Kitobni o'qish: «Мадам Филимонова»
@biblioclub: Издание зарегистрировано ИД «Директ-Медиа» в российских и международных сервисах книгоиздательской продукции: РИНЦ, DataCite (DOI), Книжной палате РФ
По лабиринтам Анны Бру
Стоит приоткрыть эту книгу и сразу возникает множество вопросов. Что происходит, кто кого терзает, какую преследует цель – выясняется шаг за шагом из повествования, представленного с нарочитой лаконичностью. Триллер, детектив – таким, пожалуй, может стать определение жанра. Это не далеко от истины, но лишь на поверхностный опрометчивый взгляд. Хотя велика вероятность, что именно в триллере автору с психологической достоверностью удается передать атмосферу предлагаемой читателю истории. Недаром ещё на заре двадцатого века точная в определениях знаменитая Гертруда Стайн, крестная мать «потерянного поколения», сумела предугадать: только «детективная история является существующей по-настоящему современной формой романа». Писатель Анна Бру, уже знакомая читателю по книгам «Божий храм, а потом небосвод» и «Панк-хроники советских времен», прочувствовала это с особой остротой и с большим мастерством воплотила на бумаге.
Отсюда – преступления, как норма – таковы поступки и образ жизни почти всех персонажей данной книги. Анна Бру не предлагает читателю свой взгляд на героев этой истории, а дает возможность каждому увидеть их самостоятельно. В самобытном языке и псевдо упрощенной стилистике заложен некий раскрывающий всё ретро-ключ. Кто сумеет его ощутить, тот разберется и в идущей напролом толстухе с миндалевидными проницательными глазами, и в неукротимом Соловье, то поющем сладкозвучные мотивы, то срывающемся в карканье. Дело за небольшим. Как писала любимая поэтесса героини Марина Цветаева:
В срок яблоко спадает спелое.
Павел Козлов
Мадам Филимонова
«Никто не получает большего удовольствия от жизни как только те, кто в любой момент готов умереть».
Сенека
Глава 1
Похищение
Она сидела на стуле, уронив голову на гофрированное жабо своей шёлковой блузки. Её запястья были крепко связаны за спинкой стула. Побитые, в рваных колготках щиколотки были также прикреплены верёвкой к ножкам стула тугим морским узлом. Покрытое кровавыми рубцами и чёрными синяками тело было неузнаваемо. Царапины и раны красовались на обнажённых ляжках, обхваченных узкой чёрной юбкой, из-под которой виднелись разорванные кружева шёлковой комбинации. Её красные байковые тапочки на резиновой подошве валялись рядом. Лица её не было видно. Ярко рыжие крашенные волосы падали на лоб, скрывая полное, с аккуратно выщипанными бровями лицо.
В пронзительных лучах заходящего солнца, которые неумолимо пробивались сквозь маленькое, покрытое решёткой окно, её тело казалось глыбой. Часы на стене показывали без двадцати семь.
Очнувшись, она тривиально зевнула и медленно огляделась. Весь процесс избиения и изнасилования неумолимо прокрутился в её памяти. Отвратительные детали одна за другой всплыли из её тревожного сознания. Злоба бушевала во всём её теле, но с виду она казалась абсолютно спокойной. Она попыталась в очередной раз освободиться от верёвок. Это причинило ей боль в запястьях и щиколотках.
Она попыталась припомнить лица пытавших. В процессе пыток она несколько раз теряла сознание, особенно тогда, когда похитители обматывали вокруг её шеи шарф и периодически сдавливали ей горло так. что она не могла дышать. В эти моменты её голубые глаза-миндалины вылезали из орбит, она беспомощно открывала рот, как рыба, и прижимала к груди подбородок, который мигом прилипал к её вспотевшей шее. Один из инквизиторов, тощий, лысый, с золотым зубом, был особенно изобретателен. Он, сверкая зубом, улыбался, когда говорил ей:
– Закрой хлебало, а то выбью все оставшиеся зубы! Где героин, паскуда?
Она периодически кивала головой, давая им понять, что будет говорить. Они отпускали шарф, она хрипела и кашляла, потом набирала воздух в лёгкие и прерывисто дышала, качаясь взад-вперёд на стуле, помогая телу обрести как можно больше кислорода.
– Говори сука, а то убьём!
Она вспомнила, как лысый давил своими пальцами на её глаза. Это было невыносимо. В эти моменты она, не отдавая себе отчёта, мысленно повторяла:
– Господи, Господи, Господи помоги!
