Kitobni o'qish: «Линии жизни»

Сыновья Земли Русской

На берегу речки Колочи, там, где впадает в неё ручеёк Стонец, присел отдохнуть уставший путник, засмотрелся, как букашечка по листочку ползёт. Сами собой слова стали складываться:

Малая букашка в росных изумрудах,

Ты есть сила жизни, Божие ты чудо…

Звали стихоплёта-букашечника Богдашка Коноплёв. Когда-то эти места принадлежали его предкам: отцу – Дмитрию Онуфриевичу, деду – Онуфрию Михайловичу, а ещё раньше знатному прадеду Богдану Васильевичу, в честь которого и назвали Богдашку. Так и писано было в старинных Писцовых книгах письма и меры Никифора Неплюева и подъячего Алексея Берестова, как «место церковное, пашни лесом поросшие… место дворовое его вотченниково да четыре места дворовых крестьянских». Это половина сельца Бородино Колоцкого стана Можайского уезда.

Давно это было, уж скоро сто лет… Богдашка задумался, представляя, как жили его предки в 1590-е годы: «Хорошо, наверно, было, по-старому – то… А вот десять годков назад, в окаянный 1666 год сестрице Евфимии отошла половина сельца в приданое, когда она за окольничего Тимофея Петровича выходила. Всё хорошо у них. Уже стольником его назначили, далеко пойдёт. Брат его вот-вот Патриархом Московским станет, а Тимошка значит будет патриаршим боярином… Эх, если бы не тот глупый поступок пять лет назад, в 1671, когда свою половину сельца отдал ему в залог долга, да и не сумел выкупить…»

На берегу речки Колочи, там, где впадает в неё ручеёк Стонец, задремал уставший путник Богдашка Коноплёв. Смеркалось. Тишина прохладного августовского вечера убаюкивала. Снились мужичку странные и непонятные сны. Будто прошло чуть больше ста лет, над ним склонился бравый военный невысокого росту с большими печальными глазами, носом «пуговкой», прекрасными усами, доброй улыбкой из-под которой степенно так речь льётся:

– Сельцо это моё. Детство здесь прошло. Вернусь сюда обязательно.

– Да, я и не спорю, Денис Васильевич, – робко отвечает Богдашка, зная откуда-то, как зовут военного.

– Уеду я. Кавалергардом поступил. Мы с братом Евдокимом едем под Аустерлиц. А ты, Богдан, место стереги. Ты теперича здесь поставлен навеки.

– Да почему ж навеки? Что ж я в крепости у тебя что ли, мил человек? Я хоть и гол, как сокол, но свободный человек, – искренне удивляется Коноплёв.

– Долго же ты спал, друг мой. Наверно, не меньше ста лет. Так ничего не помнишь?

– Что такое? Ты снишься мне что ли, Денис Давыдов, сын Васильев? Али как? – Богдан совсем растревожился.

– Бедолага! – посочувствовал Коноплёву Денис Давыдов. – Убили ведь тебя лихие люди, когда задремал ты у Колочи сто с лишком лет назад. Да взять с тебя было нечего кроме кафтанишки старого, больше на зипун похожего, да кушака потёртого. Бросили там, где убили, не погребли по-христиански. Зверьё плоть твою растащило. Неупокоенный ты, брат, вот и весь сказ тебе. Жди меня. Французского зверя Бонапарта одолеем, приеду, что-нибудь придумаю для тебя. Церкву построим…

– Ох-охоньки, – только и мог выдохнуть Богдашка. – А не брешешь ли ты, мил друг? Ты-то как меня видишь, ежели мёртвый я, лихими людьми убиенный и зверьём растасканный?

– Я, Богдан, – поэт. А мы многое душою видим, чего простому людскому глазу неведомо. И ты – поэт был. Потому мы и свиделись здесь на земле нашей общей с тобой. Вернусь вот, стихи с тобой читать будем. Ну, бывай. Стереги место по чести. Жди…

Сельцо Бородино, действительно, принадлежало славному «гусарскому поэту» Денису Давыдову по праву наследования. Он рано приобщился к военному делу, на любимых просторах близ реки Колочи хорошо выучился верховой езде. Отец его купил когда-то эту подмосковную деревню около Можайска…

Там-то и встретился молодому гусару Денису Давыдову Богдашка Коноплёв, который сто с лишком лет назад по-глупости потерял и родное сельцо, и жизнь непутёвую. Так судьбою предначертано было.

Как осознал всё Богдан, стал дозором ходить и местность охранять, как велел ему Денис Васильевич. Так уж ему невысокий поэт-гусар понравился. Ждал его возвращения, стихи все в памяти повторял.

