Kitobni o'qish: «Последняя охота Матерого»
Снег был сырой и глубокий. Молодой олень-сеголеток бежал из последних сил. Задыхаясь, проваливаясь на каждом шагу по самую грудь в глубокий снег. Багрово-синий язык вывалился, из пасти шла пена.
Его преследователю было не легче. Большой матерый волк-одиночка со свалявшейся порыжелой шерстью на впалых боках был всего в нескольких метрах. Загривок блестел от обильно выступившей влаги, меха боков работали часто, наполняя легкие воздухом, но сил сделать последний решающий рывок уже не было. Лишь сильный голод и жажда крови гнали его вперед. Так же, как страх – оленя.
Временами он отставал, и оленю казалось – еще немного, и он уйдет. Лес надежно укроет его от смертельной опасности. Но возникшая внезапно на пути глубокая щель оврага решила судьбу животного…
Зима выдалась теплая. Такой теплой зимы не помнили даже старожилы этого леса. Чтобы в январе шел дождь – такого еще не бывало. Никогда. При этом снег шел исправно – даже в редкие по-настоящему холодные дни. Также как и тепла, снега в эту зиму было слишком много. Наступала очередная оттепель, снег подтаивал и ложился еще одним непрочным слоем на толстый слежавшийся пирог.
Кому было хорошо этой зимой, так это птицам и разной лесной мелочи. Не нужно было искать пищу целый день, а на ночь глубоко зарываться в снег, чтобы не замерзнуть. Корма было в изобилии. И ягод рябины, которая
своим обильным урожаем не оправдала надежд на морозы. И сухого шиповника. И даже личинок короеда, что под ярким, почти весенним, солнцем оттаивали и шевелились под корой, шуршанием привлекая дятлов в ярких кафтанах.
Февраль стал еще теплее, чем январь, и не только в городе, но даже в лесу наступила самая настоящая весна. Снег осел, и на опушках появились проталины. Ручьи вскрылись и весело журчали по оврагам, на ночь ненадолго укрываясь тонким непрочным ледком. Птицы обалдело орали, не понимая, где они профукали целый месяц зимы. Ночные звери выходили из своих нор днем, недоверчиво принюхиваясь к чистым весенним запахам. Зайцы посреди белого дня носились друг за другом, ошалев от солнца и тепла. Сова сонно хлопала глазищами, глядя сверху на все это безобразие, не замечая наглых мышей, что бесстрашно шмыгали прямо под ней.
Матерый не ел уже двадцать с лишним лун, и впалый живот его сводили судороги. Он давно уже жил и охотился один, без стаи. Новый вожак, молодой и сильный самец, прогнал его после недолгой схватки. Он давно уже метил на место Матерого, постоянно проверяя того на прочность, устраивая провокации и драки с другими самцами. Заискивая перед вожаком поначалу, а затем начал вести себя все более и более нагло.
Его час наступил, когда раненый в бок во время охоты на крупного секача, вожак потребовал свою законную долю добычи – самые лакомые куски из живота кабана. Но омега не уступил, навязав Матерому драку, и здорово его потрепал. Не помогло даже заступничество самки.
Матерый и сам понимал – его время ушло. И принял свое поражение как должное, сопротивляясь скорее из гордости. Нельзя показывать свою слабость. Даже тогда, когда нет никаких шансов. Только так.
Он ушел из стаи и охотился один. Конечно, это было не в пример тяжелее. Не было загонщиков – молодых, выносливых и охочих до крови волков. Не было верных волчиц, сидящих в засаде. Не было самок, даривших ему свою любовь под яркой луной. Был только лес, дружелюбный раньше, когда волк был молодым и сильным, но ставшим чужим и равнодушным сейчас. Лес, всегда бывший ему другом, в одночасье превратился в соперника и временами даже врага.
