Kitobni o'qish: «Эффект безмолвия»
ВСТУПЛЕНИЕ
Каждый способен выжать максимум из своей жизни, обладай внутренней соковыжималкой, знающей – как, и самое главное – из чего. Сложности этого процесса заключаются в том, что житель маленького нефтяного города не односортный фрукт или овощ, он их сочетание, но, попадаясь в течение жизни в связи, сродные паутине, и зависая на этих связях, он вынужден жать из себя сок определенного свойства, вкуса и находить его приемлемым, чтобы угодить некоему пауку, который тихо бормочет:
– Пока ты вкусен, ты мне нужен…
Устрашающее бормотание заставляет улыбаться в нужный момент нужным людям, входить в нужный момент в нужные двери и расставаться в нужный момент с ненужным окружением…
Прозрения, наступающие иногда, заставляют чувствовать жадное жало паука, предугадывать его страшную морду и испытывать отвращение к собственной доле паучьей жертвы. У большинства жителей маленького нефтяного города они происходят в виде внезапных мигреней, печалей и прочих огорчительных ощущений. Тогда хочется разорвать паутину и вырваться. Но куда?
Что тут выгадывать в маленьком нефтяном городе, где высятся серые безликие облупившиеся дома, где под ногами лежат выщербленные и перекошенные тротуары и дороги, да вечная грязь в сырую погоду, где радуют только красивые мышеловки магазинов?
Счастье там – за границей маленького нефтяного города – думает каждый его житель. – Не на истоптанной дороге с работы и на работу, не в коллективе, где повадки каждого члена известны и не вызывают теплых чувств, и не дома, а где-то далеко и когда-то.
Деньги, получаемые привычными методами, обладают колдовской властью порабощения. Привычка порождает сокращение усилий, сокращение усилий порождает моральное ослабление, а изменения в жизни пугают страхом неизвестности, незнакомым в молодости. На изменения жителям маленького нефтяного города уже не достает того здоровья, которым они купили относительно спокойную и благополучную жизнь. Жажда денег и спокойствия, испускаемая обеспеченной частью населения, висит над маленьким нефтяным городом, словно заразные выдохи гриппозных больных.
Вот только тоска по событиям не исцеляется деньгами. И оказывается, что в маленьком нефтяном городе основные события происходят не на улицах, не в кабинетах, а где-то под прикрытием волосяного покрова, кожи, жира, мышечной ткани и костей. Что-то там теплится, не позволяя даже никчемному случаю кануть в таежной глуши без осмысливания, нервотрепетания или сердечных аритмий.
Поэт маленького нефтяного города Женя Рифмоплетов, побывав в Москве и опускаясь в направлении, где в местах его жительства обычно покоится нефть, внезапно и особенно остро ощутил эту, словно бы предсмертную, тоску:
Шаг за шагом, спина за спиной,
Исчезаем мы все под землей,
Чтобы стать под землею как все
– Пребывать в летаргическом сне.
Есть глаза, но не видят они,
Есть умы, но рассудка не жди.
Поворот, свой вагон, поворот
– Вот и все, что тревожит народ.
Да еще – не дай Бог – опоздать,
От толпы хоть чуть-чуть поотстать,
Без работы остаться сейчас
– Это гонит под землю всех нас…
Если бы не одна созданная цивилизацией привычка, жители маленького нефтяного города, возможно, отогнали бы от себя опасного паука, разорвали бы паутину. Возникло бы нечто важное – самое, самое, самое, но жители маленького нефтяного города, когда появляется час-другой для личного и сокровенного, ложатся на диваны и включают телевизионные или иные приемники картинок, чтобы унестись подальше от привычного и обыденного. Их сердца наполняются завороженным покоем. Глаза становятся похожи на стеклянные шарики, служащие исключительно для фокусирования экранного изображения. Взгляды сцепляются с экраном столь сильно, что редкая отвлекающая сила способна прервать контакт. Их мозг, словно флеш-карта, засасывает нечто из заэкранья, вызывая эмоциональные всплески и действия…
Возникает великая система слияния живого и мертвого в единую замкнутую на саму себя трансляционную систему. Ночные окна маленького нефтяного города и покрытые тьмой его пространства, начиная от уличных и кончая квартирными, наполняются незабвенным чарующим мерцанием, похожим на всполохи первобытного костра, – мерцанием экрана, установленного там, где раньше стояла икона, либо поближе к сердцу, потому как нет заманчивее движения, которое обретаешь, не двигаясь.
