Kitobni o'qish: «Саван для блудниц»

Глава 1

Вадима Льдова обнаружила рано утром уборщица. Он лежал между учительским столом и деревянным ящиком для географических карт в луже крови, лицом вниз. На затылке зияла потемневшая от запекшейся крови большая рубленая рана. Оранжевый джемпер, такой солнечный и апельсиновый, резко выделялся на фоне бледно-зеленых стен класса и серых парт, не говоря уже о приметах поселившейся здесь смерти. Чудовищность этого контраста не замедлила выплеснуться в страшном крике тети Вали, зашедшей в класс помыть полы.

Но на ее крик никто не явился – было слишком рано, и в школе, кроме нее, был только сторож, крепко спавший в раздевалке спортивного зала.

Примерно в это же время, в двух кварталах от школы, раздался еще один крик. И тоже женский.

Войдя в семь часов утра в спальню к своей четырнадцатилетней дочери Наташе, Людмила Борисовна Голубева не смогла ее добудиться. Стакан со следами белой таблеточной кашицы на дне валялся на ковре рядом с кроватью, на которой лежала уже мертвая Наташа.

«Девочка моя, что же ты наделала?.. Как же это?.. Кто виноват? КТО?..»

* * *

Апрельское теплое утро, солнечное и голубое, благоухающее ароматом кофе, казалось, было всем в радость. Даже Щукиной, которая перед тем, как открыть агентство, уже успела забежать в кондитерскую на соседней улице, чтобы купить там булочек с маком и французских длинных желтых батонов – для бутербродов. С нею, с этой занудой, вечно всем недовольной, в последнее время стало твориться бог знает что. Она теперь постоянно над всеми подшучивала, хохотала до слез над чем попало, мурлыкала себе под нос модные мотивчики, которые раньше вызывали у нее лишь отвращение, и вообще откровенно валяла дурака от сознания и ощущения полнейшего счастья…

Крымов тоже что-то напевал у себя в кабинете, и это было слышно даже в приемной, где Земцова с Шубиным пили кофе и помогали Наде разгадывать свежий кроссворд.

Частное детективное агентство, которым руководил Евгений Крымов, еще пару месяцев тому назад имевшее шанс распасться на две самостоятельные супружеские пары, пока существовало. Были клиенты, а значит, и работа. А еще была фальшь. Она сквозила во всем, что касалось обеих женщин – Нади Щукиной, секретарши и теперь невесты Крымова, и Юли Земцовой, бывшей не так давно адвокатом и поменявшей уютное кресло юридической консультации на рискованную жизнь частного сыщика, с отчаяния чуть было не вышедшей замуж за Игоря Шубина, но вовремя спохватившейся и отказавшей ему исключительно из человеколюбия. Она так и сказала ему: я, мол, слишком эгоистична для брака…

Роман Крымова с Юлей закончился, как это ни парадоксально, его почти браком с Надей Щукиной (осталась простая формальность: свадьба!). Но и это уже не имело значения в тот чудесный апрельский день, когда Юля, вместо того чтобы бросить все ко всем чертям, улететь к маме в Москву и выплакаться там ей в жилетку, вынуждена была улыбаться своей сопернице, которая, в свою очередь, предлагала ей не менее фальшивым вежливо-примирительным тоном добавить молока в кофе, – все уже было позади, и боль любовных потерь постепенно начинала притупляться; наступила весна, и всем одинаково хотелось острых ощущений, приятных тревог и радостей физической близости, а говоря по-современному – секса.

Шубин, стоявший у окна с чашкой кофе в руках, вдруг сказал:

– По-моему, это к нам. Юль, давай-ка прими клиентку. Чую сердцем, она по женской, то есть по твоей, части… И Крымову пока не докладывай, может, поплачется-поплачется гражданочка да и уйдет. Уж слишком скромно она одета, чтобы оказаться в состоянии оплатить мой труд… – Он намекал на то, что ему чаще остальных приходилось вести слежку за неверными супругами, а ведь именно такие дела встречались в практике агентства чаще всего.