И опять кивала головой. Её отпускали, так и не получив ответа. Между удавками её обливали ледяной водой, и в эти моменты она пыталась этой водой напиться, хоть частично утоляя жажду. Периодически она стискивала зубы. От холодной воды их ломило. В глубине души она знала, что бандиты будут держать её живой, пока она не расколется и не выдаст им место нахождения мешка с героином.
Советская гражданка Наталья Филимонова, по кличке Мадам, была главным связующим звеном между поставщиком героина всей столицы и столичной области, опасным типом с исковерканным от домотканых пластических операций лицом, по кличке Барон, который не принимал пакеты самолично, лишь давал деньги за доставку и за зелье. Мешки с героином сначала сбрасывались в подвале старого двухэтажного дома в Гнездниковском переулке. Приёмом заведовал правая рука Барона – бесстрашный Соловей. Он получил своё прозвище за умение петь и при этом чисто мелодично посвистывать, одновременно аккомпанируя себе на гитаре. Он взвешивал каждый пакет, а также проверял каждый пакет на вкус, потом звонил Барону с докладом. Барон спрашивал:
– Как дерьмо?
В ответ Соловей, как правило, тихо мурлыкал:
– Всё в ажуре, босс.
Белый порошок был самым лучшим. Также существовали коричневый и чёрный. Порошок разбавлялся сухим молоком или мукой, он продавался уличной шпаной и их главарями в подворотнях. Кенар самолично делил зелье по пакетам. Филимонова привозила деньги от Барона в подвал, где подручные ожидали своей доли. Они делали деньги за доставку и распределение в Москве – городе с населением в несколько миллионов. Их клиенты употребляли зелье, как только могли – внутривенно, загоняли под кожу, нюхали и глотали, и даже делали клизмы. Героин стал невероятно популярен в СССР во времена Афганской войны. В то время в Москве мешок героина, в десять килограммов веса, стоил примерно сто тысяч долларов. Тогда сто килограммов героина стоили миллион. Средний наркоман способен тратить до двухсот долларов в день. Советских наркоманов было достаточно. Их несло и корёжило, когда зелье истекало. В такие моменты они были способны продать родную мать, чтобы снять так называемые «ломки». Сотни тысяч рублей, а то и больше, становились добычей Барона и его подручных. Больше всех получал Барон за организацию доставки зелья непосредственно в Москву. Героин сгружался с транзитного самолёта, который прилетал из Душанбе, тогда советской столицы Таджикистана. Часть груза оставалась в Москве для Барона и его банды, а часть продолжала путешествовать на поезде в порты Риги для пересылки в порты Западной Европы – травить капиталистов. Также существовал черноморский тракт. С Чёрного моря по Дунаю советскими пароходами в Западную Европу. Заработки от продажи наркотиков в Москве были баснословные по тем временам. После проверки содержимого, поставщики получали деньги непосредственно от Соловья и Филимоновой, так что Барона никогда и никто не видел, кроме них. Барон давал сто тысяч и получал потом двести от Соловья. Все остальные наваривали соответственно. Барон сам делился с высшими инстанциями, никто точно не знал с кем. Без прикрытия сверху было бы невозможно отделаться он драгоценного груза без препятствий. Все понимали, что если одно звено сломается, «вся операция накроется медным тазом», – предупреждал Соловей. Все молчали, поскольку их жизни зависели от доходов. Соловей и Мадам Филимонова брали на себя гораздо большой риск, чем сам Барон. Соловей имел дело непосредственно с курьерами, а она умело руководила уличными продавцами героина – московской шпаной и их подручными. Работа Соловья также заключалась в уменьшении веса каждого пакета для уличных торговцев, которые, в свою очередь пропорционально уменьшали количество зелья и размер пакетов до маленьких пакетиков, которые продавались непосредственно наркоманам на улице. Иногда на уровне уличных торговцев возникали трения. Соловей умудрялся держать всех в кулаке. Те, кто «плохо себя вёл» бесследно исчезали. Сделки производились в биллиардной на Садовой, в кафе «Метелица» на Калининском проспекте, в шашлычной на Маросейке, кафе «Луна» на Ленинском проспекте и других злачных местах, администраторам которых платились небольшие взятки за молчание – они закрывали глаза на нелегальную продажу героина в их заведениях. Они были рады, поскольку ни в чём конкретно не участвовали, а сто советских рублей за одну сделку на улице не валялись.