***
Телевидение и подобные ему средства коммуникации – это дверь в другой мир, откуда к зрителю устремляются образы, не всегда нужные ему. Много мух хочет влететь в дом, но никто не распахивает им окна. Вряд ли незнакомой собаке, бросающейся на дверь, кто-то откроет. Так почему мы легко распахиваем двери экранов? Потому что входящие притворяются добрыми приятелями, потому что взывают к состраданию, потому что…
ГНЕЗДО
«Чтобы быть понятым средь болотных лягушек, человеку надо научиться квакать».
Стас Куплин, приглашенный главой маленького нефтяного города Хамовским на должность главного редактора телерадиокомпании вместо уехавшего на повышение Вити Лесника, был высоким худосочным созданием, похожим на микрофон со стойкой, где головка микрофона и исполняла роль головы. Внешне вполне интеллигентный и блестящий, словно отполированный, он старался ради имиджа муниципалитета, и ответственные сотрудники, те, что дают деньги, были довольны. В этой ситуации до населения Куплину не было дела.
«Если люди, которые мне платят, довольны, а довольны эти люди, если на экране телевизора мелькают милые их сердцу образы и словеса, то зачем капусту искать в тайге, если водятся тут грибы и ягоды, – так рассуждал он. – В общем – всему свое место и не надо усердствовать в поисках правды, там, где ее быть не может».
Куплин испускал разговоры и картинки, заполнявшие головы населения маленького нефтяного города, легко, будто сеял траву. Особенности товара его не интересовали, потому что политика схожа с эстрадой – чем обворожительнее поешь, тем довольнее публика, а создавать привлекательные телепрограммы Куплин умел. Однако продажа и забвение собственного внутреннего мира всегда образует пустоты, в которые устремляются чужеродные идеи и, словно глисты, разъедают органы, ответственные за совесть, честь и праведную мысль. Куплин тоже подхватил этого малоприметного и плохоизводимого глиста.
Паразит вывелся во множестве властьхвалебных сюжетов и телефильмов, проник в голову главного редактора телерадиокомпании маленького нефтяного города и начал там пощелкивать хвостом, примерно так, как конюхи пощелкивают хлыстом, загоняя упрямых лошадей в стойла. От внутриголовных щелчков Куплин становился над собою не властен и делал все, что требовали ответственные лица администрации маленького нефтяного города, но, как плату за неприметную внешне болезнь, взял за правило пить винно-водочные напитки, которые успокаивали мозгового глиста, а самому Куплину приносили облегчение.
– Опять башка разваливается, – жаловался он, после исполнения очередной заявки муниципалитета. – Надо выпить. Кто бежит?.. Да ты и бежишь…
И первый попавшийся телеоператор стучал башмаками по лестнице…
***
Магазин «Мушка» располагался рядом с офисом телерадиокомпании, как говорится – бок к боку, как растут грибы небольшими группками, потягивая соки из одной разросшейся грибницы. Название этого магазина напоминало северянам о деревенском лете и об охоте, о красивых женщинах и мерцании в глазах, для возникновения которого на прилавках «Мушки» стояли: разносортная водка, коньяки, пиво и другие спиртные напитки. Причем деньги, что было крайне важно в случае вспышки нетерпеливой душевной потребности, требовались не сразу. Все необходимое выдавали под запись в силу традиции, оставшейся со времен, когда заработную плату и в маленьком нефтяном городе выплачивали с многомесячными задержками.
Покупки прибыли в съемочный павильон и легли на стол ведущего теленовостей: две бутылки коньяка «Белый аист», который своей ценой привлекал лишь отъявленных алкоголиков, уже не боявшихся отравления, рижские шпроты, напоминавшие измученных мальков, с которых заживо сняли шкуру, маринованные огурчики и другие разносолы длительного хранения.
Телевизионные камеры мертво блестели стеклами в направлении живой компании, расположившейся на черных офисных стульях. На потолке, стенах и полу замер свет двух фонарей подсветки, творя интимную атмосферу, так необходимую для непринужденной беседы.
– Ну, что, господа, давайте выпьем за,.. – предложил Куплин и внезапно понял, что не знает, что говорить дальше.
День был не праздничный, не именинный, без достижений и открытий, а в голове раздавались щелчки, разгоняющие мысли…
– …выпьем за нас, – завершил Куплин.
Со стола полетели огурчики и рыбки.