– Много ты понимаешь, – весело отозвалась Щукина со своего секретарского, но ставшего уже почти королевским кресла. – Ты не смотри, что у нее такое простое серое платье и старомодная сумочка на плече… Платье отлично сшито и сидит на ней идеально, а сумочка стоит столько же, сколько диван, на котором сидит Земцова… Так что, Игорек, готовься, срезай мозоли на ногах, качай мышцы, заправляй пленку в свой «Кодак», перезаряди пистолет и… вперед, на супружеские баррикады!

Раздался звонок. Щукина при помощи специального микрофона, установленного при входе (последнее нововведение Крымова), пригласила посетительницу войти.

– Доброе утро, проходите, пожалуйста, в комнату номер три, это как раз напротив двери. Вас уже ждут, – произнесла она вежливым голосом, насмешливо глядя вслед Юле, спешащей навстречу клиентке.

Они встретились возле двери, Земцова молча открыла свой кабинет и впустила туда выглядевшую крайне взволнованной молодую женщину.

– Садитесь, пожалуйста. – Она жестом указала на кресло и поспешила поднять жалюзи, после чего в серую, заполненную офисной строгой мебелью комнатку хлынул яркий солнечный свет.

– Моя фамилия Белотелова. Зовут Лариса. Я живу в вашем городе чуть больше месяца. Купила квартиру недалеко от речного вокзала, устроилась на работу – маникюршей в салон «Елена», может, знаете…

Юля знала этот салон, и первое, что пришло ей в голову, – это наличие у Ларисы связей, раз она смогла так быстро найти себе довольно теплое, денежное местечко.

– У вас здесь кто-то есть?

– Нет, а почему вы спросили об этом? – Лариса вдруг посмотрела на Юлю в упор, словно надеясь смутить сидящую перед ней хрупкую на вид и совсем еще молоденькую девушку-детектива. – Нет, никого.

– А откуда вы приехали?

– Из Петрозаводска.

– Вы извините, что я задаю вам вопросы, еще не выяснив, зачем вы пришли к нам, но мне просто любопытно, что же такого привлекательного вы могли найти в нашем захолустье? Обычный город, разве что на Волге…

– У меня не сложилась личная жизнь там, в Петрозаводске, и я решила все продать и уехать… Знаете, как это бывает – просто ткнула пальцем в карту…

– А если бы попали, извините, на Северный полюс?.. Впрочем, – спохватившись, что уже и так потратила достаточно много времени лишь для того, чтобы получше разглядеть посетительницу и попытаться самой догадаться о причине, приведшей ее в агентство, сказала Юля, – мне не так уж важно все это знать. Итак, я слушаю вас, Лариса.

– То, с чем я к вам пришла, сильно смахивает на сюжет мистического триллера, и поэтому вы можете не воспринять меня всерьез. То, что со мной происходит вот уже несколько дней, не поддается никакому объяснению… И поверьте – я не сумасшедшая…

Юля вспомнила визит Лоры Садовниковой. Она была тоже молода и красива и пришла к ней вот сюда же, в этот кабинет, чтобы рассказать совершенно фантастическую историю о том, что живет с мужчиной, называющим себя ее мужем, в то время как она сама этого мужчину не знает и ВООБЩЕ НИЧЕГО НЕ ПОМНИТ О СЕБЕ! Это было одно из первых дел Юли, пожалуй, самое запутанное, сложное и вместе с тем интересное. Лора тоже говорила о том, что она не сумасшедшая. Люди, ставшие жертвами изощренных преступников, больше всего боялись, что их примут за ненормальных, в то время как им просто морочили голову. Наверняка и этот случай из той же области.

– Я уже говорила вам, что купила квартиру поблизости от речного вокзала, трехкомнатную. Как вы думаете, сколько она может стоить?

– Смотря в каком она состоянии…

– В прекрасном. Отремонтирована, да к тому же еще и с телефоном, метраж – около сотни квадратных метров.

– Думаю, миллиона два-три…

– Вот и не угадали. Двести пятьдесят тысяч, причем в эту сумму вошла и оплата агенту.

– Вы шутите… Таких цен уже нет.

