зубами очередной бумажный патрон.
«Норма!»
Пуля впилась в землю у ног другого контрабандиста, тот подскочил на месте пегим зайцем и улепетнул в другую сторону, к трущобам, где грозился затеряться окончательно. Сестра промазала.
– Штоб тебя, – сплюнул Илай. Нет, им с Лазуритом определенно здесь не место, их таланты созданы для кабинетов и кулуаров, для салонов и комнат дознания, а не для этой суматохи. И продолжил неслышно:
«Диана, на девять часов, серый полушубок».
«Сизый», – отозвалась Охотница на бегу. Она и без его подсказки заметила беглеца, по которому промахнулась Норма.
Не прошло и пяти секунд, как Диана настигла контрабандиста, чего Илай не видел, но услышал. Оставалось надеяться, что несчастный не истечет кровью до ареста.
Его мушкет снова был заряжен, а курок взведен. А тем временем внутри склада воцарилась подозрительная тишина – уже никто никого не лупцевал, не крушил и не трепал зубами, точно обнаглевшую амбарную крысу.
«Лес, живой?» – окликнул Илай.
«Заходите, тут просто пхххх-ффф».
Вздохнув, Янтарь снова подал мысленный знак полицейскому с блестящими эполетами и приготовился спускаться на землю. Расправившись со стеной и спрятав бесполезные на земле когти, Илай выпрямился и встретился взглядом с Нормой. Та выглядела несчастной.
– Я не справилась, – сообщила она, дрогнув губами.
– Ты и не должна была. – Илай слегка потянул за обшлаг ее новенького мундира. Ему тоже предстояло обзавестись таким, если только полицмейстер не отошлет их с позором обратно под крыло Диаманта. – Твоя работа только впереди.
Норма благодарно кивнула, якобы незаметным жестом смахнув обиженные слезы с темных ресниц, обрамляющих ярко-синие глаза, и принялась теребить кончик дымчато-русой косы.
Увы, благословенные серафимами глаза хоть и даровали орлиное зрение, меткости не гарантировали. Но Норма, безупречная во всем, что касалось ее таланта, тяжело переносила этот свой изъян.
– Так идемте же, сударыня. – Илай склонился в галантном поклоне, перенятом у Михаэля, и протянул сестре ладонь. – Чернь должна увидеть вас во всем блеске.
Норма шмыгнула носом и с усмешкой отмахнулась.
В это время из переулка показалась сгорбленная спина Дианы и ее растрепанный пучок каштановых волос. Она волоком тащила по грязному снегу контрабандиста в сером полушубке и с серым же от кровопотери лицом. По счастью, к ней быстро приблизились двое служивых и приняли тяжкую для такой юной девушки ношу. На вид Диана гораздо безобиднее и слабее, чем на деле, но служащим полиции только предстояло это выяснить. А сейчас этот херувим с округлыми щечками, в трогательных окулярах и с невинными глазами цвета мокрой зелени спокойно отерла клинок от крови какой-то ветошью и спрятала за пояс под умиленное воркование полицейских.
– Диана с завидным проворством обзаводится поклонниками, – заметил Илай.
– Несчастные поклонники, – улыбнулась Норма, принимая сестру в объятия. – Не поранилась?
Но та только нос сморщила:
– Кто? Я?
– Эй вы, бездельники! – высунулся из ворот встрепанный и крайне довольный собой Лес. – Шагайте сюда, последнему десять ударов!
Илай с Нормой одновременно вздрогнули, припомнив того, кто больше всех любил эту фразу в учебном корпусе, и все трое порысили к складу. Сила привычки.
Внутри уже хозяйничали полицейские, осматривая высокие деревянные короба и проворно выкручивая руки контрабандистам, и без того знатно помятым Лесом и Фундуком. Последний устроился в центре склада, прямиком под жиденькими солнечными лучами, и основательно вылизывал заднюю лапу, вытянув ее и растопырив для пущего эффекта когтистые пальцы. Его длинные белые усы подрагивали от брезгливости. Как так, такой элегантный ездовой кошкан, с такой великолепной полосатой шкурой – и вдруг вынужден находиться посреди грязи и убожества! Возмутительно.
Лес почесал своего кошкана за ухом размером с три мужских ладони и ободряюще потрепал за шкирку, а затем обратился к остальным геммам:
– Гляньте, что в этих ящиках. Вот уж чего не ожидал… А Дук их чуть не сгрыз.
Упрашивать не пришлось, ведь и без того было любопытно, ради чего этим бандитам захотелось рискнуть жизнью, преступив закон.