– Телевидение сходно со спиртным, чем больше потребляешь, тем меньше видишь. Ведь пашем, пашем. Эту усталость можно только водкой, – Куплин внезапно озвучил мысль, вылетевшую из обретшего тишину мозга. Но говорить о вещах, требующих раздумья, там, где это раздумье травят, все равно, что сеять зимой. Куплин и сам не понял, что сказал. Его ощупали непонимающие взгляды. Тишину разрядил Задрин.
– Стас, а премия будет? – спросил он, поскольку и рюмка, выпитая с начальником, уравнивает.
***
Не делясь знаниями, Жора Задрин был незаменим. Скоммутировав телеаппаратуру телерадиокомпании, он хранил схему подключений исключительно в своей голове, и поэтому только он и мог быстро устранить неисправности. Кроме того, он устанавливал на компьютеры программное обеспечение и опять же – только он знал – какое. Официально он числился инженером компьютерной графики. И опять же – кроме него – никто.
Но самое главное, что он умел из одного редакционного компьютера сделать два, причем второй – либо для дома, либо для знакомых, либо – на продажу.
– Жорик помоги, что-то компьютер глючит, – жаловались журналисты.
Современная техника с несущественными поломками была хлебом Задрина.
– Сейчас помогу, – отвечал он и уносил компьютер.
Он действительно помогал, но таким образом, что новый процессор заменял на старый, уменьшал количество памяти, и так происходило каждый раз. В итоге к моменту списания до Фазановой, завхоза телерадиокомпании маленького нефтяного города, доходили одни пустые корпуса, непонятно каким образом работавшие.
А сейчас Задрин ждал ответа на вопрос о премии.
***
– Жора, пока не знаю. Бумаги я подготовил, – ответил Куплин.
– Стас, что за люди у нас? – с деланным удивлением произнес Плоскосандров, заместитель Куплина по технике. – Лампочка в туалете перегорит, они сидят без света, жалуются, но сами пальцем о палец не стукнут. Ждут, пока я заменю.
– Успокойся, это твоя работа, – сказал Куплин, – ты, главное, разливать не забывай.
Выпили, закусили, а когда выпили и закусили уже достаточно для того, чтобы у каждого в голове заработал свой телевизор, принимающий трансляции не иначе как от сатанинской станции, то разговоры изменились…
– Недавно ездили снимать отчет начальника милиции. Захожу на пропускной пункт, а там – новенький сержант и не пропускает. Я говорю: «Открывай». А он: «Кто такие?» Я: «Телевидение, что не видишь?» А он: «По какому вопросу?» Я говорю: «Открывай, а то разжалуют…», – принялся рассказывать Павшин, ведущий «Новостей» телерадиокомпании, но внезапно упал на пол прямо с куском колбасы во рту. Его собутыльники еще допивали рюмки.
– Что же он так лицом в пол, положите его на бок, – участливо попросил Куплин.
Будучи дипломированным зооинженером, Павшин повадки животных знал интуитивно, и месячное обучение в московской школе «Интерньюс» не истребило в нем природных склонностей. На лице возникла довольная улыбка. Он встал по-собачьи на четвереньки и заорал:
– Идите все на йух, идите все на йух!
По устоявшейся традиции все нехорошие слова, произнесенные героями этой книги, мы будет писать наоборот, чтобы прямое их прочтение не коробило скромные души.
Далее началось невообразимое: Павшин засеменил по съемочному павильону на четвереньках и залаял. Телевизионщики смотрели на него с интересом, который не перерождался в беспокойство лишь потому, что они сами по своему состоянию готовы были поддержать забавный почин Павшина и создать стаю.
– Давайте выпьем за нашу дружбу, за коллектив, – не успел проговорить Куплин, как его перебил Задрин:
– Ты смотри, что он делает.
Павшин ухитрился снять брюки, задрал ногу по-собачьи и закричал:
– Я бывший майор Госбезопасности, а мы следов не оставляем!
– Держи его! – испуганно вскрикнул Куплин…
***
Все, что усваивает человек, становится его телом, мозгом, мыслью. Кровью сотрудников телерадиокомпании стали: водка с пивом, и вино – спиртное, приносящее радость, но лишающее разума, а возможен ли поиск истины без разума? Убийство разума, как убийство человеческого, убийство живого. Им оставалось лишь гулять по болотам вслед за проводниками администрации маленького нефтяного города. О, как это удобно, быть ведомым, словно ребенок, полагаться на чужой ум, не задумываясь о том, что умным человеком мы иногда называем того, кто красиво обставляет дурные поступки. А потом они сидели в домах, скованных ночной тьмой, не ощущая радости полета.
