Kitobni o'qish: «Ледяное ложе для брачной ночи»

1

– Почему он в одном носке?

– Марк, смотри, паспорт. Слава тебе, господи, хотя бы выясним сейчас, кому же это так не повезло. – Лева Локотков достал из кармана куртки трупа документы.

Марк смотрел на распростертого перед ним на асфальте мужчину и следил за движениями своего помощника, который аккуратно осматривал одежду убитого. То, что этот человек умер насильственной смертью, не оставляло никаких сомнений: мало того что он был, судя по внешнему виду, отравлен, к тому же на голову ему был надет полиэтиленовый пакет, туго стянутый возле самого горла. Сейчас этот пакет лежал в стороне, а судмедэксперт, внимательно осматривая труп, делал какие-то заметки в своем блокноте. Фотограф щелкал фотоаппаратом. Следственная бригада во главе с Марком Садовниковым, следователем прокуратуры, прибыла на место обнаружения трупа всего сорок минут назад.

– Андрей Васильевич Прусаков, судя по паспорту, ему тридцать три года. Женат, имеет жену и маленькую дочь. Здесь и пропуск, и визитка. Вот читаю: «Прусаков Андрей Васильевич – менеджер по продажам, фирма «Антей плюс». Здесь и телефоны, и факс, и электронная почта.

– Лева, ну зачем мне сейчас электронная почта, – с раздражением проворчал Марк, пытаясь понять, зачем убийце понадобилось надевать на голову своей жертвы полиэтиленовый пакет. Явно не для того, чтобы удушить, а для чего-то другого. И он, кажется, знает для чего.

– Марк, – обратился к нему судмедэксперт, попыхивая сигаретой, – а ведь у него ноги переломаны! Завтра я постараюсь выяснить, было ли это сделано при жизни или после смерти.

– Медленно работаете, дружище, – вздохнул Марк, с трудом скрывая раздражение. Он и сам не мог понять, почему его сегодня все выводит из себя, тем более что день начался с улыбки Риты и вкусного завтрака. Неужели с ним снова происходит то, что и пару месяцев назад, когда каждое новое дело, связанное с убийством, он воспринимал как личную трагедию, думая о жене Рите и о ее безопасности. И мучился от бессилия, понимая, что ничто не в силах отгородить ее от всей той мерзости, живущей рядом. От убийц, грабителей, бандитов, насильников. Вот и теперь. Волна ненависти к невидимому убийце накатила, оставив в душе тревогу за беременную Риту. Он подумал, что надо бы ей позвонить и предупредить, чтобы она не выходила из дома. Но разве это реально? Она – взрослая женщина, к тому же с характером, и не потерпит, чтобы ее свободу ограничивали. Скажет еще, что он пользуется своей властью над ней и собирается держать ее дома, как в тюрьме. Тем более что многие ее в городе знают, она известная художница. И что ему теперь делать? Поскорее найти убийцу? Но как? Даже если выяснится, каким ядом этот мужчина был отравлен, сколько еще надо будет сделать, чтобы понять – кому могла понадобиться его смерть? Еще и ноги сломаны.

– Предполагаю все же, – неуверенно мычал рядом судмедэксперт, – что труп выбросили откуда-то сверху.

– А пакет зачем надели?

– Чтобы рвотной массой не запачкать квартиру. Пакет изнутри…

– Да понял я, понял, – отмахнулся от судмедэксперта Марк. – Вот люди! Убивают и пекутся о том, чтобы ковры не испачкать. Разве можно понять логику убийцы?

– Рвотная масса – это своего рода улика, ведь в ней содержится определенный процент яда, – тихо заметил эксперт. – Марк Александрович, что с вами? Что-нибудь с женой?

– Да нет, – смягчился Марк, краснея за свою несдержанность. – Скорее со мной. Постоянно думаю о том, что на нее может кто-то напасть. Прямо беда.