Время шло… К концу августа 1812 года звуки канонады стали слышны совсем рядом. Тревожно становилось Богдану, чувствовал, что час его ответственности близится.

24 августа Ахтырские гусары, среди которых был и Денис Давыдов, отличились в схватке у речки Колочи, у Колоцкого монастыря. Схватка эта переросла в ожесточённый многочасовой бой. Затем было сражение у Шевардинского редута.

Смеркалось, когда Богдан вновь увидел своего друга. Как же он изменился и возмужал за прошедшие годы!

– Ну, что, Богдан, пришло время решающего сражения! Помощь твоя надобна!

– Рад стараться! – по-военному ответствовал Богдашка.

– Ну, молодсяга! Слушай, задумал я партизанский отряд затеять. Уже и генералу Багратиону доложил об идее этой. Дом мой родимый родительский разбирают на фортификационные укрепления. До великого сражения дня два-три осталось. А ты, Богдан, уже давно дух бесплотный, потому помочь сможешь там, где живой человек приметен будет.

–Рад стараться! Да, как же дом-то разбирают? Может, обойдётся? – уже не по-военному запереживал Богдан.

–Нет, друг, не обойдётся уж. Так надобно! Для Родины, для Москвы-матушки…

Багратион принял идею Давыдова о создании летучего партизанского отряда. Этот приказ Петра Ивановича Багратиона стал одним из его последних перед Бородинским сражением, где он был смертельно ранен. Отряд состоял из 50 ахтырских гусар и 80 донских казаков, которых Давыдов отбирал лично. Его соратниками были однополчане, офицеры Ахтырского полка штабс-ротмистр Николай Григорьевич Бедряга, поручик Дмитрий Алексеевич Бекетов, поручик Пётр Иванович Макаров, старший вахмистр отряда гусар Шкляров, вахмистр Иванов, а также командиры-казаки – хорунжие Талаев и Астахов и урядник 10-го Иловайского полка Крючков. А также среди преданнейших соратников был Богдан Коноплёв – дух бесплотный, но партизан надёжный…

Сразу же по завершении боя за Шевардинский редут отряд Давыдова отделился от действующей армии и отправился в рейд по тылам французской армии. В первую же ночь отряд Давыдова попал в засаду, устроенную крестьянами, и Денис Васильевич чуть не погиб. Крестьяне плохо разбирались в деталях военной формы, которая у французов и русских была похожей. Тем более, офицеры говорили, как правило, по-французски. Здесь и пригодился Богдашка, который неведомым образом смог убедить крестьян, что это свои партизаны, только дворяне, потому и говорят странно.

После этого Давыдов надел мужицкий кафтан и отпустил бороду. Так они с Богданом стали даже чем-то похожи. Преданный Коноплёв считал его братом. Много славных подвигов совершил Денис Васильевич Давыдов. К сожалению, его сельцо Бородино полностью сгорело, а Бородинское поле обильно было полито кровью людскою. По оценкам современников число погибших там людей – около пятидесяти тысяч.

Богдан Коноплёв в ту пору вполне мог, будучи одним из партизан, пусть и в виде духа бесплотного испросить себе милости, отпущения грехов, но ведь сам Давыдов поставил его стеречь Бородино. Вот и остался снова Богдашка на своём месте. С Денисом Васильевичем простился дружески, когда тот уже в возрасте приезжал хлопотать о перезахоронении генерала Багратиона на Бородинское поле.

– Ну, что, Богдан, службу держишь? – грустно спросил Давыдов.

– Так точно! – ответствовал Богдан и на правах названного брата поинтересовался, – отчего грусть Ваша, Денис Васильевич, проистекает? Раны боевые или любовные?

– Несправедливостей, Богдан, на земле много! Вот человека хорошего убили подло, – задумчиво изрёк пожилой гусар

– Как меня когда-то? Неупокоенный?

– Нет, Богдан, упокоенный. Но это был гений великий! Александр Сергеевич его звали. Ты вот поэзию любишь, так я тебе стихи его оставлю. Учи покуда, да Бородино стереги. За могилой князя Багратиона приглядывай. А я уж, наверно, скоро на вечный покой отправлюсь. Может, свидимся ещё… Бывай, Богдан!