– Я тоже так думала. Когда агент привез меня на эту квартиру и я увидела ее, я, еще не зная цену, сразу же заявила ему, что у меня таких денег нет… И когда он назвал мне цифру, я подумала, что он попросту издевается надо мной…

– Извините, надеюсь, что ко мне вы пришли не для того, чтобы поговорить о ценах на недвижимость? Вы нашли какой-то крупный недостаток в этом жилище? Что-нибудь произошло?

– Да, произошло. Нет, вы не подумайте, трубы не потекли, крыша тоже, и потолок не обрушился… Здесь ДРУГОЕ. Понимаете, в моей квартире стали появляться какие-то чужие вещи. Женские вещи, точнее. А в прихожей на полу я обнаружила как-то капли крови, СВЕЖЕЙ крови… Словно у кого-то из носа пошла кровь… и следы вели к двери. В другой раз кровь была разбрызгана в спальне, прямо на зеркале.

– Мистика? – не смогла не улыбнуться Юля, которая не поверила ни единому слову посетительницы. Похоже, у нее и впрямь было не в порядке с головой. – Вы верите в мистику?

– До сих пор, во всяком случае, не верила, но тогда объясните мне, ЧТО ЭТО ТАКОЕ?

– Вы хотите, чтобы мы нашли человека, который подбрасывает вам эти вещи и разбрызгивает кровь по квартире? Быть может, у вас есть враги или недоброжелатели, которым удалось снять слепки с ваших ключей и которые в ваше отсутствие бывают в квартире? Можно ли забраться на ваш балкон с улицы или от соседей?

– Балкон есть, но он высокий… Нет, забраться нельзя.

– А вы не спросили вашего агента, почему квартира стоит так дешево? – Этот вопрос показался Юле куда более важным, чем явно придуманные впечатлительной женщиной брызги крови на зеркале.

– Спросила, конечно. Он сказал, что хозяину нужно срочно уехать из города, у него в Москве умер кто-то из родственников… Я-то сама хозяина не видела, потому что документы подписывал по доверенности агент, Саша. Да и к чему мне было знакомиться с бывшим хозяином квартиры? Я была настолько потрясена этой сделкой, так обрадована, что мне было ни до кого… А Саше в благодарность я подарила бутылку хорошего коньяка… Думаю, он до сих пор жалеет о том, что не продал квартиру хотя бы за миллион.

Юля тряхнула головой. Что-то здесь было не так. Где это видано, чтобы квартиры в элитном районе продавали за бесценок, и как могло вообще случиться, что ее не приобрела сама риэлторская фирма, чтобы потом перепродать кому-нибудь втридорога?! Ведь практически все продающиеся квартиры находятся у них под контролем, рынок недвижимости полностью перешел из частных рук к риэлторам.

– Вы все расспрашиваете меня о квартире, словно забыли уже о том, С ЧЕМ я к вам пришла… Вот представьте себе. Вы приходите домой, идете в ванную комнату мыть руки, включаете там свет, открываете дверь и вдруг видите прямо на зеркале капли крови… Скажите, неужели это не произвело бы на вас никакого впечатления?

Веки посетительницы покраснели, а ярко-голубые глаза стали наполняться слезами. Порозовел и кончик носа, и уже спустя несколько секунд перед Юлей сидело испуганное насмерть существо. Юле даже показалось, будто Лариса уменьшилась в размерах, а во всем ее трогательно-нежном облике появились детские черты.

– Предположим, что я вам поверила. Тогда расскажите, какие вещи конкретно вы обнаружили у себя в квартире и когда?

Лариса с готовностью достала из сумочки целлофановый сверточек и осторожно, с извиняющимся видом, словно наперед знала, что делает что-то недопустимое, положила его прямо на стол.

– Что там? Разверните, я же не вижу.

Она развернула, и Юля увидела прозрачный матово-дымчатый комочек нейлона.

– Чулки?