Он сказал и сам поразился тому, что разоткровенничался с экспертом. Кто он ему – друг, брат? Да никто. Просто коллега по работе.

– Думаете, это только у вас? – вдруг услышал он. – Вы-то потом с бумагами будете работать, с живыми людьми беседовать, допрашивать их. А я вернусь к себе, к своим молчаливым клиентам – жертвам. И только их истерзанные тела будут рассказывать мне о том, что с ними вытворяли. А у меня две дочери, школу оканчивают. Когда у меня на столе появляется молоденькая девушка, их ровесница, мне тоже становится не по себе. И страшно, представьте себе, страшно! Вот говорят, что мы, эксперты, привыкаем ко всему этому. Разумеется, в какой-то степени это так, привыкаем настолько, что перестаем замечать запах и можем пить кофе, находясь рядом с выпотрошенным трупом, но чисто по-человечески невозможно привыкнуть к тому, что где-то рядом с тобой живут настоящие звери. Хотя нет, все же не звери, а именно люди и, как правило, с нарушенной психикой, словно не ведающие, что они творят. Неужели они надеются, что, совершив тяжкое убийство, тем самым избавятся от своих проблем? То, что их после этого будут посещать кошмары, что они потеряют сон и покой, им в голову почему-то не приходит.

– А знаете почему? – подал голос Локотков.

– Почему? – Марк посмотрел на помощника с интересом. Ему нравился смышленый и скромный Лева, и хотя Марк частенько срывал на нем свою злость или раздражение, они все равно считались друзьями.

– Да потому, что многие убийства совершаются из страха перед тюрьмой, вот почему, – твердо сказал он. – Тюрьма по сравнению с ночными кошмарами – еще худший кошмар. Но это не мое мнение. Это мне один тип сказал. Ему дали восемнадцать лет. Теперь он мучается этими кошмарами на нарах.

Марк позвонил домой.

– Рита? Как ты? Нормально? У меня тоже все хорошо. Если не считать, конечно, моей работы. Я тебе потом расскажу, – последнюю фразу он произнес тихо. Он и сам не заметил, что рассказывать жене о своих делах вошло у него в привычку. Рита была благодарным слушателем, помогала Марку во всех его делах с присущей женщине логикой и нередко удивляла его своими оригинальными идеями. – Целую тебя.

С чувством любви, переполнявшей его, он положил телефон в карман и склонился над трупом.

– Прусаков. Менеджер… И кому же ты так насолил, брат?

2

Одиночество – плохой советчик. Эту фразу Мира Губина повторяла весь вечер, как модный мотив, как истерзанную эстрадную песенку. И самое ужасное заключалось в том, что именно одиночество и посоветовало ей выйти замуж за совершенно незнакомого человека, за мужчину, которого она абсолютно не знала, но который показался ей вполне приличным, порядочным. Несколько встреч, беседы, инициатором которых был Дмитрий Караваев, обещания, данные им же. Они познакомились случайно, как это и бывает. Он подвозил ее на машине. Страшный человек! Посадил в свою шикарную машину первую попавшуюся женщину, в этот же день признался ей в любви, а на следующий день сделал предложение. Это нормально? И что самое удивительное, она, словно под гипнозом, согласилась. Молча кивнула головой и приняла (!!!) кольцо с бриллиантом. Хотя, быть может, бриллиант был и ненастоящий. Не пойдет же она в магазин проверять его подлинность. Все вышло глупо, глупо, глупо! И теперь она сидит в ресторане в дурацком свадебном платье с фатой на голове и сгорает от стыда перед всеми остальными, находящимися в этом зале. Причем все эти люди никакого отношения к их свадьбе не имеют. Они решили обойтись без гостей, отметить это событие вдвоем. Дмитрий заказал столик, и они сразу после загса приехали сюда, в ресторан. Одно радовало – им никто не станет кричать: «Горько!» И никто не увидит ее растерянного лица, ее влажных от подступающих слез глаз. Как могло случиться, что она поверила первому попавшемуся мужчине, который позвал ее замуж?