Не хотелось, конечно, Богдану с братом названным расставаться, но из Бородино он дальше двинуться не мог. Его это теперь земля навеки. Они обнялись напоследок. Богдан дух бесплодный прослезился…

Вскоре Бородинское поле приобрело вид величественный: был открыт первый монумент-часовня в память защитников Отечества. Высокий-превысокий, на его гранях – информация о численном составе обеих армий в день сражения, о «двунадесяти языков» армии Наполеона, о русских генералах, погибших в достопамятный день 26 августа 1812 года. Рядом с памятником у подножия монумента в июле 1839 года захоронены останки князя Петра Ивановича Багратиона, перенесенные сюда стараниями Давыдова и по указу императора. Много других славных памятников с той поры в Бородино. Какие-то позже появились.

В том числе и на памятном для Богдашки месте, где задремал он когда-то давным-давно у реки Колочь, есть два памятника: лейб-гвардии Егерскому и 4-му гренадёрскому Несвижскому полкам…

……………………………..

Шло время. Богдан шелестел в верхушках деревьев, когда вновь послышался странный грохот. Как когда-то, более ста лет назад, гром пушек сотрясал сельцо Бородино… Дух не мог поверить в происходящее: люди-человеки, толпившиеся у памятника Багратиону, взрывали монумент!

Богдан заметался в ужасе по полю: «Что делать! Горе-горькое, не уберёг Святыню! Что же это делается?»

Взорвали памятник. Это были позорные для истории 1930-е годы. Мундир царского генерала необразованные мужики-рабочие повесили на ограде памятника, а его останки попросту выбросили. Ходили слухи, что в ту же ночь кости собрал деревенский сторож и некая монахиня или, по другой версии, местная учительница. Найденные останки они захоронили в деревянном ящике. Местоположение этой тайной могилы, если она действительно существует, неизвестно.

Конечно, не обошлось без Богдана! Поняв, что сохранить памятник ему не удастся, он направился к полоумному Федьке-сторожу, с которым они часто при полной луне по ночам читали вместе наизусть стихи Пушкина. Федька тоже был поэт, поэтому Богдана Коноплёва видел и понимал. Вместе они собрали сколько успели тех многострадальных косточек и отнесли к Лидии Михайловне, которая до революции, действительно, была монахиней, а сейчас учила сельских ребятишек литературе. Конечно, страшно было и ей, и Федьке-полоумному, и даже Богдашке – духу бесплотному! А кому же было не страшно в позорные 1930-е годы в многострадальной России?

…………………………………..

На берегу речки Колочи, там, где впадает в неё ручеёк Стонец, печальный дух Богдашки Коноплёва в памятные августовские дни вновь не находил себе места, не знал покоя. Опять услыхал он знакомые страшные раскаты боевых орудий. Что ж это такое в мире человеческом? Был конец августа1941 года, немцы подступали к Москве-матушке.

«Стеречь пост, чего бы это ни стоило!» – решил Богдан. И тут ему показалось, что он, словно снова провалился в сон! Над ним наклонился невысокий юноша в пилотке с пятиконечной звёздочкой с большими печальными глазами, носом «пуговкой», прекрасными усами, доброй улыбкой из-под которой степенно так речь лилась:

– Сельцо это моё. Детство здесь прошло. Вернусь сюда обязательно!

– Денис Васильевич, ты что ли? Или обознался я?

– Да, мил друг. Денисом меня звать. Только не Васильевич, а просто Васильев. Здесь я родился, неподалёку. Ты не помнишь меня, наверно. Я у Лидии Михайловны учился. Мне одному она тогда тайну доверила, кто помог останки Багратиона сохранить.

– Как же не помнить, всё помню, Дениска, милый ты мой! – Расчувствовался Богдан. – Как же похож на Дениса Васильевича!

– Да, есть у нас такая семейная легенда, – улыбнулся красноармеец, – будто мы потомки тайной страсти поэта-гусара к крестьянке из его сельца. Кто ж знает? Так-то мы из крестьян.

– Дай-ка, продолжу: ты меня видишь, потому что поэт? – Впервые за последние дни засмеялся Богдан.

– Ну, да. Кропаю стихи понемногу. Говорят, хорошо получается. Вот раздавим фашистскую гадину, буду в Литературный институт поступать. И Лидия Михайловна мне всегда говорила, чтобы я свой талант не закапывал…

Богдан и Денис помолчали, возвращаясь в жуткую реальность.

– Пора мне, Богдаша. Ты стереги Бородино, как можешь. А я должен в часть свою отбыть, 133-го артполка, 32-ой стрелковой дивизии под командованием полковника Полосухина.