– В том-то и дело, что чулки. Понимаете, я НИКОГДА не ношу чулок, а тем более таких, как эти, с резинками… Подруг, которые могли бы, скажем, забыть их в моей квартире, у меня нет, я еще ни с кем не сдружилась настолько, чтобы приглашать в гости, а если предположить, что все-таки кто-то заходил, точнее, вломился, тогда непонятно, почему он ничего не украл… Ведь я проверяла – все на месте, представляете?!

– Какие интересные вещи вы мне рассказываете и… показываете.

Юля встала, обошла стол и, склонившись, внимательно посмотрела на чулки. Женщина, которая носит подобные изящные вещицы, обладает хорошим вкусом и явно не бедствует. И это пока все, что можно было сказать. Другое дело, каким образом эти чулочки оказались в квартире Ларисы Белотеловой?

– Это все?

– Нет. Еще сорочка. Розовая. Но я ее не принесла, она бы не поместилась в сумке. А еще крохотный золотой крестик на тоненькой цепочке, он у меня здесь, в кошельке…

– Вы хотите, чтобы мы проследили за вашей квартирой? – спросила Юля, разглядывая цепочку и крестик, сверкающие на ладони Ларисы.

– Сначала я хотела этого, но теперь, когда уже несколько ночей не сплю и вздрагиваю от каждого звука, мне кажется, что дело не в квартире…

Юля уже ничего не понимала. Неужели эта женщина думает, что появление в ее доме чужих женских вещей и крови – результат действия нечистой силы?

– Я вижу, что вы мне не верите… Извините… – Лариса резко встала и, слегка покачнувшись, схватилась за голову. – Кружится… Признаться, мне этот визит дался нелегко… Я чувствовала, что только напрасно потеряю время, потому что мне никто не поверит…

– Но ведь вы же еще ничего не сказали мне. Что мы можем для вас сделать? Выяснить, кто является хозяйкой этих чулок и золотого крестика?

– Должно же быть всему этому какое-то разумное объяснение! Я прошу у вас помощи и готова заплатить за работу. Если понадобится, я отдам вам ключи от квартиры и создам все условия, чтобы кто-нибудь из вашего агентства провел у меня ночь… Уверена, что вы сами будете шокированы не меньше моего, когда увидите, что там происходит…

– А голоса? Вы не слышите никаких голосов?

– Слышу. А ведь вы спросили об этом не без издевки? Я понимаю вас, мой рассказ выглядит по меньшей мере НЕУБЕДИТЕЛЬНО… Голоса… Да, безусловно, я слышу их. Точнее, не голоса, а ГОЛОС. ЖЕНСКИЙ. Это стон или крик, но явно отдаленный…

– А вам не приходило в голову, что кто-то хочет свести вас с ума? Способ довольно известный. Быть может, я повторяюсь, но все же: вспомните, есть ли у вас враги?

Юля говорила это вяло и откровенно скучала. После того как Лариса ответила на вопрос о голосах, интерес к посетительнице угас: либо шизофрения, либо чья-нибудь изощренная инсценировка, направленная на то, чтобы свести с ума новую хозяйку квартиры.

– Враги у меня, может, и были, но только уж больно далеко отсюда, в Петрозаводске. И никто не знает о том, что я перебралась сюда.

– Ну что ж, мне все понятно. Сейчас я ознакомлю вас с нашими условиями, посоветуюсь в шефом, выясню, когда к вам лучше подъехать, и начнем работать…

Юля назвала сумму аванса, и была слегка удивлена, когда Белотелова с готовностью достала из сумочки деньги и отработанным быстрым движением кассира отсчитала необходимое количество стодолларовых банкнот. Посетительница с такой легкостью расставалась с деньгами, что этому могло быть только два объяснения: либо эти деньги упали ей с неба, либо ее до такой степени замучили кошмары, что она готова отдать последнее, лишь бы только от них избавиться.

– Подождите меня здесь, я сейчас оформлю и принесу вам чек. – Юля вышла из кабинета и направилась к Крымову.

– Полтергейст, привидения, паранормальные явления – словом, «Секретные материалы»… – сказала она ему с порога, бросая на стол пачку денег.