Мира развелась со своим мужем два года назад и, как всякая обманутая жена (правда, получившая от бывшего мужа квартиру и деньги в компенсацию, что бывает не так уж и часто), решила для себя, что теперь она будет жить тихо, как мышка, и радоваться самым простым радостям – и прежде всего отсутствию источника раздражения. Теперь ей некого было ждать ночами, прислушиваясь к звукам на лестнице. Некого ревновать. Некому подогревать по нескольку раз ужин. Некого бояться. Некого ненавидеть. Некого любить. Два года спокойной гармоничной жизни. Два года настоящего ада в пустой квартире, наедине со своей вселенской грустью, ворохом закостенелых комплексов, страхов. Одиночество, видно, скрутило ее так сильно, что не продохнуть. Отсюда и это случайное знакомство. И этот дикий брак.

Но как этот Караваев умел говорить ей о своих чувствах! Мысленно она подготовила уже досье на своего жениха (в случае если ей позвонит какая-нибудь из подруг, она выдаст на-гора всю имеющуюся у нее информацию об этом скороспелом женихе). «Кареглазый белокурый мужчина, красивый, высокий, умный, с хорошо подвешенным языком, такие нравятся женщинам». Она удивлялась на каждом шагу… К примеру, как могло случиться, что ни одна из ее подруг еще не была проинформирована о ее намерении выйти замуж? Ну как могло произойти, что и сама Мира не дозвонилась ни до одной из них, и девчонки, как нарочно, не звонили… Словно все они, сговорившись, отправились в теплые края.

Больше всего Мире в ее собственном досье на жениха нравилось словосочетание «кареглазый белокурый мужчина». Он не был альбиносом, его волосы были удивительно красивого, теплого оттенка. А глаза! Когда он впервые посмотрел на нее, она смутилась. Забыла напрочь, куда едет и зачем. Просто крышу снесло, как говорится. А он сразу сказал ей, что она ему нравится, он просто не может оторвать от нее глаз. Между тем она далеко не модель. И если ему, Караваеву, на момент знакомства было только сорок пять лет, то ей – все тридцать восемь. К тому же за зиму она располнела, даже грудь увеличилась. И не сказать, чтобы она была полная, но и не худышка. Кареглазая шатенка – вот так, пожалуй, она записала бы уже в собственном досье. Шапка непокорных золотых кудрей – это ее природное богатство, выпрямляй не выпрямляй волосы, все равно ничего не получится. «У вас красивые волосы», «Я просто без ума от вас, Мира», «Вот именно такой я и представлял себе свою жену». Дмитрий Караваев знал, что сказать женщине, как покорить ее, как заставить поверить в то, что она – самая лучшая, самая желанная, что ее хотят в жены. Первую ночь после встречи с Караваевым она думала только о нем, представляла себе, что живет вместе с ним, как он сидит за столом и ест борщ, хвалит ее стряпню. Представляла, как он выходит из ванной комнаты в халате, ложится на диван с газетой. Как приходит с работы, стряхивает с зонта дождевую воду, раздевается, надевает домашние тапочки, проходит в комнату, целует ее, Миру, в обе щеки, говорит, что соскучился. Все представляла, кроме одного. В постели Караваева не было. Она не могла представить себе его тело. Какое оно? Она видела всего лишь одно мужское тело – своего бывшего мужа. Белое, с рыжими волосами, ставшее чужим уже очень скоро. Караваев же, чтобы понравиться ей, должен быть совсем без тела. Ходить перед ней всегда одетым и спать в отдельной постели. Вот тогда она, быть может, и была бы счастлива. Платоническая любовь – что может быть чище и безопаснее?

После бессонной ночи Мира решила, что она слишком глупая, раз поверила этому человеку и даже позволила себе пофантазировать на тему замужества. Да он наверняка забыл уже, кому и что обещал! Катается сейчас по городу на своей шикарной машине с какой-нибудь девицей и рассуждает на темы любви и брака. Быть может, это его манера общения с женщинами. И на свидание не придет, не позвонит.