Во главе специальной операции по доставке героина в Западную Европу стоял офицер КГБ Игнатий Моррис. Под его руководством героин поставлялся в страны Запада через СССР по указке сверху – для уничтожения тел и душ идеологических врагов Советского строя. Героин был составной частью торговли изюмом, который переправлялся в контейнерах вместе с героином. Советские пароходы разгружали их в Антверпене, Амстердаме, Роттердаме, и потом оттуда героин шёл в другие капиталистические страны. Врагов советского народа травили денно и нощно, чтобы подготовить почву для победы Востока над Западом. Эта миссия была наиболее засекреченной. Героин пребывал на советскую территорию из азиатских республик, позже, с начала восьмидесятых, из Афганистана. Игнатий не знал, что часть груза бесследно исчезала в Москве.
Соловей часто говорил своим подручным: «Обслуживай клиентов, но не употребляй дерьма сам». Он беспрекословно следовал этой заповеди. Предшественник Соловья начал употреблять дерьмо, его пришлось убрать, поскольку он стал опасным, взрывным элементом, который слишком много знал. Во главе должны стоять прагматики, умеющие адаптироваться к любой ситуации на благо бизнеса и держать свою армию под контролем, что без сомнений требовало трезвого ума. Непобедимая пара, Мадам и Соловей, следовала заповедям, где превыше всего ценилась лояльность.
У Филимоновой были уникальные способности к блефу. Она превосходно знала психологию людей, имела невинный вид доброжелательной толстухи, который без причины вселял доверие в знакомых и незнакомых ей людей, включая отъявленных мошенников и убийц. Умение молчать заработало ей среди московской шпаны и мафии репутацию крепкого орешка. Но самое главное было то, что Соловей мог полностью полагаться на Филимонову. Она была его подругой детства, и даже была его родственницей. У них была общая дочь – инвалидка Поля. Соловей не был в то время её легальным мужем. Они решили, что так будет лучше для дела. Дочь Поля проживала с бабушкой, матерью Филимоновой. Соловей дал Филимоновой ключи от своей квартиры и разрешение приходить и уходить, когда захочет.
Готовые для индивидуальной продажи пакетики с героином вверялись Мадам. Она хранила героин в квартире её фиктивного мужа Андрея, в металлических контейнерах «Мука», «Сахар», «Крахмал», которые стояли на кухонном столе у всех на виду. Сосед Андрея по коммунальной квартире был офицером КГБ. Он был не женат и редко бывал дома.
Андрей не имел понятия, кто на самом деле была его вторая половина, и что героин и деньги часто хранились в его коммунальной кухне. Он женился, как он думал, на работнице прачечной, которой он верил беспрекословно. Она спасла его от щемящего каждодневного одиночества и диабета. Она помогала ему иногда колоть инсулин. Она, казалось, заботилась о нём и даже иногда варила борщ. Половых отношений у них не было. Андрей стал импотентом от диабета и алкоголя несколько лет назад. Его новая жена нисколько не была смущена слабостью её мужа, а даже наоборот, ему казалось, это поощряла. Он решил, что она была фригидная, оттого что была толстая, что было далеко не так. Мадам до сих пор любила и желала Соловья. Другие мужчины казались ей, как она выражалась, недоносками. Её любовь к Соловью была глубокая и непоколебимой, ещё с той поры, когда они были детьми. Он занимал особое место в её увеличенном гипертрофией сердце. Он её тоже по-своему любил и уважал за прямоту, изобретательность и смелость, а также верил ей во всём с подростковых лет. Для него слово Филимоновой было закон. Он знал, что она вышла замуж за диабетика Андрея только для дела.
Операции по продаже наркотиков шли гладко. Всё было схвачено. Эпидемия СПИДА и хронического вирусного гепатита только начиналась, но об этом власти не распространялись. Прибыль от продажи зелья продолжала пополнять карманы советской мафии и её подручных существенными доходами. В то время никто не верил, что советская мафия существует, и это было на руку Барону. Следующими по рангу были Мадам и Соловей. Уже тогда Соловей и Барон решили, что если что случись с Бароном, Мадам встанет во главе всей операции, а Соловей будет держать всех под контролем. У него на это был талант. Он знал, что Мадам была гораздо лучшим кандидатом для мафиозо, чем он, благодаря её природному чувству превосходства и способности беспристрастно анализировать происходящее. Она была, ко всему прочему, искусным дипломатом. Она никогда публично не сорила деньгами и умела находиться в тени, не привлекать внимания.