Крымов, сощурив свои ультрамариновые глаза, улыбнулся, откинулся на спинку стула и потянулся, расправляя мышцы рук и ног. Его рыжие замшевые башмаки смешно, по-клоунски, выглядывали из-под стола.

– Юлечка Земцова собственной персоной. Приятно видеть и тебя, и эти денежки…

Как же она сейчас ненавидела его, и как же больно ей было видеть его самодовольное, ухмыляющееся лицо, которое еще совсем недавно было для нее самым дорогим, самым прекрасным… А эти глаза? Она могла бы сутками смотреть в них, испытывая сладкое головокружение, но теперь все это было в прошлом, теперь Крымов принадлежит только Щукиной. Бред! Она до сих пор не могла привыкнуть к этой мысли и часто ловила себя на том, что присутствие Крымова мешает ей сосредоточиться на работе, ее мысли разлетались, а речь почти отнималась… А иногда Юле казалось, что она здесь, в агентстве, и вовсе лишняя. Что ее неприязненные отношения со Щукиной, которые просто невозможно было скрыть, всем бросаются в глаза и вызывают если не раздражение, то уж точно усмешку. У того же Крымова.

Внезапно ухмылка исчезла с его лица, оно стало серьезным и даже озабоченным.

– Ты что? – Он встал, быстрым движением подошел к ней и привлек к себе, но, почувствовав сопротивление, еще сильнее сжал ее. – Ну, успокойся, не будь злой кошкой…

Он хотел, видимо, сказать еще что-то, но в коридоре послышались шаги, и едва он успел вернуться на место, как в кабинет без стука вошла Надя Щукина. С видом хозяйки она подошла к столу и, не обращая никакого внимания на стоявшую рядом с ней Юлю, произнесла самым обыденным тоном, как если бы они были вдвоем с Крымовым:

– Мы будем обедать здесь, в «Клесте» или поедем домой?

Юля почувствовала, как лицо ее запылало от стыда и унижения. Не помня себя от переполнявших ее чувств, она выбежала из кабинета и по дороге в приемную столкнулась с Игорем Шубиным.

Она хотела сказать ему, что больше не может оставаться здесь ни минуты, что эти стены давят на нее, что голос Крымова, доносящийся из-за двери его кабинета, действует ей на нервы и лишает последних сил и что ей сейчас больше всего на свете хочется сесть на поезд и поехать к маме в Москву, но ничего этого она почему-то не произнесла вслух. Она просто уткнулась лицом ему в грудь и разрыдалась. И Шубин, который понимал ее без слов и страдал из-за того, что их зарождавшиеся отношения закончились полным крахом и отказом Юли выйти за него замуж, обнял ее:

– А я всегда считал тебя сильной… Успокойся, вытри слезы, у тебя есть платок? Ты должна хорошо выглядеть…

Она подняла голову и посмотрела на него с недоумением, как бы спрашивая, зачем это ей выглядеть хорошо, когда на душе так тошно и хочется умереть, и услышала:

– Там к тебе пришли… Заканчивай со своей клиенткой и возвращайся в приемную.

* * *

Он по ошибке зашел в женский туалет, и первое, что ему бросилось в глаза, это вид двух бледненьких и щупленьких девиц, подпирающих крашеные зеленые стены и дымящих сигаретами с сознанием своей взрослости и выражением лица, свидетельствующим об утомленности не только физической, но и, похоже, хронической усталости от жизни вообще.

– Ты куда, дядя? – спросила у Корнилова одна из них – упакованная в черную кожу (обтягивающие стройное тело брюки и жилетка поверх белой водолазки) и увешанная звенящими цепями, – сплюнула себе под ноги, после чего грязно выругалась и запустила в него бумажным шариком.

– Извините, девочки, здесь на двери нет никаких опознавательных знаков, а я в вашей школе первый раз. Кстати, вы не могли бы выйти со мной отсюда, а то как-то неудобно здесь разговаривать…

Девица в черной коже хмыкнула. В ее глазах зажглось любопытство, смешанное с желанием показаться опытной женщиной в глазах незнакомого солидного мужчины.

– А вы, собственно, кто?

