Kitobni o'qish: «Фагоцит. Покой нам только снится»
Пролог
В этой истории двадцать третий съезд КПСС проходил с восьмого по девятнадцатое апреля тысяча девятьсот шестьдесят шестого года. Повестка дня была ожидаемой:
– Отчетный доклад ЦК КПСС, докладчик Леонид Ильич Брежнев.
– Отчетный доклад Центральной ревизионной комиссии, докладчик Нонна Александровна Муравьева.
– Директивы съезда по пятилетнему плану развития народного хозяйства СССР на 1966–1970 годы – Алексей Николаевич Косыгин.
Естественно, все эти доклады были единогласно утверждены. Потом настала очередь выборов центральных органов партии, прошедших без каких-либо неожиданностей. По сложившейся традиции кадровые вопросы решались на пленумах.
И наконец, первый секретарь был вновь переименован в генерального, а Президиум превратился в Политбюро.
Разумеется, во всех газетах съезд именовали историческим, а кое-где даже начинали рассуждать о всемирно-историческом значении его решений. Впрочем, советский народ к подобному уже привык и особо не волновался – подумаешь, еще один! Сколько их уже было.
О том, что это не совсем так, сначала не поняли даже западные политологи. Да и вообще, знать о последствиях решений съезда из неотягощенных высокими государственными постами людей могли только два человека – Виктор Васильевич Скворцов и Виктор Васильевич Антонов. Могли, но не знали. А только подозревали, да и то не очень уверенно.
Глава 1
Никогда в жизни я не работал так близко от дома, чтобы ходить на работу пешком. Ну разве что в школьные годы, когда подрабатывал дворником. Зато теперь сподобился – от моего подъезда до проходной НИИ «Мечта» метров триста. Тут даже велосипед не нужен, не говоря о чем-либо более серьезном.
Ну да, теперь я живу не в Москве, на улице Крупской, а на окраине поселка Троицкое, будущего Троицка, в научном городке «Красная Пахра».
Нам с бывшими соседями, которые теперь стали членами семьи, выделили четырехкомнатную квартиру на втором этаже кирпичной пятиэтажки улучшенной планировки. Она состояла из большой проходной комнаты, справа от которой располагались две десятиметровые комнатки, а слева – одна восемнадцатиметровая.
Поначалу их предполагалось разделить так. Большая центральная играет роль гостиной, она общая. В одной из маленьких будут жить тетя Нина с дядей Мишей, в другой – Вера с Джулей (это ее пес). А мне остается восемнадцатиметровая.
Однако Вера после свадьбы перебралась жить ко мне, вместе со своим хвостатым приятелем. А бывшая ее комната стала моим кабинетом.
– Ты же ученый! – объяснила мне Вера. – И значит, должен иметь домашний кабинет, тем более что для него есть комната. Не распихивать же по разным маму с папой! Ой, Вить, я такая счастливая! Мы теперь всегда будем вместе, да? Ну разве только ты иногда будешь уезжать куда-нибудь по делам. Или улетать. На Луну, например.
– Куда-куда?
– Ну, Ефремов же в последней передаче рассказывал, что сначала на Луну прилетят роботы. Да я это и сама знаю, сколько с ними нянчилась. Осмотрятся, потом им на помощь пришлют новых, и они начнут строить лунную базу. Построят, обставят ее, и только потом наступит очередь человека. И кому туда лететь, если не тебе? Вообще-то еще я могу. Наверное, к тому времени институт уже закончу.
– Если поступишь.
– Поступлю, ты же сам видишь, как я готовлюсь.
– И еще у тебя дети будут. Со временем.
