Kitobni o'qish: «Два лица Пьеро»

1

Такой странный был звук, она даже и не сразу поняла, что это. В гуле, которым было объято все пространство, слышался еще этот стеклянный и такой хрупкий звук.

– Поставь уже стакан, ты сейчас разобьешь его зубами…

Кто это сказал? Женя повернула голову, свою больную голову, и увидела незнакомого человека, который с недоверием поглядывал в ее сторону, что-то записывая в своем толстом потрепанном блокноте.

Стук зубов о край стакана с водой – вот что это был за звук. Ее зубы грозились разбить стакан уже второй раз за месяц. Первый – когда к ней, задремавшей под дверями реанимации, подошел доктор и сказал, что ее муж, Владимир Залетаев, умер. Она и не помнила уже, кто принес ей этот хрестоматийный стакан с водой. И вот теперь снова кто-то добрый и внимательный дал ей воды. И хотя никто не умер, зубы стучали о край хрустального стакана. И этот звук был страшным. Быть может, еще страшнее, чем тот, две недели тому назад. Буквально пару часов назад кто-то проник в их дом, в святая святых – детскую, – и произвел два выстрела по детским кроваткам.

И если бы Женя не заснула с детьми вечером в своей спальне, то ни Ванечки, ни Маши, возможно, уже не было бы в живых. И это просто чудо какое-то, что она мгновенно проснулась и закричала. Да так закричала, что напугала убийцу.

Дом охраняется, у ворот будка специальная с охранником. Повсюду видеокамеры.

– Ты разбила нос своему охраннику, – сказал следователь. Ей было неприятно, что он обращается к ней на «ты». Ну и что, что молода, ну и что, что похожа на девчонку, он обязан обращаться к ней как ко взрослой. Все-таки она мать двух маленьких детей.

Женя посмотрела на свои руки, вытянула их, они дрожали. На пальцах засохла кровь.

– Он спал, а в это время убийца проник в мой дом, стрелял по кроваткам, а перед этим отключил все видеокамеры… От него водкой несет, разве вы не заметили? Скажите спасибо, что я его вообще не убила!

Она и не помнила, как бежала к охраннику, босая, по мокрой от росы траве, как схватила его за грудки, как потом била наотмашь по щекам, носу, губам, приговаривая в истерике: гад, мразь, скотина!

А дети так и не проснулись. Ни выстрелов не слышали, ни ее метания по дому в поисках убийцы – так крепко спали.

В руках она держала тяжелую напольную вазу, длинную и узкую, из толстого стекла, как бейсбольную биту. Если бы догнала стрелявшего, разбила бы ему голову, превратив мозги в кашу.

Но она его не догнала. Да и как догонять, если не знаешь, как он покинул дом, через окно или через дверь. Сетка из окна детской была предусмотрительно вынута и прислонена к стене. Убийца готовил покушение, как-то смог проникнуть в дом. Может, его пустил охранник. Все охранники для Жени были на одно лицо – молчаливые качки с пустыми глазами. Она даже имен их не помнила, Вова ли, Саша… Однако их присутствие делало их большой дом настоящей защищенной крепостью. Что же это случилось, как такое могло произойти, что сразу после того, как не стало хозяина, все рухнуло. И стало страшно. Словно враги, о которых она и не подозревала, вмиг очнулись и поняли, что семья теперь без защитника, уязвима, и что теперь можно вот так запросто проникнуть в дом, готовясь к убийству двух маленьких детей! Это было просто неслыханно! Дико! Цинично! И кто же этот человек, у которого рука поднялась на малышей?

Выстрелы прозвучали около пяти утра. Сейчас было семь, в доме работала группа криминалистов. Следователь Седов, молодой и какой-то очень бодрый для раннего утра, и сам казался шокированным. Он, осматривая дом, комнату за комнатой, бормотал себе под нос: какой цинизм, какая же жестокость!

Валерий Николаевич Седов был блондином с черными глазами и смотрел на все вокруг встревоженным взглядом, как человек, у которого есть совесть. Возможно, он, увидев простреленные кроватки, вспомнил своих детей и представил, что мог бы испытать сам, окажись в подобной ситуации.