Но он позвонил, пришел с цветами, с духами, кольцом и смотрел так, что у Миры подкосились ноги. Он смело оглядел ее с головы до ног, сказал, что ее льняной костюм очень ей идет, подчеркивает грудь. Прямо так и сказал. Не в бровь, а в глаз. Точнее – в грудь. Сам он оказался прекрасно сложен. В машине-то этого она поначалу определить не могла. Ну, сидит себе мужчина за рулем. За рулем все одинакового роста. Правда, она успела заметить еще там, в машине, что у него холеные руки, с розовыми ровными ногтями. И что сам он какой-то чистый, хрустящий, ароматный. Волосы тоже чистые, блестят, зубы белые, глаза темно-карие, с толстыми веками.

Он оставил машину возле театра, и они отправились гулять. Июнь, бульвар, зеленый и нежный, припекает солнце, мамаши прогуливаются с колясками, старушки, сидя на скамейках, ведут свои тихие беседы, алкоголики с таинственным видом попивают дешевое вино.

– Вообще-то, я так вот никогда и ни с кем не гулял. У меня дела, – признался он, слегка наморщив лоб. – Но мы должны же каким-то образом познакомиться получше. Пойдемте в ресторан.

Спустились в английский бар, где со свойственной провинции уютом соседствовали английские пивные кружки и русские котлеты, поужинали, выпили. Караваев продолжал говорить Мире о своей любви и звал замуж. Она смотрела на него и спрашивала себя: не издевается ли он? Потом озвучила свои сомнения.

– Я не обижаюсь, потому что понимаю твои чувства, – он как-то быстро перешел на «ты». – Встретила незнакомого мужика, который чуть ли не в первый день зовет замуж. Но что еще остается делать, если ты действительно мне понравилась? Знаешь, у меня такое чувство, словно я давно где-то видел тебя, даже знал, а потом нас разлучили. Ты – моя женщина!

– А вы, собственно, кто?

– Говорю же – Караваев Дмитрий. Работаю. Торгую немецкими молочными продуктами «Фрейзингер».

– Простоквашей, что ли?

– Да какая разница?! Мира, поверь мне: я не обманщик и не брачный аферист. Я очень деловой, занятой человек. У меня есть квартира на Рахова, но там я бываю крайне редко, прихожу поздно вечером. Еду готовит мне Ольга Ивановна, моя домработница.

– Служанка.

– Да называй ее как хочешь. Но мне неприятно было бы приходить в квартиру, где грязно, пыльно, душно и нет еды. Я вполне прилично зарабатываю, чтобы жить нормально.

– А женщины нет? Любовницы? – порозовела Мира.

– Нет. У меня была жена, но она ушла от меня. Ушла и ушла, не хочу об этом даже вспоминать. Кто-то от кого-то уходит. В жизни, к сожалению, нет гарантий. Даже на бытовую технику можно получить гарантию года на три-четыре. А брак, получается, без гарантии. Делай что хочешь. – Последнее он произнес, как показалось Мире, с горечью.

– Вы красивый мужчина, и у вас нет любовницы? Это по меньшей мере странно… – еще гуще покраснела Мира. Она хотела знать правду.

– В прошлом году мне одна девушка писала любовные письма, стихи. Но когда я ее увидел, то понял, что ее не спасут ни стихи, ни поэмы. Она не понравилась мне. А вот ты… Я смотрю на тебя и чувствую, что живу, понимаешь? Хочу каждый день видеть тебя, чувствовать тебя…

Он протянул руку и схватил ее за кисть, помял, словно желая прочувствовать.