– Так с ними мама с папой посидят! Я же улечу ненадолго. Вить, я до сих пор не могу поверить, что все это взаправду. Иногда, как последняя дура, начинаю бояться – а вдруг все это мне только приснилось? Проснусь, а ничего на самом деле нет! Я же тебя с детства полюбила. Когда ты в армию уходил, боялась, что там тебя какая-нибудь окрутит. Осенью шестьдесят второго, как дядя Вася умер, мне вообще начало мерещиться черт знает что – будто и ты там, в армии, тоже. И ведь было же что-то, тебе тогда дракон помог. А потом звонок в дверь – и ты стоишь, на меня с таким интересом смотришь. Я чуть не умерла от счастья.
– А я, помнится, чуть не оглох.
– Так ведь не оглох же! А сейчас у тебя давно уже оба уха нормально слышат. Нет, ну вот ты мне скажи, чем я такое заслужила?
– Тем, что ты самая лучшая на свете.
– Правда? А уж про тебя вообще лучше промолчать, все равно никаких слов не хватит. Это же как нам повезло, что кому-то пришло в голову поселить моих родителей и дядю Васю в одну квартиру. Так бы и расцеловала его.
– Больно ему нужны твои поцелуи, лучше прибереги их для меня. Но вообще, конечно, можно попытаться узнать, кого это тогда осенило, и чем-нибудь помочь человеку. Если не в смысле карьеры, так хотя бы проставиться ящиком хорошего коньяка.
Да, похоже, Вера все-таки чувствовала, какая судьба у нее уже один раз сбылась. Но сейчас-то все идет совсем не так, и пусть она хоть здесь будет счастлива, я уж постараюсь. Кстати, Вера Михайловна из двадцать первого века для Антонова «никакая». А для Скворцова? Здешняя-то Вера «десятая». И значит, пусть Антонов там позвонит старушке, узнает, как самочувствие, а потом перекинется в меня, и я попробую ей помочь. Из благодарности, что у нее здесь такая замечательная духовная сестра.
Я ведь поначалу собирался жениться на Вере по расчету, просто чтобы не бегать по Москве и не искать кого-то там, а сейчас время от времени возмущенно задавал себе мысленный вопрос – и где были твои глаза, дебил? Не сразу разглядеть такой бриллиант – это еще надо ухитриться. Хорошо хоть спохватился вовремя. В общем, ни к чему откладывать. Послезавтра я вроде собираюсь в двадцать первый век? Вот как прибуду, сразу и займусь здоровьем Веры Михайловны.
Ну, а пока я здесь, надо поставить ремни безопасности и подголовники на «Москвич». Не на ефремовский, там все это уже давно стоит, вот только Иван Антонович почему-то не любит пристегиваться. А на мой. Сколько можно ездить на служебных машинах, которые как дали, так и могут отобрать. Да и лично мне этот «Москвич-408» нравится больше «Волги». Он, во-первых, все-таки устойчивей в поворотах на скорости, и руль крутить легче. А то, что он немного меньше, так это неважно. Вся наша семья, включая Джульку, влезает без особой давки, и ладно.
Зато у этого «Москвича» нормальные подвесные педали, а не напольные, как у остальных машин нынешнего времени. И вообще, это уже почти «Жигули», а не реликт начала пятидесятых годов, как «Волга», и не убогая косолапая тарахтелка, горбатый «Запорожец».
В августе – если, конечно, Вера успешно сдаст экзамены в МГУ, на биофак, куда она собралась поступать вместо медицинского, мы планируем всей семьей съездить на юг. Сначала по тому же маршруту, что два года назад с Верой на «Яве», но у моря повернем не направо, а налево. И поедем, время от времени останавливаясь на два-три дня, сначала вдоль берега до Туапсе, там недельку поживем в пансионате, а потом двинемся обратно, но уже через Крым, куда приплывем из Туапсе на пароме. Блин, чуть не забыл, надо еще багажник на крышу сварить! Или даже лучше заказать, потому как у меня и других дел полно, а рабочие на производственном участке иногда скучают без дела. И разумеется, оплатить работу и материалы из своего кармана. Я хоть уже и коммунист, но какие-то остатки совести у меня все же сохранились.