По дому, еще не так давно такому чистому, почти стерильному, благоухающему цветами в вазах, которыми были украшены все комнаты, теперь ходили, дымя сигаретами, посторонние люди – эксперты, полицейские, какие-то прокурорские… Некоторые, как казалось Жене, осматривали дом просто из любопытства, чтобы составить представление о хозяевах, прикинуть, сколько может стоить, к примеру, мраморная лестница, устланная ковром, прижатым к ступеням золочеными планками, или набитый гусиным пухом уютный диван, размером в полкомнаты, или коллекция нежных акварельных натюрмортов известной художницы Риты Орловой. Другие же беззастенчиво оскверняли своими отправлениями чудесную, выложенную сверкающей мозаикой мятного цвета ванную комнату первого этажа.

Женя не любила полицейских и всю эту казенную братию, хотя в душе уважала этих храбрых и отчаянных людей. Ведь им подчас приходилось бросаться под пули в мирное время. Просто за зарплату.

– Валерий Николаевич, ведь вы найдете их…

Они на какое-то время остались вдвоем на кухне. Примчавшаяся на такси из соседней деревни ошалелая от известия няня Вика закрылась с детьми в спальне, где ждала их пробуждения. Женя видела ее мельком – белое лицо, огромные испуганные глаза. Поговорить же с ней лично Жене пока не удалось – с ней продолжал беседовать следователь. Спустя время настанет час допроса и самой Вики. Возможно, Седов намеренно не позволил им поговорить до этого момента.

За окном шумел сад, пели птицы, и было даже дико представить себе, что еще недавно кто-то среди этой божественной красоты желал смерти двум маленьким детям.

– Евгения Борисовна, вы говорите, что у вас нет врагов – к удивлению Жени, он, словно услышав ее мысли, перешел на «вы». – Что вы даже представить себе не можете, кто мог бы пожелать… такого вашим детям. Но вы же понимаете, что кто-то намеренно проник в ваш дом, в спальню детей, и произвел два выстрела. Причем убийца, назовем его так, готовился к этому, вы сами видели, он убрал сетку с окна. И после того как выстрелил, выбрался из дома через это самое окно, потом бежал через сад, и дальше, может, через предварительно открытые ворота.

Она смотрела на него и не хотела думать о тех отверстиях в матрасах, в которых застряли пули. Страшно было даже себе задать вопрос: почему убийца не довел дело до конца? Почему не заглянул в спальню, где спала Женя, чтобы проверить, не там ли дети, раз уж они стали мишенями? Достаточно было сделать всего несколько шагов, чтобы открыть дверь, прицелиться и…

Она замотала головой, отгоняя от себя кровавые картины возможного развития событий.

– Я думаю, что убийца очень боялся быть пойманным, – произнесла она, с трудом разлепив пересохшие губы, – поэтому и палил по кроваткам, не глядя, уверенный, что точно попадет. Возможно, если бы в кроватках не было скомканных одеялец и вороха каких-то вещей и подушек, и если бы они были пустые…

Она зажмурилась, вспоминая, в каком состоянии была вечером, когда отправила няню Вику домой, желая остаться наедине с детьми. Не хотелось никого видеть или слышать. И это притом что Вику она любила всем сердцем и доверяла ей, как самой себе. Желание очистить дом от посторонних появилось от невозможности больше принимать посетителей, знакомых и полузнакомых людей, которые валом валили к ним в дом, чтобы выразить свои соболезнования в связи со смертью Залетаева. Даже Катю, подругу и самого близкого ей человека, она попросила уехать. Сначала попросила ее пожить с ней, побыть рядом, потому что в доме все еще продолжал звучать голос Володи, его дыхание или шаги, и это было жутко, а вчера вот попросила ее вернуться домой. Захотелось остаться только с детьми, обняться с ними, набираясь сил, чтобы жить дальше. Ванечка получился точной копией Володи, и, когда подрастет, будет как его отец. Такой же высокий, поджарый, с большими умными глазами и молчаливый. Может, и поседеет рано, как Володя. Уже в тридцать, если верить фотографиям, он был наполовину седой. Кожа гладкая, бледная, щеки розовые, а на голове ежик из серебристых волос.