– Холодная рука. Ты боишься меня, – вздохнул он. – Не знаю, как сделать, чтобы ты поверила мне. Прошу тебя, выходи за меня замуж! Ты не пожалеешь. Я буду носить тебя на руках. Буду заботиться о тебе. Любить тебя. Вот как хочешь, так и будешь жить. Можешь работать, можешь не работать. Конечно, хотелось бы детей. Но если ты не можешь, как-нибудь выкрутимся. Из приюта возьмем. Если ты, конечно, захочешь. Я бы даже обрадовался, если бы узнал, что у тебя где-то в деревне, у мамы, растет сынок. Правда…

Он был таким милым, этот Караваев! Он уговаривал ее несколько дней, после чего она сдалась. Прозвонила, правда, по нескольким телефонам (которые нашла на коробках с «фрейзингеровским» йогуртом), выяснила, что хозяин фирмы действительно Дмитрий Караваев. Но вот пойти к нему в офис, чтобы навести о нем справки, не успела. Или не захотела.

Еще ей понравилось, что он не торопил ее, как женщину. Пока что ограничивался тем, что держал за руку и целовал в висок, изредка – в щеку. Она видела, как он волнуется, когда они случайно соприкасаются, стоя близко друг к другу. Понимала, но в последний момент, когда чувствовала, что еще немного – и он набросится на нее, отступала, отворачивалась, вырывала руку из его горячей, сухой и сильной ладони.

Ночи они стали проводить в ее квартире, она сама на этом настояла, потому что именно у себя она чувствовала себя более защищенной. Привыкали друг к другу. Но стелила постель она ему в гостиной, сама же спала (или не спала, ожидая нападения) в спальне, на огромной кровати. Их касания перешли в затяжные ласки, поцелуи, которых она тоже боялась. Она всего боялась. Она все еще не верила ему, хотя день свадьбы был назначен. Самое ужасное, что и посоветоваться было не с кем – решение ей пришлось принимать самостоятельно. И она его приняла. Приняла предложение красивого мужчины, как в омут бросилась. Подумала, что устала киснуть в теплом комфортном болоте под названием «жизнь одинокой женщины». Она подготовилась даже к тому, что Караваев ее все же обманет – скажем, не придет на регистрацию брака. Может, он с кем-то поспорил на крупную сумму, что женится? Может, навел о ней справки, что она одинокая, с квартирой? Так противно было об этом думать!

К тому же она ни разу до загса не видела его документов. А вдруг он вовсе и не Караваев? Но при подаче заявления он вдруг сам протянул ей свой паспорт и улыбнулся:

– Мира, посмотри, меня действительно зовут Дмитрий. Видишь?

Ей стало стыдно, словно он прочел ее мысли. Понятное дело, что он, небедный человек, ускорил срок ожидания регистрации, и все произошло как-то очень быстро. И вот теперь они сидят в ресторане, в том самом, где первый раз ужинали, в английском или ирландском баре (или пабе), нарядные, красивые – законные муж и жена. А ведь они ни разу даже не переспали! Мира молила бога, чтобы он оказался импотентом. Вот тогда бы они действительно были счастливы, и она никогда бы не увидела его голого тела. (Какое оно?) А что, если он вовсе не импотент и набросится на нее сразу же, как только они переступят порог его дома? Дмитрий настоял, чтобы брачная ночь состоялась именно в его квартире. Он сказал, что все предусмотрел, подготовил, что ее ожидает сюрприз.

Их столик был задрапирован белой парчой, украшен букетиками с фиалками, в центре стола – большой букет белых роз. На красивых тарелках – что-то очень вкусное, какие-то салаты, закуски, фрукты. Сладкое вино, шампанское, коньяк. Караваев смотрел на нее влюбленными глазами.

– Ты хотя бы понимаешь, что мы с тобой теперь – семья? Ты можешь мне гарантировать, что не сбежишь от меня хотя бы в течение месяца?

– Это что, шутка? – напряглась она.

– Нет. Это страх потерять тебя, – его лицо было необычайно серьезным.

– Я не люблю говорить о гарантиях, но я, вообще-то, вышла за тебя замуж… на всю жизнь. – Она верила в то, что говорила.