Кстати, в нашей семье прорва всякого автотранспорта. «Москвич» у меня, «Победа» у дяди Миши, «Макака» у Веры, да еще мои «Ява» с мопедом. Может, продать что-нибудь, а то мы на фоне соседей смотримся как буржуи? Да ну, на самом деле все нужное. Летом, особенно когда жарко, в Москву лучше ездить на «Яве». На рыбалку – тут мопед вне конкуренции. Да и соседи по подъезду у нас не бедные – администрация НИИ «Мечта». Своих машин у них нет не потому, что не хватает денег, а потому, что есть служебные. Хотя секретарша, кажется, уже стоит в очереди на такой же «Москвич», как у меня. Права, во всяком случае, у нее есть, она сама говорила, что получила их в тридцать каком-то году. Вместе со значком «Ворошиловский стрелок». Кстати, она мне сообщила, что сейчас организовывается кооператив для постройки гаражей. Надо будет туда вступить, пара боксов нам не помешает. Надеюсь, эта стройка обойдется без интриг и страстей, подобных тем, которые через тринадцать лет блестяще покажет Рязанов в своем «Гараже».
На то, что благодаря моему благотворному влиянию обстановка в СССР к тому времени изменится настолько, что сюжет станет неактуальным, я не надеялся. Обстановка обстановкой, но люди-то останутся теми же самыми.
Планы грядущего десанта моих роботов на Луну тоже слегка изменились. Для этой цели и саму ракету, и посадочный модуль поручили делать Челомею, уже вышло специальное совместное постановление ЦК КПСС и Совета Министров. И при очередной встрече Владимир Николаевич сообщил мне:
– Та элементная база и модули, что вы уже поставили, позволят нам сэкономить не меньше трехсот восьмидесяти килограммов из спускаемой на Луну массы. Из них – цените мою щедрость! – три сотни ваши. То есть можно будет запустить не один научный луноход в первом комплекте, а сразу два. И немного увеличить емкость аккумуляторной базы. Надеюсь, вы из чувства благодарности дополните вашу БЦВМ следующими функциями, мы тут подготовили техническое задание, вот оно.
Такое предложение оказалось очень кстати, потому как было уже ясно – в «Доцента» все желаемое ну никак не влезает, даже с моей и Антонова помощью. А раз появится второй такой, то образуется даже небольшой резерв. И это хорошо, потому что иначе мне даже было бы стыдно смотреть в глаза моему бывшему начальнику из ФИАНа. Сам же подбил его на разработку и изготовление прибора для экспресс-анализа лунного грунта, обещал всемерную помощь, а потом чуть не пришлось ехать туда и с извинениями и заявлять, что он не влезет. Зато теперь самое время навестить Якова Наумовича, да и ребят из лаборатории тоже, и обрадовать, что их работа обязательно будет востребована. А значит, ее участникам, кроме морального удовлетворения, светят и немалые плюшки – авторские, публикации – правда, в закрытых источниках, возможность защиты диссертации и всяческие премии вплоть до Ленинской. Ну или на худой конец, если у меня что-то пойдет не так, то Государственной.
Кстати, я быстро прикинул – при такой прибавке допустимого веса второй научный луноход даже можно будет слегка увеличить, расширив его возможности. И с полным на то основанием назвать «Профессором».
Хотя, конечно, это дополнительная порция мороки. Нет, еще одно шасси в Ленинграде сделают быстро, ребята уже набили руку. Электроника для него без сомнений будет вовремя, и масс-спектрометр из моей бывшей лаборатории тоже не опоздает. Но чтобы полностью набить второй научный луноход, да еще увеличенный, этого явно мало. И значит, придется писать письмо Келдышу, который не знает, кто я такой, и считает выскочкой, пролезшим в заместители директора благодаря родству с Косыгиным. Хотя, говорят, после сравнительно успешной работы «Луны-9» его мнение начало меняться в лучшую сторону. Вот и ладно, заодно проверим.