– Служу России! – ответил Богдан Коноплёв дух бесплотный…

И вновь многострадальное Бородинское поле было обильно полито кровью русских солдат. В 1941 году его защищала 32-я стрелковая дивизия под командованием полковника В.И. Полосухина, усиленная московскими ополченцами она на 6 суток задержала части 40-го моторизированного корпуса вермахта. Бойцы Полосухина помогли эвакуировать ценности музея Бородинской битвы. Они попросили, чтобы им оставили знамёна полков, сражавшихся в 1812 году. И 15 октября 1941 года В. И. Полосухин распределил их между частями своей дивизии. 322-й стрелковый полк дивизии встал в центре на фронте Беззубово-Бородино. Он оказался непосредственно на Бородинском поле вместе с частями 133-го артполка, погибшего практически полностью…

Дениску Васильева Богдан больше не видел, но знал, что тот упокоен, как все, кто погиб на поле брани. Богдан Коноплёв помогал партизанам. А Бородинское поле было освобождено от немецких захватчиков морозным зимним днём – 21 января 1942 года…

………………………………………………….

Шло время. Богдан шелестел в верхушках деревьев, когда вновь услышал не привычные переливы голосов экскурсоводов, а странный шум. Это были археологические работы. Умилённо следил дух бесплотный, как люди-человеки пытались восстановить историческую справедливость… В 1986 году археолог Евгений Морев из архитектурно-реставрационной мастерской №5 института «Спецпроектреставрация» начал раскопки на месте взорванной могилы Багратиона. В непосредственной близости от склепа генерала нашлись останки красноармейцев, похороненных в период битвы за Москву в 1941-1942 годах. Богдан знал, что там и останки Дениса Васильева – бойца одной из частей 133-го артполка, практически полностью погибшего на Бородинском поле.

А в грунте неожиданно обнаружились предметы из могилы Багратиона: обрывки мундира, плетеный кант и бахрома эполета, шнурок от звезды ордена Анны, клочок кожи от обуви и три пуговицы с остатками позолоты. Главной же находкой была горсть останков самого генерала – в общей сложности 65 фрагментов. Прах Багратиона умещался в двух ладонях. В 1987 году, незадолго до открытия главного монумента, собранные фрагменты костей было решено вернуть в могилу. Они уместились в шелковом мешочке, который положили в гроб.

Богдан летел за войсковым оркестром, который сопровождали солдаты ближайшей воинской части, сотрудники музея Бородинской битвы и реставраторы монумента… «Служу России!» – пел неупокоенный бесплотный дух.

…………………………………….

«Россия – Священная наша держава! Россия – любимая наша страна! Могучая воля, великая слава – твоё достоянье на все времена!» – с наслаждением пел Богдан. Теперь это были его любимые строки. Всё у него было неплохо, вот только общения, конечно, не хватало. Всё меньше истинных поэтов попадалось. Вроде заслышит Богдашка дух бесплотный рифму, звучащую в подконтрольном ему районе, прилетит быстрее ветра…а человек не видит его, не чувствует. «Стихоплёт значит, – не стихотворец», – вздыхает Богдан и улетает подальше…

Местом обитания Богдаши стал уютный номер гостиницы, расположенной в центре Бородинского поля, где русские войска героически сражались с французами во время Отечественной войны 1812 года и защищали столицу нашей Родины в 1941-42 гг. во время Великой Отечественной войны. Так и было в рекламе написано, но не добавляли там, что интернет, телефон, телевизор работают только в основном корпусе, а на небольшой возвышенности, там, где Богдан обитал, все технические новшества глохли. Там ведь только стихи могли звучать!

В конце августа 2020 года свирепствовала новая чума – ковид называлась, – это Богдан знал и чувствовал, сколько душ скознячком уносится на вечный покой… Близились любимые Богданом дни реконструкции, когда все люди должны наряжаться в костюмы, какой был у Дениса Васильевича, и изображать бой. Тогда Богдашка счастливым вихрем носился бы над Бородинским полем… Но людей в том году в музее-заповеднике было совсем немного и те на лицо забрало накидывали, чтобы ковидного тлена не подхватить.

20 августа в необитаемом корпусе, где грустил Богдан, зазвенели в общей двери ключи, администраторша пропустила вперёд женщину средних лет, высокого стройного молодого человека и пухлого жизнерадостного подростка. Дежурные объяснения администратора неожиданно завершились её просьбой не заглядывать в крайние комнаты корпуса. Но это нисколько не насторожило нежданных гостей, которым предстояло провести эту ночь одним в пустом корпусе…

Богдан заинтересованно и глубоко втянул бесплотным носом запах гостей. Дух был приятным, дружелюбным, творческим. От женщины и молодого человека веяло творчеством, стихами, словами, причем разноязыкими, но суетный подросток быстро почувствовал неладное: видите ли, его любимый телефон Инет не ловит, игра не идёт, скучно. Ещё и выяснилось, что телевизор не показывает. Мало того, позвонить невозможно, на экранах их любимых телефонов буковки: сети нет, связи нет… Богдашка подхихикнул тихонечко над недовольным подростком.