Когда их познакомили, ему было пятьдесят пять, а ей всего девятнадцать. Брак настолько неравный, насколько и счастливый.

А Машенька младше Ванечки всего на год, ей только два, родилась с мамиными глазами и папиными губами. Самое красивое взяла у родителей. Губы у Володи были красивой формы, хотя и бледные.

…Произошло еще кое-что вчера, о чем ни Вика, ни Катя не знали. Они не слышали, как после обеда, когда Вика укладывала детей спать, а Катя прибиралась на кухне, ей позвонил Кирилл Ракитин, правая рука Володи, управляющий их большим хозяйством, состоящим из мощной сети супермаркетов «Бони» в Москве и области, и сказал, что ждет ее у ворот, на скамейке. Место это называлось «под липой». Скамейку эту любили все водители Залетаева и даже охранники. Там было хорошо посидеть, подремать, покурить, послушать птиц.

– А чего сам не зайдешь? – вяло спросила его Женя. От принятых после обеда лекарств ее тянуло в сон. А жизнь без этих таблеток пока что казалась и вовсе невыносимой.

– Разговор есть. Не хочу, чтобы кто-то слышал.

Она пожала плечами, сказала Кате, что выйдет на пять минут из дома, что приехали с работы Володи, и отправилась на встречу.

Кирилл вышел из своей машины, они сели на скамейку.

– Слушай, если ты по работе, то это не ко мне. Ничего не знаю и знать не хочу. Я не бизнесмен, не бухгалтер, я вообще только школу окончила да компьютерные курсы. Это все. Решать сейчас вопрос о том, что будет с нами дальше, смогу минимум через неделю. Все понял? Насколько я знаю, работа хорошо налажена, ты неплохо справляешься… Пока что никаких перестановок не намечается.

Она хотела, чтобы он поскорее ушел.

– Евгения Борисовна, я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж.

Сон исчез. Сразу. Она повернулась к нему, не зная, смеяться ей или послать его куда подальше.

– Ты с глузду съехал, что ли? – вырвалось у нее давно забытое еще со школьных времен выражение. Она и не помнила уже, откуда она вообще знает это странное слово. Грубое и непонятное.

– Я не женат, вы давно нравитесь мне, и если бы мы поженились, то у вас вообще никогда не было бы никаких проблем с бизнесом.

– Типа «приходи ночью в амбар – не пожалеешь»? Так, что ли? Кирилл, ты пьяный или обкуренный? Да что с тобой такое? Ты чего несешь? Я пару дней тому назад похоронила мужа, и ты, совершенно чужой мне человек, приходишь и делаешь мне это бредовое предложение?

– А что за удовольствие было спать со стариком? Я-то, поди, лучше буду.

Он, чужой и опасный, смотрел куда-то в сторону. Красивый и наглый, знающий себе, как мужику, цену. Ему бы любовников играть в сериалах.

Она приблизилась, чтобы проверить свою догадку: да, от Кирилла несло алкоголем. Он выпил для храбрости. Дурак.

– Пошел к черту… – Ее так и подмывало бросить ему «ты уволен!», но она все же сдержалась. Даже рот ладонью прикрыла, направляясь к воротам, чтобы не наговорить лишнего. Все-таки сейчас от него многое зависело в бизнесе.

Охранник, окаменевший после утренних хозяйских побоев и ожидавший в своем игрушечном домике допроса, весь сжался, провожая ее взглядом.

– Да ты дура полная, – вдруг услышала она за спиной, остановилась и резко повернулась, чтобы посмотреть в глаза наглецу.

– Залетаев изменял тебе налево и направо!