Хотя, казалось бы, мое-то какое дело, что президент Академии наук считает меня всего лишь чьим-то протеже? А вот фигушки, все равно неприятно. Он же не какой-то там секретарь горкома, эти пусть считают меня кем угодно. Он все-таки Келдыш, и его мнение мне небезразлично.
Глава 2
Все-таки в чем-то мне удалось убедить руководство, думал я, читая газету «Правда». Вот, например, Антонов в свое время про полеты «Джемини» узнал от «Голоса Америки», что отнюдь не прибавило ему доверия к родной советской власти, а я про них читаю в главной советской газете. Тут даже фотография есть. Снимок, скажем прямо, так себе, но даже по нему видно, что это не менее серьезный аппарат, чем наш «Восход», который вообще-то есть всего лишь немного модифицированный «Восток». Да и то модернизация в основном свелась к тому, что из «Востока» убрали системы безопасности, включая катапультируемое кресло, тем самым высвободив место еще для двух человек. Причем без скафандров, в скафандрах там помещалось только двое. Правильно наши сделали, что быстро прикрыли эту программу, пока никто не гробанулся.
То есть в шестьдесят шестом году в космос летали только американцы, и газета «Правда» не видела в этом ничего особенного. Мол, они разработали семейство «Джемини» и сейчас выполняют полеты по программе. Мы свою программу закончили и сейчас по ее результатам готовим принципиально новые корабли, намного совершеннее, чем «Джемини» или «Восход». Без спешки, потому как космос – это не арена стадиона, для нас главное – безопасность людей.
Да уж, если после такой идеологической подготовки Комаров погибнет в первом же полете нового «Союза», провал получится эпический. Но я все же надеюсь, что Антонов не зря изрыл чуть ли не весь Интернет в поисках любых материалов о той катастрофе, а Скворцов потом долго капал на мозги не только Шелепину, но на всякий случай и Косыгину тоже.
В общем, наше руководство, кажется, начало понимать – не надо по пустякам что-то запрещать, врать и замалчивать, а то ведь потом придется объявлять гласность. А от нее недолго и до перестройки.
Например, Даниэля и Синявского арестовали еще при Суслове, хотя Семичастный был против. Он прочитал, во что выльется это дело, и заявил, что не видит смысла делать двум весьма посредственным литераторам рекламу, которая прославит их на весь мир. Однако Суслов не внял, что ему быстро припомнили на пленуме, и суд состоялся уже при Демичеве. И значит, наш самый гуманный в мире суд в хорошем темпе дал обоим по три года условно и освободил их прямо в зале. Я бы даже сказал, вытолкал взашей – ну типа не до вас тут, уматывайте побыстрее. Причем Синявскому разрешили уехать во Францию, куда он мгновенно и слинял, а Даниэль остался в Союзе и сейчас зарабатывал на жизнь переводами поэзии, да еще под собственным именем. Никто ему не препятствовал. Никакой демонстрации в их защиту тоже не было. Во-первых, потому, что Семичастный про нее читал и заранее принял меры. А во-вторых, чего тут демонстрировать-то, если писателей уже выпустили?
Володя потом мне сказал, что он и без моих материалов вел бы себя почти так же.
– Их же нам американцы сдали, – объяснил он. – И уж явно не из любви к советской власти. Вот я сейчас и пытаюсь выяснить, зачем им это понадобилось. Ты про это ничего не знаешь?
– Нет, как-то не интересовался, но если нужно, могу в будущем посмотреть. Кстати, напоминаю – Светлана Аллилуева скоро сбежит. Тебя в той истории именно за нее и сняли.
– Да помню я, помню. Но это был только предлог, который нетрудно и найти другой, если этот не сработает. Кстати, намекнул бы ты Леониду, что, если ее отпустить, то вреда будет куда меньше, чем если она сама сбежит. И тем более если ее насильно удерживать, ни в какую Индию вовсе не отпуская, – вот уж тут точно вонь поднимется неописуемая.