НОВОСТИ
«Сказка, которую безответно слушает пострадавший от обманщика, поднимает обманщика в собственных глазах, создавая иллюзию глупости пострадавшего, а значит – и поделом ему».
На следующее утро Нестор Павшин, ведущий новостей телерадиокомпании маленького нефтяного города, как ни в чем не бывало сидел за квадратным столом на крутящемся сиденье без спинки. Спинку давно убрали, чтобы ведущий не расслаблялся, и своей устремленной к зрителю позой вдохновлял того на искренние отношения.
Позади Павшина стояла рама, обтянутая синей тканью, с которой фигуру Нестора вместе со столом вырезали компьютерными методами и укладывали на виртуальную студию, прикрепляя чуть выше правого уха Павшина эмблему новостей.
Впереди Павшина блестел глубинной темнотой полупрозрачный монитор телевизионного суфлера, скрывая за собой объектив профессиональной телевизионной камеры.
По полупрозрачному монитору суфлера предстояло бежать тексту, который Павшин профессионально читал так, что создавалась видимость, будто он произносил текст по памяти, безотрывно смотря в глаза каждого телезрителя в отдельности.
– Сегодня, где бы человек ни был, качество телевизионной картинки, цвета, динамика, светосила в сумме превосходят любое природное явление, – запомнил он фразу из лекционных курсов повышения квалификации. – Искусственное стало притягательнее естественного в силу большей доступности. Любая хорошо смонтированная телепередача, снабженная хорошим голосом, при хорошем качестве картинки для народа настолько заворожительна, что почти не имеет значения, о чем она.
Павшин тщательно выпрямил спину, чтобы транслировать в мир уверенность, развернулся в три четверти. Операторы светильниками истребили тыловые тени и настройками телекамеры установили кадровые рамки, в которых телезрителю предстояло видеть ведущего новостей.
– Готовы!? – проверяя микрофон, крикнул Нестор монтажеру, перед которым на мониторе горел вырезанный по грудь его электронный образ.
– Можешь начинать! – крикнул худой, словно рыболовная удочка, Пискин и махнул рукой глухому для внешнего мира Павшину.
Нестор профессионально выдохнул, нажал на клавишу телесуфлера, и текст побежал, озвученный его голосом:
– Здравствуйте, уважаемые телезрители! В эфире программа «Новости», в студии Нестор Павшин. Сегодня в программе…
Озвучив вступление к «новостям», Павшин нажал на клавишу телесуфлера, текст остановился.
– Приписываем анонс, – крикнул он.
Анонс написал сам Павшин и согласовал с Куплиным. В анонс, естественно, вошел сюжет самого Павшина – кто сам себя обидит? Но главное редактирование оставалось за Куплиным, выделявшим события о положительном влиянии власти на жизнь маленького нефтяного города и события, будоражившие воображение жителя маленького нефтяного города, например, автомобильные аварии.
– Все должны впитать муниципальный подход, – твердил Куплин на каждой пьянке и на каждой планерке и добился желаемого.
Журналисты телерадиокомпании маленького нефтяного города, излучая приверженность режиму, повесили над своими столами портреты главы маленького нефтяного города Хамовского. И теперь любой входящий в корреспондентскую подвергался воздействию множества глаз главы города, излучавших добро и мудрость, подвергался его магической улыбке, производства местного фотоумельца Мышкова.
– Нестор, анонс готов, продолжаем! – крикнул Пискин и опять махнул рукой.
Павшин перевел взгляд на телевизионный суфлер, где белел текст первой подводки, и нажал на клавишу.
– Сегодня в городской администрации глава города встретился с,… – хорошо поставленным голосом проговорил он.
Хамовский распил пару бутылок дорогого коньяка с руководителями нефтяной компании, но телеоператоры понятливо отводили объективы телекамер от стола с закусками, монтажеры отыскали секунд десять более-менее осмысленных фраз – они и вошли в сюжет. Остальное видео представляло, как гости маленького нефтяного города посещают наиболее красивые и значимые для власти здания, памятники и территории.
– Наше нефтяное предприятие продолжает перевооружение производства и вводит новые объекты,… – зачитал Павшин подводку к следующему сюжету, как только Пискин дал привычную отмашку.