Неожиданно похищенная конкурентами, Мадам не теряла надежды. Она умела уговорить кого угодно следовать её плану, и теперь она знала, с кого начинать – с бородатого. Она опять прислушалась. Было тихо. Ей стало ясно, что её инквизиторы выдохлись. Она провела языком по зубам и обнаружила, что два верхних передних зуба отсутствовали. Она облизала пересохшие, потрескавшиеся, в запёкшейся крови губы. Вкус крови взбудоражил и остервенил её.
– Повешу гадов на первом столбе, – в полголоса прошептала она и прислушалась.
За окном всё было тихо. Она попыталась вспомнить, сколько было времени, когда они схватили её на улице, недалеко он кинотеатра «Новороссийск», на углу Покровки и Садового кольца. Она не сопротивлялась, чтобы не привлекать внимания и избежать милицейского ареста, чего явно не понимали её похитители. Она заключила, что они были глупы, как пробки. Это давало ей надежду на побег. Она была уверена, что настанет подходящий момент, когда можно будет объегорить её похитителей. В машине похитители надели на неё наручники и мешок на голову, предварительно запихнув в её рот плотно скомканный мужской носовой платок.
Языка, на котором они говорили, она не понимала. Азербайджанцы? Дагестанцы? Она давно пришла к выводу, что это никакого значения не имело, кто они были по национальности. Она мысленно обобщала всех, как она выражалась, «темнокожих» и «косоглазых» из дружественных советских республик, одним словом – «чурки».
Мадам с отвращением вспоминала, как они сначала насиловали её по очереди на полу. Их было трое. Один из них, пухлый, маленького роста с бородой, тоже по виду чурка, почему-то наотрез отказался её насиловать, и один раз, когда один из них решил повторно её изнасиловать, вдруг встал на её защиту. В глубине души она была ему благодарна, но, с другой стороны, была зла на него, что он был их соучастником. Остальные двое смотрели на него с насмешкой. Лысый, с утрированной гримасой сожаления, гундосил:
– Что, слишком толстая? Не для тебя? Закрой глаза и представь себе, что она Джина Лоллобриджида!
В подвале начало темнеть. Где она? За городом, или в черте города? Шума машин не было слышно. Не слышно было сирен. Вдруг она услышала, как ключ заёрзал в скважине, дверь подвала поддалась и открылась. Бородатый вошёл в комнату. Он молча снял с нее наручники, вытащил кляп изо рта и помог ей высвободить ноги из верёвок.
– Я извиняюсь. «Мне были нужны деньги», – сухо сказал он. – Они мне не сказали, что планировали на самом деле и кого они собрались похищать. Я бы в жизни не согласился, – продолжал он шёпотом, но уже с некоторым запалом. – Клянусь здоровьем матери, Мадам!
Она отметила, что он не лебезил. Видно было, что он в отчаянном положении и в данный момент он безрассудно рисковал своей жизнью, чтобы ей помочь. Она встрепенулась:
– Конечно деньги, что же ещё? – она презрительно усмехнулась.
– Дам двести рублей, если поможешь мне отсюда сбежать.
Она подумала, что он начнёт торговаться. К её удивлению, он промямлил:
– Деньги не возьму. Это моя вина, Мадам. Если можно, замолвите за меня словечко Соловью.
– На что ты тратишь деньги? – холодно спросила она.
Оказалось, что его мать лежала в больнице с раком груди и ему нужны были деньги на операцию. Никто не соглашался оперировать, ей был шестьдесят один год, и она была не москвичка. Говорили, что операции она не переживёт, хотя никакой уверенности ни у кого не было. Один из санитаров посоветовал ему дать хирургу взятку сто восемьдесят рублей:
– Скорей всего метастазов ещё нет, – сказал он утвердительно.
У бородатого в жизни никого не было, кроме матери. К тому же он был человек суеверный. Он решил, что если он не попытается помочь матери, ему будет наказание сверху. Что-то вроде возмездия. Мать не одобряла его занятия.
– Они пьяные, – спокойно продолжал бородатый. – Шалим-Водолаз, дагестанец, присоединился к новой банде из Чертаново. Лысого, Ибрагима, Шалим встретил в Москве. У них план, как я понял, убрать Соловья и завладеть целиком продажей героина. У Барона не будет выхода, как только иметь дело с ними. Они хотели поставить его перед фактом.
Мадам опять улыбнулась и спросила:
– Откуда ты их знаешь?