– Я следователь прокуратуры, Корнилов Виктор Львович. Расследую дело об убийстве Льдова… Вы были с ним знакомы?

– Пошли, Ольк… – произнесла хрипловатым голосом «кожаная» девица, резко направляясь к двери. – Этот мент еще загребет нас…

Вторая, в джинсах и черном свитере, щелчком отправив погашенный о стену окурок в сторону урны, покорно двинулась к выходу.

– Девочки, куда же вы? – Виктор Львович поймал вторую девицу за руку, и они вместе вышли в коридор. Залитый солнцем, он никак не располагал к разговору о смерти. Но она еще витала здесь, ее примета – портрет Вадима Льдова в черной рамке, помещенный на обшитом красным сатином постаменте в центре коридора и украшенный букетиками из живых тюльпанов, – бросалась в глаза и казалась чем-то противоестественным, зловещим и словно предупреждала о нависшей над всей школой беде.

– Да пошел ты! – Девица рванула руку, но Корнилов крепко держал ее.

– Где это тебя учили так разговаривать со взрослыми? Где? – спросил он спокойно, словно уже привык к подобному обращению.

Она ответила. Одним словом. В рифму. Грязно. Словно ударила плетью по лицу. Корнилов даже покраснел. За нее.

Коридор тянулся вдоль прямоугольника школы по периметру, где-то за углом находился класс, ключ от которого ему дала директриса школы Иванова Галина Васильевна, чтобы он мог там беседовать с одноклассниками Льдова.

Похороны Вадима были назначены на завтра, все в школе да и микрорайоне только об этом и говорили, а вот родители Льдова к Корнилову так и не пришли. Ему передали, что они не хотят ни с кем обсуждать смерть сына и, главное, не желают тратить время «на пустые разговоры». Он все утро думал об этом.

Слегка подтолкнув девушку к двери, он сделал знак другой следовать за ними.

– Входите, здесь вас не укусят. По-моему, вы и сами кого хотите разорвете… Тебя как зовут?

– Лена, – ответила девушка в цепях. Теперь она демонстративно жевала жвачку и смотрела на Корнилова немигающим взглядом жирно подведенных нахальных глаз. – Тараскина. Девятый «Б».

– А тебя?

– Оля Драницына, тоже девятый «Б», – ответила девушка в черном свитере. В отличие от подружки, превратившей свое худенькое детское лицо в размалеванную маску женщины-вамп, Оля выглядела (если бы не сигарета, с которой застал Корнилов ее в туалете) милой розовощекой девочкой-паинькой. Большие голубые глаза ее блестели, а между красными, без помады, пухлыми губами светилась белоснежная полоска здоровых зубов.

– Значит, мне повезло? Вадим учился в вашем классе?

– Значит, – ответила Лена. – Но мы не знаем, кто его убил. Вадим был хорошим парнем, авторитетным, хорошо учился, никого не доставал, с учителями ладил…

– А где ты научилась так ругаться матом?

– Нигде. На улице. Мы ничего не знаем, так что отпустите нас. Занятия закончились, нам пора домой, ДЕЛАТЬ УРОКИ…

– А ТЫ, Оля, что можешь сказать о Вадиме?

– Ничего. – Она опустила глаза и поправила рукой упавшие на лицо волосы, которые блестящей шафранной волной покрывали плечи и грудь. Это была красивая девочка, вот только непонятно, почему она повиновалась Лене. Это было видно невооруженным глазом.

– Он дружил с кем-нибудь из девочек? – спросил Корнилов.

Лена хмыкнула.

– Он со всеми дружил, – ответила она за Олю.

– Как это? Ну, была же у него девушка, которая нравилась ему больше всех?

– Не было.

– Оля, почему ты молчишь?

– А что говорить, если Лена вам и так все правильно сказала.

Корнилов отпустил их. Они явно что-то скрывали, но сейчас, очевидно, еще рано было о чем-то говорить, слишком свежая была рана на душе – подружки наверняка были влюблены в Льдова, как и все остальные девочки из их класса, так, во всяком случае, считала классная руководительница, Ларчикова Татьяна Николаевна.