Троица сходила погулять по окрестностям, они сфотографировались с бюстами героев, ласково потрепали местного толстого кота. Богдан сопровождал их, заинтересованно летя в сторонке, прислушивался к беседе женщины и её сыновей. Ему всё больше и больше нравилось семейство. Вечером, чтобы младшему не было тревожно, ему достали из мешка много разнообразной еды. На некоторое время пухлый притих… На мягких лапах подкралась ночь, в корпусе стало темно-темно, и подросток опять начал тревожиться без привычного светлячка-телефона. «А мне здесь хорошо», – счастливо потянулся старший и уснул крепким здоровым сном. Его ровесники, павшие в боях на этой земле, надёжно стерегли молодой сон, зная, что впереди у него много непростых лет служения Родине…

Женщина предложила было сходить в дальние комнаты, помня, что им запретили туда заглядывать, но видя тревогу младшего, от своей идеи отказалась, легла отдыхать и быстро перешла в мир грёз, где и хотел прийти к ней Богдан. Но коварный подросток подскочил среди ночи с воплями, что в доме приведения. Конечно, он был прав! Но зачем так орать и тревожить старших… Мать пробормотала ему что-то успокоительное, а Богдан решил стеречь его сон от всевозможных видений, чтобы мать его тоже могла выспаться…

Утром посвежевшая женщина бодро разминалась, пробегая по длинному пустому коридору корпуса, напевала песни, декламировала стихи. Имела она полезную привычку – делать зарядку по утрам! Богдан счастливо наблюдал за её действиями. Старший сын тоже сделал разминку и собирался пить кофе, а младший выглядел букой, подъедал остатки ужина и ворчал об отсутствии Интернета и тревожных ночных сновидениях…

Когда в конце очередной пробежки женщина всё-таки заглянула в дальнюю комнату, её смутила промелькнувшая тень. «Здесь кто-то есть?» – осторожно пробормотала она.

Ах, как хотелось Богдану Коноплёву закричать во весь голос: «Я! Я – сын земли Русской, Можайского уезда, Колоцкого стана, сельца Бородино. Я – неразумный Богдашка, отдавший за долги свою половину сельца, во сне убиенный, зверьём растасканный. Я – дух бесплотный. Я – защитник Бородина от французских и немецких иродов. Я – стихотворец, Коноплёв Богдан, сын Дмитриев!» И она бы увидела его. Она чувствовала поэзию, значит могла увидеть.

Ведь был не так давно случай, когда приезжали две художницы, останавливались в этом корпусе, рисовали, читали стихи и пили из чарок воду огненную. Вышел к ним Богдашка – купился дурак! Да бабы те ведьмами оказались. Теперь побаивался Богдашка женщин… Решил по-другому поступить.

«Здесь кто-то есть?» – снова спросила женина, заглядывая в общую душевую в конце коридора. Она не удивилась, увидев из-под загородки ноги в душевой кабине. Конечности показались ей вполне знакомыми, и она стала разговаривать с той частью, которую не видела. Женщина говорила о том, что заканчивается отпуск, о работе, о школе, где работала, о сыне-подростке… Богдан понял, что женщина решила, будто это её старший сын принимает душ и вот – заслушался. Он затаил дыхание, осознав, что она видит его! Как же захотелось в ту минуту бесприютному Богдашке стать сыном этой женщины, он ведь по возрасту, когда прервалась его земная жизнь, как раз годился бы ей в сыновья. Как когда-то в страшные 1930-е хотелось стать ему сыном учительницы Лидии Михайловны. Но та была одинока и запугана…

Тем временем женщина вернулась к младшему, решив не оставлять его надолго одного. Каково же было её удивление, когда она увидела обоих сыновей мирно беседующими в комнате.

– А кого же я видела в душевой? Ты не мылся там сейчас? – обратилась она к старшему.

– Нет, мам. Но мне показалось, что кто-то проходил. Может, администратор.

– Но мы закрыты изнутри!

Втроём они тихонько прокрались к душевой… Богдан думал показаться, но опять тревожной сиреной заголосил младший, от нервов неимоверно проголодавшийся… Быстро покидав пожитки, семейство покинуло загадочный корпус гостиницы. Возвращая ключи, женщина робко спросила администраторшу: «Наверно, это странно, но мне показалось, что мы были там не одни». «Всё может быть, – ответила дама. – Вот к художницам, что пару месяцев назад останавливались здесь, из стены мужчина выходил. Много здесь душ неупокоенных».