– Я встретился с ними в кафе «Метелица». Они спросили, хочу ли я заработать. Они предложили пятьдесят рублей. Я думал – им нужен человек, чтобы постоять на шухере, пока они ограбят магазин. Они сказали так:
– Поторчишь на стрёме пару минут – полсотни получишь. Поди плохо. Свисти, если что. Свистеть умеешь?
В этот миг Мадам Филимонова вспомнила, как Соловей говорил ей месяц назад, что один баламутный «чурка» из банды конкурентов хочет проникнуть в его близкое окружение. Ему донесли, что новобранец лелеет мечту, стать главарём вместо Соловья, и что он, возможно, попытается убрать Соловья в подходящий момент. Устроить провокацию, как будто залётный, никому неизвестный бандит, пришил Соловья, забрал мешки с героином и пропал бесследно. Но сначала надо было убрать Мадам и завладеть частью товара. Она опять усмехнулась и подумала про себя:
– Дурак даже не понимает, что ни один залётный не смог бы провернуть такое дело без помощи стукача изнутри.
За стукачество члены банды платили жизнью. Все следили друг за другом и хотели быть первым, кто предупредит Соловья, потому что его искренне уважали за смелость и чувство юмора. Он был щедрым главарём, ценил лояльность больше, чем деньги. Все это знали и одобряли.
Явно Соловей ожидал подходящий момент, чтобы избавиться от предателя и похерить его тело в Москве-реке. Связи Барона помогут, если начнётся расследование. Дело просто официально закроют за отсутствием улик. Обычно, к шее жертвы привязывался кусок арматуры, никаких отпечатков пальцев, никаких документов. Сбрасывали трупы в Москву реку в Котельниках, труп до туда довозили в багажнике такси. Потом труп шёл ко дну, или медленно впадал, или не впадал с Москвой-рекой в Оку, потом в Волгу. Таксисты не были членами банды, за исключением нескольких серьёзных головорезов, отсидевших в тюрьме за вооружённые ограбления. Остальные подрабатывали на стороне. Им было это на руку – им платили хорошие деньги за услуги, когда было необходимо. В остальное время, они были обычными таксистами и лихо грузили в багажник не трупы, а чемоданы туристов и москвичей, также продавали водку в два раза дороже ночью, после того как винные магазины закрывались. На Новый год они покупали жёнам золотые кольца и цепочки, и, подвыпив, душевно пели хором «Подмосковные вечера».
В предчувствие страшной мести, которая обрушится на её врагов, Мадам облизала верхнюю губу и улыбнулась. Теперь она точно знала, кто были её похитители, мучители-насильники. Она почувствовала, как к ней стали возвращаться силы.
Глава 2
Побег
Как выяснилось, пухлого бородача звали Мустафа. Сначала он действительно понятия не имел, кто была эта незатейливая толстуха, которую Ибрагим и его подручный похитили около кинотеатра «Новороссийск». Но во время пыток он неожиданно сообразил, кто она была. Это была сама Мадам! Красные домашние тапочки её выдали. Это была она, кто предприимчиво использовала клетчатую сумку на колёсиках для доставки пакетиков с героином по назначению. Выглядело так, что якобы она возвращалась из продовольственного магазина, или направлялась в него купить снеди для дома. Для большего удобства, она носила красные домашние тапочки. Она выглядела, как обычная домохозяйка. Андрей тоже никогда не сомневался, что она отправлялась за продуктами. Она уже стала легендарным персонажем среди дворовой шпаны. Её тесное пальто, пуговицы которого, казалось, вот-вот оторвутся от напора её телес, представляли камуфляж обыденности и беспомощности, за которым пряталась и оперировала опасная преступница и мошенница Мадам Филимонова. Её красные тапочки были часто темой для разговоров среди шпаны. Ходили слухи, что несмотря на то, что она носит дешёвые тапочки, она была правой рукой Барона, и что она ворочала миллионами.
Мустафа высунулся из двери подвала посмотреть, не торчит ли кто у лестницы. Лестница в подвал была пуста. Он показал ей головой на дверь, дескать – пора. В этот момент, она сняла свои рваные кровавые капроновые чулки и бросила их под стул, трусов на ней не было, она огляделась и увидела их в углу комнаты под трубой горячего отопления. Она подняла и отряхнула их. «Отвернись», – скомандовала она. Бородатый отвернулся и начал тихо поднимался по лестнице. Ей показалось, что прошла целая вечность с момента её похищения. Тёмные облака повисли над последней ярко-оранжевой полоской заката, едва просвечивавшей сквозь темные извилистые ветви деревьев. Заметно похолодало. Они оказались на тротуаре под липами. Впереди пожилая женщина толкала коляску с ребёнком, младенец безмятежно спал. Пристроившись сзади, они следовали за ней, пока не убедились, что на улице никого нет. Тогда они опередили женщину с коляской и её и торопливо зашагали к перекрёстку.