Виктор Львович некоторое время сидел в классе один, пытаясь представить себе Вадима живого, но у него так ничего и не получилось. С минуты на минуту должны были подойти остальные одноклассники Вадима – он вызвал их на тринадцать тридцать. Очевидно, Драницына и Тараскина не пошли на физкультуру, а вместо этого болтались по школе и курили в туалете.

В дверь постучали.

– Можно? – просунул голову паренек с веселыми темными глазами. – Нам сказали, что вы будете с нами разговаривать…

«В каждом классе, – подумал Корнилов, – есть такие веселые непоседы, задающие всевозможные вопросы и играющие роль шута, они всегда в курсе всего, на короткой ноге с „классной“ – одним словом, „шестерки“. Он знал этот тип людей, а потому не поверил ни улыбочке парня, ни его готовности рассказать все, что знает. Да и вообще, как можно объяснить эту улыбку, разве что как нервическую, близкую к истерике? Но навряд ли ЭТОТ будет убиваться по однокласснику. Он наверняка радуется в душе, что одним авторитетом в классе стало меньше, а это означает повышение его шансов занять место отличника и красавчика Льдова…»

Корнилов снова попытался представить Вадима живым, но перед глазами стояло изуродованное смертью, потемневшее лицо, которое он видел в морге…

– Заходи, с тебя и начнем.

Паренек вошел, остановился, и улыбка сошла с его лица. Он даже побледнел. Невысокий, русоволосый, в теплой фланелевой куртке цвета желтка.

– Тебя как звать?

– Виктор Кравцов. Я был его другом.

– Я так и понял. Ну что ж, Виктор, давай поговорим…

* * *

Людмила Борисовна курила на кухне. В квартире толпился народ – все, кто знал их семью, пришли попрощаться с Наташей. Несколько раз звонил Корнилов, просил разрешения приехать. Голубева отвечала ему мягким и в то же время упорным отказом – к чему теперь, когда Наташеньки нет, эти разговоры о ее подростковых привязанностях, друзьях и любовях? Зачем отдавать в руки бесстрастного следователя последнее доказательство того, что в этих стенах жила и дышала юная душа, исполненная сильных чувств и погибшая, не выдержав бремени собственных страстей? Все это слишком интимно и чисто, чтобы потрясать предсмертной запиской у него перед глазами. Главное, что Наташу не убили, а это означает, что никакого преступления не было. Чего же еще? И при чем здесь прокуратура?

О существовании записки не знал даже муж, отец Наташи, Андрей Голубев. Возможно, останься Вадим жив, он захотел бы встретиться с ним и разобраться, а если потребуется, то и…

Она вздохнула, представив себе, что могло бы произойти, если бы Вадима не убили. Ведь это из-за него, мужчины молочной спелости, погибла ее единственная дочь, которая была влюблена в него до беспамятства, до бреда по ночам, до судорожных рыданий… Людмила не могла припомнить, чтобы она сама когда-нибудь, а тем более в таком юном, четырнадцатилетнем возрасте так остро переживала любовные потрясения. Мальчик может нравиться, его можно желать лишь губами и умом, но ведь не больше! Хотя про Вадика говорили, что он живет чуть ли не с классной руководительницей… Нет, этого не может быть! И в то же время, устроить молоденькой смазливой учительнице ловушку-провокацию – при нынешнем-то развитии детей – сущий пустяк! Что стоило запереть ее в классе с Вадимом и сделать несколько снимков в тот самый момент, когда Ларчикова попытается оттолкнуть от себя расшалившегося, разошедшегося не на шутку, распаленного Льдова? Тем более что такой снимок уже существует. И показывала его Людмиле сама Наташа. Но не плакала, а злилась, называла Льдова мерзавцем, подлецом… И все же продолжала любить его.