Вот теперь он смотрел ей прямо в глаза. Она знала, что это ложь. Володя был другой, не такой, он женщин боялся, потому его и свели с Женей, почти заставили жениться. Он совсем не умел обращаться с женщинами. Не знал, что с ними делать. Удивительно, как они родили двух детей. И каждый раз, обмирая от стыда за то, что вообще прикоснулся к жене, он извинялся, целуя ей руки.

– Ну и что… – проговорила она, охрипшая, потрясенная разговором. – Я не понимаю, чего ты хочешь?

– Жениться на тебе, взять бизнес в свои руки, расширить его. Ты пойми, если не согласишься, то стоит тебе только вступить в права наследования, как ты тотчас узнаешь, сколько денег твой Залетаев должен банкам. Ты пожалеешь, что вообще была знакома с ним. Тебя обложат, как лисицу на охоте. К тому же на него заведено аж три уголовных дела! И только я знаю, как можно выпутаться из этой истории и сохранить хотя бы ваш дом! Подумай о своих детях, дурочка! Ты ничего не смыслишь в серьезных делах. Тебя…

И тут он так грязно выразился, намекая на то, что ее обманут, что она окажется в долговой яме и что детям будет даже нечего есть, не говоря о том, что они останутся без крыши над головой, что Женя испытала настоящий страх.

Да, она ничего не знала о бизнесе мужа, но всегда была уверена, что дела идут хорошо, что все в полном порядке. Именно этим спокойствием она, с детства приученная на всем экономить, и дорожила. Богатство, обрушившееся на нее с этим странным браком, хоть и внесло в душу какую-то неразбериху и щенячий восторг, но и успокоило ее, сделало увереннее в себе.

Она некоторое время просто приходила в себя, недоумевая, как это ее скромный по всем пунктам отец, учитель физики, договорился со своим однокурсником, Владимиром Залетаевым, тоже физиком, случайно и как-то невероятно успешно поднявшегося в бизнесе, чтобы тот женился на его дочери. Григорий Сергеевич Борисов, их общий друг, так до сих пор и молчит, не признается в том, что отец, видимо, давно знал о своей болезни и сделал все возможное и невозможное, чтобы попытаться устроить судьбу Жени. Он всегда боялся, что она, по натуре бунтарка и «маленькая бандитка», свяжется с каким-нибудь шалопаем и загубит свою жизнь.

Женя и сама не поняла, как согласилась на этот брак. Должно быть, на нее сильно повлияла смерть отца. Он оставил ей письмо, в котором попросил не отказывать Залетаеву, когда тот придет просить ее руки. Для Жени Залетаев был просто другом отца. Таким же, как и Борисов. Друзья время от времени собирались у них в доме, играли в преферанс, и Женя кормила их ужином. И никогда она прежде не замечала, чтобы Залетаев смотрел на нее каким-то особенным взглядом. Наоборот, он всегда старался отвести взгляд. Да и ужин не нахваливал, как тот же Борисов. Тихий и скромный, Залетаев просто дарил ей цветы, конфеты, и ей бы никогда в голову не пришло, что когда-нибудь она станет его женой и родит ему детей.

После смерти отца она сразу переехала в загородный дом Борисовых – не могла оставаться одна в квартире. Жена Борисова, Татьяна Сергеевна, как могла согревала ее своим почти материнским теплом, ухаживала за ней, брала с собой в лес на прогулку или за грибами. Они вместе варили варенье, солили грибы и капусту, готовили ароматное красное варево со странным названием «лечо», ездили в город за покупками – словом, жили. И когда однажды Женя, не выдержав, показала ей письмо отца, практически его завещание, Татьяна Сергеевна, женщина веселая и жизнерадостная, вдруг стала совсем серьезной. Обняла Женю и сказала, что Залетаева знает давно, что человек он хороший, добрый, и что хоть и старше Жени намного, все равно сделает ее счастливой. На вопрос Жени, почему же он до сих пор не обзавелся семьей, Татьяна ответила, что в его жизни были, конечно, женщины, но все корыстные, лживые, что сильно он обжегся, разочаровался. К тому же человек он резковатый, слишком серьезный и ответственный, и что и женщине рядом с ним не так уж и просто. Он молчун. Все свои чувства держит при себе. Но как друг, а именно в этом качестве Татьяна его и знает, верный, преданный, готовый на все ради близкого человека.