Вера успешно сдала вступительные экзамены, и так как они в МГУ были не августе, как в большинстве вузов, а в июле, то мы, как и собирались, всей семьей съездили на юг. А когда вернулись, мне пришлось наверстывать упущенное. За время отпуска дел поднакопилось изрядно.
Во-первых, из ФИАНа нам привезли масс-спектрометр, и теперь предстояло подключать его к бортовому компьютеру «Профессора» и писать программы для обработки результатов исследования. Вообще-то этим занимался Саша, но ему нужна была и моя помощь.
А во-вторых, моя лаборатория прикладной электроники должна была со дня на день размножиться почкованием. На высокочастотную группу – эта будет продолжать заниматься видеотехникой. И низкочастотную, которой предстояло разрабатывать многодорожечный студийный магнитофон, аналоговый синтезатор и блоки эффектов для электрогитар. Косыгин, правда, поморщившись, утвердил мою заявку, но от ворчания не удержался:
– Виктор, зачем вам это? Ну помогла ваша музыка познакомиться с Брежневым, и ладно. Неужели вы думаете, что на этом можно будет хоть что-то заработать?
– Конечно. Если не деньги, то хотя бы какие-то баллы в идеологическом плане. В том прошлом рок-музыка фактически работала против советской власти. Если в нашем будущем она окажется за, то не такие уж большие затраты на аппаратуру будут оправданны. Но я все-таки надеюсь, что и деньги как минимум удастся отбить, причем довольно быстро.
Разумеется, всему, что будет делать низкочастотная группа, придется обойтись без деталей из двадцать первого века. Поэтому она будет располагаться в корпусе «А», который с более мягким режимом.
Кстати, местная элементная база потихоньку прогрессировала. Частично сама по себе, то есть независимо от меня, а частично благодаря предоставленным мной документации и образцам для копирования. В частности, местные копии транзисторов КТ502—503 уже начали выпускаться. На очереди был пятьсот пятьдесят пятый таймер, а сразу за ним – двести пятьдесят восьмой сдвоенный операционник.
К осени шестьдесят шестого года я в общих чертах разобрался, как работает система управления Советским Союзом, причем, пожалуй, в ее наихудшем варианте – так называемого «коллективного руководства», оно же «ленинский стиль работы».
При Сталине, конечно, недостатков хватало, но был и один несомненный плюс. Центр мог продавить практически любое решение, невзирая на сопротивление отдельных личностей на местах. Хрущев пользовался доставшейся ему в наследство системой, как пьяный деревенский дурак, ухитрившийся влезть за руль карьерного самосвала. Некоторое время гигантская машина по инерции ехала прямо, но потом завиляла, с каждым поворотом руля в руках идиота все сильнее и сильнее. Собутыльники, сообразив, что так можно и доездиться, выкинули Никиту из кабины и договорились, что отныне в ведении каждого может находиться не более одного органа управления. Кому-то досталась педаль газа, кому-то главный выключатель ходовых моторов, кому-то стояночный тормоз. Генеральному секретарю вручили руль. Теоретически он мог направить громадину куда ему угодно, но для этого ему нужно было договориться со всеми. Чтоб, значит, смотрящий за тормозами отпустил рычаг, заведующий педалью газа нажал на нее и так далее. Если консенсуса не возникало, генсек мог сколько угодно вертеть руль на месте. С отключенными электроусилителями.
То есть у Брежнева была почти неограниченная власть, но с ма-а-аленьким таким дополнением. Он мог использовать ее только тогда и так, когда и как это устраивало большинство высшей партийно-государственной номенклатуры. И настоящая, без дураков, заслуга нашего дорогого Леонида Ильича состояла в том, что он при таких ограничениях ухитрился не зарулить в пропасть, к чему Никита был уже близок. Во всяком случае, разрядка напряженности в семидесятых – это любимое детище бровеносного генсека. Могут, конечно, сказать, что она привела к поражению в «холодной войне». Возможно, хотя вовсе не факт, что именно она, но мне почему-то кажется, что поражение в холодной все-таки лучше ничьей в горячей, да еще с применением всех накопленных запасов ядерных и термоядерных боеголовок.