– Я тоже. И я счастлив, что ты мне это сказала. Мира, обещаю тебе, ты не пожалеешь, что вышла за меня замуж. Я понимаю: ты меня пока еще не любишь, слишком мало времени прошло, чтобы ты могла узнать меня. Ты еще шарахаешься от меня, боишься, когда я касаюсь тебя. Но все изменится, когда ты привыкнешь ко мне. А я обещаю тебе, что буду нежен и ласков с тобой. Что ты со мной будешь счастлива. И еще. Если вдруг ты почувствуешь, что тебе не удалось полюбить меня… Что ж. Ты – свободна. Я не стану удерживать тебя. Хотя для меня это будет ударом.

– Дима, ну что ты такое говоришь в день нашей свадьбы? Не пугай меня.

– Ты не хочешь говорить мне о своей любви, потому что ты меня не любишь. Но я люблю тебя и чувствую, что и ты когда-нибудь полюбишь меня.

Никогда еще он не разговаривал с ней так серьезно. И что-то случилось с ней, почему-то стало трудно дышать, захотелось вдруг подойти к нему поближе и обнять, приласкать. Но она сдержала себя, подумала, что еще сама не разобралась в своих чувствах. Но это была не жалость, нет, она испытала прилив какой-то неизъяснимой нежности.

– Горько! – вдруг услышала она его шепот и увидела, каким взглядом он смотрит на нее. – Ну же, Мира!

Она поднялась и, путаясь в складках своего свадебного платья, подошла к нему. Караваев привлек ее к себе и поцеловал, и в это время все, кто находился в зале, вдруг захлопали, заулюлюкали и стали кричать: «Горько!»

Мира задохнулась в поцелуе.

3

Надежда Прусакова пила кофе на кухне, когда в дверь позвонили. Пришла подруга, Наташа.

– Кофе пахнет… Ты одна или нет? – Подруга потянула носом. Яркая брюнетка с голубыми глазами и матовой кожей. Надя посмотрела на нее и вздохнула. На ее лице, рябоватом, бледном, никогда не будет такого чудесного румянца, как у Наташи.

– Одна.

– Андрей на работе?

– Да вроде бы должен вернуться, но знаю, что придет под утро.

– Да ладно, не расстраивайся. Смотри, что я тебе принесла. – И Наташа протянула ей пластиковую коробку с пирожными. – Они все разные, будем пробовать. Ты же слышала, что открылась новая кондитерская. Там всегда все вкусное, свежее.

Надя слушала ее и думала, что счастье – это когда можно легко и просто говорить с удовольствием о таких вещах, как пирожные. Когда вместо того чтобы переживать, что жизнь проходит мимо, обдавая тебя ледяным, промозглым ветром, ты чувствуешь эту самую жизнь по-другому, жизнь греет тебя солнечными лучами, мужской лаской, нежным вкусом пирожных.

– Проходи, Ната, я так рада, что ты пришла! Честное слово.

Глаза ее наполнились слезами. Теперь это стало нормой – она целыми днями плакала. По поводу и без повода. Хотя повод, конечно, был, и всегда один и тот же – жалость к себе. Измены мужа довели ее до состояния, близкого к депрессии.

– Сейчас я сварю свежий кофе. А этот… этот из термоса. Знаешь, иногда трудно заставить себя встать и пойти в кухню. Лежу вот, смотрю телевизор и понимаю, что лучше бы я не брала отпуск, а работала, находилась среди людей.

– Я понимаю, конечно, что ты к моим советам не прислушиваешься и будешь тянуть эту лямку до самого конца. – Наташа посмотрела на подругу осторожно, словно боясь проронить лишнее слово, способное причинить ей боль. – Но…

– Да знаю я, что ты хочешь сказать. Развод! Одно это слово режет ухо. Представляю, как оно разрежет сердце, душу! Я не представляю себе, как буду жить одна? Как переживу развод? Да, он изменяет, и я это знаю, но каждый вечер я жду его, сижу и смотрю, как идиотка, на дверь, прислушиваюсь к звукам в подъезде: не приехал ли лифт, не звенят ли его ключи?