Татьяна сама организовала им первое свидание. Залетаев, в строгом костюме и белой сорочке, прибыл к ним за город на черном джипе без водителя. Была жара, но пиджак он так и не снял. Он привез Жене охапку каких-то волшебных колокольчиков (потом Женя узнает, что они называются «лизантус», и сама разведет в саду эти цветы), коробку конфет, золотую брошку в форме бабочки, и после обеда они отправились на прогулку в лес.

– Я хочу, чтобы ты была моей женой и родила мне детей.

Вот так звучало его предложение. Без прелюдий и поцелуев. По-деловому и в то же время дрожащим голосом. Он сильно тогда перенервничал. А к вечеру ему даже стало плохо, Таня отпаивала его корвалолом.

– Ну что, ты согласилась? – спрашивала Татьяна Женю, оставив Залетаева в спальне, где он приходил в себя.

– Да, согласилась.

Конечно, Татьяна ждала подробностей, но Женя приберегла эти воспоминания для себя, не хотела делиться тем, что посчитала принадлежащим только ей одной. Володя сказал, что влюблен в нее, что страдает, что понимает, что не достоин ее, что она совсем юная, но он постарается сделать ее счастливой. И что ей достаточно просто поселиться в его доме.

– Ты понимаешь, что я хочу тебе сказать? – Вот тогда он впервые взглянул ей прямо в глаза. На его бледных щеках проступил какой-то оранжевый румянец.

– Нет… – ответила она, желая услышать подробности. А вдруг она не так его поняла?

– Я могу жить с тобой как с дочерью. Я даже не притронусь к тебе, если ты не захочешь. Ты должна это знать. Но видеть тебя каждое утро для меня будет настоящим счастьем. Я только ради тебя и буду работать, стараться. Да что там, я жить буду только ради тебя.

Вот этого она не могла рассказать Татьяне. Про любовь, про обещание спокойной жизни. Он брал ее под свое крыло, он обещал ей любовь и покровительство.

Для Жени, которая часто влюблялась в своих сверстников и с которыми пропадала на каких-то дачах и сомнительных вечеринках, кружа им головы и целуясь с ними до одури, брак с Залетаевым показался единственным способом как-то остановиться, не сорваться, не забеременеть от какого-нибудь рокера в татуировках, крепко пахнущего пивом и бензином.

Вот так и случилась эта свадьба. Пышная и одновременно камерная, в небольшом ресторане в присутствии близких друзей и коллег Залетаева.

…Она посмотрела на Кирилла, но не так, как Залетаева, сдержанная и воспитанная жена покойного Залетаева, а как Женя Стернина, храбрая мальчишница, сорванец в юбке, дерзкая и отчаянная девчонка, свободная от предрассудков и каких-то ограничений и моральных устоев. Она смотрела на этого обезумевшего от своей воспаленной фантазии Кирилла, возомнившего себя хозяином залетаевской империи, взглядом той Жени, которую не знал даже ее собственный отец, в присутствии которого она научилась вести себя как пай-девочка, смирная и послушная.

И ответила ему трехэтажным площадным матом, которым владела виртуозно. Ответила со вкусом, жирно, словно отвесила тяжелую пощечину. Дала ему понять, что он – ничтожество, ну и что он уволен.

Он выплюнул одно из самых грязных ругательств, которые только знал и в которое вложил всю свою ненависть и презрение к ней, внезапно и незаслуженно разбогатевшей молодой вдове, развернулся и, бросив на прощание: «Ты еще за это поплатишься…» и сел в машину и укатил, пьяно виляя на дороге.

2

– Первое, что приходит в голову, Евгения Борисовна, это возможные наследники вашего мужа, – сказал Седов, – Вы уж извините, это может прозвучать довольно цинично, но если вас троих, считавшихся единственными прямыми наследниками вашего мужа, не станет, то тогда… Сами понимаете. Что вам известно о прошлом вашего мужа? У него есть еще дети?