В результате в верхних эшелонах власти сформировались практически феодальные отношения. Например, вовсю работало правило «вассал моего вассала не мой вассал». Председатель Совета Министров Косыгин не мог ничего приказать подчиненным Устинова, хотя тот был его заместителем.
И вообще, партийная верхушка и министры вели себя как самые настоящие удельные князья. Не все, конечно, а только те, которые сидели наверху достаточно долго для того, чтобы пустить там корни и обрасти нужными связями. Ну при классическом феодализме тоже так было.
Как сломать эту систему, не представлял не только я, Косыгин с Шелепиным тоже. И Брежнев, но с тем отличием, что он ее в общем-то ломать и не хотел. Так, кое-где маленько подправить, и хватит. Но пока даже такой союзник – это все-таки намного лучше, чем вовсе никакого. И уж тем более чем недоброжелатель на посту генерального секретаря.
Однако хитроумные интриги процветали не только на самом верху. Они и ближе к низу тоже случались, причем с не меньшей изощренностью. Как-то раз, одним прекрасным утром, когда Вера уже уехала в Москву учиться, и дядя Миша ушел на работу, а мы с тетей Ниной еще только собирались, она неуверенно попросила:
– Вить, ты меня до садика не проводишь? Поговорить бы надо.
– Не вопрос, – согласился я. – Слушаю.
– Ты, наверное, Вить, сам заметил, что Миша последнее время пить стал чаще, – расстроенно поведала мне соседка.
– Да, мне тоже так кажется. Вы знаете, в чем тут дело? Я вот как-то нет.
– В том, что он теперь халтурить почти не может. Думаешь, я не догадывалась, откуда у него брались деньги на выпивку? Так ведь они ему не даром давались, он частенько до позднего вечера халтурил, ты же сам видел. За рулем Миша не пьет, этот принцип у него железный, и после одиннадцати вечера тоже, если завтра за руль. Вот у него на неделе если и получалось, то совсем по чуть-чуть, да и то редко. Вот по субботам – это да, все левые деньги, за неделю полученные, за вечер спускал. Так ведь суббота-то всего один раз в неделю бывает. А сейчас ему левачить неудобно, все-таки тесть самого Скворцова, да и в Троицком особо не заработаешь, надо в Москву ехать, а там могут поймать, ему же тебя подводить неудобно. Зато тут поить его желающие всегда находятся, хоть он и не начальник никакой, но все-таки. Даже не знаю, что делать. Он ведь человек-то хороший, добрый и честный, но только слабовольный. Вить, ты ведь умный, придумай что-нибудь! Не могу я смотреть, как Миша пропадает. Я же его, дурака, люблю. Может, и не так, как Вера тебя, но уж как могу.
– Хорошо, теть Нин, я уже, кажется, начинаю понимать, что тут можно сделать.
Итак, что должен делать образцовый советский человек, если он обнаружил некое препятствие на пути к светлому будущему? Разумеется, первым делом настучать куда следует. С адресом у меня никаких затруднений не было. Бывший майор, а ныне подполковник Игнатий Павлович Зонис, мой куратор по быту и охране от КГБ, по совместительству работал еще и начальником первого отдела нашего института. Так что по дороге в свой корпус «Б» я поднялся на второй этаж корпуса «А», где изложил товарищу подполковнику суть вставшей передо мной проблемы.
– Нельзя ли тех типов, что поят Михаила Петровича, предупредить, что это они зря? Мягко, но убедительно.
– Можно, конечно. Это моя недоработка, я об этом должен был подумать сам. Извините, Виктор.