Речь шла о новой столовой. На кадрах рабочие бодро опустошали тарелки ложками и вилками, а повариха рассказывала об особенностях производственной кухни…
«Компания заботится о вас, компания заботится…», – говорил каждый кадр, каждый отрывок текста. Журналист, готовивший данный сюжет, не рассуждал о природе благотворительности заинтересованной в прибыли нефтяной компании, о качестве завозных продуктов Крайнего Севера, он не копал, а благоговел… Такова была молчаливая договоренность, за нарушение которой журналиста не пригласили бы впоследствии на подобные мероприятия. Это означало потерю темы и сложности с исполнением плана по строкам и кадрам…
– А вчера на выезде из города произошло крупное дорожно-транспортное происшествие…
На происшествия без трупов Павшин не выезжал. Бесконечная рутина автоаварий наскучила, и кадры покореженного железа, не подкрашенного кровью, перестали волновать. Но даже эти информации основывались на договоренности между милицией и журналистами. Милиция извещала, телевидение реагировало. В результате милиционеры отчитывались о вышедших на телевидении сюжетах и работе с населением, не имея критики в свой адрес, а телевидение выводило на экран хоть что-то интересное массовому зрителю…
– В городской больнице справляет день рождения отделение… – продолжил художественное чтение Нестор.
На мониторе замелькали кадры врачей, принимающих пациентов, пациентов, сидящих в коридорах поликлиники в ожидании приема. Руки Пискина летали над монтажным пультом, то устремлялись к ручкам регуляторов громкости, то к кассетам, то к принимающим отверстиям видеомагнитофонов. Записывался стандартный хвалебный сюжет, и тут на фоне текста о сложной работе регистратора в тот момент, когда журналист зачитывал имя, фамилию и отчество появилось безрадостное и даже изможденное лицо какого- то мужчины, заглядывавшего в окошко регистратуры. Это длилось секунду, две, три…
– А это что за рожа? – удивленно спросил Куплин. – Это и есть регистраторша?
Все журналисты, присутствовавшие возле монтажного пульта, дружно рассмеялись. Это была форма корпоративного развлечения, когда монтажеры иной раз вставляли в сюжеты некие каверзы из-за дефицита кадров или потехи ради.
– Хороша, хороша, – саркастически оценил Куплин.
– Регистраторша в этот момент отвернулась, и нечего было снимать, – начал оправдываться Антон Кузнечиков – один из трех телеоператоров.
– Ну, подождал бы, – размеренно выговорил Куплин.
– Так я откуда знаю, что будет в сюжете, – ответил Кузнечиков.
И это была чистая правда. Телевизионные сюжеты лепились на лету. Пришел, увидел и отснял. Журналист писал текст отдельно от видеоматериала. Телеоператор снимал отдельно от текста. А монтажер самостоятельно заполнял озвученный журналистский текст картинками на свой вкус. Так под маркой простоты и минимума движения создавались новости для народного внимания.
– Пойдет, – дал заключение Куплин. – Кто там разберет…
– И в заключение – новости спорта. Спортсмены маленького нефтяного города опять добились наград,… – прогремел голос Нестора, усиленный динамиками в монтажной.
Все это был спектакль из минителеспектаклей. Заявки на все минителеспектакли поступали из структур маленького нефтяного города. При изготовлении каждого из минителеспектаклей роль журналиста сводилась к позитивной обработке требуемого события. Но Куплина не огорчало рамочное творчество, не оформление телеэфира было главным для него…
Будучи иногородним, как и редактор газеты Квашняков, и приглашенным самим Хамовским, он испытывал здесь признательность только к одному человеку – главе маленького нефтяного города. Не обремененный моральными, связывающими сердце связями, он исполнял любой заказ и профессионально обыгрывал любое событие так, что власть оставалась на высоте, а то и покоряла новые вершины. А те события, где власть была не на высоте, не выходили на экраны: журналисты их игнорировали. Но опять же – это было не главным.
Зарплата и премии, получаемые Куплиным от Хамовского, быстро наскучили ему и стали казаться мелкими. Когда он получил ежемесячную доплату за оказание телевизионных услуг от департамента Ямальской столицы, это осчастливило его, но ненадолго. Основную долю своих побочных заработков он нашел в платных услугах, оказываемых населению телерадиокомпанией, сколотив вокруг себя финансовую банду…
***
Отчитав новости, Павшин встал, деловито пересек съемочный павильон и устремился к своему кабинету, где над столом рядом с фотографией Хамовского висела его фотография в фуражке и мундире гестаповского офицера, искусно приделанные в фоторедакторе.