– Пусть это будет жестоко, но я скажу тебе, что это такое. Надя, это твой образ жизни! Вот отними у тебя твоего Андрея с его любовницами и твоими переживаниями по этому поводу, и жизнь твоя станет пресной.

– Наташа!

– Это правда. Его возвращения, его просьбы о прощении, его руки, губы… Все это доставляет тебе нестерпимое наслаждение, и ты воспринимаешь это как награду за твои ночные бдения, волнения, слезы.

– Ты можешь облекать мои переживания и чувства в любые формулы, мне все равно не станет легче. Но для развода я еще не созрела. Я не могу представить себе, что он не вернется. Да я с ума сойду, зная, что он живет с другой женщиной, спит с ней!

– А сейчас он в шашки с кем-нибудь играет! – возмущенно воскликнула Наташа.

– … что спит с ней, что другая женщина готовит ему еду, гладит рубашки, что он живет в другой квартире и… и… счастлив там… – По щекам ее покатились слезы.

Их было много, и Наташа встала, чтобы взять салфетку и дать Наде промокнуть глаза. Ей так было жаль подругу, что она собиралась уже было пустить в ход свой последний аргумент, который доказал бы степень предательства ее мужа, рассказать Наде о том, как он соблазнил и ее, Наташу: приехал к ней как-то зимой домой на ночь глядя с бутылкой вина и буквально через полчаса уже затащил ее в постель, но не успел ничего сделать – в дверь позвонили, кто-то к ней тогда пришел…

Словно в ответ на ее мысли раздался звонок.

– Ну вот, это Андрей, – с облегчением вздохнула Надя. – Я понимаю, что выгляжу сейчас ужасно и ты презираешь меня, но я так счастлива, так счастлива…

Она слизнула слезы с губ, машинально взбила волосы и, одернув халатик, пошла открывать.

– Прусакова Надежда Павловна?

Перед ней стоял высокий красивый мужчина с папкой под мышкой. Лицо его было усталым, глаза же смотрели пристально и словно предупреждали ее об опасности.

– Моя фамилия Садовников. Зовут Марк Александрович. Я – следователь прокуратуры. Надежда Павловна, я пришел к вам, чтобы сообщить, что ваш муж, Прусаков Андрей Васильевич… погиб. Примите мои соболезнования.

Она улыбнулась. Надо же такому присниться! Она закрыла глаза и снова открыла их. Мужчина не исчезал. За спиной послышались шаги. Очень тихие. Она знала, что это Наташа.

– Наташа, – проговорила она, не поворачивая головы, но словно призывая подругу в свидетельницы своего кошмарного сна, – этот человек только что сказал мне, что Андрюша погиб.

– Это правда? – глухим голосом спросила Наташа, глядя на Марка. – Вы кто?

– Может, позволите мне войти? Меня зовут Марк Александрович Садовников, повторяю: я – следователь прокуратуры. Пожалуйста, дайте вашей подруге или родственнице успокоительных капель. Возможно, мне надо было сказать об этом как-то иначе…

– Андрей погиб? Как? Что с ним случилось? – спросила Наташа, поддерживая Надю под локоть и подталкивая в спину. – Надя, Наденька, успокойся! Это какое-то недоразумение. Пойдем в кухню, я накапаю тебе валерианки. У тебя есть валерианка?

В кухне, отвернувшись к окну, Надя слушала разговор Наташи и следователя.

– Кем вы приходитесь Надежде Прусаковой?

– Я ее подруга. Что случилось с Андреем? Как он погиб?

– Я хотел бы поговорить с женой… вдовой…

– Надя, повернись к нам. Ты можешь отвечать на вопросы следователя?