Мы с Зонисом работали вместе давно, отношения у нас были хорошие, и понимали мы друг друга с полуслова. В частности, сейчас его слова означали, что он просит не докладывать о своем промахе Семичастному. Разумеется, если тот сам не спросит.
– Да что вы, Игнатий Павлович, какая разница, от кого исходила инициатива? Главное – это результат.
То есть я подтвердил, что докладывать не буду – если, конечно, Зонис все сделает быстро и качественно.
Кстати, я сильно подозревал, что Зонис помимо своего прямого начальства стучит на меня еще кому-то, но не считал это препятствием для хороших и доверительных отношений. Мы же с ним оба коммунисты и, значит, должны понимать необходимость подобных вещей. Но разумеется, это понимание не помешало мне поставить в известность о своих подозрениях Семичастного.
– То, что ты, Витя, только начал подозревать, я давно знаю, – усмехнулся генерал-полковник. – Не волнуйся, все под контролем.
Однако это была только одна сторона вопроса. Ведь человек будет что-то делать, к чему его не принуждают, только в случае наличия одновременно и желания, и возможности. Последнюю дяде Мише скоро урежет товарищ подполковник, но все же не до конца. Мало ли что бывает. А желание его действия вовсе не затронут, тут уже придется поработать мне. Если и от этого тоже останется совсем немного, то пересечение двух составляющих во времени и в пространстве означает: дядя Миша придет домой поддамши – станет редким событием.
В принципе пора было смотреть, как мои паранормальные способности могут работать на кодирование от пьянства, это ведь сейчас животрепещущая проблема. Но и другие способы, более традиционные, тоже забывать не следует. Тем более что мне на днях надо съездить к Косыгину.
– Вроде вы уже решили провести эксперимент по индивидуально-семейной трудовой деятельности, – сказал я в конце беседы, – а у меня тут тесть пьет.
– Думаете, только тесть и только у вас? Треть мужского населения Союза пьет, да среди женщин алкоголичек куда больше, чем хотелось бы. Это серьезная проблема, и я подозреваю, что одними запретами ее не решить.
– Правильно подозреваете, многие пытались, и ничего не вышло. Если хотите, сделаю подборку по горбачевскому полусухому закону и о положении дел с пьянством в современной Антонову России. Но сейчас все проще. Я предлагаю в порядке эксперимента выдать моему тестю разрешение на частный извоз.
– На индивидуальный, – поправил меня Косыгин. – Значение слова то же, а возмущения в верхах оно вызывает меньше. Такое решение уже принято. Для начала решили выдать патенты сотне произвольно отобранных московских водителей и посмотреть, что получится. Не вижу причин не включить в эту сотню и вашего тестя. А подборку про борьбу с пьянством я от вас жду, это важно.
И вот, значит, вскоре курьер привез мне бумагу под заголовком «Патент на индивидуально-семейную трудовую деятельность» на имя Михаила Петровича Астахова. В конце там перечислялись виды этой самой деятельности, а напротив пункта «оказание транспортных услуг на личном автомобиле» стояла галочка.
– Ишь, подписи-то какие, – восхитился дядя Миша. – Не только Егорычев – сам Косыгин расписался!
Ну да, этот патент был согласован на необычно для подобных документов высоком уровне.
– Так это что, я теперь могу на своей «Победе» левачить, когда хочу, и мне никто слова не скажет?
– Совершенно верно. Только счетчик возьми и зеленый огонек, я тебе их уже приготовил. Как установить, в инструкции написано. Шашечки можешь рисовать, можешь не рисовать, это уже твое дело.
– А что тут про налогообложение сказано? Я че-то не совсем понимаю.
– Тринадцать процентов от заработанных денег будешь сдавать в бухгалтерию института.
– А она не проболтается? – опасливо спросил дядя Миша.
– Да ты что, у нас же режимное предприятие, а это будет самое настоящее разглашение гостайны.
– Проверять меня кто будет и как?
– Никто и никак, кроме твоей совести. Она же у тебя есть? Вот пусть и работает.