На угловом здании, она прочитала название улицы «Самарская». Она запомнила номер дома – 7/11.
– Иди, поймай такси. Я буду ждать здесь на углу.
Он вышел на дорогу и поднял руку. Остановились «Жигули». На их счастье, частник резко затормозил посредине улицы, приглашая их в машину, открыв пассажирскую дверь. Мустафа приглашающе помахал Мадам рукой. Она заспешила к машине, всё ещё не веря, что свободна. Перед тем, как сесть в машину, она оглянулась. Никого. Она плюхнулась на заднее сиденье. Всё тело её ломило. Мустафа бодро обежал машину и прыгнул на пассажирское сиденье. Машина рванула с места. Шофер повернулся к женщине, шутливо спросил:
– Куда прикажете?
– Угол Уланского и Садового кольца.
– Будет стоить десять рублей, – твёрдо сказал водитель.
– Гони! – нетерпеливо, в полный голос скомандовала Мадам.
Машина понеслась. Они проехали станцию метро Щёлковская и продолжили двигаться по направлению к центру. Шофёр начал травить анекдоты. Пассажиры сосредоточено смотрели в окно. Мадам планировала убийство похитителей, а Мустафа грезил, что его мать поправится и по-прежнему будет готовить его любимый плов. Ибрагим и его подручный. Шалим, которые плохо понимали кого они сделали своим врагом, были, считай, мертвецами. Мустафа грезил, что они оба исчезнут как по волшебству с лица Земли, а он, Мустафа, станет одним из самых приближенных членов окружения Мадам и Соловья. Он станет одним из их телохранителей.
Наконец, машина въехала в Уланский переулок и остановилась. Она открыла дверь и сказала шофёру, что ей нужно позвонить. Она с трудом вылезла из машины, прошла к телефонной будке и набрала номер телефона Андрея, чтобы узнать, дома ли он.
– Наверное, вышел за винищем, – с укоризной подумала Мадам. Вернувшись из телефонной будки, она сказала Мустафе:
– Сиди в машине, пока я не вернусь.
Ему ничего не оставалось делать, как повиноваться. Она никогда не носила с собой большие суммы денег. Последние мелкие купюры, пятёрки и десятки, вытащили из её кармана похитители.
Мадам, прихрамывая, шла по тротуару в сторону жёлтого дома. Мустафа смотрел ей вслед, пока она не завернула за угол. Шофер не удержался и спросил:
– Кто это её так ухайдакал?
Мустафа грозно посмотрел на него и тихо сказал с дагестанским акцентом:
– Не советую соваться не в свои дела.
Шофёр замолчал. Мустафа вдруг занервничал:
– Что, если она не вернётся?
Тогда, думал он, ему настанет конец. Его пришьёт или Соловей, или его земляки дагестанцы. Но, с другой стороны, легенда говорила, что Мадам держит своё слово. Что означало, что он сможет достать деньги на операцию матери, а остальное было уже не столь важно. Он повернулся к шофёру и резко сказал:
– Она сейчас придёт.
Они настырно продолжали ждать. Шофер, наконец, включил радио и закурил. Примерно через пятнадцать минут Мадам появилась из-за угла. Подойдя к машине, она просунула в приоткрытое окно купюру в двадцать пять рублей, и прошептала Мустафе на ухо:
– Я позвонила Соловью. Он ждёт тебя у биллиардной, около «Парка культуры». Всё будет окей, ты меня спас, проси у него работы. Мы не забываем тех, кто готов пожертвовать для нас жизнью.
Мустафа молча ей поклонился. Мадам посмотрела на шофёра. Он заметно недоумевал, не понимая происходящего. Глядя ему в глаза, Мадам сказала:
– Отвези моего приятеля к станции метро «Октябрьская».
Шофёр было хотел что-то сказать, но потом передумал. Ситуация была явно не ординарная.
– Будет сделано! – вдруг вырвалось у шофёра.
Вся в синяках и ссадинах, Мадам внушала одновременно необъяснимое чувство страха и уважения. Возражать ей было невозможно. Она толкнула дверь машины, та громко захлопнулась. Шофёр рванул с места, и, молясь про себя всевышнему, понёсся к Крымскому мосту.