Сдвинув одну из крышек и заглянув за край, они увидели внутри… ящериц. Груду посеревших и совершенно окоченевших, замерших в нелепых позах телец, отчасти покрытых инеем. Вероятно, когда-то их шкурка была ярко-красной, на что указывали пятна этого цвета на кончиках хвостов, но смерть стерла краски, оставив от некогда красивых созданий жалкое подобие.
– Агама-летяга, – со знанием дела сообщила Диана. – Живут в Адашае, там, где гораздо теплее. Местные считают их священными животными. Но если пожарить, их вполне можно…
– Нет-нет, мы не будем их есть! – замахал руками Илай, вспомнив слова Михаэля о международном скандале, который необходимо предотвратить. Значит, на кону отношения со Адашаем.
– На вкус должны быть как курица, – настояла Диана, сверкнув окулярами. – И околели они недавно, посмотри на их глаза.
– Ну и чем ты отличаешься от Фундука? Лишь бы пожевать. – со смехом Лес потрепал младшую по и без того растрепанной голове, на что она только отмахнулась:
– В глобальном смысле ничем!
– Ты что-то знаешь? – обратилась к Илаю Норма, без труда уловив его интонацию до этого. – Ты что-то знаешь, – тут же ответила она сама себе. – Что мы должны сейчас сделать?
– Срочно найти выживших, – кивнул Илай.
Тут к ним подошел тот самый полицейский, с которым попытался связаться Илай неслышным голосом. Будь они знакомы заранее, диалог вышел бы более содержательным, но в той ситуации выбирать не приходилось, нужно было действовать. Полицмейстер, а это был он, одетый в форменный мундир с эполетами, явно запыхался, из чего следовало, что участие в подобных променадах явно не было для него обыденностью – логично, с таким-то высоким постом. Что же заставило его выбраться из-за стола и отправиться в едва ли не самый гнилой район столицы, чтобы лоб в лоб столкнуться с настоящими, а не чернильными преступниками?
Илай окинул нового начальника быстрым внимательным взглядом. Да, восстановление событий было талантом Дианы, а копошение в чужой совести – Нормы, но всех их готовили к службе и обучали основам логики.
«У господина полицмейстера тонкие ноги и внушительное брюшко – значит, увальнем он был не всегда, возможно, начал им становиться, получив продвижение в ранге и прочно усевшись за стол. Русые бакенбарды густые и яркие, но надо лбом седоватый чуб – еще в силе, но многое повидал; вокруг глаз лучами расходятся глубокие, точно шрамы, смешливые морщины и треугольник складок на переносице – веселый малый, но горазд и прикрикнуть, легко поддается гневу. Единственный напрашивающийся вывод: наш полицмейстер заскучал и почувствовал, что может стать ненужным по приходу совсем юных, но надлежащим образом обученных ставленников Диаманта, вот и решил немного растрястись на задержании, а заодно показать молодняку, что он еще в форме», – быстро сделал вывод Илай и улыбнулся.
– Здравия желаю, Ваше Благородие, – гаркнул он, вытянувшись. – Разрешите отрекомендоваться!
Раскрасневшийся полицмейстер махнул рукой, отдуваясь:
– Валяй.
– Кадеты Яшма, Малахит, Лазурит и Янтарь прибыли в ваше полное распоряжение! Готовы служить во благо империи! И позвольте выразить восхищение подготовкой ваших служащих. Для нас будет честью служить под вашим началом, – оттарабанил он и прищелкнул каблуками ботфорт. Когти выскочили снова, но Илай не подал виду, что опростоволосился.
У дальней стены в рядок, точно мешки с мукой, усаживали злоумышленников. Лес уже крутился поблизости и заводил знакомства с новыми сослуживцами. Диана и Норма приступили к обыску ящиков в поисках выживших ящериц, так что отдуваться перед начальством выпало Илаю. Но это ничего, ему это еще пригодится в будущем, когда Михаэль заберет его ко двору, как и обещал. И потом – никто из геммов так не владеет искусством разговоров, как носитель неслышного голоса.
Тон был подобран верно, так что полицмейстер расплылся в довольной улыбке:
– Вольно. Ты, получается, за главного среди… ваших? – На последнем слове в его голосе пробрезжило нечто… Настороженность? Отвращение?
– Не совсем, – потупился Илай, выражая приличествующую случаю скромность. – Мой талант – координировать действия группы, обращаясь к каждому мысленно. Вы, должно быть, тоже это ощутили.
– Да, наслышан. – Полицмейстер задумчиво огладил пышные усы. – Выходит, ты можешь забраться ко мне в голову и что-то нашептать, внушить? – прищурился он.