Людмила Борисовна не заметила, как сигарета потухла в ее руке. Она вновь стала слышать голоса (кто-то приходил, уходил, плакал, причитал, а в воздухе и лицах присутствующих чувствовался немой вопрос: почему?); на плите шумел чайник, который кто-то поставил неизвестно для кого…

Она встала и заперла кухонную дверь. Ей надо было немного побыть одной. Достала из кармана смятую в судорожном движении (еще там, в спальне, куда она пришла, чтобы разбудить Наташу) записку – синие каракули на тетрадном листе: «Вадим Льдов предал меня. Я не хочу больше жить. Простите меня все». Это был почерк дочери. Да и фраза «Вадим Льдов предал меня» произносилась в последнее время довольно часто. Никаких сомнений – Наташа отравилась из-за любви. Но справедливость восторжествовала. Теперь уже и Льдова не было в живых. В двух кварталах отсюда в одной из квартир панельного дома тоже собрались люди в черных одеждах, чтобы проститься с Вадиком…

– Люда, открой дверь, – услышала она взволнованный голос мужа, встала, спрятала записку дочери в карман и поспешила открыть дверь.

– Со мной все в порядке, – сказала она, глядя на бледного, с черными кругами под глазами, Андрея, обнимая его в порыве благодарности за то, что он вообще есть. – Просто хотелось немного побыть одной… Знаешь, мне не верится, что ее больше нет. Я словно слышу ее голос, и он такой жалобный…

Она хотела слез, собственных слез, чтобы облегчить свои страдания и ту боль, которая мешала дышать и давила на грудь и горло ледяным острым комом. Поэтому и растравляла себя придуманными слуховыми галлюцинациями.

– Пришел Корнилов, следователь, – проронил Андрей, словно извиняясь. – Я ему сказал, что ты никого не хочешь видеть…

– Да нет, я выйду к нему, конечно. Он на работе, и я не имею права так вести себя… Пойдем, ты проводишь меня к нему.

Людмила машинально достала из рукава смятый платочек и, повернувшись к висящему на стене зеркалу, обмахнула лицо.

И все же все это сильно смахивало на сон, сейчас она проснется и увидит Наташу, спросит дочку, как ей спалось, что приснилось…

Она вышла из кухни вслед за мужем и, только увидев заплаканные лица родных, поняла, что это не сон, что они пришли сюда словно в подтверждение того, что Наташа уже никогда не проснется.

– Примите мои соболезнования, – услышала Людмила и поняла, что этот высокий голос принадлежит, как ни странно, мрачноватому человеку с мужественным лицом. Глубокие морщины, впалые щеки и опущенные уголки губ делали его похожим на усталого, загнанного насмерть отощавшего пса. – Виктор Львович…

Он крепко и как-то по-мужски заботливо и осторожно, двумя руками, сжал маленькую ладошку Людмилы.

– Вы пришли, чтобы…

– Нет-нет, что вы… Я пришел только потому, что должен был прийти. Но мучить вас расспросами сейчас не собираюсь. Вы знаете, что там, внизу, собрался весь класс… Вернее, половина класса, потому что вторая половина сейчас возле дома Льдова. Какое жуткое совпадение.

– Никакого совпадения. Тем более что Вадика убили, а Наташа сделала это сама. Вы не думайте, со мной можно сейчас говорить о чем угодно, быть может, потому, что я еще не поверила в происшедшее… В истерике я не забьюсь.

– Скажите, а в каких отношениях были Наташа с Вадимом?

– В нормальных, ровных. Он нравился ей, конечно, так же как всем остальным девочкам.

– Она не оставила записки?

– Нет, не оставила. Что касается причины, то мы не ссорились, в классе к ней относились с уважением, с учителями она не конфликтовала…

– Если вы что-нибудь вспомните, позвоните мне. – Корнилов сунул ей в руку визитку. – И еще раз – извините меня, пожалуйста…

Он, пятясь, смешался со стоящими в прихожей людьми, оставляя Людмилу одну среди этих нещадных траурных декораций, странных тошнотворных запахов, гула… Она хотела броситься вслед за ним, чтобы он взял ее с собой и вывел из этого кошмара на улицу, на свежий воздух, в реальность, но ноги сами привели ее в большую комнату, где все, расступаясь перед ней, расчистили ей дорогу к гробу, в котором лежала бледненькая, с грустным личиком, Наташа.