Надя повернулась. Ей показалось, что в квартире шумно: что-то гудит, кто-то говорит, и эти голоса наслаиваются, создавая хоровое, назойливое звучание.

– Да, могу…

– А вы… Как вас зовут?

– Наташа.

– Пожалуйста, подождите в другой комнате, но не уходите, к вам, возможно, у меня тоже будут вопросы, раз уж вы здесь.

Наташа, поджав губы, обиженная, ушла. Марк сел напротив Нади.

– Так вы скажете, что случилось с Андреем или нет? Что вы все тянете? – не выдержала Надя.

– Вашего мужа нашли рядом с вашим домом рано утром. Дворник наткнулся на тело.

– Его сбила машина?

– Нет, Надя, вашего мужа, по предварительным сведениям, отравили. Возможно, что его сбросили откуда-то. С высоты. У вас есть дача?

– Есть. А что?

– Возможно, ваш муж был на даче, а потом, после того как его отравили, его сбросили с горы, с крыши, я не знаю… Дело в том, что голова вашего мужа была обернута полиэтиленом, затянутым на шее. Мы предполагаем даже, что убийца сделал это для того, чтобы рвотные массы не…

– Прекратите! Какое мне дело до того, что вы предполагаете! Да вы его с кем-то спутали, его никто не мог убить. Его слишком все любили, чтобы травить!

– Что вы хотите сказать? Кто его любил?

– Да все, говорю же вам. Начиная с родителей. Его любили в семье, когда он был еще мальчиком, любили в школе, любили в институте, на работе. Я любила, очень сильно любила. Мои подруги его любили. Соседи. Знакомые. Просто посторонние люди. Он же красивый, милый такой, вежливый…

Она была близка к истерике, и Марк позвал Наташу.

– Успокойте ее.

– Вы извините, но я слышала ваш разговор, – твердым голосом сказала Наташа. – Надя права, у Андрея не было врагов. У таких людей, как он, врагов не бывает вообще. Он удивительным образом умел находить общий язык с самыми разными людьми, не был сплетником. Если чувствовал, что кого-то обидел, сам, первый, шел на примирение. Я все же допускаю, что убит не Андрей. Возможно, это его тезка или однофамилец.

– Он работает менеджером в фирме «Антей плюс»?

– Да…

– При нем были документы. Надежда Павловна, прошу вас, поедемте со мной на опознание. Это тяжелый момент, но это очень важно. Вдруг на самом деле окажется, что мы ошиблись? Дай-то бог, чтобы так и было.

В морге Надежде стало плохо, пришлось приводить ее в чувство.

– Конечно, это он, – подтвердила ее слова Наташа. – Вот смотрю на него – и не верится. Смотрите, какой красивый мужчина! Он и сейчас словно улыбается. Не представляю, кому он мог перейти дорогу? Совершенно неконфликтный человек. Может, я повторяюсь, но его убили по недоразумению, по ошибке.

– Наташа, я вижу, что вы держитесь. Пожалуйста, попросите Надю, когда она придет в себя, составить список всех ваших общих знакомых. Возможно, вам, как ее подруге, известны имена… любовниц Андрея. – Марк посмотрел на нее пристально, и она смутилась. – Похоже, он был не самым верным мужем?

– Хорошо. Я все поняла. – Наташа низко опустила голову.

– Поймите, это очень важно. Ведь его не ограбили, не застрелили, не зарезали – его отравили. Самый быстрый и легкий способ отправить человека на тот свет, вы понимаете, о чем я?

– Женщина! Вы подозреваете женщину?

– Возможно.

– Хорошо.

Марк протянул ей свою визитку.

– Было приятно познакомиться, – прошептала Наташа, оглушенная бедой и еще не успевшая осознать ее.

В коридоре она обняла притихшую бледную Надю и повела ее к выходу.

– Пойдем, Надя, пойдем. Осторожно, здесь ступенька. Вот так, моя хорошая…

Марк посмотрел им вслед и пожал плечами.