– Дети?

Она усмехнулась. Когда она родила Ванечку, Володя так радовался и был так счастлив, словно это был его первенец. Кажется, он даже говорил об этом. Или Женя уже сама это себе придумала? Но с чего-то она ведь взяла, что Володя никогда прежде не был женат и у него нет детей. Иначе он сказал бы об этом, хоть как-то бы проговорился. Или же кто-нибудь из его окружения бы сообщил. Нет, все-таки не было детей. Иначе Володя, человек ответственный и щедрый, во-первых, обязательно познакомил бы Женю с ними, а во-вторых, как-то проявил бы свою любовь, заботу к ним.

– Володя никогда не говорил про своих детей, полагаю, что их нет. Но, конечно, разумно предположить, что это убийство было запланировано с единственной целью – убрать всех нас троих.

Она произнесла это и сама испугалась. Да так, что у нее свело живот. Ей показалось, что она потеряет сознание.

– К счастью, что-то помешало ему завершить это дело, но вам, Женя… Надеюсь, мы обойдемся без отчества?

– Валяйте, – отмахнулась она. Мысли ее теперь были только об одном – как можно скорее увезти куда-нибудь подальше отсюда детей.

– Если ты хочешь нам помочь, – Седов тоже решил не заморачиваться и не церемониться, – то вспомни, были ли враги у твоего мужа. Может, ему кто угрожал.

– Вы говорите, как герой киношного детектива, – усмехнулась она, – Да если бы я знала, разве не сказала бы? Все было как обычно. Никто нам не угрожал. Во всяком случае, Володя мне не говорил. Единственным событием, которое потрясло меня, как вы понимаете, была его смерть. Он умер от сердечного приступа, понимаете? Может, его спровоцировали, может, напоили… Не знаю. Но он умер на операционном столе, не приходя в себя. А мы остались совсем одни. Вот так.

В какой-то момент она поняла, что просто тратит время на этот бессмысленный разговор. И что убийцу не найдут. Вряд ли он действовал без перчаток и оставил следы. Не верила она и в то, что он был в сговоре с охранником. Охранник же не идиот полный, чтобы так подставляться. Скорее всего, ему подсыпали снотворное, и он уснул, пропустив убийцу.

Из раскрытого окна кухни послышался шум, голоса. Вернее, женский голос. Женя вскочила, бросилась к дверям.

– Пропустите! – протиснулась она между загорающими на солнце скучающими полицейскими или прокурорскими, отравляющими воздух дымом сигарет, – Слышите? Ишь, раскомандовались! Катя!

И она, выбежав на крыльцо, упала в широкие и жаркие объятия Кати. Мгновенно разрыдалась, словно только сейчас, с Катей, и можно было дать волю своим чувствам, расслабиться и почувствовать себя маленькой девочкой, которой позволено реветь без оглядки.

– Мне Вика позвонила, рассказала… Какой ужас, Женечка! Да кому же в голову такое могло прийти? Может, просто напугать хотели?

– А смысл, Катя?

Женя оторвалась от нее, подняла красное мокрое лицо. Сейчас, посреди этого ада, Катя, подруга детства, простая и грубоватая, одетая нелепо и пахнущая потом, с большими голубыми глазами, полными слез, с лицом, обезображенным ярко-розовыми островками крем-пудры, под которыми стыдливо прятались кровоподтеки, была ей самым близким человеком. Битая мужем, много чего испытавшая в своей невеселой жизни с тремя детьми и вечными долгами, Катя была для нее сейчас целым миром, в котором можно было укрыться, успокоиться.

– Да кто ж знает… Но главное, что они живы. Успокойся, на тебя смотреть больно.

И тут Женя улыбнулась. Невольно. Это на нее-то смотреть больно? А на избитую Катю?

– Пойдем уже… – Женя бросила сердитый взгляд на мужчин, молча наблюдавших сцену их встречи, обняла крупную, высокую Катю, одетую в смешной и длинный синий сарафан в белый горох, и повела за собой в дом.

– Вот, господин следователь, знакомьтесь, это Катя, моя подруга. Можете и ей тоже задать вопросы. Она все знает обо мне, так что сами спросите ее, спокойно мы жили с мужем или нет, были у нас враги или нет.

Катя при слове «следователь» побледнела.

– Вы же найдете, кто это сделал? – спросила она, с недоверием глядя на Седова.

– Постараемся…

– Женя, у меня к вам еще один вопрос, который может показаться вам странным. Ваши дети… Они что, до сих пор спят? И даже выстрелов не слышали?

– Я последние дни даю им на ночь теплое молоко с медом. Думаю, поэтому такой крепкий сон. А что? Думаете, им дали снотворное? Вы подозреваете нашу няню? Или вот Катю?

– Я просто спросил…

Седов поднялся со своего места.

– Я буду держать вас в курсе расследования. Надеюсь, что убийца все-таки оставил следы… Не по воздуху же он сюда пришел. А вы увезите куда-нибудь детей подальше.

Она закивала головой. Вот он, Седов, все понимает как надо. Конечно, она увезет.

– Ко мне поедем. Пусть все эти… – Катя, нахмурив свои рыжие брови, бросила недовольный взгляд на Седова, – уходят… Запрем дом и поедем ко мне. И Вику с собой возьмем. Ну, если она, конечно, захочет.

– Решим, – уклончиво ответила Женя, с трудом представляя себе, как они все разместятся в маленьком домике на самой окраине деревни, где нет ни воды, ни ванны, да и туалет на улице. – Мы все хорошенько обсудим и примем решение.

– Натоптали тут… Изгадили все… Не дом был, а дворец, а сейчас – помойка какая-то… Мужики повсюду курят, окурки бросают… Где вас всех воспитывали только! – шипела, как-то нервно прибираясь и звеня посудой, Катя.

Седов, захлопнув блокнот, вышел из кухни. Он явно остался недоволен – как разговором, так и появлением этой толстой рыжей бабы, пахнущей кисло теплым хлебом. Он недоумевал, что может быть общего у молоденькой и изящной миллионерши Залетаевой с этим чудовищем.

– Катя, оставь… Потом, все потом… – пыталась остановить ее Женя.

– А что, дети действительно до сих пор спят?

– Думаю, уже проснулись. Они с Викой.

Женя, вдруг опомнившись, бросилась провожать Седова.

– Скажите, ваши люди еще долго будут работать в детской?

– Думаю, что скоро закончат. А вы, Женя, все-таки подумайте как следует, кто и за что мог пытаться вас так наказать. Вашего мужа уже нет в живых, поэтому можно предположить, что происшедшее могло быть направлено именно против вас. Сначала могли отравить вашего мужа…

– Как отравить? – Женя нечаянно налетела на внезапно остановившегося Седова, – С чего это вы взяли?

– Понимаете, Женечка… Если бы не стреляли по детским кроваткам, то мне бы и в голову не пришло ничего про вашего мужа. Но поскольку это случилось, то мы должны прорабатывать самые разные версии. И одна из них заключается в том, что вашему мужу могли подсунуть препарат, от которого его сердце не выдержало, понимаете? Есть такие таблетки, которые практически не оставляют следа. Поэтому думайте.

– Хорошо, я поняла, – пробормотала она, совершенно сбитая с толку, – Подумаю.

– А кто эта женщина, что так не любит полицию, а может, и всех вообще? Ваша родственница?

– Подруга. Что, не понравилась? Просто вы ничего о ней не знаете… Это тот случай, когда судьба женщины стала полностью зависеть от мужа. Думаю, вам этого не понять…

– А разве вы сами, Женя, не зависели от вашего мужа? Разве ваша судьба не изменилась после замужества?

Она вспыхнула. Зачем он это сказал? Как посмел?

– Это не ваше дело, – процедила она. – Вы лучше найдите, кто стрелял в моих детей.